Идея чистого права

1.Право и разум. Пора после освещения основных направлений развития права и философско-правовой мысли в связи с идеями естественного права (когда в силу характера фактического материала наличествовали публицистические и потому небесспорные акценты), вернуться к "самим" проблемам философии права.

Исходный пункт — вслед за категорией естественного права — здесь таков. Характеристика становления и развития гуманистического права как естественного, предопределенного логикой Истории процесса, основанного на требованиях естественного права в современном его понимании, раскрывает определяющую его особенность с философской стороны, — глубокое единство права и разума (важнейшим атрибутом которого, напомню, и является свобода — свобода человека).

Но разум в соотношении с правом должен пониматься прежде всего не в том смысле, что в нормативных установлениях и юрисдикционной (судебной) деятельности содержатся по большей части интеллектуальное отработанные, разумные в данной обстановке и в данное время решения (хотя эту сторону существующих юридических реалий нужно держать в поле зрения). Здесь, в этой плоскости содержания права все же немало того, что должно быть отнесено к его фактической стороне, императивам "грубой сегодняшней реальности", к факторам чувственного порядка, подчас к произвольным решениям законодателя и судей.

Самое существенное, что выражает единство права и разума (и данное обстоятельство следует считать вторым по значимости после признания основополагающего значения в правовой сфере естественного права), — это идея ч и с т о г о п р а в а.

Философские основы такого подхода к праву вновь связаны с именем Канта, философские разработки которого, скажу еще раз, во многом взяты за основу в настоящей работе.

2. Одна из самых значительных идей во взглядах Канта на право. Положения о "чистом праве" вместе с его суждениями о праве как об явлении публичного, принудительного порядка, занимают значительное место в правовых взглядах философа.

В тоже время надо видеть что рассуждения Канта о чистом праве нередко вызывают предубеждение, а то и изначально — a priopi — неприятие1. Может быть, и впрямь рассуждения Канта о чистом праве, в особенности с его реалистическими представлениями о публичном, принудительном праве, всего лишь игра великого философского ума, некие умозрительные забавы, никому не нужные заумные абстракции, а то и повод для некоторых правоведов конструировать свою "чистую теорию", действительно, по многим позициям — как верно отмечено в литературе — оторванную от нашего реального бытия?2 Не потому ли правоведы (да и в немалой мере — философы) по большей части оставляли в стороне, будто бы не замечали рассуждения Канта о "чистом праве"? Или же — как это сделал ряд правоведов, приверженцев сугубо позитивистских взглядов на право — связали с ними свою "чистую теорию", крайние варианты юридического нормативизма?

Между тем есть серьезные основания утверждать, что положения Канта о чистом праве — это ключевой пункт кантовского учения о праве, открывшего научную перспективу его основательного философского понимания, постижения наиболее "высоких", решающих его характеристик — его смысла и назначения.

Если верны соображения о том, что Кант — хотя бы поначалу — обратился к предмету своих "критик... " (чистому разум, практическому разуму, способности суждениям) по той причине или поводу, что этого потребовала необходимость основательно разобраться со свободой в связи с правовыми вопросами1, и с тем расчетом, чтобы затем к этим вопросам вернуться, то надо видеть, что именно тут, в идеях чистого права, и кроется наиболее значимый и действительно, внушительный эффект от подобного, "зигзагообразного" пути в развитии кантовских взглядов.

Примечательно, что такой подход к юридическим вопросам, когда решающим пунктом основательного их постижения является категории чистого права, прямо вписывается в контекст кантовской методологии критической философии, предполагающий исследование явлений в их собственной плоти, т.е. так, как это и требуется для того, чтобы вывести исследование на плоскость разработок так дорогих Канту "естествоиспытателей и геометров".

В этой связи уместно в постановочном порядке высказать некоторые соображения по кантовской методологии. Прежде всего — критической методологии в отношении права. Но, возможно, — соображения, по предположению автора этих строк, имеющих и более широкое значение.

Понятие "чистое" в критической философии Канта обычно рассматривается применительно к "разуму" (в контексте его фундаментального труда "Критика чистого разума") и под этим углом зрения понимается как разум свободный от опыта2, чувственных побуждений, склонностей, эгоистических пристрастий, предубеждений (когда, кстати сказать, разум "оказывается общественным сознанием, общественным разумом"1).

