Ренессансно-барочные основания естественного права

МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ХРИСТИАНСКОГО ПРАВОСОЗНАНИЯ

Европейское культурное сознание, прошедшее школу платонизма и христианства, твердо уверилось в том, что, кроме физической реальности, существует еще и реальность метафизическая и что реалии метафизического характера нельзя увидеть земными очами. Но вместе с тем оно знало, что их можно сделать предметом умственного созерцания, обозначив словом, знаком, изображением. Так возникали культурные символы, состоявшие из двух основных компонентов, один из которых, смысловой, был как бы погружен в метафизическую реальность и потому невидим, а второй выступал доступным для непосредственного, чувственного восприятия.

Среди многообразия символов в христианском сознании ведущее место занимают символы Бога и дьявола, за которыми стоят главные сверхприродные силы, творящая и разрушающая. В целом же в мировой драме участвуют три главных действующих лица — Бог, дьявол и человек и у каждого из них своя, особая роль. Бог зовет человека ввысь, дает ему силы устремляться к возвышенным идеалам. Дьявол подталкивает к зияющей бездне зла, пороков, преступлений, нравственной гибели. Но, несмотря на свою абсолютность, эти метафизические сверхсилы позволяют человеку иметь свободную волю. И в этом обладании свободной волей состоит абсолютность человеческого существа. Таким образом в христианской культуре три абсолютные величины ведут между собой триалог, который обнаруживается в нескольких вариантах. Первый — это когда все три голоса звучат внутри одного субъекта, принимая вид противоречащих друг другу мотивов. Второй — когда партии абсолютов распределяются между разными человеческими субъектами, каждый из которых отстаивает только какую-то одну из трех позиций.

У данного триалога имеется еще и культурно-историческое измерение. За каждым из трех абсолютов просматривается определенная тенденция, ставящая на первое место одно из них и защищающая его право на доминирование. Так возникают т е о-

дицея (оправдание Бога), дьявол од ицея (оправдание дьявола) и антроподицея (оправдание человека). Каждая из них имеет статус культурно-исторической парадигмы, в каждой присутствует мощный императивный, нормативно-ценностный заряд, обусловленный давлением сосредоточенных в их содержании массивов метафизического, социально-исторического, религиозно-этического опыта, воздействующего как на сознание, так и на подсознательные уровни человеческой психики.

РЕНЕССАНСНЫЙ АНТРОПОЦЕНТРИЗМ КАК АПОЛОГИЯ СВОБОДЫ

Ренессансом, или Возрождением, именуется эпоха европейской истории, приходящаяся на XIV—XVI века. Это был период, когда совершался переход от феодального средневековья к современному типу западной цивилизации, происходила смена типов культуры, систем ценностей и форм миросозерцания.

К. Ясперс утверждал, что сущность Ренессанса, где бы он ни заявлял о себе, состоит в том, что в культуре возникает воспоминание о возможностях и ценностях «осевого времени» и желание, потребность в их возрождении. Новообразующаяся цивилизация как бы пытается припасть к своим истокам, приобщиться к ценностям «осевого времени» и в итоге получает мощный творческий импульс для своего дальнейшего развития.

Ренессанс — переходная и потому чрезвычайно противоречивая эпоха, когда совершался целый ряд радикальных социокультурных метаморфоз в европейском нормативно-ценностном сознании.

Во-первых, изменилась модель мироздания. Средневековая картина конечной Вселенной сменяется умозрительной моделью бесконечного Космоса. Возникает идея самодвижения космической материи, в результате которой исчезает необходимость в Боге как перводвигателе и первоисточнике миропорядка, поскольку все движется и без него. Традиционный образ космического и социального порядка, за которым надзирал Верховный судья и Миро-держец, сменяется картиной Вселенной как темной бездны, служащей грандиозным вместилищем небесных тел.

Во-вторых, происходит смена моделей культуры. После удаления Бога из центра миропорядка на освободившееся место человек ставит самого себя, присваивая себе функции хозяина в огромной вселенской мастерской. Вместе с «обезбоживанием», «разволшебствлением» (М. Вебер) мира происходит рационализация мышления, когда уже не вера, а разум («рацио») становится

главным средством ориентации среди норм и ценностей окружающей действительности. Традиционные мифологемы и теологе-мы постепенно вытесняются естественнонаучными знаниями. Священное писание утрачивает значительную долю своего прежнего авторитета. Зато возрастает авторитет науки, эмпирического и экспериментального знания. Геоцентрическая модель культуры уступает место антропоцентрической модели.

