От психотерапии к логотерапии

Мы не можем обсуждать психотерапию, не принимая за исходную точку психоанализ и индивидуальную психологию — две великие психо­терапевтические системы, созданные соответственно Фрейдом и Адлером. История психотерапии не может трактоваться независимо от их трудов, которые являются в лучшем смысле этого слова «историческими», — но историческими также и в том отношении, что Фрейд и Адлер уже принад­лежат истории, последующее развитие оставило их далеко позади. Итак, хотя часто бывает необходимо выходить за рамки психоанализа или инди­видуальной психологии, нам вновь и вновь приходится обращаться к док­тринам этих двух школ. Штекель удачно определил положение дел, когда он заметил, проясняя свое отношение к Фрейду, что карлик, стоящий на плечах гиганта, может видеть дальше, чем сам гигант².

Так как нашей целью является выход за границы всей предшествую­щей психотерапии, мы сначала должны уяснить, что такие границы существу­ют, определить, каковы эти границы, и обосновать необходимость идти дальше.

Фрейд сравнивал существенное достижение психоанализа с осуше­нием Цуидерзее. Как инженеры стремятся отвоевать плодородную почву там, где когда-то катились волны, так психоанализ стремится завоевать новые территории для Эго из темной области Ид. Это значит, что сознание должно заменить бессознательное; материал, ранее сброшенный в бессоз­нательное, должен быть вновь возвращен в сознание посредством пре­одоления «репрессий». Психоанализ, следовательно, ставит задачу ликви­дировать последствия вытеснения, сделать бессознательное психическое содержание осознаваемым. Концепция вытеснения имеет центральное

¹ Франкл В. Доктор и душа. СПб.: Ювента, 1997. С. 27-48, 135-149, 266-273.

² В конце концов, хотя индивид может восхищаться Гиппократом или Парацельсом,
нет никакой необходимости, чтобы он следовал их предписаниям или методам хирургии.

Франкл В. [Логотерапия] 555

значение в психоаналитической схеме. Главная задача аналитической те­рапии состоит в том, чтобы, преодолев сопротивление, перевести вытеснен­ное в бессознательное переживание обратно в сознание и, таким образом, увеличить силу Эго.

Индивидуальная психология смотрит на эти вещи несколько иначе. Ее ключевым понятием является понятие аранжировки: оно играет роль, аналогичную роли, приписываемой Фрейдом вытеснению. Аранжировка — это процесс, посредством которого невротик стремится освободиться от чувства вины. Вместо того чтобы вытеснять что-то из сознания в бессозна­тельное, он стремится снять с себя ответственность. Симптом как бы при­нимает ответственность, которую пациенту, следовательно, уже не прихо­дится больше нести самому. Индивидуальная психология, таким образом, считает, что симптом выражает усилие пациента оправдаться перед общес­твом или (алиби) очистить себя в собственных глазах. Целью индивиду­ально-психологической терапии является заставить пациента принять на себя ответственность за отмечающиеся у него симптомы, включить их в свою личную сферу ответственности и тем самым усилить Эго.

Психоанализ рассматривает невроз как ограничение Эго в плане со­знания; индивидуальная психология трактует его как ограничение Эго в плане чувства ответственности. Обе теории могут подлежать критике за узость их поля зрения — одна акцентирует лишь значимость осозна­ния, другая — ответственности. Когда мы смотрим на человеческую жизнь без шор предвзятого мнения, мы приходим к заключению, что и осознание, и ответственность играют основную роль в драме человечес­кого существования. Фактически, можно утверждать как основную тео­рему, что быть человеком означает быть осознающим и быть ответствен­ным. Ошибка как психоанализа, так и индивидуальной психологии со­стоит в том, что каждая из этих концепций видит лишь один аспект человеческого существования, в то время как оба аспекта должны быть объединены, чтобы дать истинную картину человека. Эти две школы могли бы казаться диаметрально противоположными друг другу, но бо­лее внимательный анализ показывает, что они комплементарны, что меж­ду ними существует логически необходимая связь¹.

¹ В своей односторонности как психоанализ, так и индивидуальная психология фоку­сируются на одной стороне человека. Но тесная связь между сознанием и ответственно­стью находит ясное выражение в языке. Французский и английский языки, например, используют слова с общим корнем для обозначения «сознания» и «совести», причем последнее понятие тесно связано с понятием «ответственности». Близость слов отражает реальную близость явлений действительности.

