Социолог под вопросом

П. Бурдье

ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕЧТЕНИЕ

В социологии необходимость обращения к искусственно­му языку проявляется, быть может, сильнее, чем во всех ос­тальных науках. Чтобы разорвать с социальной философией, озабоченной употреблением повседневных слов, а также, чтобы выразить то, что повседневный язык выразить не мо­жет (например, все, что существует как «само собой разуме­ющееся»), социолог должен обращаться к изобретенным словам и посред­ством этого защищаться, хотя бы относительно, от наивных проекций здра­вого смысла. Такие слова настолько сильнее защищены от искажений, насколько их «лингвистическая природа» делает их предрасположенными со­противляться наивному чтению (например, понятие габитуса, подразумева­ющего опыт или даже собственность или капитал) и особенно, когда они включены, зажаты в сеть отношений, навязывающих свои логические при­нуждения. Например, слово «аллодоксия» хорошо выражает то, что трудно объяснить и даже высказать малым количеством слов: тот факт, когда одна вещь принимается за другую, когда какая-либо вещь кажется не такой, ка­кая она есть и т.д. Это слово понимается благодаря тому, что стоит в ряду однокоренных слов: докса, доксософ, ортодоксия, гетеродоксия, парадокс. Это говорит о том, что трудности передачи сути социологического иссле­дования гораздо меньше, чем полагают, обязаны трудностям языка. Первая причина непонимания заключается в том факте, что читатели, даже наибо­лее «культурные», имеют лишь весьма приблизительное представление об условиях производства суждений, которые они пытаются усвоить. Например, существует «философское» или «теоретическое» чтение работ по социальным наукам, которое заключается в том, чтобы удержать в памяти «тезисы», «зак­лючения», независимо от тех приемов работы, продуктом которых они яв­ляются. (Конкретно это означает «перескакивание» через эмпирический ана­лиз, статистические таблицы, указания на методику исследований и т.д.) Читать таким образом — это читать совсем другую книгу. Когда я «конден­сирую» оппозицию между народными классами и господствующим классом в виде оппозиции между приматом субстанции (или функции) и приматом формы, кому-то слышится лекция по философии. Между тем в голове дол­жно появляться представление, что одни едят фасоль, а другие салат и что различия в потреблении, отсутствующие либо слабо выраженные, когда речь идет о нижнем белье, весьма сильно проявляются в отношении верхней одеж­ды и т.д. Конечно, мои выкладки являются результатом приложения очень абстрактных схем к очень конкретным вещам: к статистике потребления пижам, трусов или брюк. Отнюдь не очевидно, что, просматривая статисти­ку пижам, люди станут думать о Канте. Все школьное обучение скорее ме­шает обдумывать, по Канту, то, что относится к пижамам, и думать о пижа-

мах, когда читают Маркса (я говорю «Маркс» потому, что с привлечением Канта в моих рассуждениях вы легко согласитесь. Между тем в рассматри­ваемом отношении это одно и то же).

К этому следует добавить, что читатели не знают или отвергают сами прин­ципы социологического способа мышления, понимаемого как желание «объяснять социальное через социальное», говоря словами Дюркгейма, ко­торое часто воспринимается как имперские амбиции. Но простое незнание статистики или, скорее, отсутствие привычки к статистическому способу мышления приводит к смешению представлений о вероятном и необходи­мом Например, "svpvi ^ст сйто-йж™™ ъшул тлежду со-щтатдтегм тфото^ждетагем и успехами в системе образования). Что порождает всякого рода абсурдные обвинения, будь то упреки в фатализме, или беспредметную аргу^ментаи.ию, как в случае с провалами на экзаменах части детей господствующего класса. Эти провалы, наоборот, есть основной элемент статистического воспроиз­водства. (МеэКДУ тем один «социолог», член Института Франции, потратил массу сил, чтобы доказать, что не все сыновья выпускников Политехничес­кой школы становятся учащимися того же учебного заведения!)

Основной источник недоразумений, как правило, состоит в том, что о социальном мире речь ведут не ради того, чтобы рассказать, каков он есть, а ради того, чтобы поговорить о том, каким ему надлежало бы быть. Рассуж­дения о социальном мире почти всегда перформативны: они заключают в себе пожелания, призывы, упреки, приказы и т.д. Отсюда следует, что рассужде­ния социолога, хотя он старается только констатировать факты, с достаточ­ной вероятностью могут восприниматься как перформативные, Если я го­ворю, что женщины реже мужчин отвечают на вопросы зондажей (и тем реже, чем более «политичен» вопрос), то всегда найдется кто-нибудь, упрекающий меня в исключении женщин из сферы политики. Это происходит потому, что, когда я говорю то, что есть, кому-то слышится: «и это хорошо, что это так». То же самое получается при описании рабочего класса таким, каков он есть: оказываешься под подозрением в стремлении ограничить судьбу рабочего кзшха ето wb\wtuiw>™ ъостоятогелл, ь жжлтеи «.щг. болида, tvo ^«вдуаль v.p.v. ъ желании его прославить. Так же констатация того факта, что мужчины (и уж тем более женщины) наиболее культурно обделенных классов в своем политическом выборе чаще полагаются на партию, которую они считают своей (в настоящее время — Коммунистическую партию), была понята как увещевание целиком положиться на эту партию. Действительно, в обычной жизни описывают народную жизнь либо только с восхищением, либо толь­ко с отвращением, никогда не стремясь понять ее логику, предложить объяс­нение, понять здравый смысл, иначе говоря, дать себе возможность воспри­нять ее, как она есть. Читатели прочитывают социологию сквозь очки свое­го габитуса. И некоторые найдут оправдание своему классовому расизму в том реалистическом описании, которое другие заподозрят в том, что оно внушено классовым презрением.

Именно в этом основание структурного непонимания при общении со­циолога и его читателя.

Источник: Бурдье П. Социолог под вопросом // http://sociologi.narod.ru/ lib/PBq.htm

Дата добавления: 2015-06-04