Действие первое 2 страница

– Так это был шанс?

Актер

– То есть?

Гильденстерн

– Когда встретили нас.

Актер

– А, да.

Гильденстерн

– Вы нас искали?

Актер

– Что вы!

Гильденстерн

– Тогда шанс.

Актер

– Или судьба.

Гильденстерн

– Наша или ваша?

Актер

– Редко бывает одно без другого, сэр.

Гильденстерн

– Тогда судьба.

Актер

– Вероятно. Плывем по воле волн. Сегодня, может, будем играть при дворе. А может, завтра. А может – в таверне. А может – нигде.

Гильденстерн

– Возможно, я смогу употребить свое влияние.

Актер

– В таверне?

Гильденстерн

– При дворе. Можно сказать, у меня есть кой‑какое влияние.

Актер

– Можно сказать?

Гильденстерн

– У меня все‑таки есть влияние.

Актер

– Все‑таки что?

Гильденстерн взбешенно глядит на актера.

Гильденстерн

– У меня есть влияние.

Актер не возражает.

(Спокойней.) – Ты что‑то говорил насчет участия в действии...

Актер (оживленно, цинично).

– Говорил, говорил, а как же! Вы сообразительней, чем ваш напарник... (Конфиденциально.) За пригоршню монет могу устроить частное и, так сказать, непочатое представление – Похищение сабинянок – точней, сабиняночки – точнее, Альфреда. (Через плечо.) Надень свое платье, Альфред...

Мальчик начинает переодеваться в женское платье.

– И за восемь гульденов вы сможете...

Гильденстерн отступает, актер следует за ним по пятам.

–...сыграть любую роль...

Гильденстерн пятится.

–...или обе роли за десять...

Гильденстерн пытается уйти, актер хватает его за рукав.

–...с бисами!

Гильденстерн дает актеру пощечину. Актер отшатывается. Гильденстерн стоит, его всего трясет.

(Спокойно). Одевайся, Альфред.

Альфред натягивает на себя наполовину снятую одежду.

Гильденстерн (трясясь от ярости и от испуга).

– Я ждал всего – всего – только не этой мерзости... птички, нагадившей на лицо... безъязыкой карлицы на обочине, указующей направление... всего! Но это... это? Ни тайны, ни достоинства, ни искусства, ни смысла... всего лишь паясничающий порнограф с выводком проституток...

Актер (выслушав описание, взмахивает шляпой, кланяется; грустно).

– Жаль, что вы не застали нас в лучшие времена. Тогда мы были пуристами. (Выпрямляясь.) Шагом ма‑арш!

Розенкранц (изменившимся тоном – он хочет удержать их).

– Э, будьте добры...

Актер

– Стой!

Актеры останавливаются.

– Аль‑фред!

Альфред возобновляет свою возню с одеждой. Актер выходит вперед.

Розенкранц

– Вы ведь – э‑э‑э – не исключительно актеры, не так ли?

Актер

– Мы актеры включительно, сэр.

Розенкранц

– То есть устраиваете развлечения...

Актер

– Представления, сэр.

Розенкранц

– Ну да, ясно. А что, так больше денег?

Актер

– Больше усилий, сэр.

Розенкранц

– Поскольку времена таковы, каковы они есть.

Актер

– Да.

Розенкранц

– Никакие.

Актер

– Именно.

Розенкранц

– Знаете, я никогда себе не представлял...

Актер

– Понимаю...

Розенкранц

– То есть я слыхал – но в действительности никогда...

Актер

– Понимаю.

Розенкранц

– То есть я имею в виду – что именно вы делаете?

Актер

– Обычные вещи, сэр, только наизнанку. Представляем на сцене то, что происходит вне ее. В чем есть некий род единства – если смотреть на всякий выход как на вход куда‑то.

Розенкранц (нервно, громко).

– Ну, я не тот человек, который – нет, постойте, не спешите так – присядьте и расскажите, чего обычно люди от вас требуют...

Актер (отворачиваясь).

– Шагом а‑арш!

Розенкранц

– Минуточку!

Актеры останавливаются и смотрят на него без всякого выражения.

– Ладно, хорошо – я согласен посмотреть. (Смелея.) Что бы вы сделали за это? (Он бросает им под ноги одну монету.)

Актер со своего места плюет на нее. Актеры колеблются, пытаются поднять монету; он отпихивает их назад.

Актер

– Прочь!

(Дает подзатыльник Альфреду, который снова завозился с одеждой.)

– А ты куда?

Розенкранц (от стыда приходит в ярость).

