Ценности естественного права

ЖИЗНЬ

Человек остро ощущает и сознает ценность жизни из-за того, что она конечна и неразрывно связана с неизбежностью смерти. Органические изменения, происходящие с индивидом на протяжении всего его физического существования и составляющие естественное содержание его жизни, с необходимостью ведут к такой итоговой метаморфозе, в результате которой утрачивается способность чувствовать, мыслить, действовать. Угроза перестать существовать как организм, социальный субъект и духовное существо заставляет человека ценить время своего земного существования, дорожить им.

Смерть — такая же объективная онтологическая реалия, как и жизнь. Однонаправленность и необратимость естественных изменений подводят в конечном счете живое существо к самоотрицанию и небытию. Всему, что носит витально-органический характер, свойственно стремление к снятию внутренней напряженности жизненных противоречий и возврату в неорганическое со-

стояние. Это бессознательное «влечение к смерти» всего живого напоминает ток реки, стремящейся в своем движении по руслу к устью, где она, влившись в море или океан, исчезает, перестает существовать в своем особенном качестве реки.

Отношение личности к противоречию между жизнью и смертью по-разному проявляется на рациональном и эмоционально-чувственном уровнях. С одной стороны, здесь имеет место почерпнутое из сферы социального опыта трезвое понимание человеком временности земной жизни и неизбежности собственного физического исчезновения. Достаточно ему вспомнить известный со времен Аристотеля силлогизм «Все люди смертны. Сократ — человек. Следовательно, Сократ смертен» и поставить вместо имени Сократа свое собственное имя, чтобы убедиться в логической непреложности этого горького умозаключения, доказывающего всеобщий характер естественной необходимости, не признающей исключений из правил.

В отличие от природы, чья жизнь лишена трагизма, поскольку ни одна из ее конкретных форм не сознает, что ей грозит небытие, человек отчетливо понимает, что ждет в будущем его витальное и социальное «Я». Но его отношение к финалистическому характеру жизни не ограничивается одним лишь пониманием неустранимости факта будущей смерти. Если разум, согласный с фактической данностью линейности и необратимости времени, признает неизбежность «полной гибели всерьез», то человеческие чувства не желают мириться с этим, порождая острейшие коллизии внутренней жизни индивидуального «Я». Страх перед страданиями, болью, небытием, жалость к себе и оставляемым близким, множество других сопутствующих переживаний врываются в строй логических доводов и грозят опрокинуть их. Так рождается одна из наиболее драматических экзистенциальных антиномий, связанных с отношением к жизни как ценности:

Т е з и с: «Я приемлю смерть и мирюсь с ее неизбежностью».

А н т и т е з и с: «Я не приемлю смерти и всем своим существом протестую против нее».

Считая себя бренной, смертной частицей бессмертного органического мира, человек разумом принимает смерть и потому формулирует «тезис». Но его чувства, невзирая на рациональные доводы, противятся логическим аргументам, заставляют трепетать перед смертью и воспринимать ее как зло и упорно противопоставлять «тезису» «антитезис».

Наиболее активно ратует за признание ценности жизни, за оценку ее как абсолютного блага детское сознание. Оно же, с характерным для него приоритетом эмоциональности над рацио-

нальностью, наиболее энергично протестует против факта непреложности смерти. Для детского сознания на ранних стадиях социализации вопрос о смерти вообще не встает в виде некой, требующей обдумывания проблемы. Но с развитием личности ребенка, с накоплением социокультурного опыта происходит знакомство с многими реалиями, имеющими прямое отношение к онтологеме смерти. В сказках, мифах, рассказах, с которыми его знакомят взрослые, нередко гибнут или умирают герои. Порой горе приходит в семью ребенка, когда уходят из жизни близкие люди. До поры до времени внутренние механизмы эмоционально-психологической самозащиты заставляют ребенка изыскивать доказательства невсеобщности смерти. При этом он с готовностью склонен удовлетворяться самыми фантастическими гипотезами человеческого бессмертия.

