Исторический итог. Противоборство. 2 страница

В этой связи, возможно, будет оправданной такая их оценка. Если создание безупречно действующей машины сталинской тирании является по своему замыслу и исполнению поистине гениальным свершением, то, быть может, такая же или близкая к такой оценка окажется уместной в отношении искусных государственно-властных построений правящей элиты современного российского общества, создавшей не менее впечатляющую систему всевластия, да — притом при действии общепризнанных демократических порядков, установленных в общем-то демократической Конституцией.

7. Вот и результат — что получилось с реформами в России. Сейчас, по прошествии более чем шести лет после начала в 1992 г. экономических реформ, объявленных "кардинальными" и одновременно "либеральными", можно подвести некоторые итоги о результатах этих реформ.

Главный итог. С горечью приходится признать, что несмотря на все ожидания, не состоялось главного в демократических преобразованиях — полного разрыва с системой коммунизма и формирование свободного демократического общества с утвердившимися институтами либеральной демократии, со свободной конкурентной рыночной экономикой, обеспечивающей устойчивое, динамичное, восходящее экономическое и социальное развитие общества. В России утвердился экономический и социальный строй, в котором, вопреки расчетам и ожиданиям, восторжествовала не свободная динамичная рыночно конкурентная экономика с доминирующим средним классом, а система номенклатурно-кланового государственного капитализма с господствующим положением лидирующих олигархических групп крупного финансового капитала.

Только в нынешнюю пору, в 1998-1999 гг., когда все более обнаруживаются тупики в экономическом и социальном развитии общества, а в конце лета — осенью 1998 года разразился жестокий кризис, и на людей обрушиваются новые беды, предпринимаются со стороны государства некоторые, увы, нескоординированные, порой полярно разноплановые попытки, которые, по новым расчетам, призваны изменить нынешнее положение дел, сломать существующие тенденции — по-новому определить стратегию экономического и социального курса.

Думается, однако, что действительно назревшее изменение курса социально-экономического развития современного российского общества состоит не только и, пожалуй, даже не столько в том, чтобы наметить и провести те или иные "шаги" реформирования экономики и социальной сферы, сколько прежде всего в том, чтобы наконец-то определиться с пониманием фундаментальных ценностей, которые необходимо утвердить на российской земле.

Здесь два коренных вопроса. Это, во-первых, о главном звене преобразований в обществе, в том числе и в экономике, а во-вторых, о мере и характере участия в таких преобразованиях государственной власти.

В отношении звеньев экономических преобразований в России получилось так, как это в основном и вытекает из доминирования "рыночных представлений" в понимании либеральных ценностей, причем — таких, которые сосредоточены вокруг макроэкономических категорий в их современном развитом виде (акционерного и банковского капитала, денежной и кредитной политики).

И это в какой-то мере понятно. Бедственное экономическое положение страны ко времени начала реформ, действительно острая необходимость создать в экономической жизни нормальные денежно-финансовые условия, да стремление добиться максимально быстрого успеха, обостренное сложной политической обстановкой и борьбой за власть, настроили инициаторов реформ и политических лидеров страны на проведение в ускоренных темпах решительных преобразовательных мер, рассчитанных на быстрый впечатляющий успех..

В такой обстановке конца 1991 — начала 1992 гг. "шоковая" акция (в наших условиях — далеко не "терапия", а болезненное "хирургическое вторжение" в живой, пусть и умирающий, экономический организм), действительно, оказалась неизбежной мерой. Отмена государственных дотаций на товарном рынке и вытекающее отсюда "освобождение" цен стали тем жестким действием власти, которое открыло простор -по макроэкономическим оценкам — для регулирующих функций "рубля", а в реальном экономическом бытии, к счастью, оказалось и толчком к активизации инициативной предприимчивой деятельности людей. Впрочем, в основном — в области денежных, валютных операций, и частично — в непосредственно хозяйственной работе, приносящей быстрый доход, в первую очередь — в торговле, в том числе в торговой деятельности по реализации природных ресурсов на западных рынках и во встречных потоках потребительских товаров в Россию.

А вот другая широкомасштабная властная мера — приватизация, которая единственно могла раскрепостить созидательный потенциал собственности и на этой основе открыть простор для активизации инициативной предприимчивой деятельности людей уже непосредственно в производстве, дала совсем другой эффект, нежели это предполагалось, будем верить, по либерально ориентированным расчетам реформаторов.