Сознание и ответственность в их связи отражают целостность человеческой экзис­тенции. Это можно объяснить онтологически. Прежде всего следует указать, что «быть» означает всегда в сущности «быть отличающимся». Мы раскрываем определенные ас­пекты реальности посредством выделения их из общего массива того, что существует. Лишь только когда один аспект реальности противополагается чему-то отличающемуся, начинают существовать и одно, и другое. Иначе говоря, все реальное предполагает в каче-

556 Тема 14. Развитие личности

Однако психоанализ и индивидуальная психология различаются не только в их общем представлении о природе человека, но и в их трак­товке природы психических заболеваний. И здесь также противополож­ности дополняют друг друга. Пансексуализм признает только сексуаль­ное содержание психических стремлений. Разумеется, он интерпретирует сексуальность в широком смысле как либидо. Но это понятие трактует­ся столь широко и фактически столь натянуто, что либидо в конечном итоге отождествляется с общей психической энергией. Такая генерали­зация заканчивается утратой смысла. Подобную тенденцию можно об­наружить в истории философской мысли — в солипсизме. Здесь также отдельное понятие, понятие психики, растягивается настолько, что в ко­нечном счете включает в себя все. Понятие оказалось, однако, лишенным смысла, ибо граница между психическим и физическим была стерта. Утверждать, что любая вещь есть иллюзия, видимость, идея — бессмыс­ленно, так как с устранением истины, реальности и объекта противопо­ложные понятия также исчезают.

Когда пансексуализм произвольно ограничивает психическую реаль­ность сексуальностью, он сознательно ограничивает свой взгляд на природу психических стремлений. Индивидуальная психология совершает другую ошибку, состоящую в том, что она сужает свою психопатологическую схему. Ибо она не признает подлинности психических стремлений, настаивая на трактовке их (где они принимают форму невротических симптомов) как просто средств для достижения цели —- либо «аранжировки», либо «оправ­дания». Индивидуальная психология, в отличие от пансексуализма, призна­ет помимо сексуальности другие факторы, такие, как воля к власти, стремле­ние к статусу или «социальный интерес». Но несмотря на ее более широкий масштаб, она не отдает должного богатству и разнообразию психической реальности, поскольку отказывается признавать, что психические феномены и невротические проявления имеют свой собственный смысл. Психоанализ не впадает в подобную ошибку. Психоанализ, хотя и постулирует существо-

стве необходимого условия существование чего-то отличающегося. «Быть», следователь­но, означает «быть отличающимся» от чего-то другого — крайне важное отношение меж­ду тем и другим. Фактически только отношение «существует». Мы можем, следователь­но, утверждать, таким образом: все, что есть, существует лишь в отношении к чему-то другому.

Различия в состояниях бытия, однако, могут быть симультанными или сукцессивны-ми. Сознание предполагает симультанность субъекта и объекта — т.е. «бытие отличаю­щимся» в пространственном измерении. Ответственность, с другой стороны, предполагает последовательность различных состояний, отделение будущего от настоящего состояния бытия. Это «бытие отличающимся» во временном измерении, «становление отличающим­ся». Воля как носитель ответственности стремится превратить одно состояние в другое. Идентичность понятий «сознание» и «ответственность» возникает из этого первого под­разделения бытия (так как «быть» равняется «быть отличающимся») на два измерения симультанности и сукцессивности. Из двух возможных взглядов на человека, которые основываются на этой онтологической ситуации, психоанализ и индивидуальная психо­логия используют либо один, либо другой.

Франкл В. [Логотерапия] 557

вание «вторичного мотива болезни» (иногда называемого «невротическим выигрышем»), но никогда не забывает, что невротические симптомы привыч­ны, что они являются подлинным и прямым выражением психических стремлений, прежде чем они начинают использоваться или «злоупотреб-ляться» как средства для достижения невротической цели.

Еще раз, следовательно, мы видим психоанализ и индивидуальную психологию, занимающих различные, но односторонние позиции, как не­обходимо комплементарные друг другу. Каждая из этих концепций вер­на относительно той стороны реальности, которую она отражает; но лишь обе стороны вместе могут составить целостную картину психической жизни. В нашем понимании ситуация такова: в противоположность пансексуализму, психические стремления могут вращаться вокруг иных, нежели сексуальные, вещей; в противоположность индивидуальной пси­хологии, невротические симптомы являются не только средствами для достижения цели, но также (по крайней мере, первично) и прямым вы­ражением самых разнообразных психических стремлений.