Но что имеется ввиду под понятием "чистое", когда оно употребляется в отношении права? Именно — права. Может быть в таком же значение, как и чистый разум, т.е. право, взятое независимо от чувственных побуждений, склонностей, опыта? В известном смысле — да, в таком значении, в особенности, если имеются ввиду "чувственное", выраженное через интересы и волю в действиях власти, других лиц, от которых зависит право. Подобны взгляд уже высказывался в литературе2.

Дело же, однако, в том, что, по Канту, чистое право — это право, рассматриваемое независимо не только от опыта, чувственных факторов, но также и от "цели", "материального принципа", "предмета", которые оказывают существенное влияние на содержание правовых установлений. В практической жизни, говорит Кант, при использовании потенциала права нужно начинать не с материального принципа, не с цели, не с поставленной задачи, а с формального принципа, относящегося к праву3 (цель же замечает в скобках Канат, "может быть какой угодно"1).

Очевидно, такой подход, — кажется, единственный, позволяющий представить право в качестве самостоятельной сущности, не зависимой от всего того, что "примешивается", вызвано преходящими потребностями, интересами, волевыми решениями, политикой, идеологическими устремлениями, особенностями предмета его регулятивного воздействия и т.д. и, стало быть не сводимой ни к чему иному (воле, интересам, политике, текущей практике, идеологическим догмам, текущей конкретики материальной жизни и т.д.).

Именно тогда, надо думать, оказывается возможным перейти тот "узкий горизонт", который характерен для права, рассматриваемого а сугубо позитивистском плане, т.е. в единстве с законом (объективного права, отличающегося в целом публичным, принудительным характером), — горизонт понимания права, во многом связанный с практикой, опытом, общественными интересами и потому замыкающегося на качестве права как регулятора, на его регулятивных свойствах, юридических особенностях правовой материи, изучаемых в основном юридическим позитивизмом. И следовательно, оказывается возможным выйти на тот рубеж, с которого открывается возможность истинно философского постижения права, его тайн, его глубокого смысла его, исторического предназначения -, можно предположить, глубокой сокровенной роли в судьбе и будущем людского рода, человечества.

И как раз по творчеству Канта можно проследить ход его мысли: зафиксировав и "отдав должное" единству закона и права, его характеристике как наличного "сущего",он затем настойчиво обращает внимание на чистое право, что в результате последующего анализа и позволило охарактеризовать важнейшие особенности права, его смысла и предназначения.

В этой связи, помимо всего прочего, следует еще раз сказать о том, что внешне, по ряду моментов схожая с кантовской концепцией "чистая теория" права Г. Кельзена и его сторонников, несмотря терминологические совпадения и на все претензии на философский статус "кантианства" или "неокантианства", в действительности, очень далека от правовых воззрений знаменитого философа.

В отличие от такого рода "чистой теории" Кант при рассмотрении права отвлекается от фактических отношений, чувственных факторов, моральных критериев поведения для того, чтобы постигнуть глубокую суть права как явления разума, его духовную суть, в том числе в соотнесении с тем нравственным "законом", который находится в самых недрах, глубинах духовной, трансцендентной природы человека (отсюда широкий, истинно философский подход к праву, характеристика его как права человека, цели общества).

Ну, и наконец, в качестве известного резюме в отношении изложенного по рассматриваемому вопросу следует со всей определенностью сказать о том, что данный подход к праву — это не столько известные императивы критической философии, сколько непосредственные требования жизни, Ибо без такого подхода не только невозможно постигнуть смысл и предназначение права, его глубокие, сущностные грани, но и полно, во всех потенциях раскрыть силу права, рассматриваемого в единстве с законом, потенциальные возможности объективного права в нашей сегодняшней жизни, в будущем людского сообщества.

Весьма примечательно, что Кант (вопреки довольно распространенным представлениям) отделяет "собственную" характеристику права даже от этики, от требований его знаменитого категорического императива ("пожелать, чтобы максима поведения", которой "во всякое время" руководствуется человек — "была всеобщим законом"). Здесь важно то обстоятельство, что при всех глубоких этических корнях категорического императива, важна его, так сказать, целеустремленности к праву, он сам по себе не обуславливает, не предопределяет сам феномен права, его сильные и уникальные свойства. Моральные по своей содержательной основе положения категорического императива — "пожелай", "поступай только так", "чтобы было", даже положение о "всеобщем законе", все это лишь требует права, но сами по себе не выводят на "плоскость права" как особого институционного образования в области внешних отношений, не определяет своеобразие его свойств.

