К медицинскому служению

В первой части мы стремились показать, что психотерапия нуждает­ся в дополнении, что терапия должна быть расширена посредством вклю­чения духовной сферы. Данный раздел посвящен рассмотрению возможно­сти достижения этой цели.

Парацельс говорил: «И это-то жалкое создание, не знающее и не понимающее философии, называет себя врачом». Теперь мы должны за­даться вопросом, правомочен ли врач, который чувствует себя немножко философом, позволять своим философским взглядам влиять на процесс лечения.

В нашей первой главе мы представили ведущие принципы логотера-пии, которая центрируется на человеческой ответственности, и показали необходимость экзистенциального анализа, как анализа существования в терминах ответственности. Экзистенциальный анализ делает главный ак­цент на все включающей качественной задаче существования. Он делает основой человеческого существования глубокое чувство ответственности и тем самым запускает внутренний процесс, терапевтическую ценность ко­торого мы уже обсуждали.

Путь от логотерапии к экзистенциальному анализу лежит у нас по­зади. В определенном пункте логотерапия перешла в экзистенциальный анализ. Теперь возникает вопрос, должен ли и может ли психотерапевт переходить за этот пункт.

Целью психотерапии, особенно психоанализа, являлась светская ис­поведь; целью логотерапии, особенно экзистенциального анализа, являет­ся медицинское служение.

Это утверждение нельзя понимать превратно. Медицинское служе­ние не ставит целью замещение религии или даже психотерапии — такой, какой она была до сих пор. Скорее, как мы уже говорили, оно должно выс­тупать в качестве дополнения. Мы ничего не хотим сказать и ничего не могли бы предложить религиозному человеку, который обретает уверен­ность в таинстве его метафизики. Но особая проблема возникает, когда явно нерелигиозный человек обращается к своему врачу, потому что он жаждет получить ответ на вопросы, которые глубоко волнуют его.

Если в таком случае утверждалось бы, что медицинское служение предлагается как суррогат религии, то мы могли бы лишь возразить, что наши намерения весьма далеки от этого. Когда мы практикуем логоте-рапию или экзистенциальный анализ, мы являемся врачами и хотим ос­таваться ими. Мы и не думаем соперничать с духовенством. Но мы стре­мимся расширить сферу медицинской активности и использовать полные возможности медицинского лечения. Теперь мы должны показать, что возможности этого рода существуют, и продемонстрировать, каким обра­зом они могут быть использованы.

Франкл В. [Логотерапия] 569

Психотерапевтическое значение исповеди было предметом много­численных исследований. В общем консультировании, так же как и в психиатрическом лечении, было более чем достаточно доказано, что про­стой разговор по поводу личной проблемы приносит пациенту подлинное терапевтическое облегчение. То, что мы говорили <...> в связи с терапи­ей тревоги и обсессивного невроза о пользе для пациента объективизации его симптомов и достижения перспективы в отношении к ним, остается верным и для обговаривания вещей в общем, для переработки психоло­гических конфликтов в разговоре с другим человеком. Поделиться свои­ми заботами означает буквально разделить их, разделить их пополам.

Психоаналитики говорят о «компульсии исповедоваться», подразуме­вая, что желание выговориться само по себе является симптомом. С одно­сторонней психоаналитической точки зрения, компульсия исповеди с необ­ходимостью видится симптомом скорее, чем, по антитезе О. Шварца, — «до­стижением». Но потребность в исповеди вовсе не обязательно приписывать невротическому состоянию;.она может также быть моральным достижени­ем, как показывает следующий случай.

Пациентка была направлена к психиатру, так как страдала силь­ным страхом сифилиса. Выяснилось, что она страдала общей невроти­ческой ипохондрией. Она ошибочно интерпретировала невралгические боли как признаки инфекции. В контексте того, что мы знали о невро­тической ипохондрии, сифилисофобия может рассматриваться как специ­фическое выражение чувства вины, связанного с сексуальным вопросом. Но в данном случае у пациентки не было подобных чувств. Правда, она действительно стала жертвой насилия, но была достаточно разумной, что­бы не испытывать чувства вины по поводу этого единичного сексуаль­ного переживания. Ее чувство вины было связано с другим аспектом этой истории: с тем, что она не рассказала мужу об этом инциденте. Здесь она опять-таки была разумной; она глубоко любила своего мужа и хотела щадить его чувства, так как знала его как человека весьма рев­нивого. Ее компульсивное стремление к исповеди отнюдь не было симп­томом. Поэтому оно не было доступно обычным психотерапевтическим интерпретациям; здесь требовались логотерапевтическис методы обсуж­дения на фактическом материале, принятия моральных вопросов в кон­тексте ценностей.