Сказанное приобретает особую значимость там, где культура и ис­кусство трактуются в терминах психопатологии. Например, психоана­литики неоднократно утверждали, что основой художественного творче­ства и религиозных переживаний является подавленная сексуальность. Это вряд ли соответствует действительности. Но также не отвечает ис­тине и утверждение многих представителей индивидуальной психоло­гии о том, что все эти переживания и всякое творчество не представля­ют ничего генуинного, ничего оригинального, но являются всего лишь средством для достижения целей, каковыми могут быть бегство от об­щества, уклонение от жизни или другие невротические тенденции. По­добные интерпретации лишь искажают образ человека; предметом ис­следования для этих психологов становится не человек, но карикатура на человека. Шелер совершенно справедливо указывал, что индивиду­альная психология соответствует лишь особому типу человека, а имен­но карьеристу. Возможно, нам не следует идти столь далеко в нашей критике, тем не менее мы полагаем, что индивидуальная психология повсюду и при всех обстоятельствах, находя стремление к статусу, про­глядела тот факт, что существует что-то, подобное стремлению к мо­ральному статусу; что очень многие люди могут быть мотивированы более фундаментальной амбицией, нежели обыкновенные, заурядные амбиции; что существует стремление, которое, так сказать, не удовлет­воряется земными почестями, но воплощает жажду чего-то значитель­ного, значительно большего, что обессмертило бы «самость» личности в той или иной устойчивой форме.

Выражение «глубинная психология» сегодня весьма популярно. Но напрашивается вопрос, не пора ли исследовать человеческое суще­ствование, даже в психотерапии, во всем его многоуровневом простран­стве; исследовать не только его глубины, но и высоты тоже. Поступая

558 Тема 14. Развитие личности

таким образом, мы намеренно выходим не только за пределы физичес­кого, но и психического также, и включаем в сферу исследования ре­альность того, что мы будем называть в этой книге «духовными аспек­тами человека». Этим термином — Geist по-немецки — мы обознача­ем ядро личности.

До сих пор психотерапия уделяла слишком мало внимания духовной сущности человека. Ибо целью психотерапии должна быть актуализация предельных возможностей человека, реализация его латентных ценностей соответственно афоризму Гете, который может быть принят как максима психотерапии: «Если мы принимаем людей такими, какие они есть, мы делаем их хуже. Если же мы трактуем их, как если бы они были таковы, какими они должны быть, мы помогаем им стать такими, какими они спо­собны стать».

Помимо различий во взглядах на природу человека и в истолкова­ниях психической болезни очевидно, что психоанализ и индивидуальная психология различаются также и целями, которые они ставят перед со­бой. Здесь, однако, мы имеем дело не с чистой противоположностью, но с последовательными стадиями — и мы полагаем, что конечная стадия еще не достигнута.

Позвольте нам рассмотреть философские цели, которые — сознатель­но или бессознательно редко признаваемые, но имплицитно содержащиеся — лежат в основе психоанализа. Чего хочет в конечном счете достичь пси­хоанализ при лечении неврозов? Его провозглашаемой целью является по­мощь пациенту в достижении компромисса между требованиями бессо­знательного, с одной стороны, и требованиями реальности — с другой. Он стремится адаптировать индивида с его личными драйвами к внешнему миру, примирить его с реальностью. Этот «принцип реальности» часто пред­писывает полное отречение от некоторых драйвов.

В отличие от этого, индивидуальная психология провозглашает более глубокую цель. Не ограничиваясь просто приспособлением, она требует от пациента смелости преобразования реальности: должен Ид она противопо­ставляет хочу Эго. Но мы должны теперь задаться вопросом, сводится ли все только к этим целям; не является ли допустимым и даже необходи­мым прорыв в другое измерение, чтобы представить истинную картину целостной психо-физико-духовной сущности человека. Лишь тогда мы бу­дем в состоянии помочь страдающей человеческой личности довериться нам и, доверяя нам, достичь своей целостности и здоровья.

Это последнее требование мы рассматриваем как исполнение. Меж­ду преобразованием внешней жизни и внутренней реализацией индивида существует фундаментальное различие. Если формирование жизни — гео­метрическая величина, то реализация жизни — величина векторная. Она направлена к ценностным потенциалам каждой индивидуальной челове­ческой личности. Именно реализация этих ценностных потенциалов и со­ставляет сущность жизни.

Франкл В. [Логотерапия] 559

Чтобы пояснить эти различия на примере, давайте вообразим мо­лодого человека, который вырос в условиях бедности и, следовательно, всевозможных ограничений. Представим себе, что, вместо того чтобы смириться с ограничениями и лишениями данного положения и приспо­сабливаться к ним, он противопоставляет свою личную волю внешнему миру и так «преобразует» свою жизнь, что он может, скажем, продолжить свое образование и получить профессию. Предположим далее, что он, следуя своим способностям и склонностям, изучает медицину и стано­вится врачом. Он получает соблазнительное предложение — занять вы­годный пост, который обеспечит ему также весьма выгодную частную практику. Здесь перед ним открывается возможность овладеть жизнью и добиться материально богатого существования. Но предположим так­же, что талант этого молодого человека относится к специальной облас­ти его профессии, от которой ему придется отказаться, если он примет предложенный выгодный пост. Такой выбор обеспечит ему роскошную успешную жизнь, но воспрепятствует его внутренней реализации. Он мо­жет стать преуспевающим, состоятельным человеком и фактически за­нять завидное положение — может иметь собственный дом, дорогую ма­шину и позволить себе всевозможную роскошь. Но если такой человек задумается над своим положением, он увидит, что его жизнь пошла как-то вперекос. Встретив другого человека, который отказался от богатства и всех с ним связанных удовольствий и остался верен своему истинному призванию, наш молодой человек вынужден будет признаться самому себе словами Геббеля: «Человек, каким я стал, приветствует с грустью человека, каким я мог бы быть».