А это значит, что категории этики, даже такие — фундаментальные, которые относятся к кантовскому категорическому императиву, не способны что-то объяснить в самом феномене права. И значит, для того, чтобы понять право, объяснить суть и природу этого уникального институционного образования нужно пока отвлечься от морали, от категорического императива, и рассмотреть право как таковое, в его собственной плоти, т. е. в "чистом виде".

3. Форма в праве и чистое право. Одна из примечательных, бросающихся в глаза особенностей идей Канта по правовым вопросам, предваряющей его подходы к категории "чистое право", состоит в том, что философ настойчиво, безапелляционно и резко отделял в праве форму от содержания. При этом он писал так, что будто бы бросал вызов общепринятым представлениям, явно вызывая "огонь на себя" И, надо сказать, преуспел в этом деле: за ним прочно закрепился ярлык формалиста, отрывающего право от "живой жизни" (и не только в марксистском советском правоведении, где в связи с указанной позицией философа его придавали разносной критике). И это — увы — как раз и привело к тому, что в юридической науке, даже в разработках, казалось бы, философских последователей Канта по вопросам права, в сочинениях Г. Кельзена и его сторонников, иных аналогичных течений, значительный интеллектуальный потенциал, выраженных в идеях чистого права, в науке так и не был раскрыт.

Вот несколько высказываний Канта в отношении формы и содержания в праве.

Сначала самое краткое: ".только общая воля, данная a priori..., определяет, что такое право у людей"1. Другое: "Право как выражение всеобщей воли может быть только одно и касается только формы права, а не его материи или объекта, на который я имею право"1. И наконец, — в несколько иной плоскости, когда Кант, отмечая, что право " основывается на априорных принципах "(ведь что такое право, этому не может научить опыт)", характеризует право в государстве как "объективную (практическую) реальность, независимо от блага или зла, которое может из этого возникнуть"2.

Как можно оценить эти высказывания философа? Вспомним, что по Канту категория "форма" — фундаментальное понятие. Сведение тех или иных явлений к "форме" не только не свидетельство их ущербности, но напротив, под углом зрения критической философии Канта придает им, этим явлениям, высокую степень, если так можно выразится, содержательной значимости.

Ибо у Канта при указании на "форму" речь идет н е о внешней форме, к которой в области права относится одно лишь документальное оформление правовых институтов, их фиксация в юридических документах, иных знаковых системах (в такую внешнюю форму включается даже не все то, что в юриспруденции именуют "догмой права"). Форма, по Канту, как категория фундаментальная существует как практическая реальность и имеет определяющее значение по отношению к содержанию явлений, предметов, процессов.

Итак, сформулированное Кантом положение о том, что право "касается только формы", имеет совсем иной смысл, чем тот, который как будто следует из привычных представлений о "форме" как о нечто внешнем к данному явлению. Тем более, что и "внешнее" в области права — это как уже отмечалось при подробном рассмотрении данной проблемы [2.3. 1-2] — это не только "внешнее".

И здесь, характеризуя приведенное ранее положение Канта, надо видеть, что "материя или предмет, на который я имею право" — это вообще не право. Это — именно материя или предмет, в отношении которого (или — по поводу которого) действуют юридические установления, складывается юридическая практика.

Само же право имеет свою материю — материю права. И отсюда следует, что сила права как формы (по выражению М. Мамардашвили "возможность структуры", "нечто относящееся к полноте" и др.) — это сила собственной материи права, ее собственного содержания.

И по своей философской сути идеи Канта о форме и содержании — это, наряду с мыслью о высокой значимости формы вообще, идеи о собственной ценности права как особой объективной (практической) реальности.

Приходится крепко пожалеть о том, что такой подход к явлениям правовой реальности1, открывающий для правоведения, в том числе и для философии права, широкую и во многих отношениях плодотворную, заманчивую научную перспективу, не получил развития.

