Темница Лувра

VI

V

IV

III

II

I

Роберт Сэррей не заметил, что граф Монгомери сейчас же покинул зал, как только он подошел к Марии Сэйтон, его не поразило и то обстоятельство, что граф, по‑видимому, позабыл, что встречался с ним и его друзьями в Шотландии. Вообще Роберт был так ослеплен обидой, что не слышал и не видел ничего, что происходило вокруг него. Он не мог дождаться того часа, когда высокопоставленные особы удалятся и можно будет уйти к месту свидания, о котором Сэйтон сказала Монгомери. Он не думал об опасности, которой подвергался при выполнении задуманной мести, он мысленно видел лишь окно и в нем Марию Сэйтон в ночном одеянии, ожидающую развратного графа. Роберт представил себе, как задрожит Мария, когда вместо графа к окну подойдет он с кинжалом, обрызганном кровью убитого Монгомери, и скажет ей: «Попробуй, может быть я окажусь не хуже твоего графа».

Друзья подошли к Сэррею и напомнили ему, что следует осведомиться о здоровье раненного на дуэли, которого Филли должен перенести в их гостиницу. Сэррей сказал друзьям, что хочет еще остаться. Через несколько минут свита короля удалилась, и гости начали расходиться. Брай и Дэдлей не могли убедить Роберта вернуться с ними домой.

– Держу пари, что тебе уже назначено свидание, – завистливо воскликнул Дэдлей, – но даю слово, что не оставлю тебя, пока ты не доберешься благополучно до комнаты своей возлюбленной. Мы должны постоять один за другого.

– Оставь меня одного! – ответил Сэррей. – Мне не нужна ничья помощь.

– Как? Ты остаешься здесь, в Лувре? – удивленно просил Дэдлей. – Неужели одна из принцесс ожидает тебя?

– Я боюсь, что здесь дело идет не о любви, а о чем‑то другом, – вмешался Вальтер, пристально всматриваясь в лицо Сэррея. – Роберт, позвольте мне остаться с вами.

– Если вы любите меня, друзья, то не расспрашивайте ни о чем и возвращайтесь спокойно домой. Завтра я сам все расскажу вам, – возразил Сэррей.

– Да поможет вам Бог! – прошептал Вальтер и направился к выходу, увлекая за собой Дэдлея.

Роберт остался один.

Как только его друзья скрылись из виду, он прошел через галерею на лестницу, которая вела в сад. Он уже успел раньше сориентироваться в Лувре, заметил, где стояла статуя Юноны, и теперь, несмотря на темноту, ему не трудно было найти верную дорогу. Роберт спрятался в кусты и устремил взор на окно, о котором говорила Мария Сэйтон. Окно было освещено, но шторы были спущены.

– Она уже ждет его! – простонал Сэррей и выхватил свою шпагу, чтобы броситься на графа Монгомери, как только тот покажется у окна, и бороться с ним не на жизнь и на смерть.

Роберт ждал около четверти часа. В комнатах, где только что веселилась толпа гостей, было теперь темно и тихо. Вот захлопнулись ворота Лувра; по саду прошел патруль и скрылся.

Граф Монгомери, вероятно, тоже спрятался где‑нибудь невдалеке и ждал, пока все стихнет.

Вот поднялась штора; свет в комнате погас, и у окна показалась фигура, но это была не Мария Сэйтон, а сам граф Монгомери. Он выглянул вниз, как бы измеряя высоту между окном и землей.

«Слишком поздно! – подумал Сэррей. – Мне остается только отомстить за ее позор, а не предупредить его».

В эту минуту его внимание было отвлечено светом, показавшимся в окнах верхнего этажа, как будто кто‑то проходил по комнатам с фонарем в руках. Вот осветилась лестница, и Роберт узнал короля, который спускался по внутренней лестнице вниз.

«Генрих II, очевидно, ищет комнату Марии Сэйтон, и теперь встретится с графом Монгомери, если тот не успеет убежать, но скрыться граф может, только выскочив в окно. И ему не миновать моих рук!» – злорадно подумал Роберт, сжимая шпагу в руках.

Но что это? Окно тихонько закрылось, и граф, по‑видимому, подошел к двери, навстречу королю. Холодный пот выступил на лбу Сэррея, он не понимал, почему граф не убегает, но чувствовал, что перед его глазами происходит какая‑то странная загадочная драма.

«А что если граф серьезно любит Марию и она позвала его за тем, чтобы он защитил ее от насилия короля?» – предположил Роберт.

Свет показался в угловой комнате нижнего этажа, затем осветились третье и четвертое окна… Вдруг раздался крик.

Сэррей выскользнул из кустарника и приблизился к окну. И вдруг оно открылось.

– Видите ту маленькую калитку, позади боскета? – прошептал голос Марии Сэйтон. – Бегите все прямо, вы не можете ее миновать, а я уже открыла засов. Из калитки поверните сначала направо, а затем налево. Не забудьте этого! Да хранит вас Бог!

– Благодарю вас. Теперь скорее прочь отсюда! – шепотом ответил граф Монгомери, и его голос задрожал.

– Вы поклялись мне, что будете избегать убийства, помните о своей клятве! – тихо напомнила Мария.

– Только в том случае, если над ней не было совершено насилие, а она сама пошла на разврат. Но тогда от всей души проклинаю ее, – так же тихо прошептал Монгомери.

Голоса удалились от окна.

Роберт понял, что тут замешана тайна какого‑то третьего лица и что он совершенно напрасно заподозрил и оскорбил Марию.