– Какая мерзость – я сообщу властям – извращенцы! Я вас раскусил, сплошная грязь!

Актеры собираются уходить.

Гильденстерн (оставаясь бесстрастным, небрежно).

– Хотите сыграть?

Актеры оборачиваются, заинтересованно. Актер выступает вперед.

Актер

– Что именно вы предлагаете?

Гильденстерн идет к нему и, пройдя половину разделяющего их расстояния, наступает ногой на монету.

Гильденстерн

– Дубль или при своих.

Актер

– Идет... орел.

Гильденстерн поднимает ногу. Актер нагибается. Актеры толпятся вокруг. Облегченные вздохи и поздравления. Актер поднимает монету. Гильденстерн бросает ему вторую.

Гильденстерн

– Еще?

Одни актеры – «за», другие – «против». Условия те же. Актер кивает и бросает монету.

– Орел.

Выигрывает и подбирает монету.

– Еще.

Гильденстерн бросает.

Актер

– Орел.

Выигрывает, у него опять две монеты. Бросает одну.

Гильденстерн

– Орел.

Выигрывает, подбирает и тут же бросает.

Актер (с некоторым колебанием).

– Решка.

Но выпадает орел. Гильденстерн поднимает монету. Актер бросает свою последнюю, согласно условиям, и отворачивается. Гильденстерн не поднимает ее, но наступает ногою на.

Гильденстерн

– Орел.

Актер

– Нет!

Пауза. Актеры возражают, они недовольны.

(Поясняющим тоном.)

– Им не нравятся условия.

Гильденстерн (убирает ногу, садится на корточки; поднимает монету, смотрит снизу вверх).

– Точно – орел.

(Подбрасывает монету и, когда она падает, прижимает ладонью к полу.)

– Если орел – я выиграл.

Актер

– Нет!

Гильденстерн (убирает ладонь).

– Я прав. (Процесс повторяется.) Если орел – я выиграл.

Актер

– Нет!

Гильденстерн (открывает монету).

– И опять я прав. (Повторяет процесс.) Орел – я выиграл.

Актер

– Не‑е‑е‑ет!

Он отворачивается. Актеры тоже. Гильденстерн встает и подходит к ним поближе.

Гильденстерн

– Невероятно, а? (Останавливается, расслабляется и облегченно смеется.) – Пари, что год моего рождения, умноженный на два, дает четное число.

Актер

– Вашего рождения?

Гильденстерн

– Не веришь, не надо.

Актер

– А вы мне верите?

Гильденстерн

– Тогда – пари?

Актер

– На мой год рождения.

Гильденстерн

– Идет. Нечетное – ты выигрываешь.

Актер

– Ладно.

Актеры выходят вперед, они начеку.

Гильденстерн

– Отлично. Год твоего рождения. Умножаем на два. Четное число – я выиграл, нечетное – проиграл.

Молчание. Потом – ужасный шум, когда актеры соображают, что всякое число, умноженное на два, дает четное. Ужасный шум – они протестуют. Потом – ужасная тишина.

Актер

– У нас нет денег.

Гильденстерн оборачивается к ним.

Гильденстерн

– Ах так, а что у вас есть?

Актер молча вытаскивает вперед за руку Альфреда, Гильденстерн с грустью смотрит на него.

– И это все?

Актер

– Это лучшее, что у нас есть.

Гильденстерн (смотрит вверх и вокруг).

– Тогда времена и впрямь дрянные.

Актер пытается что‑то сказать, возразить, но Гильденстерн в ярости оборачивается к нему.

– Самый воздух воняет!

Актер отступает. Гильденстерн подходит к рампе и оборачивается.

– Альфред, поди‑ка сюда.

Альфред подходит к нему и останавливается, испуганный и маленький.

(Мягко.)

– Ты часто проигрываешь, Альфред?

Альфред

– Да, сэр.

Гильденстерн

– Что же у тебя могло остаться для проигрыша?

Альфред

– Ничего, сэр.

Пауза. Гильденстерн смотрит на него.

Гильденстерн

– Тебе нравится быть... актером?

Альфред

– Нет, сэр.

Гильденстерн смотрит вокруг, потом – в публику.

Гильденстерн

– Ты и я, Альфред, – мы могли бы сейчас устроить тут и впрямь трагическое представление.

И Альфред, у которого глаза уже давно на мокром месте, начинает хныкать.

– Ну‑ну, Альфред, таким образом не заполнишь театры Европы.

Актер пытается увещевать Альфреда. Гильденстерн снова его обрывает.

(Яростно.)

– Знаете вы хоть одну пристойную пьесу?

