Исторический итог. Противоборство. 1 страница

1. Антагонисты — соперники. Прежде всего — соображения общего характера. По-видимому, будет уместным сначала остановиться на некоторых сопоставлениях двух основных, полярных по своей сути направлений философско-правовой мысли — коммунистической и гуманистической философии права.

Гуманистическая правовая философия (философия свободы) и коммунистическая, марксистская философия права — две принципиально различные мировоззренческие системы, находящиеся на противоположных полюсах развития человеческого духа и социальной действительности.

При подытоживании характерных черт той и другой философско-правовых систем уже обращалось внимание на то, что по своим существенным характеристикам они представляют разные юридические миры.

Однако одни лишь такого рода зеркально-сопоставительные сравнения далеко не полно и не точно отражали бы действительные особенности рассматриваемых направлений философии права, которые — еще раз следует обратить внимание на этот момент — являются не просто некими умозрительными построениями, а идеями, которые живут, развиваются, модифицируются в органической связи с действительным правовым развитием, метаморфозами национальных правовых систем, сложными путями и поворотами правового прогресса.

И с этой точки зрения в высшей степени важно:

во-первых, исходить из глубинных основ того и другого направления и в этой связи —

во-вторых, видеть в качестве центральных те правовые идеи (идеи "в праве"), которые определяют суть реальных правовых систем тех или иных стран, и отсюда все другие их принципиальные черты.

Глубинной основой гуманистической правовой философии являются естественно-природные начала бытия людей, которые на современной стадии развития цивилизации выражаются в идеях высокого достоинства и неотъемлемых прав человека, приобретающих непосредственно юридическое и притом основополагающее значение в самой сути и содержании действующей юридической системы демократического общества.

Отсюда — такие черты развитого гуманистического права и правозаконности, как концентрация внимания в юридической сфере на правах, свободах людей, их юридических гарантиях, отторжение насилия, придание приоритета правосудию, юридическим процедурам.

Глубинную основу коммунистической, марксистской философии права образует обосновываемое "подлинной наукой" (самим же марксизмом, большевистской идеологией) высшее, не принадлежащее больше никому революционное право определенных классов, групп людей, а фактически находящегося вне юридической регламентации и судебного контроля политического объединения — политической партии, реализовать свое мессианское, будто бы историческое предназначение (построить коммунизм, совершенное и разумное общество всеобщего благополучия и счастья для всех людей труда), — право, которое воплотилось в идеи всесильного государства, защиты социализма, допустимости и оправданности использования любых мер и средств для достижения и охраны высших социальных целей.

Отсюда — такие черты социалистической юридической системы и социалистической законности, как создание видимости использования развитых юридических и правосудных институтов и вместе с тем, по существу, концентрация внимания на обеспечении порядка, дисциплины, юридической ответственности (в духе и по канонам коммунистической идеологии), возможность неправового воздействия на поведение людей, допустимость использования жесткого вооруженного насилия "во имя социализма".

Если гуманистическое право, правозаконность — обобщенный образ, лишь частично, в большей или меньшей мере реализованный в развитых демократических странах, то социалистическое право и социалистическая законность в условиях сталинского тиранического и неосталинского брежневского режима стали реальным и адекватным выражением коммунистической, марксистской философии права в ее ленинско-сталинском, большевистском понимании и практическом осуществлении.

Конечно же, необходимо иметь в виду, что философии свободы и правозаконности в области права противостоит не только марксизм. Существовали и ныне существуют также и другие идеолого-философские воззрения, которые основываются на идеологических постулатах могущества власти, унижения личности.

Тем не менее, в современную эпоху в качестве идеолого-философской системы, противостоящей философии правозаконности, выделился именно революционный марксизм, особенно в его ленинско-сталинском, большевистском понимании и практическом применении. Почему?

Три обстоятельства имеют здесь определяющее значение.

П е р в о е. Именно коммунистическая марксистская классовая идеология, по многим характеристикам имеющая религиозно-догматический характер (потом к ней примкнули национал социалистические воззрения), создала видимость действительной, подлинной научности, и тем самым дала мировоззренческое обоснование социалистическому праву и социалистической законности со всеми их характеристиками, в том числе идеологии всесильного партийно-идеологизированного государства, возможности использования любых средств для достижения высших коммунистических идеалов.