Эта мера не только запоздала (по логике рыночных реформ "освобождению цен" должно было бы предшествовать появление в значительных масштабах собственника-хозяина в производстве). И она не только вновь, как и в социалистические времена, отдавала утопическими расчетами и, более того, несла в себе известные гены большевизма (подогреваемое разного рода политическими страстями намерение, отвергая все "старое", решительной акцией "сверху", одним броском, красногвардейской атакой путем распределения части государственного имущества по ваучерам и сплошного акционирования предприятий разом перейти к развитым формам процветающей капиталистической экономики). Но, плюс к этому, и в реальной хозяйственной жизни такого рода широкомасштабная мера своей направленностью "сразу же" на высшие формы развитого капиталистического хозяйствования — акционерные общества — сама по себе оказалась не способной дать ожидаемый эффект по активизации производительной деятельности людей, деятельности по производству товаров и оказанию услуг. Тем более, если преобразование предприятий — как это случилось в нашей стране в 1992-1995 гг. — проводится в порядке "сплошного акционирования", приобретающего по этой причине по большей части формальный характер и сохраняющего по сути дела общую инфраструктуру государственной собственности — собственности "одной фабрики", неотделимой от власти.

Вот почему преобразование предприятий в акционерные общества, преимущественно — открытые, неизбежно свелось по большей части к смене вывесок, да к тому еще, что прежние государственные управляющие-директора стали бесконтрольными властителями имуществ предприятий. Лишь в ходе дальнейших коммерческих процессов, связанных со скупкой акций, как правило, зарубежными и отечественными обладателями "большого денежного мешка", на акционированных предприятиях появляется действительный хозяин-собственник, впрочем, далеко не всегда предприниматель-профессионал, подвижник хозяйственник, заинтересованный в развитии и модернизации производства, а делец, стремящийся за короткий срок извлечь максимум выгод из доставшихся ему богатств. Да и здесь сохранилась незыблемой общая инфраструктура государственной собственности, основными компонентами которой остались денежные потоки, "завязанные" на бюджет, природные богатства и власть.

Беда российской приватизации 1992-1995 гг. состоит, кроме того, и в том, что проведенное по-большевистски, в быстрых темпах сплошное акционирование государственных предприятий сопровождалось свертыванием или даже полным упразднением арендных и кооперативных предприятий — действительно продуктивных институтов, связанных с формированием в самом процессе хозяйственной деятельности, в основном в сферах малого и среднего предпринимательства, собственников-товаропроизводителей, но не во всем соответствующих, по представлениям радикальных реформаторов (впрочем — ошибочных), эталонам высокоразвитого капиталистического хозяйствования.

Но как бы то ни было, настойчивое проведение в России указанных мер по преобразованию экономики, объявленных "либеральными" (отчасти — успешных, в области приватизации — в основном неудачных), помимо всего иного, привело к серьезным неудачам, потерям, новым бедам.

На состояние экономических и социальных дел в России повлияло и другое обстоятельство. Это — высокая степень властно-государственной деятельности, ее возрастающая императивная интенсивность, что как раз и стало выражением сохранившегося доминирования идола всевластия. Ведь все указанные ранее преобразовательные меры представляют собой императивные решения и действия государственной власти, крутые инициативы "сверху". Причем — такие решения и действия, которые и после их совершения — как это характерно для большинства акционированных предприятий — нуждаются в продолжающемся интенсивном государственном воздействии. Да и сама "приватизация" оказалась такой, при которой формальное акционирование ничуть не устранила общую инфраструктуру государственной собственности, что сохранило также и необходимость постоянного участия властных учреждений в хозяйственных делах. Думается, вовсе не случайно некоторые либерально настроенные деятели в России ныне сделали своим кумиром всемогущего "царя", а среди иных персонажей, например, таких авторитарных правителей, как российский Столыпин и чилийский Пиночет).