У него было большое желание послушать дальнейший разговор, но побоялся скомпрометировать Марию Сэйтон. Если бы патруль наткнулся на Сэррея, то Роберт мог объяснить свое присутствие лишь тем, что хотел помешать свиданию Марии Сэйтон и таким образом наложил бы пятно на репутацию девушки.

Сэррей осторожно прошмыгнул в кусты, затем прошел сад и нашел ту самую калитку, о которой говорила Мария. В нескольких шагах от калитки было перекрестие дорог.

«Куда же повернуть: направо или налево?» – вспоминал он, забыв какой путь указывала Мария.

Постояв несколько секунд на одном месте, Сэррей повернул налево и скоро очутился перед винтовой лестницей. Он спустился по ней вниз, держась за стены, совершенно мокрые от сырости. В темноте он нащупал вдруг железную решетку и содрогнулся от ужаса, услышав чей‑то жалобный голос:

– Боже, вы уже пришли!

Роберт понял, что заблудился и попал в подземную тюрьму Лувра, о которой слышал раньше. Жалобный голос заключенного, ожидавшего тюремного надзирателя или даже, может быть, палача, не оставлял сомнения в этом.

В Бастилию заключали лишь государственных преступников и тех особ, которые, по желанию короля, должны были исчезнуть с лица земли; подземная же тюрьма Лувра предназначалась для тех, кто навлекал на себя гнев Дианы Пуатье и Екатерины Медичи. Эти лица считались малодостойными Бастилии, слишком незначительными для этого. В большинстве случаев заключенные в Лувре представляли собой бывших фаворитов Екатерины Медичи, которых королева сплавляла сюда для того, чтобы они не могли разболтать о милостях, которыми пользовались раньше. В эту же тюрьму сажали и молодых девушек, не желавших подчиниться любовным требованиям короля, а также и тех, которых хотели спрятать от мести разгневанных родственников.

Сэррей быстро взбежал вверх по лестнице и вышел опять на ту же дорожку, от которой начиналась лестница. Едва успел он остановиться, чтобы перевести дух, как услышал шаги, тихие голоса и шелест платья.

Роберт остановился у темной стены так, что его не могли видеть, но сам он мог рассмотреть, что происходило.

Впереди шел паж с факелом в руках, за ним следовала Екатерина Медичи, которую сопровождал неприятного вида старик с седой бородой, в длинной черной мантии, какую в то время носили ученые, астрологи, аптекари в отличие от придворных кавалеров; шествие замыкали два ключаря с голыми руками и длинными ножами за поясом.

Все это общество спустилось вниз, и Роберт почувствовал, что сейчас в подземелье произойдет убийство.

Он быстро направился к тому месту, где начинался перекресток и, едва добежав до него, услышал чьи‑то шаги.

«Это – граф Монгомери!» – подумал Сэррей и медленно последовал за ним в некотором отдалении, чтобы не привлекать внимания.

Дойдя до первого поворота, Сэррей потерял из вида графа Монгомери. Глянув налево, он увидел перед собой какое‑то слабое свечение. Подойдя ближе, понял, что это блестела вода Сены, освещенная бледным светом луны. Посередине реки скользила лодка. На пристани не было другого судна, и Роберт, не размышляя долго, бросился в воду. Хотя Сэррей был искусным пловцом, но тяжесть намокшей одежды и сапоги настолько стесняли его движения, что он вскоре начал выбиваться из сил. Сидевший в лодке поспешил к нему на помощь и втащил его в свое судно.

– Благодарите Бога, что стража сегодня праздновала свадьбу и, кажется, спит, – сказал граф Монгомери. – Впрочем, вы не похожи на убегающего узника, – прибавил он, вглядываясь в Роберта, – у вас даже имеется шпага при себе. Следовательно, вы возвращались после какого‑нибудь ночного приключения?

– Во всяком случае не веселого, граф! – ответил Роберт.

– Вы знаете меня? – удивился Монгомери. – Да и ваше лицо мне кажется знакомым.

– Мы встречались с вами в Шотландии, – заметил Сэррей.

– Ах, это вы, сэр Говард?.. Вы остались в Лувре для того, чтобы поговорить с Марией Сэйтон? – тревожно спросил Монгомери. – Постойте, вы шли из дворца тем же потайным ходом, что и я. Значит, вы следили за мной?

– А если бы и так? – вызывающе ответил Роберт. – У меня возникло подозрение, и я решил узнать, ошибаюсь я или нет.

– Если вы все время следили за мной, то один из нас должен умереть! – решительно завил Монгомери.

– Я с этим не согласен, – ответил Сэррей, – напротив, мы должны сделаться друзьями, граф Монгомери, так как нас соединяет общая ненависть.

– О какой ненависти вы говорите? – спросил Монгомери.

Я испытал такое же чувство ненависти к вам, когда думал, что вы идете на любовное свидание к Марии Сэйтон, какое испытывали вы к королю, когда он пробирался к любимой вами девушке. Благодаря Богу, мои подозрения относительно вас не оправдались и мое чувство ненависти к вам перешло на того человека, который сегодня посягает на вашу невесту, а завтра может обратиться с гнусным предложением ко всякой другой порядочной девушке. Меня самого трясло при мысли о том, что вам пришлось испытать на деле.

– А что вы сделали бы, сэр Говард, если бы ваши подозрения оправдались? – спросил Монгомери.

– Я убил бы вас! – не задумываясь, ответил Роберт.

– А если бы виновным оказался не я, а король? – продолжал допрашивать Монгомери.

– Тогда я посмотрел бы, сумеет ли защитить Марию тот, кого она позвала на помощь, и если бы оказалось, что нет, то сам отомстил бы за нее даже королю.