Марксизм, следовательно, через образ своей научности придал определенной группе стратовых, классовых этико-догматических воззрений, сердцевину которой образует идеология социальной справедливости, классовой ненависти и борьбы "на уничтожение" классовых противников, самостоятельную значимость, образовав (в противостоянии с философией свободы, правозаконности) основу, стержень особого направления в философии права.

В т о р о е. Марксистским партийным идеологам с помощью марксистского обществоведения, социалистической правовой науки удалось создать привлекательный, респектабельный образ социалистического права и социалистической законности, будто бы представляющий собой высший, беспрецедентный по преимуществам образец юридических достижений, которые служат трудящимся, обеспечению высшей социальной справедливости, созиданию высшего социального строя — коммунизма.

Т р е т ь е. Марксизм (в ленинско-сталинском, большевистском истолковании) тем самым дал научное обоснование использования на данной стадии цивилизации, при признании ее основных ценностей и при иллюзии существования развитых юридических форм, дал при всем этом современном антураже обоснование возможности применения насилия, причем насилия — самого жесткого, в том числе путем использования вооруженного насилия.

Что ж, тут, в философии права, проявилась своеобразная уникальность марксистского коммунизма, сочетающего в себе истинно научные элементы с фанатичной, религиозного типа идеологией — идеологией насилия, ненависти и обмана. И именно в силу этого своего своеобразия, уникальности коммунистической идеологии марксистского типа удалось то, что не в силах были сделать этика и этико-религиозные идеологические представления прежних (и сохранившихся поныне) традиционных обществ. В отличие от иных идеологий, относящихся к неразвитым идеологизированным юридическим системам, связанным с традиционными цивилизациями, коммунистическая правовая идеология объективно добилась, в сущности, невозможного. Она стала своего рода особой философией права, которая — пусть и на ограниченных пространственных пределах и в исторически краткое время — стала духовно-идеологической силой, противостоящей действительной философии права — философии правозаконности, свободы, достоинства и неотъемлемых прав человека.

И в заключение — замечание несколько иного свойства, отличающееся от духа предшествующего изложения.

Философия правозаконности и марксистская философия права потому и должны быть выделены и рассматриваться в сопоставлении, что они в нынешнее время, начиная с 20-х годов, существуют и пребывают в противоборстве. И что особо характерно — не только во взаимном неприятии, во взаимном отторжении, но в таком (каждая в своем) внутреннем развитии, когда состояние и развитие одной из них в какой-то мере влияет на состояние и развитие другой.

Это отчетливо прослеживается на содержании того варианта современного либерализма, который связан с именами Хайека и Фридмена. Наиболее наглядно такой ракурс во взаимодействии теорий-антагонистов виден в области экономических и философских воззрений. Так, на мой взгляд, известная гиперболизация категории "рынка", по сравнению с другими основополагающими категориями свободной товарно-рыночной экономики (такими прежде всего, как категории частной собственности и конкуренции), произошла во многом по той причине, что именно рынок с его достоинствами мог быть с наибольшей наглядностью и очевидностью противопоставлен центральному звену социалистической экономики — плану, плановому регулированию.

К счастью, в классических трактовках Хайека и Фридмена не упущен из поля зрения также и правовой аспект, что и привело к формулированию самой идеи правозаконности. Идеи, которая оказалась своего рода научной находкой, которая с наибольшей точностью концентрированно выражает саму суть современных представлений о праве современного гражданского общества.

Вместе с тем, именно здесь по вопросам правозаконности, философии гуманистического права есть основания для дальнейшей работы, в том числе — и для постановки вопроса о месте и роли идеи правозаконности в общей теории либерализма (об этом и пойдет речь в главе седьмой).

Что же касается рассматриваемых двух направлений философии права, то внимательный анализ позволяет увидеть в их развитии такие повороты, когда они происходили как бы "в ответ" на впечатляющие шаги и акции "другой стороны". Во всяком случае, восприятие в марксистской теории в 1930-х годах когда-то безапелляционно заклейменных формально-юридических институтов, связанных с правами людей (пусть и по-марксистски обработанных), произошло, по всем данным, вследствие того престижа, который эти институты все более получали в Западном мире.

По ряду других пунктов в развитии рассматриваемых направлений философии права можно наблюдать известные заимствования, перехват идей и подходов, впрочем, думается, не всегда достаточно оправданные. Например, само употребление в конституционно-правовом лексиконе термина "социальное государство" (воспринятый, несмотря на ряд возражений, в тексте действующей российской Конституции) — это не что иное, как своего рода аналог идеи социалистического государства, который в некоторые периоды послевоенного времени приобрел известную популярность.