Напротив, под обаянием ряда модных послекантовских философских и социологических учений, претендующих на универсальность, мысль исследователей нередко сразу же замыкалась на духовных и политических высотах, "перескакивая" через рутинную и заскорузлую юридическую материю, оставляемую для юридической дисциплины весьма низкого по сложившемуся мнению науковедческого уровня — юридического позитивизма.

Между тем объективное право по отношению к предметам, процессам, задачам и целям, которые оно опосредствует, конечно, может быть охарактеризовано как определенная форма. Но эту "форму" нельзя сводить — как это получается при общем, порой примитивном взгляде на юридические реальности — к одним лишь, да и к тому же не очень-то казалось бы нужным документам, формальным правилам, формальным актам, другим чуть ли ни к формально-канцелярским бюрократическим вещам, в лучшем случае — просто к законам, к довольно простым требованиям и нормативам юридической техники.

Представляется необходимым со всей определенность сказать: собственная материя права как особой реальности в обществе (в том числе — догма права)- это значительное многогранное, сложное по своей органике с о ц и а л ь н о е б о г а т с т в о, без понимания и должной оценки которого все последующие научные философские характеристики лишаются своей основы и подчас по этой причине превращаются в одни лишь околонаучные спекуляции.

Пора подвести некоторые итоги ранее изложенному.

Главный пункт, который по рассматриваемым вопросам нужно с предельной строгостью зафиксировать, — это сообразующаяся с кантовскими идеями необходимость видеть в праве как таковом (как "форме") своего рода самоценность, самостоятельные суть и смысл, высокозначимый социальный, даже — природно-социальный институт, отличающийся значительным юридическим богатством и — что не менее важно — реализацией силы и богатства духовной, интеллектуальной культуры..

В чем же состоят истоки и сила собственного богатства права "как формы, выраженной в нем культуры?

4. О "базисе" права. При рассмотрении истоков права (права в его собственной плоти, т.е. в качестве чистого права) приходится начинать с представлений, имеющих до настоящего времени известное распространение в науке, в общественном мнении. Особенно — в нашем Отечестве, в России.

В соответствии с постулатами ортодоксального марксизма в правоведении, безраздельно господствовавшего в условиях советского общества в течение многих десятилетий, исходной и решающей философской основой для понимания права неизменно брались положения о "базисе и надстройке". Даже сейчас, когда общественные науки в России все более и более освобождаются от ортодоксальных догм, эти положения оцениваются в представлениях ряда авторов как нечто положительное, что и в новых условиях может быть воспринято от марксизма. Признание заслуг Маркса в обосновании зависимости характера общественного развития и самой сути институтов общества "от экономики" ("экономического базиса") вообще до нынешнего времени довольно широко распространено в мире.

Между тем положения о "базисе и надстройке", в том виде, в каком они были канонизированы марксизмом, нуждаются, следует думать, в основательной критической проверке, в переосмыслении. Особенно — с точки зрения предмета этой книги — реальных процессов, характерных для возникновения, функционирования и развития такого важнейшего института общества в условиях цивилизации, как право.

Конечно, нет слов, — экономика, экономическое положение данного общества — важный фактор, определяющий реальное состояние общества, саму возможность и перспективу его развития, а отсюда — содержание и направленность политики в данной обществе, практических действий людей, условия и возможности формирования тех или иных институтов. Экономика, ее основы и механизмы (рыночные, государственно-властные) накладывают свою печать на институты общества: демократию, парламентаризм, право, партийную систему и др. И такое влияние, как это отмечалось при рассмотрении права-регулятора, может быть значительным.

Вместе с тем необходимо с предельной строгостью проводить принципиальное различие между таким общим (именно — общим!) влиянием экономики на жизнь данного общества, на его состояние и возможности, с одной стороны, а с другой — постулируемое значением экономики в качестве фактора, создающего, формирующего его институты. Суть вопроса в том, что сами институты, из которых складывается общество, в том числе право, формы государства и др., при всей их зависимости от внешних факторов и условий, напрямую, пусть и "в конечном счете", не выводимы из экономики. Их "появление на свет", их бытие не вписываются в то соотношение между разнообразными элементами общества, когда бы экономика в виде производственных отношений образовывала некий "базис", а все остальное в жизни людей (многообразные институты, формы духовной, нравственной, интеллектуальной жизни) составляло всего лишь "надстройку" над этим экономическим базисом.

