Первая кадриль. Кадриль коротенькими шажками. Этот кусочек, начало, должен быть абсолютной точности. Маленькими шажками, никакой размашистости, все собрано

Октября 1926 года XIV эпизод. «Кадриль»[clxxxiv] Хлестаков — Гарин, Анна Андреевна — Райх, Марья Антоновна — Бабанова, Заезжий офицер — Кельберер, капитан — Маслацов, пианист — Арнштам

Мейерхольд. Хлестаков и Заезжий офицер направляются к стоящему здесь буфету, в котором бутылки разных размеров и фасонов. Они выходят из-за печки, и оба пробираются к буфету, тихонечко, на цыпочках, чтобы сразу была воровская сцена. Они пили, выспались и опохмелиться еле хватит там. Забравшись в буфет, Заезжий офицер роется в бутылках, достает бутылку, а Хлестаков стаканы. Смакуя, около {140} буфета располагаются: Заезжий офицер впереди, Хлестаков сзади, а капитан спит на стуле около фортепиано ^[clxxxv]. […]

Теперь Марья Антоновна. Она спереди из-за буфета, из-за заднего угла, — «Ах», и остается здесь. Они оба: «Ах» — они обнаглели, они копируют «ах». Хлестаков стоит, пьет, офицер наливает. Надо сделать долитие. Заезжий офицер доливает, чтобы смысл был: «Давайте пить». Чтобы это было главное, а остальное потом. Марья Антоновна так и останавливается ниже площадки. Она (М. А.) была высокая, поднялась побольше, а потом сошла — стала поменьше.

(Гарину.) Стоишь нетвердо. Надо, чтобы была прочность в ногах, удобство. А то неудобно стоишь и потому это и на тональности отражается. Приспособишься, когда будет настоящий буфет.

Хлестаков: «Отчего вы так испугались, сударыня» — стоит и одним глазком заглядывает туда, на нее.

«А ваши глаза лучше, нежели важные дела» — Хлестаков присаживается на самый, самый кончик стула. Осовелые глаза, циник, сверху смотрит, в похмелье. Он не играет энергично, а так, между прочим. Чтобы она, сцена, еще не завертелась. Как только Хлестаков сядет и поведет сцену, Заезжий офицер уходит. […] Марья Антоновна убежала за альбомом.

Выход Анны Андреевны с Заезжим офицером.

Заезжий офицер ухаживал, идет. Как только Хлестаков увидит, что тот с дамой, он уйдет. Самый примитивный способ ухаживания. Как офицер, он не опытен в этих делах, он картежник.

Теперь Заезжий офицер говорит: «Вы бы лучше пропели или проиграли что-нибудь на фортепиано» — и ведет к фортепиано. Раньше, когда привел ее, она села на стул справа. Заезжий офицер не знает, как завертеть эту штуку. Он толкает капитана. Пока Заезжий офицер отходит, капитан делает игру и сразу аккорд. Он сразу дает тот, самый шумный аккорд. Как только Анна Андреевна показала капитану в нотах какое-то место, так тотчас она отходит, становится спиной к публике. А офицер садится на стул капитана, облокачивается на фортепиано, вздыхает — «а». Она показывает: этого места я не пою, а это подержите, пожалуйста. Тут чередование пантомимической игры и словесной.

На пантомиме выход Хлестакова и Марьи Антоновны.

Марья Антоновна вошла с альбомом, крадется около буфета, потом к стулу на другой стороне, манит Хлестакова. Затем раскрыла альбом, дала перышко, подставила чернильницу, усадила на крайний стул справа.

Марья Антоновна, она летит быстро, увидела мать, реакция — в бок, задерживается у буфета, стоит, а Хлестакова она зовет писать в альбом, а тот задерживается около печки, прислушивается. Это длинная сцена. Хлестаков садится отлично: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь человек!»^[clxxxvi].