Действительно, компульсия к исповеди быстро исчезла с того момен­та, как пациентка поняла, что в этом конкретном случае ее продолжитель­ное молчание было ее обязательством в отношении ее любви к мужу. Она осознала, что не было никакой необходимости исповедоваться, так как мож­но исповедоваться только в отношении вины, а она чувствовала себя свобод­ной от какой бы то ни было реальной вины. Более того, здесь мы видим аналогию случаю, упоминавшемуся в другой связи, — она могла бы создать совершенно неверное впечатление у своего подозрительного мужа и обма­нуть его посредством истины. Эта пациентка, таким образом, могла быть

570 Тема 14. Развитие личности

убеждена лишь тогда, когда была убеждена ее совесть. А ее совесть была нарушена не самим по себе сексуальным инцидентом, но лишь в отноше­нии к сомнительной моральной обязанности исповеди.

В движении от логотерапии через экзистенциальный анализ к меди­цинскому служению мы все больше занимаемся такими экзистенциаль­ными и духовными проблемами, которых психотерапия никогда полнос­тью избежать не могла. Как только логотерапия приступает к «психо­терапии в духовных терминах», она сразу же наталкивается на вопросы ценностей и вступает на пограничную территорию медицины.

Обычная психотерапия удовлетворяется тем, что делает человека «свободным от» психических и физических нарушений или трудностей и расширением сферы Эго относительно сферы Оно. Как логотерапия, так и экзистенциальный анализ стремятся сделать людей свободными в дру­гом и более основном смысле: «свободными для» того, чтобы принять свою ответственность на самих себя. Следовательно, они продвигаются в том направлении, где проходит водораздел не между психикой и телом, но между психикой и духом. Здесь с необходимостью возникает пробле­ма и опасность перехода этой границы.

Любая медицинская практика предполагает ценность сохранения или восстановление здоровья. Как мы говорили раньше, ценностные про­блемы медицинской практики обостряются лишь в связи с эутаназией или предотвращением суицида, или с решением о проведении особенно опасных операций, когда человеческое существование ставится на карту. Но не может быть медицинской практики, не затронутой ценностями или этическими принципами.

Та область медицины, которую мы называем психотерапией, всегда практически занималась и логотерапией и, следовательно, осуществляла некий род медицинского служения.

Мы должны быть готовы ответить на вопрос, «из каких оснований и от чьего имени» (Принцхорн) мы вторгаемся в философию, в духовные проблемы, в область духовных ценностей. Это — проблема философской честности. Для врача, привыкшего мыслить в терминах методологичес­ких проблем, понятно, что обоснованность медицинского служения за­висит от ответа на этот вопрос.

Гиппократ говорил, что врач, являющийся также и философом, по­добен богам. Но в нашем стремлении вводить философские вопросы — там, где они релевантны, — в медицинскую практику мы не имеем наме-рия соперничать с духовенством. Мы просто хотим использовать возмож­ности медицины в максимальной степени, исследовать область медицины до самых крайних ее границ. Необходимо пойти на риск, и наше пред­приятие может быть объявлено опасной затеей. На каждом шагу доктор в своем кабинете сталкивается с ценностными суждениями. Мы не мо­жем спокойно обойти их; мы вынуждены вновь и вновь занимать опре­деленную позицию.

Франкл В. [Логотерапия] 571

Возникает вопрос: полномочен ли лечащий врач занимать такую позицию, а может быть, это даже является его обязанностью? Или, мо­жет быть, более разумным и более соответствующим его долгу было бы избегать того, чтобы занимать подобную позицию? Допустимо ли для него влиять на решения пациента? Не означает ли это вторжения в частную, личную зону человеческого духа? Не приведет ли это воз­действие к бездумному и произвольному наложению его собственных личных взглядов на сознание пациента? Хотя Гиппократ говорил: «Сле­дует вносить философию в медицину и медицину в философию», не обя­заны ли мы тем не менее спросить самих себя, не означает ли это, что врач вносит в свою профессиональную деятельность нечто совершенно чуждое его функциям? Не превышает ли он свои полномочия, обсуждая философские вопросы с пациентом, который ему доверяется и который верит в него?