С другой стороны, мы легко можем вообразить нашего молодого человека отказавшимся от блестящей светской карьеры, от всего, что она дает человеку, посвятившим себя избранной сфере деятельности и таким образом нашедшим смысл своей жизни. Его внутренняя реализация проистекала бы из выполнения именно того, что он, только он, смог бы делать лучше всего. С этой точки зрения скромный провинциальный врач, прочно укорененный в своей местности, может быть выше многих из его преуспевающих столичных коллег. Аналогично, теоретик, работа­ющий в какой-нибудь отдаленной области науки, может приносить боль­ше пользы, чем многие из более активных специалистов, которые нахо­дятся «в центре жизни», ведя, как утверждается, борьбу против смерти. Ибо на всех фронтах, где наука ведет борьбу против неизвестного, теоре­тик может выполнять уникальную и незаменимую работу, каким бы ма­лым ни был его участок фронта. И в этой уникальности его личного до­стижения ни один человек не может его заменить. Он нашел свое место, занял его и тем самым реализовал себя.

Таким образом, можно полагать, что мы обнаружили пробел в на­уке психотерапии, пустое пространство, которое ожидает заполнения. Ибо

560 Тема 14. Развитие личности

мы показали, что психотерапия, как она понималась до сих пор, нужда­ется в том, чтобы ее дополнили процедурой, которая оперирует за пре­делами эдипового комплекса и комплекса неполноценности или, в более общей формулировке, — за пределами динамики аффектов вообще. Не­достает такой формы психотерапии, которая проникала бы глубже дина­мики аффектов, вскрывая за психическим страданием невротика его ду­ховную борьбу. Таким образом, речь здесь идет о психотерапии в духов­ных терминах.

Психотерапия зародилась, когда впервые была сделана попытка отыскать за физическими симптомами их психические причины, иначе говоря, раскрыть их психогенезис. Теперь, однако, должен быть сделан следующий шаг: мы должны посмотреть за психогенезис, глубже дина­мики аффектов при неврозе, с тем чтобы обнаружить страдание чело­веческого духа и постараться облегчить это страдание. Мы вполне осоз­наем, что, поступая подобным образом, доктор принимает позицию, чре­ватую большими осложнениями, связанными с проблемой ценностей. Как только он начинает проводить «психотерапию в духовных терминах», его собственная философия с необходимостью выступает на передний план, в то время как раньше она оставалась скрытой за его ролью доктора. Раньше единственным философским принципом, связанным с его про­фессией, было само собой разумеющееся утверждение ценности здоровья. Этот руководящий в деятельности врача принцип всегда принимался как самоочевидный. Ему достаточно сослаться на мандат, выданный ему об­ществом. В конце концов, он и обосновался в своем офисе именно для того, чтобы сохранять людям здоровье.

Род психотерапии, который мы постулировали, — психотерапии, вклю­чающей духовный элемент, — содержит скрытые трудности и опасности. Мы рассмотрим их позже, особенно опасность навязывания пациенту лич­ной философии доктора. Это важнейший вопрос, от которого зависит вся структура нашей новой психотерапии. До тех пор пока этот вопрос оста­ется открытым, мы не можем выводить нашу новую психотерапию за рамки теории. Доказать ее необходимость еще недостаточно, мы должны также доказать ее практическую применимость и полезность. Мы долж­ны привести достаточные основания для введения духовного (а не толь­ко психического) элемента в работу с пациентами. И если наша критика «ортодоксальной» психотерапии должна быть вполне скрупулезной, нам необходимо показать место, которое в психотерапии должны занимать ценностные суждения. Но эта часть нашей задачи подлежит рассмотре­нию [далее]. Мы уже отмечали наличие ценностного суждения во всех видах лечения, а именно имплицитно присутствующий моральный прин­цип утверждения здоровья. Позвольте нам теперь обратиться к ценност­ным суждениям под углом зрения «почему» и «как» и рассмотреть уже не их необходимость вообще, но те земные, повседневные случаи, когда мы чувствуем потребность в них с особенной силой.

Франкл В. [Логотерапия] 561

Практика действительно подтверждает наше сделанное ранее де­дуктивное заключение о реально недостающем духовном элементе в психотерапии. Психотерапевт ежедневно и ежечасно в своей работе стал­кивается с философскими вопросами, для трактовки которых вся его «ос­нащенность», обеспечиваемая «чистой» психотерапией, оказывается не­адекватной.