Граф Монгомери протянул руку Роберту и воскликнул:

– В таком случае мы – друзья! Я ненавижу короля не за свою возлюбленную, а за собственное опозоренное имя. Он преследует с гнусной целью не мою невесту, а мою сестру. Когда Екатерина пригласила ее ко двору, у меня не было возможности противиться этому. Моя сестра так же, как и я, сирота, а потому находится под покровительством королевы. Вот сестра и последовала совету Екатерины и явилась ко двору; да и ее самолюбию льстило стать фрейлиной королевы. Я утешал себя тем, что имя моей сестры слишком известно, чтобы кто‑нибудь осмелился забыться перед ней; кроме того, приглашение самой королевы должно бы было служить гарантией этому. Однако же тревога не покидала меня. Наконец один из моих друзей признался мне, что при дворе распространился слух о любви короля к Кларе, а Екатерина Медичи смотрит на это очень благосклонно, надеясь вырвать Генриха из цепей Дианы. Я обратился за объяснением к сестре. Она посмеялась над моей мнительностью. В следующий раз меня вообще не допустили к Кларе, объяснив ее нездоровьем. Сейчас она опять отсутствовала на вечере; это обстоятельство заставило меня утвердиться в том, что мою сестру умышленно прячут от меня, боясь, чтобы я как‑то не повлиял на нее. Тогда я решил посвятить в мою тайну одну из придворных дам, которую я особенно уважаю за ее преданность Марии Стюарт и еще больше за ее безупречное поведение, о котором говорят при дворе, как о необычайной редкости. Мария Сэйтон нашла, что гораздо честнее открыть мне правду. Она сказала, что предупредить позор сестры я уже не могу, так как Клара сделалась любовницей короля! Я не мог, я не хотел верить в этот ужас. И готов был в присутствии всей французской знати, в присутствии всего двора призвать короля к ответу, бросить ему перчатку в лицо. Мария Сэйтон горько улыбнулась. В глазах этой милой девушки я увидел столько участия! Ее взгляд подействовал на меня и помог мне собраться с мыслями.

«Тише! – проговорила она. – Король, конечно, виноват, но меньше, чем вы думаете. Ваша сестра любит его и боготворит. Лучше молчите, ведь дело поправить уже нельзя; зачем же вам разглашать позор сестры?» И я решил лично убедиться.

Мария Сэйтон взяла с меня слово, что я не прибегну к покушению на короля, если она представит мне доказательство, что Клара полюбила Генриха и добровольно отдалась ему. Я дал слово в надежде, что Мария ошибается. Тогда она провела меня в помещение фрейлин, и там, стоя у дверей, я слышал, как развратница обрадовалась королю. Что теперь делать? Какой способ мести может стереть пятно позора с моего имени, если это вообще возможно? Клара должна умереть, раньше чем развратник пресытится ею или прежде чем обнаружатся милости короля, купленные бесчестьем одного из членов нашей семьи.

– Я помогу вам, граф! – горячо воскликнул Сэррей. – Нельзя назвать убийством, когда лишаешь жизни человека, сгубившего себя позором. Я достану вам быстро действующий яд и пришлю человека, который передаст этот яд вашей сестре.

– Нет, вернее будет, если я сам отравлю ее! – возразил Монгомери.

– Уверяю вас, граф, что месть будет сильнее, если ваша сестра сама лишит себя жизни. Скажите ей, что вам известен ее позор; убедите ее, что если она не согласится покончить с собой, то вы призовете короля публично к ответу. Если у нее сохранилась хоть искра стыда, она не переживет такого позора и без колебаний примет яд.

Монгомери уступил, но с условием, что он сам будет сопровождать человека, который доставит яд Кларе.

Новые друзья условились встретиться на другой день в Лувре, где предполагался фейерверк.

Когда Сэррей вернулся домой, он застал Брая и Дэдлея в тревожном ожидании. Дэдлей, увидев его мокрое платье, воскликнул:

– Господи, опять приключение! Право, я завидую тебе. Ты, кажется, переплыл Сену?

– Нет, доплыл только до середины, – ответил Роберт.

– А где раненый?

– Он спит, ему лучше! – успокоил Дэдлей. – Расскажи, что…

– Где Филли? – перебил его Сэррей. – Мне нужно поговорить с ним.

– Филли при больном, – ответил Дэдлей. – Да рассказывай, черт возьми! Неужели тебе хочется, чтобы я умер от любопытства!

– Вы видите, что граф не расположен теперь говорить, – вмешался Вальтер.

– Здесь замешана тайна третьего лица, Вальтер, поэтому не сердитесь на меня, но я принужден молчать.

Как Роберт ожидал, так и случилось: Филли охотно согласился приготовить яд, когда Сэррей заявил, что он нужен ему. Ловкий мальчик был так же искусен в приготовлении трав, как и его воспитательница. Готовность Филли даже несколько испугала Роберта: мальчик, не задумываясь, согласился приготовить яд и отнести его тому лицу, которое укажет Сэррей.

– Филли, ведь ты понимаешь, что твой яд должен моментально убить человека? – проговорил он.

– Да, вы будете довольны им, сэр, – спокойно ответил Филли.

– Ты, очевидно, сильно мне доверяешь, если решаешься дать мне такое сильное средство, – заметил Роберт. – А вдруг я задумал совершить преступление?

– Вы не способны ни на что дурное!

– Но меня могут арестовать, а тогда обвинят и тебя! – продолжал пугать мальчика Роберт.

– Сэр Брай и сэр Дэдлей спасут вас, если вы будете в опасности! – убежденно возразил Филли.