Вместе с процессом социализации, с развитием рациональных структур сознания неизбежно наступает такой период духовного развития, когда мифические измышления уже не в состоянии удовлетворить взрослеющий разум, который начинает требовать и искать реалистические причинные объяснения. В ситуации, когда прежние мифы утрачивают свою объяснительно-охранительную функцию, а психика, сознание еще не успели адаптироваться к идее непреложности и всеобщности смерти, ребенок может на какое-то время оказаться беззащитным перед настигшим его экзистенциальным кризисом. Выдающийся украинский педагог В. Сухо-млинский рассказывал о сильнейшем духовном потрясении, пережитом его учеником-шестиклассником, который впервые всерьез задумался о том, что все люди, в том числе и он, смертны '.

Смерть как особая, экзистенциальная детерминанта, порождает множество сложных философских, религиозных и этических проблем. Значительная часть из них восходит к представлениям о времени как могущественной всеотрицающей силе, в отношениях с которой человек обречен выступать в роли зависимой, подчиненной, страдательной стороны. Вместе с тем история культуры знает и противоположный взгляд: это позиция разума, утверждающего идею приоритета духовного «Я» над временем, идею его права распоряжаться стихией Хроноса по своему усмотрению. Эти две противоположные позиции, сведенные воедино, обретают вид еще одной экзистенциальной антиномии:

Тезис: «Человек не властен над временем и является его рабом».

Антитезис: «Человек властен распоряжаться временем по своему усмотрению и является его господином».

¹ Сухомлипский В А Рождение гражданина. М., 1974. с. 69.

Данная антиномия предполагает, что человек, находясь, подобно всему живому, во власти объективного, физического и биологического времени, является вместе с тем духовным существом, способным прожить отмеренный ему природой срок с разной степенью содержательной наполненности. Он волен распоряжаться отпущенным временем как ему угодно: сжимать и растягивать его, а порой, при суицидных попытках, и уничтожать его как субъективное, личностное время.

Для индивида каждый отрезок его жизни может отличаться своей, особой содержательной наполненностью — от ценностной опустошенности до предельной социокультурной, событийно-творческой наполненности. То есть время жизни отличается прерывистым, «синкопированным» социокультурным ритмом.

Когда человек воспринимает собственное бытие прежде всего как физическое существование, он не может отделаться от ощущения течения жизни как ускользающей из-под его власти стихии, как тающей на глазах ценности, подобной бальзаковской «шагреневой коже». Себя же он при этом воспринимает как заложника, пленника времени. И напротив, личность, для которой ее жизнь неотрывна от высших форм духовной деятельности и социокультурного творчества, открывает для себя возможность приобщения к беспредельности социального бессмертия, когда время над ней уже не властно.

На фоне неизбежности физической смерти, а также возможности преждевременной гибели из-за какой-то случайности, жизнь обретает для человека совершенно особую значимость. К бессознательно-инстинктивному ощущению ее ценности прибавляется глубокое понимание этого. Но чем цивилизованнее и культурнее человек, тем отчетливее он понимает, что действительной ценностью является не просто жизнь в виде биологического процесса, а жизнь, наполненная социально значимым содержанием и смыслом.

Большинству людей не свойственно бездумно-растительное существование. Человек, как правило, стремится отыскивать смыслы в явлениях и процессах, происходящих вокруг него и в нем самом. Можно утверждать, что ему присуща потребность в осмысленном существовании.

В основании потребности в смысле жизни находятся две фундаментальные социальные потребности — потребность в самореализации и ориентационная потребность.

Потребность в самореализации представляет собой стремление человека к изысканию различных возможностей для практического приложения своих сил и способностей, для их продук-

тивного использования и дальнейшего развития. Содержание этой потребности изменчиво и зависит от многих обстоятельств и факторов.

Разнообразие имеющихся в распоряжении цивилизованного общества форм, способов и возможностей самореализации не только позволяет человеку удовлетворять многообразные интересы и наклонности, но и требует от него умения должным образом ориентироваться среди социальных обстоятельств. То есть человека характеризует, с одной стороны, стремление реализовать себя в мире, а с другой — избирательное отношение к тому, что его окружает. Благодаря ориентационной деятельности потребность в самореализации обретает конкретную социальную направленность.

Содержание ориентационной потребности и потребности в самореализации заметно изменяется в процессе социализации индивида. Особым этапом в этом изменении является период, когда обе потребности переходят в качественно новую форму своего диалектически взаимосвязанного существования, трансформируясь в экзистенциальную потребность в смысле жизни.