В-третьих, появляется новый социокультурный тип личности. На смену средневековому человеку приходит ренессансная личность с явно выраженными и к тому же резко усилившимися трансгрессивными наклонностями. Это человек, который рвется к неизведанному и запретному. Он — отважный честолюбец и авантюрист, рассчитывающий только на себя и на фортуну. Новатор, исследователь, мореплаватель, землепроходец, он проявляет во всех своих предприятиях необычайную энергию и изобретательность. Вместо христианского смирения он демонстрирует неодолимую гордыню, а вместо самоотверженного и преданного служения Богу — дерзкие порывы к освоению и покорению мира. Регулярным христианским размышлениям о смерти он предпочитает жизнелюбие во всех возможных видах. Смысл жизни он видит не в служении религиозным святыням, а в самореализации своих задатков и в самоутверждении своего «Я».

В-четвертых, открывается новое социальное пространство свободы. Развитию товарно-денежных отношений сопутствует распад феодальных структур, всей прежней системы замкнутых натуральных хозяйств. У индивидов появляются значительные возможности в свободе выбора занятий и в социальном самоопределении.

Ренессансный антропоцентризм опирается на следующие постулаты:

1) человек совершенен, ни в чем не уступает развенчанному Богу, являясь «красой Вселенной, венцом всего живущего»;

2) поскольку человек совершенен, ему следует все свои силы направить на освоение, преобразование, совершенствование мира;

3) беспредельные возможности человека как единственного во Вселенной разумного существа и бесконечные возможности совершенствования мира открывают перспективу бесконечного прогресса.

Осуществление «теомахии» (убийства Бога), превращение картины мироздания в метафизический «натюрморт», а точнее «тео-морт», где вместо мертвой природы был изображен мертвый Бог, позволило восстановить в правах античный тезис Протагора о

человеке как мере всех вещей. Вместе с тем антропоцентризм, выступивший в маске гуманизма, не замедлил обнаружить свою двойственность: наряду с апологией человеческого достоинства и беспредельной свободы он нес в себе зерна имморализма и мифологии иллюзорного всемогущества человека.

Обнаружив в себе духовные и энергетические резервы, пребывавшие дотоле в невостребованном виде, и упорствуя в иллюзии собственного величия, человек видел себя в роли преобразователя социальной реальности и творца истории. Его не слишком прельщала открывшаяся вместе с невиданной дотоле духовной свободой возможность творить из себя нравственно совершенное существо. Совсем напротив, раздвинувшиеся нормативные рамки, расширившееся пространство свободы открыли простор для распространения авантюрно-криминальных умонастроений.

Ренессансный человек, вставший на путь самообоготворения, вообразивший себя стоящим выше всего сущего, сознающий себя не частицей мироздания, обязанной существовать по его законам, а хозяином, который никому не подотчетен, почел себя за меру всех вещей, при этом он как бы забыл о своем свойстве постоянно увлекаться и нарушать меру, о том, что чрезмерность во всем — одна из основных особенностей его негармоничной, «фаустовской» души. Он оказался обуреваем интеллектуальной гордыней, которая в прежней, теоцентрической модели мира и культуры занимала первое место в иерархии из семи смертных грехов. Теперь же грех превратился в доблесть. А доблестью стало именоваться высокомерное пренебрежение высшими, абсолютными запретами и дерзкое своеволие, оправдывающее все, что угодно, даже преступления. То, что прежде казалось незыблемым и непреложным, становится сомнительным. Исчезают абсолютные критерии нравственных оценок, воцаряется шаткость в представлениях о добре и зле, утрачивается понимание истинного человеческого предназначения.

ТЕОДИЦЕЯ БАРОККО КАК АПОЛОГИЯ НРАВСТВЕННОГО ПОРЯДКА

Религиозно-этической посылкой культуры Барокко явилась убежденность в необходимости спасать постренессансного человека от самого себя, от сил зла, вырвавшихся из темных глубин его собственной природы. Для этого необходимо было восстановить вытесненную ренессансным антропоцентризмом теоцентри-ческую картину мира с ее абсолютными нравственными требованиями к человеку.

К XVII веку умонастроения, утверждавшие свободу человека-титана от власти сверхфизических сил, стали оборачиваться, с одной стороны, чувствами метафизического одиночества и покинутости, а с другой — угрозой распространения беспредельного имморализма. На фоне изгнания Бога и утвердившейся антроподицеи мир людей грозил превратиться в страшное подобие картин И. Босха, в темное вселенское «подполье», где всевозможная нечисть, прежде страшившаяся гнева Божьего, теперь осмелела, повыползала из всех щелей и заполонила мир.