Так они и ныне (пусть и в менее очевидных формах и проявлениях) живут и пребывают — "две философии" в области права — во взаимном неприятии, отторжении и одновременно — во взаимном, далеко не всегда популяризируемом и не всегда очевидном, восприятии известных идей и ценностей.

2. Итог. Противоборство двух, претендующих на господство социальных систем — системой свободного демократического общества и общества коммунистического — в соответствии в логикой перехода человечества к либеральным цивилизациям к концу XIX века завершилось. Коммунизм как социальная система и тотальная идеологическое мировоззрение обанкротился. Факт, ставший ныне достоянием истории.

Вместе с коммунизмом рухнули и основы коммунистической философии права, само ее существо как идеологии, принципы и постулаты.

Но здесь — как впрочем и по некоторым другим сторонам идеологии и практики коммунизма — не все так просто. Пусть не явно, не в лобовом столкновении, но противоборство по двум полярным философско-правовым системам продолжается и ныне.

Факты здесь многообразны. Наиболее существенные из них — это

некоторые стороны правового развития и правовой мысли в передовых демократических странах;

сложные, противоречивые тенденции реформирования России (и соответственно — других былых социалистических стран).

Сначала вкратце о первом из упомянутых фактов.

3. Тревожное равнодушие. Здесь прежде всего представляется важным отметить две противоречивые особенности современного правового развития и правоведения демократических стран с развитой политической и правовой культурой, проявляющиеся, впрочем, не более, чем тенденции.

Одна из них заключается в том, что сообразно общему благосостоянию людей в потребительском обществе, достигнутому уровню правопорядка и озабоченности в их сохранении для современного правового состояния и правовой мысли многих развитых, "благополучных" стран Запада характерно превращение либеральных правовых ценностей в само собой разумеющееся "общее место" — такие очевидные реалии и постулаты, которые не требуют ни особой озабоченности, ни каких-либо утонченных научных обоснований, ни сколько-нибудь значительного научного развития, тем более — борьбы.

К таким реалиям и постулатам относятся в общем благополучное по утилитарным соображениям фактическое состояние законодательства и правосудия, а также — правовые идеи и правовые критерии поведения, относящиеся к частной собственности, правам и свободам человека, парламентарной демократии, независимому правосудию. Складывается впечатление о том, что в отношении этих реалий, идей и критериев порой проскальзывают настроения равнодушия и даже утрачивается своего рода гражданственная бдительность — широкое хождение получают рассуждения о необходимости преодоления "абсолютизации" указанных идей и критериев, потребности их "ограничения", большего учета социальных факторов, социалистических начал, — соображения, ведущие при потере должной духовной щепетильности к принципиальной смене мировоззренческих координат. Не случайно, как уже подмечено в литературе "понятие права (говоря точнее: тема строгого права и правового государства) в последние десятилетия не выдвигалась в странах Запад на первый план крупных и длительных философских дискуссий"1.

Другая тенденция в развитии правовой мысли "благополучных" западных стран выражает общий настрой рыночной идеологии — коммерциализацию науки, ее прямую подчиненность потребностям рынка и оплачиваемым запросам государственных инстанций. Следствием этой тенденции является дробление юридических знаний, концентрация внимания на сугубо практических вопросах того или иного довольно узкого участка деятельности или правовых интересов, нарастающее смешение юридических и неюридических (социологических, психологических и иных) знаний и отсюда — утрата ощущения и понимания своеобразия права, его мировоззренческой и практической ценности.

Не означает ли эти явления в западном мире отражением в общественном мнении и в юридической науке одного из не очень радостных итогов развития либеральных цивилизаций, названного Ф. Фукоямой "концом истории"? Тем концом, когда, по словам философа, вместо дерзновения, идеализма и мужества возобладает "экономический расчет, бесконечные технически проблемы, забота об экологии и удовлетворение изощренных запросов потребителя"1?