Когда «вечные» вопросы бытия предстают перед человеком в виде острых, волнующих, имеющих конкретную личностную значимость противоречий между идеалами и реальностью, свободой и ответственностью, знанием о неизбежности смерти и стремлением к социальному и духовному бессмертию, то для их решения становится необходима концептуально стройная, ценностно привлекательная, по возможности универсальная и вместе с тем достаточно гибкая мировоззренческая, нормативно-смысловая модель. Нужда в ней и обнаруживает себя как экзистенциальная потребность в смысле человеческого существования.

Человек, ищущий смысл своей жизни, должен вскрыть рациональное содержание тех объективных связей, что существуют между ним и бытием природного, социального и культурного миров, к которым он принадлежит. Будучи онтологически укоренен в них, человек определяет не только свое место в динамике каждого из них, но и свою ответственность перед этими породившими его сверхличными началами. Это в итоге и превращает жизнь в его глазах в наивысшую из всех имеющихся в его распоряжении ценностей.

СВОБОДА

Под свободой в самом широком смысле понимается возможность человека совершать сознательный выбор и осуществлять на его основе те или иные действия и поступки.

Подобно тому как человек имеет три главные ипостаси — витальную, социальную и духовную, человеческая свобода также может быть рассмотрена в этом тройном ракурсе.

Витальная свобода восходит к естественному «рефлексу свободы» (И. П. Павлов) и представляет собой способность живого существа перемещаться в физическом пространстве, преодолевать препятствия, мешающие удовлетворению его органических потребностей, приспосабливаться к требованиям окружающей среды. В основании витальной свободы находится инстинктивное стремление к выживанию и продолжению рода или воля к жизни.

Витальная свобода изначально дана живому существу с целью помочь ему выжить при любых, даже самых неблагоприятных обстоятельствах и способствовать дальнейшему эволюционному развитию рода или вида. Она в полном объеме восходит к естественной необходимости, которая нацелена на решение тех же задач эволюции.

Значимость свободы как биологического фактора для живых существ со всей очевидностью проявляется в том, что опасность лишиться ее вызывает у них однозначную реакцию оборонительной агрессии.

Витальная свобода инстинктивна, бессознательна, слепа и не выходит за пределы цепи естественных причинных связей. Но ее слепота напоминает слепоту крота, точно знающего свое дело и никогда не путающегося ни в целях, ни в средствах их достижения.

Другая особенность витальной свободы состоит в том, что она вненормативна. Человеку она дана прежде любых социальных норм и может проявляться вопреки их требованиям.

Социальная свобода присуща только индивидам, живущим в обществе. Она представляет собой возможность удовлетворения ими своих социальных потребностей, способность перемещения в социальном пространстве. Она связана с потребностью в социальном просторе для действий, связанных с самоутверждением личности в обществе, с ее готовностью не только приспосабливаться к социальной среде, но и приспосабливать среду к своим нуждам и требованиям.

Субъективным основанием социальной свободы является также воля; но это уже не воля к жизни, аволя к социальному самоутверждению, то есть воля к власти, победе, успеху, богатству и т. д.

Социальная свобода нормативна; она предполагает наличие морально-правовых ограничений, регулирующих ее проявления. Общество, государство, мораль, право требуют, чтобы проявления социальной свободы людей вписывались в рамки существующих требований социальной необходимости. Человек, чтобы быть свободным, должен знать эти требования, считаться с ними. В противном случае он не сможет эффективно пользоваться имеющимися легитимными возможностями и предоставленным в его распоряжение социальным пространством.

Социальная свобода — это своего рода дар социума индивиду. Социум дает столько свободы, сколько считает нужным. И ее мера не выходит за пределы социальной необходимости. В лучшем случае индивидуальная мера социальной свободы тождественна социальной необходимости.

Социальная свобода значительна, если она проявляется в пределах, установленных цивилизованными нормами, гуманными, демократическими правовыми принципами. Но если эти рамки утверждены авторитарным или деспотическим режимом, то индивидуальная мера социальной свободы внутри них оказывается крайне мала.

Духовная свобода — это возможность культурного сознания двигаться в пространстве и времени универсума мировой культуры, в мире познавательных, художественных, нравственных, экзистенциальных и других ценностей.