Барочное сознание XVII в. не приняло ни обезбоженного мира, ни суетного, имморального человека-рационалиста, в чьей душе не находилось места для Бога. Культура Барокко с философско-этическими исканиями Паскаля, Беме и Лейбница, живописью Рембрандта и Эль Греко, поэзией Кальдерона, музыкой Баха устремилась ввысь, и этот порыв был тем энергичнее, чем настойчивее утверждала себя новая эпоха с ее рационализмом, эмпиризмом и прагматизмом. В барочной культуре потому и обнаружилось так много внутреннего напряжения, что теоцентрическую картину мира можно было удержать на авансцене социальной жизни только энергичными духовными усилиями.

Культура Барокко создала нормативно-ценностное пространство, где не было равновесия и соразмерности, а преобладали драматические эффекты, где противоречиям и дисгармониям никак не удавалось разрешиться в умиротворенную гармонию, где все было полно контрастов, борьбы, страстей и страданий. В живописных и архитектурных композициях прежний ренессансный круг, символ гармонии, стал вытягиваться в эллипс как образ напряженной, динамичной, преодолевающей сопротивление силы. Статичные, исполненные достоинства скульптурные и живописные фигуры мастеров Возрождения стали уступать место лицам, озаренным мистическими восторгами, и телам в резких ракурсах, с причудливыми изгибами и жестами.

Барокко примечательно тем, что попыталось актуализировать духовный опыт, накопленный предыдущими столетиями развития средневековой христианской культуры. По существу, Барокко — это тоже возрождение. Но оно стремилось возродить не античные каноны, идеи и принципы, как Ренессанс, а более близкий по времени религиозный опыт средних веков. И не просто возродить, а синтезировать средневековый теоцентризм с ренессанснои концепцией свободы и достоинства человека.

Эпоха Возрождения поспешила оттолкнуться от многих средневековых идей и традиций. Многовековая работа христианско-

го духа, подспудно копившего энергию и ждавшего, что в новых культурно-исторических условиях будут востребованы результаты его трудов, не нашла себе достойного и полномасштабного применения в ренессансной культуре. А между тем, в великом тысячелетнем молчании средних веков европейский дух копил силы не только для «Божественной комедии» Данте, но и для открытий Галилея и Коперника¹, а также для нововременных теорий естественного права.

Барокко оказалось пронизано мощным порывом устремлений, направленных на то, чтобы вернуть Бога не только в центр картины мира, но и в опустошенное человеческое сердце. Этому были посвящены барочные теодицеи мыслителей и художников, пронизанные пониманием того, что «разволшебствленная» реальность не способна служить живительным источником нравственности и права.

Б. Паскаль в своей страстной теодицее сформулировал парадоксальную мысль о том, что агония Христа будет длиться вечно и человеку зсе это время нельзя спать, а надо будет бодрствовать. В этом утверждении присутствует мысль о вечной природе Барокко, о том, что оно никогда не исчезнет, а будет регулярно, с известной периодичностью возрождаться в культуре. Ставшее возрождением традиций средневекового теоцентризма, Барокко означало пробуждение души от сна. Императив «нельзя спать» значил запрет на духовную спячку. Духу претит бесчувствие, он обязан всегда бодрствовать. Для него существует особая, достойная его высокой природы форма бодрствования, — это готовность нести в себе память о высшем мире, хранить веру в главное -Бога и бессмертие души.

Сон души способен рождать чудовищ, еще более страшных, чем сон разума. Л. Шестов писал о том, что когда апостол Петр трижды отрекся от подвергшегося опасности Христа, это свидетельствовало о том, что душа его тогда еще спала. Запрет Паскаля на сон души — это попытка поставить запрет на пути зла. Бодрствующий разум при спящей душе способен не только предать Христа, но и посягнуть на верховный авторитет Бога-творца. Отсюда категоричность требования Паскаля и страстность пафоса барочной теодицеи.

Сформулируем основные религиозно-философские посылки барочной теодицеи, из которых вырастут нововременные концепции естественного права.

¹ См: Розанов В Сочинения. М, 1990, с 439

1. Бог един, всемогущ и всеблагостен. Он обладает абсолютной властью над сотворенным им миропорядком.

2. Мир, сотворенный Богом, крайне несовершенен и «лежит во зле». Существование живых существ наполнено безмерными страданиями. В социальной жизни людей избыточна мера несчастий, несправедливости и преступлений.