Эта проблема не возникает в деятельности священников и других представителей духовенства, в чьи обязанности входит обсуждать вопро­сы веры и философические взгляды и которые обладают полномочиями проповедовать руководящие принципы. Задача становится равно легкой для доктора, которому посчастливилось соединять в себе качества врача и духовного лица и который обсуждает вопросы веры или ценностей с пациентом одной с ним веры. То же самое верно для доктора, чьи цен­ности определяются выданным ему государством мандатом и чьей за­дачей является способствовать благосостоянию этого государства. Но любой другой врач сталкивается с дилеммой — особенно психотерапевт, который, с одной стороны, не может действовать, игнорируя ценностные суждения, а с другой стороны, должен остерегаться наложения собствен­ных взглядов на личность пациента.

Существует решение этой дилеммы, хотя оно и не из простых. Да­вайте обратимся к первичному факту человеческого существования, с ко­торого мы начинали: быть человеком, говорили мы, значит быть сознаю­щим и ответственным. Экзистенциальный анализ ориентирован именно на то, чтобы помочь человеку в осознании его ответственности. Он стре­мится помочь людям пережить этот элемент ответственности в их су­ществовании. Но вести личность дальше этого пункта, в котором до­стигается осознание существования как ответственности, не является ни возможным, ни необходимым.

Ответственность является формальным этическим понятием, не включающим частных директив в отношении поведения. Более того, ответственность является этически нейтральным понятием, существую­щим на этической пограничной линии, потому что само по себе оно не определяет объектной отнесенности ответственности. В этом смысле экзистенциальный анализ также характеризуется неопределенностью по поводу вопроса, в отношении к кому или чему личность должна чувство-

572 Тема 14. Развитие личности

вать ответственность — к ее Богу, или ее совести, или окружающему ее обществу, или какой-либо высшей силе. И экзистенциальный анализ рав­ным образом воздерживается от того, чтобы утверждать, что личность должна чувствовать ответственность за то-то и то-то — за реализацию таких-то ценностей, за исполнение таких-то личностных задач, за такой-то конкретный смысл жизни. Напротив, задача экзистенциального ана­лиза состоит как раз в том, чтобы привести личность на те позиции, где она может самостоятельно определять свои задачи, исходя из осознания своей собственной ответственности, и может найти ясный, уникальный и единственный смысл своей жизни. Как только человек оказывается на этих позициях, он становится способным дать конкретный и творческий ответ на вопрос о смысле существования. Потому что здесь он достигает той точки, в которой «ответ определяется осознанием ответственности» (Дюрк).

Экзистенциальный анализ, таким образом, не вмешивается в ранжи­рование ценностей; он удовлетворяется тем, что индивид начинает оцени­вать; какие же ценности он выбирает — остается его собственным делом.

Экзистенциальный анализ занимается не тем, какие решения кон­кретно пациент принимает и какие он выбирает цели, но только способ­ностью пациента в целом принимать решения. Но, хотя осознание от­ветственности этически нейтрально, оно никоим образом не лишено императивности: как только сознание индивида разбужено, он будет спонтанно и автоматически искать, находить и двигаться по пути к его избранной цели. Экзистенциальный анализ, наряду со всеми формами медицинского служения, удовлетворяется и должен удовлетворяться при­ведением пациента к глубинному переживанию его собственной ответ­ственности. Продолжение лечения дальше этого пункта с тем, что оно вторгается в личную сферу частных решений, должно расцениваться как недопустимое. Врачу непозволительно принимать на себя ответствен­ность пациента; он не должен предвосхищать решения пациента или предлагать ему готовые решения. Его задача — сделать возможным для пациента принятие решений; он должен помочь пациенту развить спо­собность принятия решений¹.

Но так как ценности несоизмеримы, а решения принимаются лишь на основе предпочтений (Шелер), в некоторых обстоятельствах бывает не­обходимо помочь пациенту определить его предпочтения. Следующий пример проиллюстрирует необходимость такой помощи и способы ее ре­ализации.

¹ Медицинское служение не занимается «спасением душ». Это не может и не должно быть его задачей. Скорее оно занимается здоровьем души человека. А душа человека здорова до тех пор, пока он остается тем, чем он является по своей внутренней сущности, а именно бытием, сознающим свою ответственность, фактически — вместилищем созна­ния и ответственности.