Что ж, при проведении серьезных экономических и социальных преобразований в стране, оказавшейся после многодесятилетнего господства коммунизма деформированной, а после его крушения разрушенной, без решительных акций государственной власти не обойтись. Но эти акции должны служить первым толчком, всего лишь стартовой фазой такого последующего развития, которое затем на базе отработанных законов основывается на собственной свободе и собственной инициативе людей и поэтому происходит само, по интересу, инициативе и действиям самих участников экономических отношений, непосредственных производителей. Словом, если исходить из фундаментальных либеральных ценностей, последующее развитие после "первого толчка", стартовой фазы, открывающей узаконенный и гарантированный простор для собственных инициативных действий людей, должно и в области производства реализоваться так, как это после 1992 г. произошло в области торговли.

Увы, в России в результате неудачной, хотя и внешне эффектной, приватизации этого не случилось. Свобода и инициатива в экономических действиях оказалась в руках небольшого слоя финансовой олигархии — главным образом выходцев из былой партийно-комсомольской номенклатуры. Большинство же участников непосредственной хозяйственной деятельности, работников с "синими" и "белыми" воротничками, так и осталось на положении пассивных исполнителей, соискателей "рабочих мест", людей, ожидающих наступления эры благополучия, теперь — со стороны не только власти, но и финансовых магнатов, иностранных инвесторов. И это, помимо всего иного, еще более укрепило в обществе тенденции, связанные с господством финансовой олигархии, нравами дикой, базарной рыночной стихии, криминализацией экономической жизни1.

В современных условиях тревожным становится факт все более возрастающее значение элементов и тенденций авторитарно-олигархического бюрократического типа, при которых в условиях доминирования государственного капитализма возрастает господство кланово-номенклатурной верхушки ново русской буржуазии, кругов крупного банковско-торгового капитала, нередко сливающегося с коррумпированным государственным аппаратом и криминально-теневыми слоями экономики.

И если отмеченная тенденция останется неизменной, то тогда упорно выдвигаемый в последнее время в качестве символа нынешнего этапа реформ лозунг стабилизации, по сути дела, будет означать, что кардинальные меры по преобразованию, объявленные "реформами", завершены, и теперь дело за тем, чтобы закрепить, сделать незыблемым, твердо защищенным побеждающий авторитарно-олигархический строй, укрепить и расширить источники его богатств и могущества. И тогда, надо добавить, при подобного рода "стабилизации" отдельные демократические институты, элементы свободного предпринимательства и конкурентной экономики не только не получат развития, но под мощным авторитарным, бюрократическим, налоговым прессом и криминальным разгулом будут все более терять свои позиции, все более отодвигаться на периферию экономико-политической жизни.

И вот что представляется важным оттенить в данном месте.

Утверждающийся в России авторитарно-олигархический строй не есть "нормальный" промышленный и тем более не модернизированный капитализм со всеми его минусами и одновременно с его нарастающей динамикой, созидательными качествами (тем более — как это грезилось в оптимистически либеральных прогнозах — не капитализм со свободной конкурентной рыночной экономикой, характерной для развитых демократических стран).

Это — строй-гибрид, мутант, в котором нашли себе "новую жизнь" некоторые черты капитализма. К тому же, преимущественно номенклатурного государственного капитализма, во многом близкого к строю, свойственному странам — сырьевым придаткам капиталистической системы, с порядками и нравами, отвечающими интересам паразитирующей элиты этих стран.

Вместе с тем этот строй-гибрид одновременно выступает также и в качестве известного преемника коммунизма — близких, родных для него свойств и порядков государственного социализма (к тому же — советского образца), в том числе — таких, как всесильное государство, инфрастуктура государственной собственности — собственности "одной фабрики", господство государственно-монополистических, бюрократических начал, всемогущество старой и новой номенклатуры, подчинение рыночных механизмов корыстным интересам правящих элит, ориентация при решении экономических проблем на массированную эксплуатацию природных ресурсов, всевластие силовых структур, неконтролируемые паразитические траты в интересах номенклатуры, новорусской буржуазии, верхушки господствующего политического класса. И что особо вызывает тревогу, — этот строй, порвав по ряду позиций с коммунизмом, воспринял идол (идеологию) всесильной государственности, словом, важнейшие начала коммунистической философии права в ее новом осовремененном обличии.

И потому выход из нарастающих трудностей и бед (таких как финансовый и экономический обвал случившийся в конце лета — осенью 1998 г.) видится немалому числу деятелей, обладающих властью или претендующих на нее, не в утверждении либеральных, истинно демократических форм и методов, а в дальнейшем прямом усилении государственного вмешательства в экономическую и социальную жизнь, вплоть до того, чтобы установить в стране режим диктатуры (пусть пока и именуемой "экономической диктатурой").