Наивная уверенность мальчика вызвала улыбку у Сэррея, и он произнес:

– Они могут помочь мне в борьбе с отдельными личностями, милый Филли, но беспомощны перед силой закона. Если меня поймают с этим ядом, то казнят, и тебе придется умереть вместе со мной.

– Я не хотел бы жить, если бы кто‑нибудь из вас умер!

– Ты – славный мальчик, Филли, – растроганно проговорил Роберт, – подойди ко мне и дай мне свою руку.

Мальчик повиновался, но сделал это так медленно и робко, точно боялся Сэррея.

– Филли, – сказал он, поглаживая маленькую, нежную руку мальчика, – ты должен был бы быть так же прекрасен по своему внешнему виду, как мужественны и благородны твои мысли и сердце. И помни, что я скорее позволю отрубить себе правую руку, чем злоупотреблю твоим доверием и сделаю что‑нибудь преступное. Та цель, для которой мне нужен яд, совершенно чиста; я обратился к тебе за помощью потому, что ты умен и ловок, а вовсе не потому, что желаю подводить тебя. Назови мне травы, из которых сделан яд, или еще лучше, напиши мне рецепт, чтобы в случае несчастья я мог сказать, что яд приготовлен моими руками.

– Нет, – воскликнул он, – нет, я не скажу вам этого.

Филли взглянул на Роберта, и в его глазах ему показалось что‑то знакомое. Они как будто говорили: «Пощади меня». Когда‑то во взгляде Марии Сэйтон было то же выражение.

Вдруг внезапная догадка охватила Сэррея: он вспомнил, что Филли никогда не раздевался в его присутствии, никогда не спал с ним в одной комнате.

– Ты – женщина! – невольно воскликнул он.

Смуглое лицо Филли покраснело от смущения, его ноги задрожали, и он опустился на колени перед Робертом.

– Будьте милостивы, сэр, не выдавайте меня! – прошептал он.

Итак, этот «мальчик», преданно служивший Сэррею, не знавший усталости, переносивший все трудности и неудобства их жизни, был женщиной! Роберт чувствовал, что его сердце лихорадочно бьется.

– Филли, клянусь тебе, что сохраню твою тайну; только скажи мне, что заставляет тебя приносить такие жертвы?

– Я не мог сказать это! – ответила Филли. – Пожалейте меня и не расспрашивайте ни о чем. О, теперь все пропало! – с горечью прибавила она, и слезы полились по ее щекам. – Теперь я постоянно буду бояться, что и другие проникнут в мою тайну. Тогда все погибло!

– Не бойся ничего, Филли, – поспешил успокоить «мальчика» Роберт. – В доказательство того, что все остается по‑старому, я не отменяю данное тебе раньше поручение. Твой яд нужен для того, чтобы спасти одну женщину и всю ее семью от позора. Она сделалась возлюбленной короля, и вот, чтобы оградить ее от оскорбления – быть брошенной им или открыто быть признанной его любовницей, – она должна выпить яд и умереть. Хочешь ты мне помочь в этом деле, Филли?

Филли схватила руку Роберта и хотела поцеловать ее.

Но Сэррей не допустил этого.

– Не прикасайся ко мне, Филли, – прошептал он, – иначе я не ручаюсь за себя. Ты красива, несмотря на свою внешность.

Филли задрожала и закрыла лицо руками.

Роберт не сомневался, что и горб, и темные пятна на лице сделаны нарочно, чтобы скрыть красоту Филли. Маленькие нежные руки красивой формы не могли принадлежать уроду. С большим трудом Роберт заставил себя отвести взор от Филли; он чувствовал, что кровь горячей волной приливает к его сердцу.

На другой день Вальтер и Дэдлей удивились, узнав, что Сэррей берет с собой в Лувр Филли. И пока Дэдлей засыпал Роберта вопросами, Брай попросил хозяйку гостиницы о том, чтобы к раненому была приглашена сиделка на время их отсутствия.

Одеваясь на бал, Вальтер шепнул Дэдлею:

– Возьмите с собой кинжал и самый лучший меч. Сэррей так тревожно и мрачно настроен, что, боюсь, эти вещи понадобятся нам.

Хотя Роберт не слышал этих слов, но тоже тщательно вооружился.

В Лувре снова горели тысячи огней, и веселая толпа сновала по комнатам так же, как и накануне.

Когда Сэррей вошел в зал, к нему подошла Мария Сэйтон и, сняв свою маску, проговорила, красная до корней волос:

– Сэр Говард! Благосклонность к вам королевы Марии Стюарт заставила меня отказаться от своего намерения обратиться с просьбой к королю, чтобы он приказал разыскать моего брата. Поэтому прошу вас немедленно сообщить мне, где в настоящее время он находится.

– Я уже имел честь сообщить вам, что ваш брат лежит у меня, на моей постели. Даю вам слово, что забочусь о нем, как о родном брате. Несчастное недоразумение заставило меня вчера потерять голову, и я наговорил вам много неприятного, чем, вероятно, вызвал в вас сожаление ко мне, так как считаю себя недостойным вашего гнева…

– Я очень рада, что вы пришли к такому заключению, – холодно перебила его Мария. – Что касается моего брата, то вы успокоили меня. Я больше верю вашему честному слову, чем прежней любви. – С этими словами Мария отвернулась и пошла от Роберта, но он последовал за ней.

– Вы знаете, леди, что можно уничтожить самое нежное чувство. Я просил у вас прощения за то, что в порыве безумного отчаяния позволил себе оскорбить вас. Но, право, тот, который когда‑то боготворил вас, нисколько не виноват, что дошел до такого состояния. Оглянитесь назад, леди Сэйтон!… Вспомните, какую роль вы заставили меня сыграть, и, если у вас есть, как я надеюсь, чувство справедливости, вы найдете, что я не заслуживаю того презрения, на которое вы осудили меня.