Франкл В. [Логотерапия] 573

Молодой человек пришел к своему доктору за советом по поводу решения, которое он должен был принять. Подруга его невесты факти­чески пригласила его отправиться с ней в постель. Теперь молодой че­ловек ломал себе голову, какое принять решение, как ему поступить. Должен ли он изменить своей невесте, которую он любил и уважал, или же игнорировать предоставившуюся возможность и сохранить свою вер­ность ей?

Доктор принципиально отказался принимать решение за пациента. Однако он поступил совершенно правильно, постаравшись разъяснить па­циенту, каковы его подлинные желания и что он думал достичь в том и другом случае. С одной стороны, молодой человек имел единственную возможность для единичного удовольствия; с другой стороны, он также имел единственную возможность для морально одобряемого поведения, а именно, самоотречение во имя любви, что могло означать «достижение» для его собственного сознания (не для его невесты, которая, возможно, никогда не узнала бы ничего обо всем этом деле). Молодой человек про­явил такую заинтересованность этой возможностью потому, что, как он выразился, он «не хотел упускать ничего». Но предлагавшееся ему удо­вольствие вполне вероятно могло бы оказаться весьма сомнительным, так как доктор лечил этого пациента по поводу нарушений потенции. Док­тор вполне мог, следовательно, предполагать, что нечистая совесть паци­ента могла бы оказаться таким фактором, который может вызвать- пре­ходящую импотенцию. По очевидным причинам, доктор оставил свои прагматические соображения при себе. Но он постарался сделать понят­ной пациенту его ситуацию, которая напоминала ситуацию «буриданова осла», осла из схоластической теории, который непременно умер бы от голода, будучи помещенным на равном расстоянии от двух равных по величине порций овса, так как он был бы неспособен выбрать одну из них. Чего доктор старался достичь — так это привести две возможнос­ти, так сказать, к общему знаменателю. Обе возможности были «един­ственными возможностями»; в обоих случаях пациент «упускал бы что-то», делая тот или иной выбор. В одном случае он имел бы сомнитель­ное удовольствие (вероятно, несомненное неудовольствие), а в другом случае он был бы способен подтвердить для себя глубокую благодарность, которую он чувствовал к своей невесте и которую, по его словам, он ни­когда не мог выразить полностью. Его отказ от этого маленького сексу­ального порыва мог бы послужить выражением этой благодарности.

Из его беседы с доктором молодой человек уяснил, что в обоих слу­чаях он терял бы что-то, но также и то, что в одном случае он терял бы сравнительно немного, а в другом — несравнимо больше. Без необходи­мости того, чтобы доктор указывал правильный путь, пациент сам теперь понимал, какой путь ему следует избрать. Он принял свое решение, при­нял его независимо. Оно было независимым не вопреки, но фактически в результате этой проясняющей беседы.

574 Тема 14. Развитие личности

Эта техника извлечения на свет общего знаменателя может быть успешно использована там, где скорее требуется сравнение «благ», неже­ли предпочтение ценностей. Например, сравнительно молодой человек, парализованный с одной стороны после церебральной эмболии, выражал своему доктору свое ужасное отчаяние по этому поводу, притом надеж­ды на заметное улучшение не было никакой. Доктор, однако, помог па­циенту обрести душевное равновесие. Вопреки случившемуся с ним не­счастью, оставалось значительное число благ, которые могли придать смысл его жизни, включая счастливое супружество и рождение здорово­го ребенка. Его инвалидность не вызвала финансового краха, так как ему была назначена пенсия. Он пришел к осознанию того, что хотя паралич и разрушил его профессиональную карьеру, но не уничтожил смысл его жизни. Пациент в конце концов достиг философской перспективы, сто­ического спокойствия и мудрой бодрости следующим образом. Доктор рекомендовал ему практиковаться в чтении вслух, с тем чтобы улучшить поврежденную параличом речь. Причем для этой цели была использо­вана книга Сенеки «О счастливой жизни».