8. А что же действующая юридическая система? В самом деле быть: быть может, в решении задач по реформированию российского общества существенную роль должно было сыграть действующая юридическая система? Быть может, именно она должна была дать оптимальные юридико-органзационные формы преобразований? Предупредить или свести к минимуму недостатки, потери, новые беды? Определить позитивные результаты преобразований?

Да, — как показала практика реформ — при всех своих особенностях (о них уже говорилось и будет сказано дальше) и действующее советское право, демонстрируя регулятивное, интеллектуальное богатство права как особого социального института, на первых этапах реформ, даже на подступах к ним, дало в руки реформаторов некоторые поистине блестящие юридические формы для действительного преобразование самой основы реформируемого общества — для восстановление частной собственности, причем не в ее социалистическом, спекулятивно-потребительском и криминальном варианте, а в ее исконном качестве — предпосылки и механизма созидательной производительной деятельности.

Речь в данном случае идет не только и, пожалуй, даже не столько о кооперации и индивидуально-трудовой деятельности, которые вообщем-то тоже связывали преобразования собственности с активизацией труда, его производительностью и на ряде участков хозяйственной жизни заложили основу производительной — в то время! — частной собственности, сколько об уникальном, на мой взгляд, экономическом и правовом институте — институте аренды.

Причем — и это опять-таки является свидетельством регулятивной, интеллектуальной ценности права — представляется важным сразу же обратить внимание на то, что выработанный в 1989-1991 годы экономический и правовой институт, именуемый "арендой", выступал не а своем обычном юридико-традиционном значении, т.е. не в качестве формы временного возмездного пользования имуществом (хотя такой момент в нем присутствует), а в качестве способа приватизации государственной собственности. Да к тому же — такого способа приватизации, когда частная собственность по максимуму раскрывает свой созидательный потенциал в п р о и з в о д с т в е, а именно — мощного стимула к активизации труда, импульса ответственности за дело и — главное — фактора, стимулирующего собственные инвестиции — вложение доходов от экономической деятельности в модернизацию производства. Скажу с полной определенностью — "такого" же или близкого к "такому" экономического и правового института практика экономических преобразований в России, на мой взгляд, больше не дала.

Ведь собственность со строго экономических позиций — это не столько некое благо, сколько активное хозяйское дело, труд, бремя и ответственность (и именно в таком качестве оно выступает как важнейшее "неотъемлемое право человека"1). И вот институт аренды, выработанный в первые годы демократических перемен и закрепленный в 1990 году законом, давал именно такой эффект. Это связано с двумя принципиальными новшествами, которые были включены при отработке соответствующих юридических конструкций арендных отношений. Во-первых, с тем, что субъектами арендных отношений становились не трудовые коллективы как таковые, не какие-либо иные "штатные" подразделения государственных предприятий (как это случилось при официальной приватизации), а новые самостоятельные хозяйствующие субъекты — организации арендаторов, отдельные граждане-арендаторы, настроенные на собственную хозяйскую деятельность. И во-вторых с тем (и это решающий момент), что вся продукция, произведенная на арендованном у государства имуществе, становилась собственностью — частной собственностью! — самого арендатора.

Таким образом, при помощи рассматриваемого института на основе государственной собственности, и — как это ни поразительно — "внутри" ее и с ее использованием создавалась частная собственность в производстве. Именно — в производстве! И что особенно существенно, перспектива получения "своей" собственности и плюс к тому предусмотренная законом перспектива выкупа у государства всего арендованного имущества, — все это настраивало арендатора на напряженный, интенсивный труд, на собственнически-хозяйское отношение к делу и — вот оно, самое главное! — на модернизацию обретаемого имущества путем вложений своих доходов в производство1.

В целом же, однако, действовавшее в конце 1980 — начале 1990 гг. советское право, особенно на стадии "кардинальных" реформ, не оказало — а главное, и не способно было оказать — сколько-нибудь существенного влияния на процессы преобразования существующего социального — экономического и политического — строя.