3. Человеческий разум, замечающий противоречие между всемогуществом всеблагого Бога и несовершенством сотворенного им мира, прилагает огромные усилия, чтобы разобраться в смысле этого несоответствия. Человек сознает свое право подвергнуть критическому испытанию догматы о существовании Бога и бессмертии души. Он готов признать существование лишь тех реалий, что выдерживают критику с позиций рациональных критериев целесообразности и справедливости. Те решения, к которым он приходит на этом пути, обладают разными философскими смыслами и неодинаковой этической значимостью:

а) признание ответственности и вины Бога за несовершенство мира, развенчание его авторитета как отнюдь не всеблагого начала;

б) доказательства того, что в переизбытке зла виновны темные, демонические силы, а не Бог;

в) признание, что страдания людей — это расплата за «первородный грех», за нарушение высших этических предписаний, за нежелание людей идти по пути нравственного совершенствования; согласно этим взглядам, сами люди виновны в том, что мир погряз во зле, пороках и преступлениях.

Какие же выводы напрашивались в свете этих неутешительных констатации и предположений?

Первый вывод заключался в требовании, чтобы несовершенный в этическом и правовом отношении социальный мир был преобразован усилиями людей в совершенный как можно быстрее с использованием:

а) средств, отвечающих морально-правовым критериям;

б) всех доступных средств, не исключая, при надобности, насилия и кровопролитий.

Второй вывод состоял в отказе человеку в праве предъявлять какие-либо претензии к Богу. Человеческий рассудок оценивался как слишком слабый и несовершенный, чтобы брать на себя смелость сомневаться в справедливости созданного Богом миропорядка. Мудрость Провидения должна пребывать вне критики, и человек обязан верить в нее. И не нигилистически ориентированный рассудок с его склонностью к наивным критическим выпа-

дам, а вера должна быть главным положительным звеном, соединяющим человека с метафизическим миром. Предназначение и высший долг человека заключаются в том, чтобы направить все усилия не на отрицание или преобразование мира, а на собственное самосовершенствование.

ЕСТЕСТВЕННО-ПРАВОВАЯ ФИЛОСОФИЯ КЛАССИЦИЗМА XVII В. КАР113ИАНСТВО

XVII век в истории европейской цивилизации — это время, когда наряду с Барокко сосуществовал другой культурный стиль — Классицизм. В отличие от иррационального Барокко, Классицизм был рационален и апеллировал не к вере, а к разуму. Отвергая страстные порывы Барокко к восстановлению в прежних правах теоцентрической картины мира, он двигался иным путем, стремясь уравновесить между собой все миры — божественный, природный, социальный и духовный. Он ратовал за динамическое равновесие всех этих сфер, которым следует не конфликтовать между собой, а мирно сосуществовать в пределах задаваемых разумом границ и императивов.

Центральное место в Классицизме заняла идея порядка, в утверждении которого ведущая роль принадлежит разуму и знаниям. Из идеи приоритета порядка и разума следовала характерная концепция человека, которую можно было бы свести к трем ведущим основоположениям или принципам:

1) принцип приоритета разума над страстями, уверенность в том, что высшая добродетель состоит в том, чтобы противоречия между разумом и страстями разрешать в пользу первого, а высшая доблесть и справедливость заключается соответственно в действиях, предписываемых не аффектами, а разумом;

2) принцип изначальной моральности и законопослушности человеческого разума, уверенность в том, что именно разум способен наикратчайшим путем вести человека к истине, благу и справедливости;

3) принцип социального служения, утверждавший, что долг, предписываемый разумом, заключается в честном и самоотверженном служении человека своему государю и государству.

В социально-историческом и морально-правовом отношениях Классицизм оказался связан с процессом централизации власти и укрепления абсолютизма в ряде европейских государств. Он взял на себя роль идеологии, отстаивающей интересы королевских домов, стремящихся объединить нации вокруг себя. Прин-

ципы авторитарной государственности отразились в Классицизме в виде жесткой нормативной системы строгих эстетических и морально-правовых предписаний.

В наиболее полном и развернутом виде Классицизм оформился во Франции при Людовике XIII и Людовике XIV. Именно тогда в целях регламентации всей культурной жизни государства было создано специальное учреждение — французская Академия. Она была призвана следить за тем, чтобы в духовной сфере господствовали идеи общественного долга и справедливости, служения монарху и государству.

Дух нормативной регламентации и разумного порядка доминировал в философских сочинениях Декарта, трагедиях Расина и Корнеля. С позиций принципов Классицизма все естественное, стихийное выглядело второсортным по сравнению с искусственными формами, создаваемыми творческими усилиями разума, воли и рук человека.