Сэррей говорил суровым, обиженным тоном. А Мария надеялась, что заденет самые нежные струны его души, что он будет чувствовать себя уничтоженным и умолять о прощении.

Мария инстинктивно почувствовала, что любви Сэррея к ней наступает конец, что сейчас, в эту минуту, вспыхнула последняя искра, которая вот‑вот погаснет. Точно острый нож вонзился в сердце молодой девушки, и горькая судорожная улыбка искривила ее губы.

– Господи, сэр Говард, стоит ли вспоминать о таких пустяках! – с высокомерным равнодушием возразила она. – Если я виновата перед вами, то покаюсь в своем грехе на исповеди. Только избавьте меня, пожалуйста, от этих скучных объяснений; в Инч‑Магоме они еще могли служить некоторым развлечением, а здесь прямо невыносимы.

– Как вам будет угодно, леди Сэйтон, – сказал Роберт.

– Мне тоже нисколько не интересно разбирать, уважаете ли вы кого‑нибудь, или презираете, если то, что для других свято, для вас – скучные пустяки.

Он почтительно поклонился леди Сэйтон и оставил ее сконфуженной с сознанием, что теперь Роберт презирает ее и что она достойна этого презрения. Молодая девушка готова была плакать от гнева и стыда. Видя, как непринужденно весело Роберт болтает с какой‑то дамой, Мария решила, что он никогда ее не любил.

В то время, когда Сэррей рвал последние звенья, связывавшие его с Марией, Дэдлей готовился надеть на себя цепи, которые могли вознести его на головокружительную высоту или отправить на эшафот. Он был одет с необыкновенным вкусом и изяществом, требовавшимися от каждого кавалера, желавшего играть роль в обществе. Он обладал от природы всеми качествами, которые нравились женщинам. Когда он вошел в зал в белом атласном камзоле, великолепном галстуке и в шелковых чулках, взоры всех красавиц устремились на него. Мужчины с завистью смотрели на стройного, элегантного англичанина и, несмотря на все желание найти в нем какую‑нибудь черточку, которую можно было бы осмеять, не могли ни к чему придраться. Ответы Дэдлея были всегда смелы и остроумны, а так как большинство публики было в масках, то у него было много поводов выказать свою находчивость, отвечая каждой маске что‑нибудь, соответствующее ее костюму.

Екатерина Медичи впервые ввела во Франции маскарад, к которому она привыкла в Италии. Ею было сделано распоряжение, чтобы все гости, приглашенные в Лувр, снимали при входе свои маски. Она объясняла это тем, что боялась, как бы во дворец не проник кто‑нибудь без приглашения, в сущности же это делалось для того, чтобы королеве легче было найти, кого ей хотелось. Иностранные гости, в том числе Сэррей, Вальтер и Дэдлей, по ее желанию были без масок.

Дэдлей только что собирался подойти к очаровательной турчанке, которая манила его к себе ласковым взглядом, как его остановила цветочница, слегка прикоснувшись к его плечу.

– Сэр Дэдлей, – прошептала она, – ваши доброжелатели не считают вас мотыльком, перелетающим с цветка на цветок; они читают в ваших глазах стремление к высшей цели и достаточную смелость для того, чтобы достичь ее.

Цветочница говорила низким, почти мужским повелительным тоном. Дэдлею показалось, что он узнал этот голос.

– Благодарю моих доброжелателей за их лестное мнение, – ответил он, – но ты, прекрасная маска, очевидно этого не думаешь – иначе ты не помешала бы мне подойти к той турчанке…

– Тебе нравится турчанка? Она назначила свидание?

– Ты крайне нескромна, прекрасная маска, но у тебя такие очаровательные ножки и такие чудесные глаза, что у меня нет сил сердиться на тебя!

– Ты любишь турчанку? – настаивала цветочница.

– Я ни разу не видел ее без маски, – ответил Дэдлей, – но предполагаю, что она хороша, и хочу убедиться в этом.

– Ах, понимаю, ты ищешь ту даму, которая вчера похитила твое сердце! – засмеялась цветочница. – Назови мне ее имя и, может быть, я помогу тебе.

– Я действительно – не мотылек, прекрасная маска, – ответил Дэдлей, – но так же и не ночная бабочка.

– Расскажи мне, кто пленил тебя? Имени можешь не называть. – Цветочница взяла под руку Дэдлея и повела его в сад…

Молодой граф уже почти не сомневался, что на его руку опирается Екатерина Медичи.

– Ты знаешь, прекрасная маска, – проговорил он, – что любимая женщина всегда является королевой для любящего ее человека, особой самой высокопоставленной.

– Ты уклоняешься от ответа! – заметила цветочница.

– Я вчера видела тебя с королевой Екатериной и думаю, что ты понравился ей.

– Это очень немного! – произнес Дэдлей и почувствовал, что его дама вздрогнула.

– Как? – воскликнула она. – Ты придаешь так мало значения расположению королевы?

– Не искажай моих слов, прекрасная маска! – возразил Дэдлей, – Расположение королевы, выраженное перед всем светом., очень лестно, но ничего не дает сердцу. Разве ты не знаешь, прекрасная маска, что истинное чувство не высказывается публично, а прячется глубоко?

– Однако ты слишком смел и быстро шагаешь вперед! – воскликнула цветочница, входя в беседку и усаживаясь на скамью. – Неужели ты льстил себя надеждой, что королева назначит тебе свидание в первый же день знакомства?