Ведь советская юридическая система представляла собой органическую часть "социалистического общества" — всего коммунистического строя. По своему содержанию, своей природе, "органике" советское право ни в чем, ни в самой малости не препятствовало "свободе" — произволу, своеволию, вольным фантазиям — высших партийных инстанций и государственных властных учреждений при осуществлении партийной коммунистической политики. Значение официально существующей юридической системы сводилось в основном к тому, чтобы "юридически легализовать" партийные решения, постулаты коммунистической большевистской идеологии, придавать им видимость, лоск и шарм некоего демократического права, не только по каким-то внешним приметам и лексике соответствующего мировым стандартам, но будто бы превосходящего их, а также под именем "социалистической законности" обеспечивать безусловное подчинение всех людей "порядку и дисциплине", выражающих партийные директивы и произвольные государственные решения1.

Между тем при крушении коммунизма, при проведении реформаторских мер нужны — и нужны до крайности остро — именно развитые юридические формы — право, отвечающее требованиям современного гражданского общества.

Еще раз вспомним Канта, его мысль о том, что устранить отрицательные стороны "полного антагонизма" и достигнуть развитие положительных задатков, заложенных в человечестве, возможно лишь при "самом точном определении и обеспечении" границ свободы, или — по Шеллингу — при обеспечении "игры свободы". Иными словами, — при развитом современном праве. Примем во внимание и суждениям русского философа И. А. Ильина, справедливо полагающего, что "свобода не просто "даруется" сверху, она должна быть принята, взята и верно осуществлена снизу"; и такое восприятие свободы людьми, предупреждающее ее употребление во зло, превращению ее в произвол, в войну всех против всех, состоит как раз в том, чтобы была правильно понята правовая форма свободы, "ее правовые пределы, ее взаимность и совместность"1.

Такого правового опосредствования "антагонизмов" и такого определения правовой формы и правовых пределов свободы не оказалось в России, когда после крушения партийно-государственной системы коммунизма на общество накатился гигантский вал вольницы, а с 1992 года были открыты шлюзы для широкого, произвольного неконтролируемого экономического поведения.

И именно отсутствие надлежащих и действенных правовых форм, наряду с отсутствием частной собственности в производстве, и плюс к тому — в обстановке финансового хаоса и ваучерно-акционерной приватизации, как раз и позволило активным деятелям из правящего слоя общества (в первую очередь, выходцам из актива партийно-комсомольской номенклатуры) через коммерческие банки, некоторые институты непроизводственного бизнеса — рекламного, шоу-бизнеса и др. — приватизировать ключевые звенья финансовой инфраструктуры, финансово-бюджетных потоков, "выходы" на природные богатства, льготные условиях их реализации за рубежом. Все это и привело к формированию основы и ядра финансовой олигархии, овладевшей центральными позициями в разрушенной огосударствленный экономике, а затем — и в области государственно-общественной жизни.

Да, с глубоким огорчением приходится констатировать, что в реальной правовой действительности России в годы начавшихся перемен, наряду с идолом всевластия, сохранилась в основном юридико-фактическая инфраструктура прежней юридической системы. В те годы и в немалой мере до настоящего времени продолжают действовать прежние юридические акты, "настроенные" на функционирование бесконтрольной военно-коммунистической власти и планово-распределительной экономики. Другие акты, принятые в годы перестройки и в более позднее время, несут на себе печать социалистических порядков и нравов. Практической юриспруденцией (да и подготовкой юристов в системе правового образования) занимаются в основном специалисты, воспитанные в духе догм и традиций социалистического права.

Но главное всё же не это. Самое существенное из того, что отрицательно влияет на всю правовую жизнь современного российского общества, — это сохранившая свою силу и действие "сама" коммунистическая философия права. Те выражающие эту философию правовые идеи и императивы, которые образуют стержень, сердцевину правовой системы, действующей в условиях господства коммунистической идеологии. Идеи и императивы — подновленные, обставленные осовремененным словесно-демократическим антуражем. Ныне — все более обретающие "национально-патриотическую" окраску. Но как-никак по своей основе — именно коммуно-философские правовые начала, выраженные в идолах всесильного государства и просоциалистических категориях (таких, как "социальная справедливость", "социальное государство").

И в этой связи — еще один, быть может, самый существенный момент.