Насчет романса — первого, который играл Арнштам, — он неудобен. Он грузен, вязок, нужно попрозрачнее, а то тяжелый. Попробуйте еще что-нибудь, а то трудно вести сцену^[clxxxvii]. […]

На реплику Хлестакова: «Это сорока» — Анна Андреевна бросает романс где бы ни пришлось. Ей надоело. Садится на стул у фортепиано. Она — всего понемножку. Попела — теперь кадриль. Она, как женщина, {141} которой хочется создать вокруг себя суету, танцы, романсы поются… Тут безделье, беспечность, нечем заняться. Одна в альбом пишет, другая романсы поет. […]

Анна Андреевна встает, подходит, нагнулась к капитану — «Кадриль». Для офицера это, как для лошади скаковой галоп. Он сейчас же, пританцовывая, пощелкивая шпорами, приглашает, ведет, подает стул, сам за спиной у нее. Марья Антоновна, приплясывая, бежит к стулу и фортепиано. Хлестаков гоголем за ней. Садится около. Веер появился откуда-то. Устроились, посадили. Это как бы приготовление, а потом кадриль пойдет уже заново.

Кадриль. Анна Андреевна на своем месте около фортепиано, где сидел капитан. (Райх.) Ты в музыке, а не в офицере. Он очутится здесь, около тебя, и тогда пойдет.

Капитану надо подольше попеть, потому что Маслацов хорошо это будет делать. […]

Анна Андреевна, когда бросила петь, — не торопиться. Пришла — мне любви хочется, — чтобы скука в теле была. Она грызет розу от досады, что нет мужчины.

Первая кадриль. Начали. Кавалеры, стулья отставляйте, теснее. Экономия чтобы была и места и движения. Садятся.

Во время второй кадрили будет идти разговор — Хлестакова с Марьей Антоновной и Хлестакова с Анной Андреевной. Первая кадриль молча, а во вторую надо вкомпоновать слова.

Вторая кадриль должна так идти. Стали крест-накрест — такой не бывает кадрили, но пусть будет.

Хлестаков — Анне Андреевне: «Сударыня, вы видите, я сгораю от любви». Анна Андреевна: «Вы делаете декларацию насчет моей дочери». Хлестаков: «Нет, я влюблен в вас».

Хлестаков стул отставляет. Свобода действия для фраз, нами выпущенных: «Ах, черт, и мамаша недурна».

Марья Антоновна быстро перебегает, но чтоб не было девически.

Нужно быть очень экономными в движении, как в кинематографе. Слишком сильные движения стали невыносимыми. […]

Всегда при переходах сначала маленькое отступление. Шик весь в том, чтобы теперь играть не вполтона, а в четверть тона. Если темперамент — не выйдет.

Хлестаков, перейдя к печке, Анне Андреевне: «Жизнь моя на волоске. С пламенем в груди прошу руки вашей».

Анна Андреевна: «Но, позвольте заметить: я в некотором роде… я замужем».

Во второй кадрили — отступление и затем наступление. Дайте передышку для публики, чтобы публика разобралась, кто куда попал при переходе.

Когда Хлестаков вернулся к Марье Антоновне, сейчас же: «Люблю вас так, как не можете вообразить. Сделайте меня счастливейшим из смертных». Садятся.

Анна Андреевна на минутку (публика даже и не заметит) выходит неизвестно зачем — что-то поправить, что-то развязалось у ней или еще почему-то.

Заезжий офицер подходит к буфету, наливает стакан вина, пьет.

Хлестаков подходит к нему и из-за спины говорит: «Строю курбеты им обеим». «Третья, капитан!» […]

Третья кадриль. Все за руки.

Инициатива у Анны Андреевны. Хлестаков встает со стула и подает руку Анне Андреевне, та другую руку отдает офицеру, а Хлестаков — Марье Антоновне, и таким образом делится между этой и этой, между ними двумя.

Ансамбль тут как струнка — все теснее. Сейчас будет разговор ансамблевый — замечательные слова:

Анна Андреевна: «Я думаю, вы в Петербурге часто бываете в театре».

Марья Антоновна: «Я думаю, там так хорошо играют комедии».

Хлестаков: «А что это такое — комедии?»

Дата добавления: 2015-06-04