Актер

– Пьесу?

Розенкранц (выходя вперед, робко, сбивчиво).

– Представление...

Гильденстерн

– Мне показалось, вы называли себя актерами.

Актер (до него доходит)

– О да, да, конечно; мы актеры, именно, да. Но, знаете, когда спрос так невелик...

Гильденстерн

– Но ты проиграл, нет? Как насчет какого‑нибудь грека, а? Вы ведь знакомы с античными трагедиями? С этими великими классиками убийств? Все эти типы, эдипы, оресты, инцесты, братья и сестры, лезущие друг на друга, а также само...

Розенкранц

– Срамо...

Гильденстерн

– Самоубийства... девы, возжаждавшие богов...

Розенкранц

– И наоборот.

Гильденстерн

– В общем, в этом роде – подходит?

Актер

– Да, хотя... знаете, мы скорей принадлежим к школе, для которой главное кровь, любовь и риторика...

Гильденстерн

– Ладно, выбирайте сами... если тут есть из чего.

Актер

– Это трудноразделимо, сэр. Ну, мы можем вам выдать кровь и любовь без риторики или кровь и риторику без любви; но я не могу дать вам любовь и риторику без крови. Кровь обязательна, сэр, – все это, в общем, кровь, знаете ли.

Гильденстерн

– И это то, что как раз нужно публике?

Актер

– Это то, на что мы способны, сэр.

Небольшая пауза. Он отворачивается.

Гильденстерн (кладя руку на плечо Альфреду, с иронией, но мягко).

– Ну, ступай, мы дадим тебе знать.

Актер отходит в глубь сцены, Альфред – за ним.

Актер (командует)

– Тридцать восьмой!

Розенкранц (приближаясь, заинтересованно).

– Номер сцены?

Актер

– Сэр?

Розенкранц

– Одна из ваших – э‑э‑э – позиций? Фигур?

Актер

– Нет, сэр.

Розенкранц

– Ах нет...

Актер (отворачиваясь, к актерам, уже разбирающим повозку с реквизитом).

– Выходы там и там. (Указывает на обе кулисы.)

В течение последних четырех реплик сам он не двигается с места. Гильденстерн ждет.

Гильденстерн

– Ну... разве ты не пойдешь переодеться?

Актер

– Я никогда не переодеваюсь, сэр.

Гильденстерн

– То есть всегда в форме?

Актер

– Так точно.

Пауза.

Гильденстерн

– Гм, и когда же твой выход – на сцену?

Актер

– Я уже здесь.

Гильденстерн

– Но если уже, почему не начинается?

Актер

– Я уже начал.

Гильденстерн

– По‑моему, еще ничего не началось. Ну, ладно, мы пошли. Приступайте.

Актер

– Я дам вам знак.

Он все еще не двигается, и неподвижность эта наконец становится заметной и несколько странной. Пауза. Розенкранц подходит к нему и останавливается, нос к носу.

Розенкранц

– Виноват.

Пауза. Актер поднимает ногу, под ней – монета Гильденстерна. Розенкранц наступает на нее. Смеется.

– Благодарю.

Актер поворачивается и уходит. Розенкранц наклоняется над монетой.

Гильденстерн (удаляясь).

– Пошли.

Розенкранц

– Слушай, вот везенье.

Гильденстерн (оборачиваясь).

– В чем дело?

Розенкранц

– Это была решка.

Бросает монету Гильденстерну, который ее ловит. В это время происходит перемена освещения, в результате которой в действие как бы включается внешний мир, но не особенно сильно. И на сцену вбегает в некоторой тревоге Офелия, поддерживающая руками юбки; её преследует Гамлет. Офелия, очевидно, шила; в руках у нее какое‑то рукоделие. В этой сцене они оба молчат. Гамлет – без шляпы, камзол его распахнут, чулки без подвязок спадают на щиколотки, он бледен как полотно, колени его дрожат. С печальным выражением лица он берет Офелию за плечо и крепко его сжимает, потом отстраняет ее от себя на расстояние вытянутой руки и, прижимая другую руку к своему лбу, вперяется взглядом в ее лицо, как бы желая запомнить его навсегда. Затем, махнув рукой и трижды кивнув головой – самому себе, – он поднимает взор, исполненный такой печали и глубины, как будто все его существо потрясено и сейчас он умрет. После чего он наконец выпускает ее и движется к выходу, не спуская с нее глаз... Офелия убегает в противоположную сторону.

Розенкранц и Гильденстерн стоят, окаменев. Первым приходит в себя Гильденстерн – он бросается к Розенкранцу.