Мы не должны упустить из виду очень большое число случаев и си­туаций, в которых было бы опасным, если не фатальным, для психотерапев­та предоставить решение полностью пациенту. Врачу непозволительно по­кинуть человека в состоянии отчаяния или принести человеческую жизнь в жертву принципу. Врач не может позволить «упасть» его пациенту. Он должен уподобить свое поведение ведущему альпинисту, который держит веревку в ненатянутом состоянии для человека, находящегося ниже, пото­му что иначе его товарищ будет избавлен от усилия самостоятельного вос­хождения. Но, если возникает какая-либо опасность падения, он не будет колебаться натягивать веревку изо всех сил, чтобы вытащить к себе чело­века, попавшего в опасное положение. Такая помощь определенно времена­ми необходима, как в логотерапии, так и в медицинском служении, напри­мер в случае потенциального суицида. Но такие исключительные случаи лишь подтверждают то правило, что, в общем, врач должен трактовать воп­росы ценностей с крайней осторожностью. В принципе он должен соблю­дать очерченные границы.

Мы стремились в экзистенциальном анализе найти решение духов­ных и аксиологических проблем логотерапии и тем самым заложить основы для некоторого рода медицинского служения. Теперь мы созна­ем особые требования к психотерапии в отношении ценностных вопро­сов. Но каковы особые требования к врачу, который занимается такого рода терапией? Можно ли научиться медицинскому служению или — в этом отношении — психотерапии в общем? Можно ли учить этому?

Любая психотерапия в конечном счете является искусством. В психотерапии всегда присутствует элемент иррациональности. Художест­венная интуиция и сенситивность врача имеют немалое значение. Паци-

Франкл В. [Логотерапия] 575

ент также вносит иррациональный элемент — свою индивидуальность. Беард, создатель концепции неврастении, однажды заметил: если доктор лечит два случая неврастении одинаковым способом, он, несомненно, бу­дет одного из больных лечить неправильно. Это вызывает вопрос, может ли быть «правильная» психотерапия вообще. Не будет ли правильнее считать, что «правильная» психотерапия практикуется данным психоте­рапевтом в отношении конкретного пациента? В любом случае психоте­рапия напоминает уравнение с двумя неизвестными — соответственно двум иррациональным факторам.

Психоанализ долго считался специфической и каузальной терапи­ей. Но «комплексы» и «травмы», которые он рассматривает в качестве патогенетических факторов, вероятно, универсальны и, следовательно, не могут быть патогенетическими. Тем не менее психоанализ помог нема­лому числу пациентов, и поэтому должен считаться неспецифической терапией.

Утверждать, что расстройство имеет «психогенный» характер, не значит, что в данном случае необходима психотерапия. И наоборот, пси­хотерапия может быть показана даже тогда, когда она не является ка­узальной терапией. Иначе говоря, она может быть терапией, которая ре­шает проблему, даже не будучи специфической терапией. Случай ло-готерапии аналогичен. Логотерапия может быть абсолютно уместной, даже не будучи ни каузальной, ни специфической. При определенных обстоятельствах бывает разумным начинать с верхнего уровня пира­мидальной структуры, с которой мы сравнивали человека, для того что­бы обеспечить человека духовным стержнем, даже если генезис его частного расстройства лежит в нижних уровнях — психическом или телесном.

Но в конечном счете медицинское служение не занимается в пер­вую очередь лечением невроза. Медицинское служение принадлежит сфере деятельности любого врача. Хирург вынужден прибегать к нему так же, как невролог и психиатр. Различие обусловлено лишь разными целями и глубиной проникновения. Когда хирург производит ампутацию и снимает перчатки, он имеет вид человека, исполнившего свой врачеб­ный долг. Но, если пациент потом совершает самоубийство, потому что он не может смириться с тем, что стал инвалидом, какая польза от такой хирургической терапии? Разве не является частью работы врача как-то воздействовать на отношение пациента к страданию, связанному с опе­рацией и результатом ее — инвалидностью? Разве не является правом врача и его долгом воздействовать на установку пациента к его болезни, установку, которая составляет философию жизни, хотя и не формулируе­мую, может быть, в пространных словесных определениях? Где закан­чивается действительная хирургия, там начинается медицинское служе­ние. Ибо нечто должно последовать после того, как хирург отложил в

576 Тема 14. Развитие личности

сторону свой скальпель или оказалось, что хирургическое лечение ис­ключается, как, например, в неоперабельных случаях¹.