Соотношение здесь — и современная гуманитарная мысль все более и более утверждается в этом — сложное, основанное на действии многих факторов, в том числе духовных, нравственных, которые взаимодействуют друг с другом, порой меняются местами, когда одни из них возвышаются, другие теряют свою силу, сходят со сцены. При этом подробное исследование права подтверждает то обстоятельство, что, наряду с фактором преимущественно экономического порядка (собственностью), на жизнь общества решающим образом влияют еще две силы — "власть " и "идеи"1.

И если уж оправдано утверждать, что в обществе среди многообразных факторов, влияющих на общественную жизнь, должен все же наличествовать какой-то исходный "базис", то надо видеть, что для человека, для сообщества людей — существ разумных, подобный "базис" (в особенности — в отношении институтов общества) следует искать в разуме, в его высших проявлений, в разумной деятельности людей, в том числе — в только что упомянутых идеях. И не потому ли, возникает предположение, в соответствии с которым Кант, встретившись с необходимостью раскрыть секреты права, вполне оправданно обратился именно к разуму (чистому, практическому, способности суждения) и, когда затем вновь вернулся к вопросам права, именно с разумом связал само его, права, существование и развитие?

Если это верно, то в чем тут дело? Не в том ли, что влияние любой внешней силы на поведение человека, его образ действия, поступки, включая — те, которые идут от естественного права, так или иначе проходит "через его голову" — его мысль, чувства, другие стороны духовной жизни. Да, отчасти — в этом. Но не только и, пожалуй, даже не столько в этом.

Суть дела в другом. В том, что именно в результате разумной деятельности людей известные формы этой деятельности объективируются, обретают самостоятельное автономное бытие, отчуждаются в самостоятельные объективированные образования, то есть как раз становятся институтами — процесс, в котором существенную роль играет важнейшее проявление разума — письменная речь, письменность, дающая, по приведенному ранее свидетельству Рикёра, эффект "семантической автономии".

И хотя в результате институализации известных форм человеческой деятельности, сложившиеся в этой связи институты по современным критериям и оценкам могут иметь негативное, антисоциальное значение (скажем, институты государства, выраженные в тираническом режиме власти), принципиально важно для человечества, его судьбы является то, что сами по себе эти институты, изначально, по своей сути и, особенно, в своем развитом виде несут в себе позитивный потенциал разума. И что именно в таких институтах высшие проявления разума, самые значимые его ценности могут объективироваться, входит в мир наличных реальностей, отсюда — закрепляться, накапливаться, обогащаться и получать в таком качестве непрерывное бытие во времени как феномены культуры для всех людей, для будущих поколений.

Принципиальная важность существования и развития институтов под углом зрения содержащегося в них потенциала разума состоит, помимо всего иного, в том, что именно с данной стороны они способны помочь человеку противостоять тем исторически заложенным в человеке био-социальным программам поведения людей (по своей силе и инерции имеющие, увы, по большей части доминирующее значение в людских поступках), как стремление к господству в системе иерархии, агрессивность, подавление слабого, захват и присвоение окружающих предметов, сфер и объектов господства. Именно с данной стороны они способны воспринять сделать практическими реальностями другие природные задатки — те, которые выражают стремление к свободе, своей собственности, творчеству, наконец, к тому, что может быть названо "правом", уважением к нему.

Социальным институтом, содержащим и накапливающим позитивный потенциал разума, в условиях цивилизации и является право.

5. О фактическом содержании и предмете права. В связи с вопросами, рассматриваемых в данной главе, достойна специального анализа проблема предмета права. Причем — в той ее постановке и истолковании, которые утвердились в советской юридической науке, приобрели чуть ли ни аксиоматический характер и продолжают властвовать над умами многих отечественных юристов по сей день.

Сначала — некоторые соображения, относящееся к представлениям о фактическом содержании права.

