Техника и практика психоанализа 20 страница

что эта ненависть перемещена с личности аналитика с защитными целями.

Использование вспомогательных объектов переноса очень часто имеет место при наличии негативного пере­носа, гораздо чаще, чем в случае позитивного. Несмотря на то, что аналитик осознает защитно-сопротивленчес­кую функцию этого маневра, может оказаться невозмож­ным направить чувства переноса непосредственно на личность аналитика. Некоторые пациенты будут упорно поддерживать этот раскол переноса, как будто отказ от этого механизма представляет собой большую опасность. Мой собственный клинический опыт, как мне кажется, показывает, что такое положение дел, вероятнее всего, имеет место, когда пациент потерял одного из родите­лей в раннем детстве. При неврозе переноса также па­циенты более склонны раскалывать свою ненависть и направлять ее на вспомогательные объекты переноса для того, чтобы предохранить аналитика от своей не­нависти. Хотя я обычно и работаю очень энергично над преодолением этого сопротивления, временами я чувст­вую, что добился лишь частичного успеха. Одна из моих пациенток, женщина, отец которой бросил семью, когда ей было два года, переместила свою ненависть к муж­чинам на нескольких родственников по отцовской ли­нии, находящихся вне анализа, и только случайно по­чувствовала ненависть, направленную непосредственно на меня. То же верно и в отношении ее матери. У меня есть сходный опыт с другими пациентами с такого рода биографическими данными.

Упорный позитивный перенос всегда показывает, что негативный перенос скрыт, а не отсутствует. Аналитик должен раскрыть это и попытаться сделать возможным для пациента почувствовать его непосредственно по от­ношению к себе. Это означает, что в идеале в каждом анализе пациенту следует пережить различные разно­видности ненависти со всех либидозных уровней по от­ношению к аналитику. Более того, ранняя примитивная ненависть к матери должна быть пережита при глубо­ком анализе.

Еще один аспект негативного переноса заслуживает внимания. Страх перед аналитиком проявляется в форме страха его критицизма или глубоко спрятанного недо­верия, следует расценивать как производные его агрессии и враждебности. Здесь снова последователи Клейн отметили, что реакции тревоги являются, в сущности, дериватом агрессивных импульсов, и, хотя я, как пра­вило, не соглашаюсь с их фантастическими и сложными конструкциями, тем не менее, мой собственный клини­ческий опыт подтверждает, что они правы в важной формулировке: страх аналитика является, в конце кон­цов, производным проективной враждебности.

3.72. РЕАКЦИИ ПЕРЕНОСА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

ОБЪЕКТНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Другим методом классификации отдельных типов переноса является классификация их в соответствии с объектным отношением раннего детства, которым они обязаны своим происхождением. Следовательно, мы можем говорить об отцовском переносе, о материнском переносе, переносе, в основе которого лежала фиксация на брата и т. д. Такие названия переноса подчеркива­ют, что реакции переноса преимущественно детермини­рованы бессознательными чувствами по отношению к отцу, матери и т. д. Во время курса анализа объектные представления, определяющие реакцию переноса, будут подвергаться изменениям по мере прогресса аналити­ческой работы. Например, пациент может начать ана­лиз с преобладающим отцовским переносом, который может медленно измениться на материнский перенос.

Природа нижележащего объекта, выступающего в реакциях переноса, определена главным образом жиз­ненным опытом пациента (Фрейд, 1912а, с. 100). Пациент будет осуществлять перенос в соответствии со своими ранними репрессивными влечениями по отношению к членам семьи. Однако по мере того, как репрессирован­ное становится приемлемым для осознания, эти влечения меняются, природа реакций переноса будет меняться. Например, в начале анализа у пациента будет превали­ровать отцовский перенос, который может затем перейти в материнский перенос. При этом личность аналитика также влияет на природу фигуры переноса. Это особен­но верно в отношении реакции переноса в раннем ана­лизе (Фрейд, 1954а, с. 618). Большинство моих пациен­тов, как я обнаружил, реагируют на меня как на фи­гуру отца в своих ранних реакциях переноса и в первой

фазе их невроза переноса. Позже мой пол и личность становятся менее решающими. Однако личные качест­ва аналитика действительно играют решающую роль для некоторых пациентов, которые испытывают затруд­нения в том, чтобы позволить себе полиостью регресси­ровать в ситуации переноса. Они, как правило, находят дополнительные объекты переноса вне анализа для то­го, чтобы вновь пережить репрессированное далекое прошлое. В конечном счете, при успешном анализе ана­литик должен стать обеими родительскими фигурами, и отцом и матерью одновременно.

Можно дополнить название отцовского и материн­ского переносов, указав являются они позитивными или негативными. Важно помнить, что различные реакции переноса сосуществуют бок о бок, частью более созна­тельно, частью — менее, сильнее или слабее. Вопрос состоит в том, что преобладает, что является побуждаю­щим, ведущим к разрядке, и в знании того, что проти­воположное должно в какой-то степени присутствовать тоже, хотя оно может быть скрыто в данный момент.

Например, во время аналитического сеанса пациент выражает признательность за то, что имеет возмож­ность прийти на сеанс, потому что уик-энд был ужа­сен. За выражением признательности я могу услышать нотку обиды. Пациент продолжает рассказывать, выска­зывая некоторые элементы враждебности и страха по отношению к своему начальству по работе. Они кажутся такими внушительными, а он чувствует себя таким не­значительным. Молчание. Затем он описал свое разочарование младшим сыном, который кажется таким роб­ким и заторможенным при играх с другими детьми. Он хотел бы знать, не будет ли ребенку лучше в другой школе. Молчание. Он восхищается той работой, которую мы проделали над его сновидением на прошлом сеан­се; это было интересно, хотя, кажется, никак не может помочь ему. Он слышал, что некоторые люди считают, что быть анализирующим значит подвергаться пытке, он, несомненно, не сказал бы этого в отношении себя. Ему посчастливилось иметь чудесного аналитика. Он стремится на аналитический сеанс... пауза... «боль­шую часть времени... это так».