– Ты говоришь, прекрасная маска, так уверенно о королеве, точно знаешь, что она думает обо мне, – проговорил Дэдлей. – Если бы я осмелился полюбить ее и надеялся на взаимность, то…

– Что тогда? – перебила его цветочница.

– Тогда я отдал бы за нее последнюю каплю своей крови, – продолжал Дэдлей, – Но я просил бы ее, прежде чем мог бы поверить в осуществление своей мечты, испытать меня, дать мне возможность доказать ей на деле всю силу моей любви.

– И вы были бы счастливы, сэр Дэдлей, если бы ваша безумная мечта осуществилась? – спросила цветочница.

– Тебе, прекрасная маска, требуются привычные слова для выражения святых чувств!

– Браво, – засмеялась цветочница, – теперь вы выдали себя, сэр Дэдлей. Я могу рассказать герцогине Валентинуа смешную историю: сэр Дэдлей желает утешать королеву, в то время как король развлекается с Дианой. Известно ли вам, прекрасный лорд, что в Париже существует Бастилия?

– И палач! – закончил Дэдлей. – Если гордость вашего величества оскорблена тем, что нашелся безумец, осмелившийся при виде прекрасной женщины забыть о ее высоком сане, то прикажите снять с меня голову.

Дэдлей опустился на колени и поднес к своим губам подол платья цветочницы.

– Вы, значит, узнали меня! – смеясь, сказала Екатерина Медичи. – Можно простить даже дерзость, если она связана с красотой и умом. Встаньте, сэр Дэдлей, я здесь – цветочница, а не королева. Вы имели счастье понравиться цветочнице, и она посвящает вас в свои рыцари. Представьте себе, что она – ваша королева, и исполните ее каприз. В той галерее – склад масок и маскарадных костюмов. Выберите себе какой‑нибудь костюм, который больше понравится вам, только воткните в шляпу красное и белое перо, чтобы я могла узнать вас. А теперь вы услышите мое главное поручение, от исполнения которого будут зависеть наши дальнейшие отношения. Вы должны следить за тремя масками: одна – в костюме испанца; другая – венецианки, л третья – рыцаря в черном. Эта третья маска наиболее интересует меня; следите за тем, с кем она говорит, к кому подходит. Эта маска ускользнула от контроля, не понимаю, каким образом она проникла во дворец. И все время не отходит от венецианки. Поспешите переодеться. Скоро начнется фейерверк, и тогда вам легче будет исполнить мое поручение.

Дэдлей повиновался. Он выбрал себе костюм германского дворянина и лишь только успел закрыть галерею, ключ от которой ему дала Екатерина, – как раздался сигнал, извещавший о начале фейерверка.

Сэррей, Брай и Дэдлей условились встретиться у статуи Юноны, как только раздастся этот сигнал, и потому Дэдлей поспешил к месту свидания. Он был очень удивлен, не встретив там никого, и собрался уже уйти, как вдруг из темноты показался Сэррей с каким‑то незнакомым господином.

– Дэдлей, – обратился Роберт к своему приятелю, – дай слово, что ты никому не скажешь о том, что услышишь от этого господина.

– Ну, говори, в чем дело! – попросил Дэдлей.

– Знаешь ли ты маску, с которой ты исчез из зала?

– Нет! – ответил Дэдлей. – Почему ты спрашиваешь о ней?

– Это была королева Екатерина! – заявил Роберт.

– С чего ты взял? – смущенно пробормотал Дэдлей.

– Я отгадал вашу тайну, сэр Дэдлей, – вмешался в разговор незнакомец, – и конечно умолчал бы о ней, если бы граф Сэррей не уверил меня, что вы – его ближайший друг. Я – граф Монгомери и обращаюсь к вам с просьбой, в которой, мне кажется, ни один честный человек не отказал бы мне. Дело в то, что король соблазнил мою сестру. Ваш друг, граф Сэррей, хотел помочь мне избавить несчастную девушку и всю нашу семью от еще большего позора. Теперь я узнал, что моя сестра сегодня исчезла и что за час до ее исчезновения у нее была Екатерина Медичи. Боюсь, что ее засадили в тюрьму. Во всяком случае королеве Екатерине все известно. Вот я и прошу вас помочь мне узнать истину.

– Вы ошибаетесь граф, что королева станет разговаривать со мной об этом, – возразил Дэдлей. – Она удостоила меня маскарадной интригой – не больше.

– Этого совершенно достаточно для того, чтобы помочь мне, – заметил Монгомери. – Мне нужно только знать, заключили ли в тюрьму мою сестру или нет. Вам даже не нужно спрашивать ни о чем. Стоит только указать на какую‑нибудь маску королеве и проговорить: «Вот идет виконтесса Монгомери», и по лицу Екатерины вы сразу увидите, так ли это.

Дэдлей замялся. Конечно, просьбу Монгомери было не трудно исполнить, но весь вопрос заключался в том, как отнесется к его словам королева? Если она действительно сделала что‑нибудь злое сестре графа Монгомери, то заподозрит Дэдлея в неискренности и в результате вместо расположения получится вражда.

– Вашу просьбу, граф, легко исполнить, – наконец проговорил он, – последствия…

– Я беру их на себя, – перебил его Монгомери. – Как только я узнаю правду о сестре, вы можете сказать Екатерине Медичи, что я разыскиваю свою сестру.

– Он этого не сделает, – вмешался в разговор Роберт. – Мимолетное увлечение женщиной не может разрушить многолетнюю дружбу. Поэтому Дэдлей не может помешать нам.