Если такого рода оценки справедливы, то подобная ориентация в состоянии общественной жизни и мысли, поскольку они приводят к равнодушию по вопросам права, правозаконности, — факт тревожный. Ибо опасность коммунизма (иных движений, оправдывающих насилие, терроризм), которая конечно же беспокоит демократически настроенных граждан, замыкается по большей части, так сказать, на макроуровне — на том, чтобы не возродилась "империя зла" — экономически и военно могущественные военизированные государственные монстры типа СССР и страны "варшавского договора"? И невдомек многим людям и деятелям, что беззаботные академические заигрывания с идеями "социального государства", с "социалистическими" ценностями, необходимости учета "социалистических начал" и т. д. — без одновременного четкого отсечения от такого рода формул идеологии коммунистического права (органически с ними связанной) — на известных поворотах жизненных проблем ведет к возрождению идей и практики внеправового насилия, террора. Что — кстати сказать — нет-нет, да и прорывается в практике казалось бы самых передовых развитых демократических обществ.

Ну, и попутно выскажу предположение о том, что, быть может, оптимальным вариантом возвышения жизни людей в современном мире, обогащения ее дерзновением и энергией является такое развитие общества и человеческого духа, в соответствии с которым право станет высшим принципом в обществе, открывающим простор для активности и творчества, утверждения высоких духовных начал человека, его суровой, трудной, счастливой жизни. А в этой связи уместно заметить, что для проверки упомянутого предположения, обоснования и признания оптимального варианта нашего будущего нужна как раз высокая теория. В том числе (а возможно, и прежде всего) — в науке права.

4.Центральное звено преобразований. Обратимся теперь к философским проблемам права в связи с реформами в России.

В современных условиях характер некоего непререкаемого постулата приобрело мнение, в соответствии с которым преобразование былых социалистических стран — переход от коммунистической системы к свободному демократическому обществу (от социализма к капитализму) — сводится к внедрению двух фундаментальных начал — "демократии" и "рынка".

Но "демократия" и "рынок", стыдливо прикрывающих тот строй, который "держится в уме" — капитализм, формулы общие и по многим параметрам неопределенные, противоречивые Причем — настолько, что в понимании и в практических действиях отдельных реформаторов, особенно из числа — наиболее решительных, радикальных (увы, далеко не всегда основательно теоретически подготовленных, точных и аккуратных в своих действованиях), формулы "демократия" и "рынок", проводимые без надлежащих мировоззренческих ориентиров, приводят на практике к неудачам в преобразованиях и дают, пожалуй, один реально значимый результат — стихию свободы и тотальное разрушение основ "империи зла" — социалистической плановой экономики.

Между тем возьму на себя ответственность сказать, что решающим звеном, своего рода "золотым ключиком" в неимоверно сложном процессе возвращения былых социалистических стран на путь естественного цивилизационного развития, перехода к либеральным цивилизациям, к свободному демократическому обществу является именно фактор мировоззренческого и одновременно правового порядка — решительный разрыв с философией и практикой коммунистического права и обретение ценностей и идеалов философии гуманистического права.

Неудачи в реформировании социалистических стран, прежде всего — России, претендующей на миссию некоего "передового отряда" в таком реформировании (и по-прежнему "великой державы"), объясняются как раз недоучетом или, точнее сказать, игнорированием этого фактора, относящегося к философии права, что и стало главной причиной слабой результативности реформ, провалов, нередко жестких кризисов, новых бед, обрушившихся на людей.

Характеристике этих неудач и связанных с ними обстоятельств и условий социального и правового развития и посвящены последующие страницы этой главы. Особое внимание при этом будет уделено сохраняющимся и даже со временем усиливающимся в России рецидивам идеологии и практики коммунистического права, противоборству в этой сфере полярно противоположных мировоззренческих начал.

Впрочем прежде всего — о тех тяжких экономических и социальных условиях, при которых в России стали осуществляться реформаторские меры.

5. Тяжкие реалии и возможности. Сейчас, задним числом, когда многое уже очевидно, находится на поверхности, не очень-то сложно лихо, с претензиями на умудренность, рассуждать о причинах неудач в российских реформах, — о том "что надо было делать" и "кто виноват".

И тем не менее, отдавая отчет в такого рода опасности и по мере возможности избегая в этой связи безапелляционных оценочных характеристик и категоричности в суждениях, важно уже сейчас, по горячим следам попытаться извлечь уроки из нашего отечественного реформаторского опыта. Во всяком случае (в рамках данной работы) — те из них, которые относятся к праву, философским проблемам его развития и судьбы.