Каждый психотерапевт знает, как часто в ходе его психиатрической работы возникает вопрос о смысле жизни. Нам мало помогает знание о том, что у пациента чувство бесполезности и «философское» отчаяние развива­лись тем или иным образом. Неважно, что мы можем раскрыть чувство неполноценности, ставшее источником его духовного страдания; неважно, что мы можем «проследить» пессимистический взгляд пациента на жизнь и свести его к определенным комплексам и даже убедить его, что его пес­симизм происходит от того-то и того-то — фактически мы ведем разговор только вокруг да около проблемы пациента. Мы не достигаем ее цент­ральной точки и в этом отношении не отличаемся от доктора, который, со­вершенно избегая любого психотерапевтического подхода, удовлетворяется физическим лечением и предписанием транквилизаторов. Сколь мудрым по контрасту представляется классическое изречение: лечите душу, и телу будут не нужны лекарства.

С нашей точки зрения, все такие медицинские подходы в случае внутренних философских конфликтов пациента сводятся к разговорам с пациентом по поводу различной трактовки одного и того же с претензи­ей на научность.

Что здесь необходимо, так это честное взаимодействие с пациентом. Мы не должны уклоняться от дискуссии, но обязаны вступать в нее со всей искренностью. Мы должны анализировать эти вопросы по их суще­ству, в ценностном контексте. Наш пациент имеет право требовать, что­бы выдвигаемые им идеи трактовались на философском уровне. Рас­сматривая его аргументы, мы должны со всей честностью входить в эти проблемы и отклонять любые искушения обойти их, воспользовавшись, например, предпосылками, извлекаемыми из биологии или, может быть, из социологии. Философский вопрос нельзя трактовать, поворачивая дискус­сию к патологическим корням, из которых он берет начало, или намекая на болезненные следствия философского размышления. Это только укло­нение от проблемы. Даже только ради философской честности мы долж­ны сражаться, пользуясь тем же самым оружием. Доктор не должен ле­чить транквилизаторами отчаяние человека, который пытается разрешить духовные проблемы. Скорее он должен с помощью «психотерапии в ду­ховных терминах» попытаться дать пациенту духовную опору, обеспечить ему некий духовный якорь спасения.

Это особенно целесообразно в нашей трактовке типично «невроти­ческого» мировоззрения. Предположим, что мировоззрение пациента ока­жется валидным. В этом случае мы совершили бы серьезную ошибку,

36 Зак. 1664

562 Тема 14. Развитие личности

пытаясь его опровергать, ибо нельзя полагать, что мировоззрение невро­тика непременно будет неверным просто потому, что его носителем яв­ляется невротик. Однако может оказаться, что мировоззрение пациента ошибочно. В этом случае его корректировка потребовала бы не психо­терапевтических методов. Мы можем определить ситуацию следующим образом: если пациент прав, психотерапия не нужна, так как валидное мировоззрение коррекции с нашей стороны не требует. С другой стороны, если пациент неправ, психотерапия невозможна — искаженное мировоз­зрение не может быть выправлено психотерапией. Следовательно, в отно­шении духовных проблем психотерапия в ее старых рамках оказывает­ся неадекватной. Она не только неадекватна, но и некомпетентна — в том смысле, что эти проблемы не относятся к ее сфере.

Как мы видели, психотерапия не располагает достаточными воз­можностями для того, чтобы заниматься психической реальностью в ее целостности. В наибольшей степени эта недостаточность связана с ее не­компетентностью в плане обращения с духовной реальностью в ее соб­ственном, самостоятельном контексте. Такая психотерапия не только превышает свои полномочия, трактуя мировоззрение индивида как «не­вротический» феномен; она вообще заходит слишком далеко, конструи­руя теории патологического происхождения любого мировоззрения.

Философская структура не является обязательно продуктом болез­ненной психики ее создателя. Мы не имеем права заключать из психи­ческой болезни личности, создавшей определенное мировоззрение, что его философия непременно будет неадекватной. Мы должны еще ее опровер­гнуть. Только после этого мы можем заняться «психогенезисом» его «идеологии» и постараться понять ее в контексте его личной биографии. Следовательно, не остается места для психопатологии или психотерапии мировоззрения. Самое большее, что здесь возможно, это психопатология или психотерапия создателя мировоззрения, живой личности, в сознании которой данное мировоззрение сформировалось. И совершенно очевидно, что никакая психопатология не дает оснований для оценки валидности или невалидности мировоззрения (Аллерс). Непозволительно делать ут­верждения относительно конкретного философского вопроса; они долж­ны ограничиваться личностью философа. Стандарты, с которыми рабо­тает психопатология, «здоровье — болезнь» являются релевантными только в отношении человека, но не того, что он производит. То, что мы формулируем психопатологическое суждение о личности, следовательно, не освобождает нас от необходимости понять его мировоззрение и опре­делить его адекватность или неадекватность. Повторим еще раз: психи­ческое здоровье или болезнь носителя мировоззрения не предрешает его правильность или неправильность. Дважды два равняется четырем, даже если это суждение высказывает параноик. Наша оценка идей не зависит от психического происхождения этих идей.