Человеческий разум, опирающийся на эмпирический опыт, чуждый метафизическому миру, жаждущий знаний о природе и социуме, становится исходным основанием нормативных и ценностных построений естественно-правового характера. Не случайно в качестве одного из главных естественных прав человека становится право на свободную мысль.

Первой европейской страной в XVII в., где свобода мысли стала реальностью, смогла стать протестантская Голландия. В ней печатал свои труды Т. Гоббс и спасался от преследований Дж. Локк. В Голландии Спиноза опубликовал свои книги, которые, очевидно, не смог бы издать ни в какой другой стране. И, конечно же, с Голландией связана судьба великого Декарта, поселившегося в ней, прожившего там двадцать лет и создавшего в эти годы труды, совершившие настоящий переворот в европейской философской мысли.

Именно Декарт, сам сумевший в полной мере использовать свое право на свободу мысли, предпринял попытку глубокого рационалистического обоснования этого естественного права человека. Для французского философа человек, свободно пользующийся своим мышлением, имеет право сомневаться во всем, в чем можно усомниться. Для него все может оказаться обманчивым и ложным, кроме одного — уверенности, что он существует и мыслит. Я мыслю и сомневаюсь, следовательно я существую,— утверждает Декарт. То, что мой разум мыслит об окружающем мире, доказывает в первую очередь мое собственное существование.

Мыслящее «Я» — главный атрибут человека. Разум— высшая его способность.

Обосновывая естественное право человека на свободное мышление и сомнение, Декарт указывает область, на которую принцип, позднее получивший название принципа «картезианского сомнения», не распространяется. Это область практической морально-правовой регуляции, мир общепринятых обычаев, традиционных правил поведения, нравственных норм. Этот мир служит человеческому разуму опорой, когда его сомнения обретают всеобъемлющий характер. Готовый атаковать и тайну и чудо, разум отступает перед авторитетом базовых нравственных и естественно-правовых принципов человеческого общежития.

Таким образом, перед Декартом возникают две реальности — интеллектуальный мир как вотчина картезианского сомнения и нормативный мир, пребывающий за пределами скептических умонастроений. Из этого следуют два важных выигрыша для формирующейся нововременной концепции естественного права. Первый состоял в том, что естественное право человека на свободное мышление не регламентируется и не сковывается никакими внешними нормативами. Смысл второго в том, что доказывается не-нарушимость нормативной сферы, твердость традиционных нравственных и естественно-правовых устоев.

Декарта не смущает дуализм, параллелизм существования двух миров, интеллектуального и нормативного. Он подобен дуализму души и тела, духовной и материальной субстанций. Высшая сила в лице Бога обеспечивает синхроничность сосуществования тех и других. Деятельность разума соотносима с принципами высшей нравственности, и это положение становится ведущим в философии рационализма и во всей культуре Классицизма XVII в. Именно оно превращает Классицизм в авторитарный стиль с жесткой системой норм и принципов, где над всем довлеют директивы разума.

Выше всего Классицизм ценит способность человека подчинять эмоции, чувства и страсти требованиям разума, императивам долга и справедливости. Самое разумное в его нормативно-ценностных координатах — это служить государству и представляющему его монарху. Истинный аристократ, в отличие от плебеев, стремится жить не в свое удовольствие, а в соответствии с велениями долга и дисциплиной духа. Для благородного человека его жизненные цели совпадают с целями государства. Этими настроениями были пронизаны трагедии Жана Расина и Пьера Корнеля, чей нравственный пафос был во многом созвучен пафосу картезианс-

кого рационализма. Большая часть коллизий в их драмах разрешалась в пользу разума и долга. Таков, например, конфликт в трагедии Ж. Расина «Береника».

Драматург взял за основу эпизод из древнеримской истории, рассказывающий о том, как император Тит полюбил иноземную царицу Беренику. Она ответила ему взаимностью, но на их пути к личному счастью встал закон, запрещавший римлянам такие браки. Тит, как император, вполне мог бы отменить этот закон и издать новый. Но для него юридический закон — это абсолютная нравственная сила, которой должны подчиняться и простолюдины и монархи. Он убежден в том, что даже единичное нарушение права с его стороны может повлечь непредсказуемые, роковые последствия, в результате которых в государстве рухнут основы порядка. Итогом всех перипетий становится то, что страсть оказывается побежденной, а разум, мораль и право торжествуют.

Дата добавления: 2015-05-31