Самое главное, наиболее существенное, на что в рассматриваемом отношении нужно обратить повышенное внимание, заключается в том, что с самого начала перемен (и, увы, до настоящего времени) недооценены степень, масштабы и глубина разрушенности общества и человека, наступившие в результате чудовищного коммунистического эксперимента, проделанного над обществом, народом, человеком. Самое тяжкое в таких тотальных разрушениях (которых История еще на знала) — это изничтожение и замена искусственными фантомами естественных, жестких, противоречивых и все же — нормальных, хотя и чреватых известными негативными последствиями, условий и механизмов жизнедеятельности, построенных на частной собственности, экономической свободе, конкуренции, и способных — единственно способных! — раскрыть и развить человеческую активность, инициативу, предприимчивость, обеспечить персональную ответственность за свои действия и в итоге успех экономического и социального развития.

И вот при таких губительных, беспрецедентно тяжких последствиях многодесятилетнего коммунистического господства сама логика необходимых перемен и надежд требует не столько "реформ" в общепринятом их понимании (многие коммунистические фантомы вообще не поддаются такого рода реформированию), сколько в первую очередь в о с с т а н о в л е н и я нормальных, естественных условий и механизмов жизнедеятельности. Такого восстановления, ключом к которому является беспрецедентно сложное, многотрудное дело — воссоздание свободной частной собственности, причем — собственности не в социалистически-потребительском и криминальном варианте и не в виде некоторых преобразовательных акций в сложной инфраструктуре государственной собственности (как, увы, случилось при официальной приватизации), а в виде основы производительного дела — конкурентно-состязательной рыночной экономики, стимулов к напряженному труду, ответственности за дело, импульсов вложений своих доходов в модернизацию производства.

И такого рода восстановление естественных условий и механизмов жизнедеятельности имело и какие-то — как это ни странно — благоприятные объективные предпосылки, которыми историческая судьба России как бы стремилась компенсировать обрушившиеся на людей беды. Это, во-первых, существование материальных предпосылок для первичных капиталов в виде работающих производств общенародной собственности (что давало возможность при надлежащей приватизации избежать хищнически разбойничьего "первоначального накопления"). И во-вторых, это, как показало время перехода к НЭПу, время эрхардских реформ в Германии, иные аналогичные исторические факты, взлет активности людей, гигантская энергия, высвобождающаяся при разрушении тоталитарного строя, "общества-монолита", у нас — тотально-огосударствленной социалистической системы.

Последнее из указанных обстоятельств вообще представляется довольно существенным в принципиальном отношении. Ведь в социалистическом обществе (особенно — таком, как советское, где идеологизация и огосударствление охватили также и экономику, первичные условия жизнедеятельности, частную жизнь людей), индивидуальная энергия и инициатива, частные импульсы к активности и персональному творчеству оказались загнанными, зажатыми, заглушенными монолитно-социалистической системой. И в обстановке, когда такого рода монолит разрушается из него исторгается вся накопившаяся, затаившаяся энергия. И вот тогда в высшей степени важно, чтобы эта энергия устремилась в реальное дело, в экономику, в производительный созидательный труд. Такую направленность мощному потоку человеческой энергии как раз и способна придать частная собственность, "завязанная" на производстве, на производительном труде (хотя — как мы увидим дальше — не одна только частная собственность). Здесь воссоздание частной собственности и потребности быстрого развития, модернизации экономики безукоризненно, точка-в-точку совпадают.

Проведенные в России, начиная с 1992 года, кардинальные, как это было объявлено, "либеральные преобразования" в экономике пошли по иному пути. Они с самого начала — во многом, увы, в силу нашего неистребимого нетерпения и во имя быстрого политического успеха в сложных перипетиях борьбы за власть — были целеустремлены на то, чтобы как можно быстрее перейти к передовым формам и институтам современной рыночной экономики динамично развивающегося модернизированного капитализма, притом — "лучше всего" по образцу наиболее "крутого" его варианта — современной американской капиталистической системы.

6. Идол всевластия. К несчастью, при определении сути и направлений реформирования России и осуществлении намеченных мер дала о себе знать также и само существо коммунистической философии права, ее стержень — некое "суперправо", которого в нынешнее время — как уже говорилось ранее — реализуется в идоле всесильного государства, в неком неконтролируемом "праве" властвующих лиц решать судьбу страны, идти по своему усмотрению на "решительные", кардинальные преобразования, по сути — на новые эксперименты над обществом, над людьми.