Напомню, что Кант, конструируя понятие чистого права, резко отделял право от внешних "предметов" и внешней "материи". В этой плоскости следует четко разграничивать "само" право и те внешние предметы, внешнюю материю, с которыми право имеет дело. Знаменательно при этом, что Кант проводил свои мысли "по максимуму" и относил к такого рода "предметам" не только природные объекты, вещи, продукты деятельности людей, но и цели1 (определяемые философом как явления людского произвола), человеческий опыт 2, моральные основы и критерии поведения людей и даже, как было показано ранее, требования кантовского категорического императива, имеющего весьма отчетливую правовую ориентацию. С учетом данных Истории и тех метаморфоз, через которые прошло право при тоталитарных режимах, в том числе в советском обществе, в состав такого рода внешних объектов надо включить, следуя логике рассматриваемого разграничения, идеологию во всех ее разновидностях, а на высоком уровне демократического и правового развития также и саму политическую государственную власть.

В то же время нужно, с опорой на фактический правовой материал, отдавать отчет и в том, что соотношение права и его "предмета" отличается противоречивостью и, пожалуй, парадоксальностью. При всей строгости приведенного разграничения, оно в реальной жизни не устраняет связи юридического регулирования с его объектами, с общественными отношениями (и тем более — с целями, опытом, моральными критериями и, в особенности, с властью). Все эти внешние предметы и явления во многих случаях, и нередко весьма основательно, влияют на правовое регулирование, даже в какой-то мере сказываются на его содержании, оставляют на нем свой "след", становятся неотделимыми от содержания прав и обязанностей.

А что касается идеологии и власти, то они до последнего времени (в той или иной мере также и в настоящее время) глубоко проникали в содержание права, порождая такие правовые фантомы, как "право власти".

Выходит, наряду с собственным содержанием права (догмой права, особой юридической структурой, правовыми идеями), уместно говорить также и о фактическом содержании права.

Так что во всех случаях, независимо от философских подходов к рассматриваемому вопросу, предмет права должен находиться в поле зрения правового аналитика — теоретика и практикующегося юриста.

Не случайно поэтому юридическая наука видит в объекте прав и обязанностей (вещах, результатах действий, продуктах духовного творчества и др.) особый элемент в структуре правоотношения: от характера объекта в той или иной степени зависят особенности содержания прав и обязанностей. Небезразличны для юридического регулирования и особенности предмета той или иной совокупности норм — отрасли объективного права, т.е. особенности той или иной разновидности опосредствуемых правом общественных отношений. По этой причине отраслевые кодифицированные акты в первых же своих статьях, как правило, определяют свой предмет — круг регулируемых данной отраслью отношений — трудовых, семейных, земельных и т.д. И это имеет немалое значение для определения сферы действия права, действия общих и специальных норм, применения права по аналогии, решения ряда других юридически важных вопросов.

Да и вообще не надо быть искусным правоведом, чтобы заметить, что своеобразие того или иного "предмета" определенным образом сказывается на юридических особенностях соответствующих нормативных положений. Одно дело, например, вопросы общей собственности, складывающиеся между компаньонами, пусть и близкими друзьями, а другое -, казалось, бы те же самые вопросы в семье, где в отношениях между супругами действует режим особой разновидности общей собственности — совместная собственность.

Но суть проблемы о предмете права не в наличии известного влияния предмета права на особенности юридического регулирования (здесь явления — очевидные, и по этому вопросу взгляды Канта нуждаются в критическом восприятии, в уточнении), а в том — и об это уже говорилось во второй части книги -, что в советской юридической науке "предмету" было придано ключевое, основополагающее значение в понимании права вообще и в первую очередь — в понимании своеобразия основных подразделений права — отраслей [2.3.3.].

Конечно, следует еще раз сказать — предмет регулирования, как и все фактические отношения, оказывает влияние на особенности их юридического регулирования, в том числе и на юридическую специфику отраслей права, влияние подчас — весьма существенное. Особенно — в отношении отраслей, которые не являются прямым выражением частного и публичного права, т.е. за пределами собственно гражданского и собственно административного права, или в отношении комплексных отраслей, когда в ходе социального и правового развития происходила своего рода "юридическая мутация".

Но "предмет" не является единственным, а по главным пластам правовой системы — главным, определяющим фактором, обусловливающим деление объективного права на отрасли, а тем более — самую суть, природу права.

Соотношение здесь, как уже отмечалось, другое — более тонкое, сложное и даже драматичное. Ключом к пониманию такого соотношения и стали категория чистого права, потенциал разума, с которыми напрямую связано формирование и бытие права.

Дата добавления: 2015-05-31