Франкл В. [Логотерапия] 563

Вся проблема обусловливается обманчивостью психологизма; имен­но так мы называем псевдонаучную процедуру, которая стремится анали­зировать каждый акт на предмет его психического происхождения и на основании этого оценивать, валидно или невалидно его содержание. Такой подход осужден на неудачу изначально. Было бы философским дилетан­тизмом, например, исключать существование божественного существа на том основании, что идея Бога возникла из страха примитивного человека перед могущественными природными силами. Равным образом было бы неправильным оценивать произведение искусства, исходя из факта, что художник создавал его, скажем, в психотической фазе его жизни. Нельзя допускать, чтобы индивидуальное или социальное злоупотребление затем­няло наш взгляд на само произведение. Отрицать валидность и ценность художественного творения или религиозного переживания просто потому, что они были использованы индивидом для его собственных невротичес­ких целей или культурой для ее собственных декадентских целей, значило бы выплескивать из таза ребенка вместе с водой. Такой критический ме­тод напоминает человека, который, увидев аиста, воскликнул: «Ну и ну! А я думал, что аистов не бывает». Потому только, что аист получил «вторич­ное» использование в качестве существа, приносящего маленьких детей в известном мифе нянек и кормилиц, мы должны считать, что сама птица не существует?

Все это не означает отрицания того, что идеи обусловливаются психо­логически, биологически и социологически. «Обусловлены», но не «детер­минированы». Вэльдер справедливо указывал, что все такие обусловлива­ния идей и культурных феноменов вполне могут быть источником ошибок, вызывая неверные взгляды и преувеличения здесь и там, не определяя в то же время их существенного содержания. Они не могут быть приведены в качестве объяснения интеллектуального достижения, воплощенного в фор­мировании этих идей и феноменов. (Любое подобное «объяснение» смеши­вает область экспрессии личности с областью репрезентации вещи). И в отношении формирования картины мира у индивида Шелер показал, что характерологические различия входят в нее лишь настолько, насколько они влияют на его выбор; они не могут формировать содержание этого ви­дения. Поэтому Шелер называет обусловливающие элементы «элективны­ми», а не «конституирующими». Они могут служить в качестве основы для нашего понимания того, почему у данного индивида сформировался его личный способ видения мира, но они никогда не смогут объяснить, какая часть изобилия мира представлена в этом индивидуальном, хотя, может быть, и узком, видении.

Особенность всякой перспективы, фрагментарный характер любой картины мира, в конце концов, предполагают объективность мира. Нам известны источники ошибок и обусловливающие факторы в астрономи­ческих наблюдениях — факт выражен в хорошо известном астрономам «личном уравнении». Тем не менее никто не сомневается, что, вопреки

564 Тема 14, Развитие личности

таким субъективным факторам, нечто подобное Сириусу реально суще­ствует. Аналогично вердикт относительно данного мировоззрения, осно­вывающийся на психологической или психопатологической структуре личности создателя данного образа мира, не будет ни адекватным, ни пло­дотворным. Только объективный подход, направленный на внутреннюю истину мировоззрения, имеет какой-либо смысл.

Мы определенно не считали бы возможным объявлять нечто как «истинное», потому что оно было «здоровым», или, наоборот, нечто считать «ложным», потому что оно было «больным».

Хотя бы только ради исследовательских целей, следовательно, мы должны продолжать утверждать, что психотерапия как таковая выходит за границы своей компетенции в трактовке философских вопросов, ибо, как мы показали, специальные категории психопатологии — а именно «здоровье» и «болезнь» — не имеют отношения к истине или валиднос-ти идей. Как только психотерапия пытается высказывать суждение в этом отношении, она моментально впадает в ошибку психологизма. Если, следовательно, мы хотим бороться с психологистическими отклонениями существующей психотерапии и отразить их опасные вторжения, необхо­димо дополнить психотерапию новой процедурой. В области философии психологизм был преодолен критическими методами феноменологии; в области психотерапии психологизм должен быть теперь преодолен с по­мощью метода, который мы будем называть логотерапией. Логотерапии ставится задача, которую мы описали как «психотерапию в духовных терминах». Логотерапия должна дополнить психотерапию; т.е. она дол­жна заполнить пустоту, о которой мы упоминали. С использованием ло­готерапии мы имеем необходимое оснащение для трактовки философ­ских вопросов в их собственной системе отсчета и можем предпринять объективное обсуждение духовных мучений человека, страдающего пси­хическими расстройствами.