Этот тезис может показаться по меньшей мере спорным. Ведь сейчас повсеместно идут разговоры об "эрозии государства", "утрате управляемости", "необходимости восстановления и укрепления государственности", "порядка в государстве", "вертикали управления" и т. д. И в этой связи одним из наиболее престижных идеологических постулатов выдвигается идея "крепкой государственности", которая становится чуть ли не объединительной платформой для политических сил различной мировоззренческой ориентации. "Государственная идея", не так давно во многом негласная, преимущественно жившая в сознании, в головах и делах людей, причастных к власти и к коммунизму, в настоящее время все более и более находит прямое отражение в общественном мнении, в печатных публикациях, в средствах электронной информации и — что особо настораживает — в законодательных документах российских законодательных учреждений, практике их применения.

Между тем тезис об идоле всевластия как главном выражении коммунистической философии права характеризует не состояние государственности, не ее способность выполнять исконные государственные дела (ситуация здесь, действительно, неблагоприятная, тревожная и здесь, действительно, требуется упрочение демократической государственности, существующей в органическом единении с демократическим правом), а совсем другое. Речь идет об идоле (непререкаемом постулате, нерушимом принципе), — о том, что государственная власть по-прежнему нацелена на то, чтобы утверждать себя методами и средствами силового господства, и о ее будто бы оправданном "праве" идти на любые, угодные ей шаги, не беря в расчет "настроения населения", понятно, "отсталого", не способного понять радикальных реформаторов. Причем — так, что она во многом остается продолжением власти диктатуры пролетариата, идеолого-партийного социалистического государства. И самое главное — то, что само это "всевластие" понимается как безусловное — пусть и прикрытое красивыми демократическими и правовыми декорациями — господство власти в отношении человека, личности.

Понятно, в современных условиях — это уже не то крайнее властное всемогущество, которое было характерно для сталинской тирании, когда карательно-репрессивная, чиновничья машина делала все, что во имя коммунизма заблагорассудится вождю. Но это всё же — всевластие, по-прежнему достаточно мощное, когда отдельный человек, личность оказывается перед властью, властными учреждениями и чиновниками, решительно идущими на "кардинальные реформы", немощным, фактически бесправным просителем — подданным, в отношении которого может без особых препятствий приведена в действие мощная государственная сила.

В чем же оно проявляется?

Во-первых, в том, что и после проведенной официальной приватизации ключевые рычаги командования экономикой (в виде основной массы финансово-кредитных ресурсов, контроля за основными финансовыми потоками, природными богатствами и др.) остаются, при плотном взаимодействии с господствующей финансовой олигархией, у государственной власти, ее высших эшелонов, центров государственного управления.

Во-вторых, под контролем государства остаются основные СМИ — средства массовой информации, которые — особенно в ходе и после избирательной компании 1996 года — твердо, хотя и с сохранением некоторого антуража "независимости", обслуживают в основном действующую власть.

В третьих, реально господствующая власть настроена так, что считает себя действительно всевластной — такой, когда она — по канонам высшего революционного права — "вправе" при необходимости идти на самые крайние насильственные меры и акции При том не упустим из поля зрения то обстоятельство, что в том, что карательно-репрессивные учреждения, регулярная армия, чиновничий аппарат находятся в прямом и беспрекословном подчинении высшего должностного лица — главы государства, который (и по формальным установлениям Конституции и по практике реализации своих полномочий) не очень-то связан законом в их использовании.

Главное же — власть и на федеральном, и на региональном уровнях, как и в прежнее время, остается гигантской ("Большой") по своим количественным характеристикам и возможностям, — настолько значительной, что она в принципе не может оказаться "под" правом, вписаться в систему отношений и порядков правового государства.

Факты российской действительности последнего времени свидетельствуют, что указанные механизмы и средства, призванные обеспечивать государственное всевластие, в различном их сочетании и "дозировке", в немалом числе случаев приводились в действие, срабатывали. И не только в критических ситуациях (при противоборстве с Верховным Советом в 1993 году, в Чеченской войне, на президентских выборах 1996 года), но и в ходе осуществленных с 1992 года реформаторских акций, когда за образец преобразований сразу же берется современный передовой процветающий капитализм (в основном — американский, Но порой и иной, скажем — чилийский или аргентинский).

Дата добавления: 2015-05-31