В основании этой разновидности свободы находится воля к духовному совершенствованию, к установлению духовных отношений, связывающих людей.

Духовная свобода сверхнормативна, то есть предполагает неограниченную, ориентированную на высшие идеалы перспективу для духовных восхождений личности. В ней преобладает целевая детерминация, в результате которой духовное «Я» свободно, исходя из собственных побуждений, устремляется к им же самим избранным целям.

Свободное духовное «Я» способно активно противостоять жесткому напору внешних природных и социальных обстоятельств. Но оно также может быть способно к добровольно-стоическому подчинению им во имя высших нравственных задач. В обоих случаях это будут проявления духовной свободы, сходные между собой по мотивам.

Духовная свобода — не дар государства личности. Она возникает только как плод собственных, неустанных духовных усилий человека.

СОБСТВЕННОСТЬ

Человеку свойственно не только использовать для своих нужд предметы естественного мира, но и существенно перерабатывать их, а также создавать такие вещи, которые не имеют аналогов в природе. Все это предполагает отношения владения, обладания, присвоения. Вещи становятся собственностью использующих их индивидов. И право владения ими оказывается столь же естественным и необходимым, как право есть, пить, дышать и передвигаться. Правда, здесь существует одно важное уточнение: человек вправе присвоить себе те естественные предметы, которые еще не успели стать ничьей собственностью. Римское право сформулировало на этот счет принцип первовладения, гласящий: естественный предмет, никому доселе не принадлежавший, становится собственностью того, кто первый им завладеет.

Из этого принципа логически следовал другой: человек не вправе присваивать себе физические предметы, успевшие стать собственностью других людей. То есть право первоначального присвоения распространяется только на ту физическую реальность, которая пребывает за пределами ареалов, охваченных цивилизующими усилиями людей. Любая же попытка нарушить принцип первовладения путем насильственного перераспределения собственности чревата открытыми столкновениями социальных субъектов.

Физическая предметность, уже присвоенная людьми, нуждается в охране от посягательств других лиц. Эта охрана может быть как физической, то есть использующая ограждения, запоры, вооруженных стражей, так и символической — с помощью правовых норм и законов. Во втором случае собственнику не обязателен неусыпный физический контроль и надзор за своей собственностью. Эту функцию осуществляет закон, однозначно и твердо говорящий всем и каждому, что у них нет прав на эту собственность, поскольку она принадлежит другому.

Кроме права на первоначальное присвоение вещи, которой еще никто не владеет, существует другое направление приобретения собственности — это процесс создания материальных предметов посредством вложенного в них труда. Вещь по праву может принадлежать тому, кто над ней трудился и вложил в нее свою физическую и духовную энергию, затратил на нее материалы и время. Владение ею и возможность распоряжаться ею по своему усмотрению — естественное право ее создателя. И любая попытка посягнуть на нее, присвоить без ведома и против воли владельца или

уничтожить ее выступает как нарушение его естественного права собственности.

Право собственности включает в себя три основных компонента — право приобретения, право пользования и право отчуждения. Все они являются выражением свободной воли собственника, который по своему усмотрению может делать с приобретенной им собственностью все, что считает нужным. Если это выражение внешней свободы по отношению к материальным вещам, то юридическая трактовка актов приобретения, пользования и отчуждения не наталкивается на какие-либо особые философские затруднения. Но если речь идет о художнике или ученом, о их владении определенными талантами, умениями, знаниями, то как юридически квалифицировать их право владения? Гегель в своей «Философии права» утверждал, что знания и таланты, свойственные свободному человеческому духу, не являются чем-то внешним, а составляют его внутренние качества. Но их обладатель способен «овнешнять», материализовывать их, и тогда результаты этой материализации начинают подходить под определение вещей, после чего на них в полной мере могут распространяться правовые нормы, регулирующие отношения приобретения, владения и отчуждения.

Природа этих правовых норм символична, поскольку они манифестируют господство человеческой воли над предметностью, находящейся за пределами субъективности индивидуального «Я». «Это манифестирование,— писал Гегель,— совершается посредством того, что я привношу в вещь другую цель, иную, чем та, которую она непосредственно имела, я даю живому существу в качестве моей собственности иную душу, не ту, которую оно имело; я даю ему мою душу»'.

Дата добавления: 2015-05-31