Логотерапия не может и по природе вещей не ставит своей целью заменить психотерапию, но лишь дополняет ее (и то лишь в особых слу­чаях). De facto ее цели не являются новыми, а ее подход практиковался и ранее, обычно неосознанно. Однако мы здесь проверяем возможность применения логотерапии de jure и стремимся определить, в каких случа­ях и в какой степени она желательна. В целях прояснения мы должны исследовать вопрос методически и прежде всего отделить логотерапевти-ческие факторы от психотерапевтических. Это должно быть сделано в целях анализа, но, поступая таким образом, мы не должны забывать, что в психиатрической практике оба фактора неразрывно связаны друг с дру­гом; они, так сказать, сливаются один с другим в работе с пациентом. В конечном счете интересы психотерапии и логотерапии, а именно психи­ческие и духовные аспекты человека, представляют неделимое единство.

В принципе, однако, приходится признать тот факт, что духовные и психические аспекты человека должны рассматриваться по отдельности;

Франкл В. [Логотерапия] 565

они представляют сферы существенно различные. Ошибка психологизма состоит в произвольной подмене одной ориентации другой. Психологизм ведет к смещению оснований дискуссии. Избежать этого в области пси­хотерапевтического лечения и таким образом окончательно очистить психотерапию от психологизма — цель и реальная задача логотерапии.

Здесь, в заключении этой главы, мы хотели бы обратить психологизм против него самого и нанести ему поражение его же собственным оружи­ем. Повернув острие пики, мы хотим применить методы психологизма к нему самому, исследуя его собственный психогенезис, т.е. лежащие в его основе мотивы. Какова же его скрытая основная установка, его тайная тен­денция? Наш ответ таков: тенденция к обесцениванию. В любом данном случае его усилия оценить интеллектуальное содержание психических ак­тов в действительности оказываются усилиями, направленными на его обес­ценивание. Он всегда стремится демаскировать. Он избегает любых вопро­сов о валидности — в религии, в художественной или даже научной обла­стях — посредством уклонения от области содержания к области действия. Таким образом, психологизм в конечном счете бежит от сложности воп­росов, требующих познания, и задач, требующих решения; он бежит от ре­альностей и возможностей существования.

Повсюду психологизм не видит ничего, кроме масок, настаивая, что за этими масками находятся всегда только невротические мотивы. Ис­кусство есть, по его утверждению, в конечном счете не что иное, как бег­ство от жизни или от любви. Религия — это просто страх примитивного человека перед космическими силами. Все духовные творения оказыва­ются «просто» сублимациями либидо или, в других случаях, компенсаци­ями чувства неполноценности или средствами для достижения чувства безопасности. Великие творцы в области духа оказываются просто невро­тиками. Будучи проведенными через такой курс «разоблачения» психо­логизмом, мы можем с полным удовлетворением заявить, что Гете или Августин, например, были «реально только» невротиками. Такой подход не видит явлений такими, какими они существуют в реальности, и пото­му реально не видит ничего. Если какое-то явление в одно время высту­пало в качестве маски или где-то служило средством для достижения какой-то цели, то разве оно навсегда становится маской или не представ­ляет ничего иного, кроме средства для достижения цели? Разве никогда не бывает ничего непосредственного, генуинного, оригинального?

Индивидуальная психология проповедует мужество, но она, по-видимому, забывает о смиренности, которая должна сопровождать муже­ство. Смиренности перед лицом духовных сил, духовной реальности, при­рода и ценности которой не могут быть просто психологически спроеци­рованы в психологическую плоскость. Смиренность, если она подлинная, определенно является признаком внутренней силы в такой же степени, что и мужество.

«Разоблачающая» психотерапия, подобно любому психологизму, избегает заниматься проблемами философской и научной валидности.

566 Тема 14. Развитие личности

Например, один психоаналитик в ходе частной дискуссии атаковал не­психоаналитическое мнение другого психотерапевта и осудил его, утвер­ждая, что оно было обусловлено «комплексами» его оппонента. Когда ему заметили, что использование данного непсихоаналитического мето­да привело к излечению пациента, он заявил, что «излечение» было на самом деле еще одним из симптомов пациента. Посредством подобного рассуждения можно избежать любой объективной дискуссии и научных дебатов.