Недостаточно просто похлопать пациента по плечу или сказать не­сколько легких, конвенциональных подбадривающих слов. Что действи­тельно значимо — это правильное слово, сказанное в правильный момент времени. Это правильное слово не должно быть пустым словесным уп­ражнением и не должно «дегенерировать» в пространные философские дебаты, оно должно обращаться прямо к сердцевине проблемы пациента.

Выдающемуся адвокату должны были ампутировать ногу по при­чине артериосклеротической гангрены. Когда он в первый раз встал с кровати, чтобы попытаться идти на одной ноге, у него из глаз брызнули слезы. Тогда его доктор обратился к нему с вопросом, надеялся ли он пробежать милю за четыре минуты, потому что только в том случае, если бы это было его целью, у него было бы какое-то основание для отчаяния. Этот вопрос моментально вызвал улыбку вместо слез. Пациент быстро осознал очевидный факт, что смысл жизни состоит не в беззаботных про­гулках, даже и для бегуна на дальние дистанции, и что человеческая жизнь не столь бедна содержанием, чтобы потеря ноги сделала ее бес­смысленной. (Сравнения, полезные для прояснения философских пози­ций наших пациентов, удобно брать из области спорта по уже упоминав­шимся нами причинам: пациенты могут научиться быть «хорошими спортсменами», они могут научиться тому, что трудности лишь делают жизнь более осмысленной, но никогда — бессмысленной. Типичный ат­лет ищет и создает трудности для себя.)

Вечером накануне операции по ампутации ноги по причине тубер­кулеза кости другая пациентка написала подруге письмо, в котором на­мекала на мысли о самоубийстве. Письмо было перехвачено и попало в руки доктора, который, не теряя времени, нашел предлог для разговора с этой женщиной. В немногих подходящих словах он объяснил пациентке, что человеческая жизнь была бы слишком бедна, если бы потеря ноги действительно лишала ее всякого смысла. Такая потеря могла бы разве что сделать бессмысленной жизнь муравья, так как он был бы неспосо­бен больше реализовывать цель, определенную муравьиным сообществом, а именно бегать вокруг на всех своих шести лапках, чтобы быть полез­ным. У человека дело обстоит по-иному. Беседа молодого доктора с жен-

¹ Экзистенциальный анализ предпринял еретический и революционный шаг, сделав своей целью не только способность человека к достижению им радости, но помимо этого его способность к страданию как возможной и необходимой задаче. Тем самым он стал инструментом, необходимым для каждого врача — не только для невролога или психиат­ра. Дли интерниста, хирурга, ортопеда и дерматолога он даже более необходим, чем дли невролога или психиатра. Потому что интернист часто имеет дело с хронически больны­ми и инвалидами, хирург — с неоперабельными больными, ортопед — с пожизненными калеками и дерматолог — с обезображивающими заболеваниями. Таким образом, эти специалисты имеют дело с людьми, страдающими от судьбы, которую они не могут изме­нить, но могут победить ее, противопоставив себя ей.

Франкл В. [Логотерапия] 577

щиной, протекавшая в стиле сократического диалога, имела свой положи­тельный результат. Его старший коллега, который выполнил операцию ампутирования на следующий день, не знает и поныне, что, несмотря на успешную операцию, его пациентка была на грани того, чтобы оказаться на его столе для вскрытия трупов.

Медицинское служение показано во всех тех случаях, когда в жиз­ни пациента существуют «судьбой» обусловленные состояния, когда он становится калекой или сталкивается с неизлечимой болезнью или ин­валидностью. Оно также полезно там, где человек попадает в безвыход­ное тяжелое положение, сталкивается с непреодолимыми трудностями. Медицинское служение помогает пациенту трансформировать его страда­ние во внутреннее достижение и тем самым реализовать установки цен­ности.

Область, в которую мы вступили с нашей логотерапией, и прежде всего с экзистенциальным анализом, является пограничной между меди­циной и философией. Медицинское служение действует вдоль большой разделительной линии — между медициной и религией. Каждый, кто идет вдоль границы между двумя странами, должен помнить, что он на­ходится под наблюдением с двух сторон. Медицинское служение долж­но, следовательно, ожидать бдительных.взглядов; оно должно принимать их в расчет.

Медицинское служение располагается между двумя реальностями. Оно, следовательно, принадлежит к пограничной зоне и как таковое не является страной людей. И однако — что за обетованная земля! <...>

Дата добавления: 2015-06-04