Гильденстерн

– Пошли отсюда!

Но – фанфары: входят Клавдий и Гертруда в сопровождении придворных.

Клавдий

– Привет вам, Розенкранц (поднятой ладонью он приветствует Гильденстерна, пока Розенкранц кланяется; Гильденстерн кланяется поспешно и с опозданием)... и Гильденстерн!

Поднятой ладонью он приветствует Розенкранца, пока Гильденстерн кланяется ему; Розенкранц, не успев еще выпрямиться, сгибается снова. Опустив голову, он бросает быстрый взгляд на Гильденстерна, который готов выпрямиться.

Не только тем, что мы вас рады видеть,

Но и нуждою в вас был причинен

Столь спешный вызов[1].

Розенкранц и Гильденстерн поспешно поправляют на себе одежду.

Вам уже известно

Преображенье Гамлета; в нем точно

И внутренний и внешний человек

Не сходны с прежним. Что еще могло бы,

Коли не смерть отца, его отторгнуть

От разуменья самого себя,

Не ведаю. Я вас прошу обоих,

Затем, что с юных лет вы с ним росли

И близки с ним по юности и нраву,

Остаться здесь, средь нашего двора

На некоторый срок; своим общеньем

Вовлечь его в забавы и разведать,

Насколько вам позволит случай, нет ли

Чего сокрытого, чем он подавлен

И что, узнав, мы властны исцелить.

Гертруда

Он часто вспоминал вас (легкое замешательство), господа...

Розенкранц и Гильденстерн кланяются.

И, верно, нет на свете двух людей

Ему любезней. Если вы готовы

Быть столь добры и благосклонны к нам,

Чтоб поступиться временем своим,

Придя на помощь нашим упованьям,

Услуга ваша будет не забыта

Монаршею признательностью.

Розенкранц

Ваши

Величества своей державной властью

Могли б облечь не в просьбу вашу волю,

А в приказанье.

Гильденстерн

Повинуясь оба.

Мы здесь готовы в самой полной мере

Сложить наш верный долг у ваших ног

И ждать распоряжений.

Клавдий

– Спасибо, Розенкранц (обращаясь на этот раз к Розенкранцу, который не был готов к этому, потому что Гильденстерн уже склонил голову) и Гильденстерн (обращаясь к Гильденстерну, который согнулся пополам).

Гертруда (поправляя Клавдия)

– Спасибо, Гильденстерн (обращаясь к Розенкранцу; тот кланяется, подмигивая Гильденстерну, который остается все время согнувшимся; оба кланяются, исподтишка поглядывая друг на друга)... и Розенкранц (обращается к Гильденстерну в тот момент, когда они оба выпрямляются; Гильденстерн снова кланяется).

Пройдите же скорее к моему

Не в меру изменившемуся сыну.

Пусть кто‑нибудь проводит вас к нему.

Двое придворных выходят вперед, давая знак Розенкранцу и Гильденстерну следовать за ними.

Гильденстерн

Да обратит Всевышний нашу близость

Ему в добро и в помощь.

Гертруда

Так, аминь!

Розенкранц и Гильденстерн направляются к выходу, но навстречу появляется Полоний. Они оба останавливаются и кланяются ему. Он кивает им и спешит на просцениум, к Клавдию. Они оборачиваются и смотрят на него.

Полоний

Мой государь, посольство из Норвегии

Вернулось счастливо.

Клавдий.

Ты был всегда отцом известий добрых.

Полоний

Да, государь мой? Смею вас уверить,

Свой долг и душу я блюду пред Богом

И пред моим высоким королем;

И вот мне кажется – иль это мозг мой

Утратил свой когда‑то верный нюх

В делах правленья, – будто я нашел

Источник умоисступленья принца...

Уходит; на сцене остаются Розенкранц и Гильденстерн.

Розенкранц

– Я хочу домой.

Гильденстерн

– Не давай им сбить себя с толку.

Розенкранц

– Да не для меня это...

Гильденстерн

– Ничего, скоро все будем дома – будем дома ждать погрома.

Розенкранц

– Не по нутру мне все это...

Гильденстерн

– В нашем доме домовой...

Розенкранц

– Голова раскалывается...

Гильденстерн

– Ходит книзу головой...

Розенкранц (истерически).

– Хва‑атит!.. У меня ум за разум заходит, слышишь! В башке что‑то застопорилось – точно намертво – какая‑то мертвая точка – понял? И все это пахнет мертвечиной...

Гильденстерн (тоном няньки).