Коммунистическая правовая философия, базирующиеся на ней правовые идеи, императивы и порядки находят себе опору не только, а порой — и не столько, в прямых наследниках коммунистического режима, в том числе в существующем коммунистическом движении, укрепившемся в результате неудач в реформировании общества, но чувствующем себя, кажется, неуютно под грузом прежних революционно-коммунистических догм (и потому, в частности, выдвигающего на первый план "патриотические" лозунги, лозунги просто "крепкой государственности", "социальной справедливости", "социального государства" и по самой своей сути вс больше обретающего традиционное социал-демократическое содержание). Они теперь в большей степени находят себе опору в утверждающемся в господствующем строе номенклатурном государственном капитализме, в крепнущих авторитарно-олигархических тенденциях, воспринявших известные элементы государственнической коммунистической идеологии, государственного социализма и соответствующих им порядков и ориентаций.

И произошло все это в связи причинами двоякого рода. Как по причинам известных экономических просчетов, во многом вызванных невероятно сложной обстановкой разрушенного общества, борьбой за власть и нашим нетерпением — стремлением решить проблемы, требующие исторически длительного времени, одномоментной по-большевистски красногвардейской атакой; так и по той причине, что, казалось бы, новаторские по замыслу реформаторские меры осуществились в чуждой для них политико-правовой среде, в которой господствует коммуно-правовые начала (в идеях, в существующих порядках), пришедших к нам из эпохи пролетарской революции, диктатуры пролетариата, сталинизма и брежневского неосталинизма1.

Поразительным, невообразимым (по самой своей сути) парадоксом, выражающим влияние коммунистических философско-правовых традиций, стало и такое вольное использование действительно передовых юридических институтов, которое резко противоречит их природе и назначению (но внешне производит впечатление будто бы "передовых" рыночных подходов).

Это — использование в ходе официальной приватизации такой юридической формы совместной деятельности, как акционерные общества.

Между тем акционерные общества по самой своей природе и сложившимся организационно-правовым отношениям не являются способом приватизации — способом перехода от "общенародного достояния", являющегося частью бюрократической коммунистической системы, к частной собственности. Акционерные общества призваны быть эффективной организационной и правовой формой деятельности уже существующих частных собственников, приспособленной к тому, чтобы привлекать в общества новых собственников или служить легальной ареной борьбы между собственниками, их группами (а в этой связи — в наших условиях, как выяснилось позже, способом пополнения государственного бюджета путем "продажи акций", принадлежащих государству).

Конечно, ныне после уж проведенной официальной приватизации, уже существующие акционерные общества — свершившийся факт и из него, хочешь-нехочешь, приходится исходить при определении действительных преобразовательных мер в экономике. Однако, при этом нужно твердо знать, что само по себе использование акционерной формы не дало ожидаемых результатов, не привело к действительной приватизации государственной собственности и к сколько-нибудь существенному улучшению дел в области производства. И что теперь — с учетом самого факта существования акционерных обществ — потребуется целая система новых, возможно неординарных, мер для того, чтобы реальная приватизация в производстве действительно состоялась (только тогда, надо полагать, институты акционерного права могут по-настоящему "заработать").

9. Право — действительно центральный пункт преобразований. Обратившись к праву и к соответствующей философской проблематике, хотелось бы привлечь внимание к тому, что "юридическая материя", ее надлежащее понимание и использование, — это не только одно из важнейших условий успеха реформаторских мер. Здесь вообще — центральный, узловой, ключевой пункт, от которого решающим образом зависит переход от коммунистической системы к свободному демократическому обществу, утверждение в России, других былых социалистических странах основ и принципов цивилизации современного либерального типа.

Именно безоговорочный разрыв с коммунистической правовой идеологией и строгое и последовательное утверждение в духовной жизни и на практике принципов и идеалов гуманистического права определяет сам принцип и стержень действительного реформирования коммунистического общества, переход к реальному формированию свободного демократического общества, характеризующегося устойчивым прогрессивным экономическим и духовным развитием, благополучием общества и каждого человека.

Для такого поворота в понимании общественного развития (к которому ныне передовые, "благополучные" страны шли не менее двух столетий и утвердились, пожалуй, только к 1950-1960-х гг.) требуется существенное изменение в науке, в общественном мнении, в общем восприятии гуманистического права, как цели и высшего принципа общественной жизни — самого святого в жизни людей (самого святого, по словам Канта, что есть у Бога на земле).

Дата добавления: 2015-05-31