Психологизм, таким образом, является излюбленным убежищем тех, кому присуща тенденция к обесцениванию. Но, на наш взгляд, психоло­гизм представляет частный аспект более общего феномена, состоящего в следующем: конец девятнадцатого и начало двадцатого столетия полнос­тью исказили образ человека акцентированием многочисленных ограни­чений, налагаемых на него и делающих его якобы беспомощным. Человека стали представлять как ограниченного биологическими, психологическими и социологическими факторами. Внутренне присущая человеку свобода, которая сохраняется вопреки всем этим ограничениям, свобода духа во­преки природе осталась незамеченной. И, однако же, именно эта свобода является тем, что составляет подлинную сущность человека. Таким об­разом, наряду с психологизмом мы получили также биологизм и социо­логизм¹, которые все вместе соучаствовали в создании карикатуры на человека. Вполне естественно, что в ходе интеллектуальной истории сформировалась реакция на эту натуралистическую позицию. Представи­тели этой контрпозиции привлекли внимание к фундаментальным фак­торам человеческого бытия; они акцентировали свободу человека перед лицом препятствий, создаваемых природой. Неудивительно, что главный фактор — способность быть ответственным — наконец был возвращен в центр нашего поля зрения. Другой основной фактор — способность быть сознательным — явился, по крайней мере, тем, что не могло быть проигно­рировано психологизмом.

Заслугой экзистенциальной философии является то, что она провозг­ласила существование человека как форму бытия sui generis². Так, напри­мер, Ясперс называет бытие человека бытием «решающим»: оно не есть нечто, что просто «есть», но есть нечто такое, что сначала решает, «что оно такое». Это утверждение подчеркивает факт, который в общем давно пони­мался, хотя и не всегда принимался. И только после того, как он был при­знан, этическое суждение о поведении человека стало вообще возможным. Потому что, когда человек противопоставляет себя ограничениям природы, когда он «занимает позицию» по отношению к ним, когда он перестает по-

¹ Генеалогия всех этих идеологий такова: отец психологизма, биологизма и социоло­
гизма — натурализм. От так называемой инцестуозной связи между биологизмом и соци­
ологизмом происходит коллективный биологизм. Другим аспектом коллективного био­
логизма является расизм.

² Своего рода, своеобразный (лат.).

Франкл В. [Логотерапия] 567

корно и слепо подчиняться ограничениям, налагаемым биологическим (раса), социологическим (класс) или психологическим (характерологичес­кий тип) факторами, — только тогда его можно оценивать с точки зрения морали. Смысл понятий, подобных понятиям достоинства и вины, появля­ется или пропадает в зависимости от нашей веры в подлинную способность человека не просто принимать как судьбой поставленные границы все вы­шеупомянутые ограничения, но вместо этого рассматривать их как вызов ему самому формировать свою судьбу и свою жизнь.

Таким образом, человек, принадлежащий к данной нации, очевид­но, не имеет тем самым ни вины, ни заслуги. Его вина началась бы толь­ко в том случае, например, когда он не культивировал бы в себе специ­альные таланты данной нации, или не содействовал бы развитию нацио­нальных культурных ценностей; в то время как он имел бы заслуги, если бы он преодолевал в себе определенные характерологические слабости своей нации в процессе сознательного самообразования. И, однако, сколь много людей впадает в ошибку, используя недостатки своей нации для оправдания своих собственных недостатков. Они вызывают в памяти анекдот о Дюма-сыне, которому одна знатная дама как-то заметила: «Вас, должно быть, огорчает, что Ваш отец ведет такую распущенную жизнь?». На что молодой Дюма ответил: «О нет, отчего же? Хотя он не может слу­жить мне примером, он служит великолепным извинением для меня». Было бы лучше, если бы сын воспринимал отца как предостережение. И все же разве не является обычным для людей гордиться национальны­ми добродетелями, не принимая личного участия в развитии этих добро­детелей? То, за что личность не может быть ответственной, не может быть основанием ни для похвалы, ни для порицания ее. Такая позиция зани­мает центральное место в западной мысли с эпохи классических фило­софов и, определенно, с возникновения иудаизма и христианства. В рез­ком и сознательном противопоставлении к языческому мышлению здесь утверждается, что человека можно оценивать этически лишь при усло­вии, что человек свободен решать и действовать ответственно; он не мо­жет быть морально судим, когда он не свободен.

Мы стремились сначала показать теоретически необходимость ло-готерапии. Было показано, что психотерапия неизбежно впадает в ошиб­ку психологизма. В последующих главах мы должны продемонстрировать практическую применимость логотерапии. Наконец, в последней главе мы представим доказательства ее теоретической возможности, т.е. мы отве­тим на уже затрагивавшийся вопрос: можно ли практиковать логоте-рапию без того, чтобы философия терапевта вольно или невольно навя­зывалась пациенту. Мы уже подчеркивали важность понятия ответст­венности как основы человеческого существования. Мы, следовательно, предполагаем, что логотерапия ведет психотерапию в направлении к эк­зистенциальному анализу, в котором человеческая природа будет оцени­ваться в терминах ответственности. <...>

568 Тема 14. Развитие личности

От светской исповеди

Дата добавления: 2015-06-04