– Ну, ну... скоро будем не все дома... гм... ждать погрома... ну же... (Быстро.) Слушай, бывало с тобой когда‑нибудь – внезапно – без всякого повода – идиотское ощущение, что не знаешь, как пишется «жена» – или «дом», – хотя сто раз писал эти слова – но ощущение такое, будто никогда не видел букв, стоящих в таком порядке?

Розенкранц

– Я помню, что...

Гильденстерн

– Ну?

Розенкранц

– Что было время, когда вопросов не возникало.

Гильденстерн

– Но они были. Эти или другие – не в том суть.

Розенкранц

– Скорей ответы. Ответы были на все.

Гильденстерн

– Просто забыл.

Розенкранц (взрываясь).

– Ничего не забыл – я всегда прекрасно помнил свое имя и твое тоже. О чем бы ни спрашивали – ответы были. Проблем не было – каждый знал, кто я такой. А не знал, так спрашивал, и я отвечал.

Гильденстерн

– Отвечал, да. Но вся штука в том, что твои ответы были... правдоподобны – но не инстинктивны. Вся наша жизнь – она так правдоподобна, что вроде какая‑то пленка на глазах, – но случайный толчок, и перед тобой черт знает что. Полуреальная заря, полуреальный человек стоит в седле и колотит в ставни. Ничего, кроме плаща и шляпы, воспаряющих над землей в морозном облаке пара – из его же собственного рта, – но когда он. позвал – мы пошли. Мы пошли, это уж точно.

Розенкранц

– Ну, я, понятное дело, в этом уже по уши. Мне‑то ведь все равно. Но ты почему ничего не придумаешь?

Гильденстерн

– Потому что не имеем права капризничать. Мы отмахали такой путь не для того, чтоб попасть на крестины. Все это устроилось до нас. И нам еще повезло, а то пришлось бы перерывать все святцы, как двум слепцам, громящим базар в поисках своих портретов... По крайней мере, у нас есть варианты.

Розенкранц

– Таким образом...

Гильденстерн

– Хотя нет выбора.

Розенкранц

– Ты поставил меня в дурацкое положение, с этими...

Гильденстерн

– Я и сам выглядел таким же дураком.

Розенкранц (с тоской).

– Что хочется понять, так ту причину.

Гильденстерн (с издевкой).

– О, даждь нам днесь приличную личину.

Розенкранц (обессиленно).

– Домой, я хочу домой. (Делает несколько шагов.) С какой стороны мы пришли? Я потерял ориентацию.

Гильденстерн

– Единственный вход: рождение, единственный выход – смерть. Какие тебе еще ориентиры?

Они подходят друг к другу.

Розенкранц

– Мы никому ничего не должны. Гильденстерн. Мы влипли. Каждый твой поступок, пусть ничтожный, порождает другой, неизвестно где, неизвестно чей, а тот – третий и так далее, замкнутый круг. Так что смотри в оба и навостри уши. Будь осторожен и следуй инструкциям. И все будет в порядке.

Розенкранц

– До каких пор?

Гильденстерн

– Пока все не кончится само собой. Тут есть своя логика – все происходит само собой, не волнуйся. Расслабься и плыви по течению. Когда кто‑то берет тебя за руку и ведет как ребенка – хоть ты давно уже потерял невинность, – это словно тебя вознаграждают, словно получаешь добавочную порцию детства, – и как раз тогда, когда меньше всего ожидаешь, – словно приз за хорошее поведение – или за то, что вообще не имел детства... Я – э‑э‑э – не слишком противоречу себе?

Розенкранц

– Не помню... Что мы тут вообще делаем?

Гильденстерн

– Нас же вводили в курс. Метаморфоза с Гамлетом. Ну, вспомнил?

Розенкранц

– А‑а – что, он изменился? Внутренне и внешне и больше не напоминает...

Гильденстерн

– Ага, и мы должны его развлечь и под шумок разнюхать, в чем дело.

Розенкранц

– То есть что там еще помимо смерти отца.

Гильденстерн

– И он, мол, всю дорогу говорит о нас – нет двух людей на свете, которых – и так далее.

Розенкранц

– Значит, веселим его – выискиваем причину....

Гильденстерн

– Именно. Главное – задавать наводящие вопросы, но чтоб в то же время не проговориться. В этом вся штука.

Розенкранц

– А после этого мы свободны, да?

Гильденстерн

– Точно – и щедро вознаграждены. Ибо король нас не забудет.

Розенкранц

– Замечательно. А что это, по‑твоему, значит, что не забудет?

Гильденстерн

– Что он не забывает своих друзей.

Дата добавления: 2015-06-04