– Ты рассуждаешь совершенно правильно! – заверил его Дэдлей. – Черт с ней, с этой итальянкой, если она даже и рассердится на меня! Через час мы сойдемся на этом же месте, и я надеюсь кое‑что сообщить вам. – И Дэдлей быстро ушел на маскарад.

– Будьте уверены, мы победим, – сказал Сэррей Монгомери. – Вальтер запасется инструментами, чтобы взломать двери тюрьмы, если понадобится, а дорогу к ней мы уже знаем. Трудно предположить, что вашу сестру увезли в Бастилию.

– Мария Сэйтон клянется, что сестра не выезжала из Лувра, да и я не видел ни одной кареты, хотя все время зорко следил за всем, что происходит во дворце. Яд у вас?

– Яд у пажа, – ответил Роберт. – Он должен быть уже здесь, по крайней мере я его видел только что в саду.

В большом парке Лувра прогуливались маски, любуясь фейерверком. Прекрасная венецианка оставила руку испанца и, пробравшись через толпу, вошла в темную аллею, которая вела к беседке. Дэдлей незаметно следовал за ней и вскоре увидел рыцаря в черном, шедшего навстречу венецианке.

– Ради Бога, Кастеляр, скажите мне, в чем дело? – тревожно спросила венецианка. – Почему вы хотели говорить со мной наедине? Разве моему мужу грозит опасность?

– Это – единственное, что тревожит вас, – грустно заметил рыцарь в черном. – Вы любите его?

– Что за вопрос! – негодующим тоном воскликнула венецианка. – Вы, кажется, с ума сошли!

– Да, это – правда! – прошептал Кастеляр. – Раньше я сходил с ума от надежды на счастье, а теперь – от отчаяния, я завидую тому, что вы – его жена. Мария, послушайте меня!… Коронованные особы не любят своих жен…

– Молчите! – прервала его Мария Стюарт и продолжала более ласковым голосом. – Вы больны, Кастеляр, иначе вы не могли бы завидовать счастью друга. Вы говорите, что любите меня; если это – правда, то не портите мне этого праздника, не омрачайте моего светлого настроения, не заставляйте меня думать, что самый верный друг моего мужа только представляется его другом!… Вы – сильный мужчина; неужели же вы не можете побороть себя? Нельзя желать обладать тем, что уже принадлежит другому. Обещайте мне, что никогда больше не будете говорить мне о любви, и я поверю, что вы действительно лучший друг моего мужа; я буду любить и уважать вас, как любит и уважает вас мой муж.

– Как любит и уважает ваш муж! – горько повторил Кастеляр. – Везде только он! О, чистое, святое создание, я повинуюсь вам, хотя мое сердце разрывается от муки. Я сделаю это не ради вашего мужа, а ради вас, потому что вы желаете этого, потому что мне дороже всего на свете ваш покой.

– Тише; кто‑то идет! – прошептала Мария Стюарт. – Уходите скорее!…

Кастеляр поклонился ей и вышел из беседки, а Мария направилась в противоположную сторону.

Пройдя несколько шагов, Кастеляр заметил, что германский дворянин не успел скрыться вовремя. Кастеляр пришел в бешенство. В руках незнакомца оказалась не только его тайна, но и тайна шотландской королевы.

– Если вы – человек чести, то следуйте за мной! – прошептал он Дэдлею. От волнения тот не знал, как поступить. Уже второй раз приходилось убедиться в благородстве души молодой королевы Марии Стюарт, и он чувствовал, что готов скорее умереть, чем выдать ее тайну королеве Екатерине.

Дэдлей молча последовал за Кастеляром, а когда они были почти у выхода, вдруг остановился и обратился к рыцарю в черном:

– Вы хотите драться со мной, маркиз Кастеляр, не на жизнь, а на смерть? А я думаю, что мы, может быть, будем друзьями, если открою вам глаза: ведь Мария Стюарт знает, что вы любите ее, но не сердится на вас за это.

– Мне очень жаль, что на ваши вежливые слова я моту казать только одно: о тайне моей любви никто не должен ничего знать. Поэтому я вызываю вас сегодня же на поединок, – заявил Кастеляр.

– Завтра я могу с вами драться, но сегодня ни в коем случае. Если вы хотите знать причину моего отказа, то последуйте за мной; вы услышите, что я буду говорить цветочнице, которая послала меня подслушать ваш разговор. Я должен оказать услугу королеве Марии и развеять всякое подозрение на ее счет, которое может быть опасно для нее.

– Как! – опешил Кастеляр. – Неужели Екатерина подозревает…

– Не только подозревает, а знает наверняка, что Марии Стюарт предстояло свидание. Уйдите скорее отсюда и перемените костюм. Поверьте честному слову лорда Дэдлея, что ваша тайна находится в чистых руках.

– Если вы – тот лорд Дэдлей, который спас Марию Стюарт от англичан, то я верю вам, – несколько успокоился Кастеляр. – Во всяком случае завтра мы увидимся – как пожелаете: с оружием или без оружия в руках!

Только успел Дэдлей проститься с Кастеляром, как к нему подошла цветочница.

– Ну, что, кто этот рыцарь в черном? – торопливо спросила она.

– Я слышал от него лишь одно имя, прекрасная маска, – ответил Дэдлей.

– Я знаю какое: «Мария Стюарт!» О чем они говорили? – допрашивала цветочница.

– Рыцарь спрашивал об одной фрейлине, которая исчезла сегодня, и просил заступничества у молодой королевы!

Екатерина испуганно вздрогнула.

– А что сказала на это Мария Стюарт? – спросила она.

– Мария Стюарт сказала, что не вмешивается в дела фрейлин вашего величества! – ответил Дэдлей.

– Вы лжете! – воскликнула Екатерина. – Не советую вам шутить со мной!

– Я думал, ваше величество, что имею право ответить на шутку шуткой, – нашелся Дэдлей. – Я не допускаю мысли, чтобы вы, ваше величество, серьезно думали, что я могу взять на себя шпионские обязанности.

Екатерина выпрямилась, и ее глаза сверкнули через отверстия черной маски.

– Вы подслушали разговор Марии Стюарт с рыцарем, сэр Дэдлей, – сказала она дрожащим от злобы голосом. – Во избежание моего гнева сообщите мне всю правду.

– Ваше величество, я до тех пор слушал чужой разговор, пока думал, что речь идет о какой‑то маскарадной интриге, – возразил Дэдлей, – но убедившись, что это не то, не посчитал себя вправе подслушивать дальше, тем более выдавать чужую тайну. Могу только уверить вас честным словом, что ничего не было сказано такого, что могло задеть честь дофина, его жены или кого‑нибудь из высочайших особ.

– Да, если тут замешана чужая тайна, то вы совершенно правы, не следует болтать о ней, – ласково заметила королева. – Однако скажите, от кого вы слышали об исчезнувшей фрейлине?

Несмотря на ласковый тон Екатерины Медичи, Дэдлей. почувствовал, что вместо недавнего расположения она воспылала к нему ненавистью, как обыкновенно поступала со всеми, кто отказывался быть рабом ее воли.

– Об этом вообще говорили в зале, – ответил Дэдлей.

– Кто же говорил? Какие маски? – продолжала допрашивать Екатерина.

– Не знаю, право, не заметил! Какой‑то турок или испанец!

– А может быть, палач! – грозно воскликнула королева. – Вы очень смелы, сэр Дэдлей, если позволяете себе не обращать внимания на гнев Екатерины Медичи.

– Ваше величество, цветочница дала мне право надеяться, что благородная королева снизойдет до того, что подарит меня своей милостью. Одну минуту я был так ослеплен, что принял шутку за правду, но, услышав имя венецианки, сразу опомнился. Я понял, что надо мной только посмеялись. Конечно, королеве легче всего было узнать от своей невестки, что говорил ей рыцарь в черном, к чему ей понадобилось бы прибегать к помощи постороннего лица? Что касается фрейлины, то я слышал, как одна маска спросила другую: «Скажите, это – не виконтесса Монгомери стоит у окна?», а другая ответила: «Нет, фрейлина королевы Екатерины сегодня куда‑то исчезла!»

– Это – неправда, я здесь! – вдруг прошептал чей‑то голос.

Королева отшатнулась, вся побледнев, точно увидела перед собой привидение, а маска, прошептавшая эти слова, со смехом удалилась.

– Догоните ее! – простонала Екатерина. – Задержите се, Дэдлей, и я все прощу вам. Скорее бегите за ней, вот она идет по галерее!… Столкните ее вниз, если она захочет сопротивляться.

Последних слов Дэдлей уже не слышал, так как побежал за маской по коридору. Дойдя до поворота, маска исчезла бесследно.

Дэдлей вернулся в дурном настроении к королеве, которая, не вытерпев, пошла к нему навстречу.

– Маска исчезла! Это какая‑то нечистая сила!

– Как вы неловки, сэр Дэдлей! – сердито заметила королева.

– Он не виноват! – внезапно раздался тот же голос. – Не так‑то легко схватить привидение, ха‑ха‑ха!

Смех был хриплый, неприятный.

– Это – сам сатана, вырвавшийся из ада! – испуганно проговорила Екатерина и перекрестилась. – Маска должна скрываться где‑нибудь здесь, так как все наружные выходы закрыты. Обнажите шпагу, сэр Дэдлей, и следуйте на мной…

Королева пошла по коридору, прилегавшему к запасным комнатам дворца, в которых никто не жил. Здесь не было нигде огня, только в самом конце коридора, сквозь единственное окно, пробивался лунный свет. При этом слабом свете Дэдлей, опередивший королеву, заметил притаившуюся таинственную маску. Он бросился к ней.

Но вдруг случилось что‑то невероятное. Был ли это обман зрения, или действительно существовало колдовство, но маска отделилась от земли, поднялась вверх и с хриплым смехом исчезла. Когда Дэдлей подошел к окну, то увидел, что оно открыто. Он заглянул вниз и задрожал от ужаса: цепляясь за выступы, как кошка, спускалась вниз таинственная маска, в которой Дэдлей вдруг узнал Филли. Одно неловкое движение – и несчастный мальчик полетел бы с высоты верхнего этажа на гранитную мостовую набережной.

Дэдлей оглянулся – королева еще была далеко, в другом конце коридора. Когда через несколько секунд Дэдлей снова выглянул в окно, Филли на стене уже не было. Дэдлей наклонился, чтобы рассмотреть, не упал ли Филли, но никого не увидел.

– Что случилось? – спросила подоспевшая королева.

– Ваше величество! – воскликнул Дэдлей. – Дьявол обманул нас. Посмотрите вниз! Если то, что мы видели, человек, то он лежит теперь на улице, разбитый вдребезги.

Королева взглянула вниз, потом – на Дэдлея и сказала:

– Вы несчастливы, сэр, будь вы попроворнее, то кончик шпаги, пожалуй, остановил бы этого дьявола. Забудьте, что вы говорили с Екатериной Медичи… – И жестом руки она приказала Дэдлею удалиться.

Глава шестнадцатая

Дата добавления: 2015-06-04