Я думаю, что, просмотрев аналитический материал этого фрагмента сеанса, можно уловить борьбу пациента с негативным отцовским переносом. На поверхности видны позитивные чувства, его признательность за то, что он может прийти, его восхищение интерпретацией сновидения на прошлом сеансе, его утешение тем, что анализ вовсе не пытка, его везением и т. д. Но во всем этом можно увидеть безошибочные признаки его нега­тивного отцовского переноса и его страха из-за него: его ужасный уик-энд и подразумевающийся в этом укор, его страх и трепет перед своим начальством, его разо­чарование своим сыном, возможность смены школы, отсутствие улучшения у него, его уклончивая манера разговора. Несмотря на присутствие определенных при­знаков позитивного отцовского переноса, нам следовало бы сказать, что этот аналитический фрагмент появления негативного отцовского переноса, и, особенно, страха пациента перед ним.

По моему клиническому опыту, мужчины-пациенты имеют особенно сильные сопротивления при пережива­нии по отношению ко мне своей ранней орально-садист­кой ненависти к матери. С другой стороны, мои жен­щины-пациентки, казалось, имели необычные трудности при разрешении своих сопротивлений в связи с пережи­ванием по отношению ко мне чувств к любимой, даю­щей молоко материнской фигуре. В своей работе «Ана­лиз конечный и бесконечный» Фрейд утверждал, что наиболее трудным аспектом для анализирования у муж­чин является их страх пассивного гомосексуального от­ношения к мужчинам, а у женщин — их зависть к пени­су. Мой собственный клинический опыт привел меня к другому заключению. Наиболее трудным у мужчин яв­ляется примитивная ненависть к матери; а у женщин — примитивная любовь к матери.

Здесь мне следует остановиться на том факте, что рабочий альянс составляется из смеси бессознательных материнских и отцовских компонентов. Аналитик как лечащая фигура является, с одной стороны, няней, ко­торая обслуживает примитивные и интимные нужды относительно беспомощного пациента, а, с другой сто­роны — отцом, который не боится встать лицом к лицу с опасностями, которые ужасают пациента и остальных людей из его окружения (Стоун, 1961, с. 118—120).

3.73. РЕАКЦИИ ПЕРЕНОСА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЛИБИДОЗНЫХ ФАЗ

Иногда полезно описывать реакции переноса по от­ношению к особой либидозной фазе, от которой она произошла (А. Фрейд, 1936, с. 18—19). Это означает, что мы можем распределить по категориям реакции па­циента на его аналитика с точки зрения его инстинк­тивных целей, инстинктивных зон и тревог, отношений и ценностей в соответствии с этими инстинктивными компонентами.

Например, пациент, который реагирует на каждую фразу аналитика так, будто это его пища, а на мол­чание, как на то, что его бросили; который жадно впи­тывает каждое слово, который ненасытен и который страшится отделения, очевидно, реагирует на оральном, интроективном уровне. Чувство любви или ненависти пациента, доверия или недоверия будет определять то, как будет ощущаться этот оральный материнский пе­ренос: как позитивный или как негативный.

Одна из моих пациенток, бывало, слушала мой рас­сказ с закрытыми глазами и восторженным выражением лица. Для меня стало ясно, что она слушает не мои слова, а звук моего голоса. Когда я стал исследовать этот момент, она, в конце концов, рассказала, что звук моего голоса напоминает ей запах кофе, который гото­вили по утрам на кухне, пока она, маленькая девочка, дремала в постели.

Аналогично, на анализ могут реагировать, как на туалетную ситуацию, тогда пациент будет чувствовать себя обязанным продуцировать или отвечать на вопро­сы; его ассоциации будут являться драгоценным мате­риалом для того, чтобы им делиться или его запасать, или «вонючей продукцией», расплесканной в гневе или скрытой для предохранения. В этой фазе пациент мо­жет реагировать на интерпретацию аналитика как на клизму, болезненное внедрение, или как на доставляю­щее удовольствие побуждение. Ясно, что пациент пере­носит на аналитика и аналитическую ситуацию пере­живания анальной фазы. Можно ожидать увидеть, в до­полнение к сказанному выше, элементы тревоги по по­воду контроля и автономии, по поводу стыда, чувства злобы, упрямства, покорности, подчиненности, чисто-

плотности, скупости и т. д. Изоляция является возмож­ным преобладающим механизмом защиты в это время.

Фалоическая фаза, когда она вновь переживается по отношению к аналитику и аналитической ситуации, ведет к наиболее драматическим переживаниям переноса. Следует иметь в виду, что она может быть сильно защищена различными способами. Когда же будет преодолена защита, тогда инцестуозная любовь и кастрационный страх, ревнивое соперничество и желание смерти, страстное желание ребенка и пениса, возвращение эдиповых мастурбационных фантазий и ассоциированных
чувств вины приведут к очень жизненным реакциям пе­реноса.

Этот метод разделения на категории реакций пере­носа может быть применен для всех уровней либидозно­го развития. Для полноты картины читателю следует обратиться к основным работам по этому вопросу (Фрейд, 1005д; Абрахам, 1925, 1924; Феничел, 1945а: Эриксон, 1950; А. Фрейд, 1965).

3.74. РЕАКЦИИ ПЕРЕНОСА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ СТРУКТУРЫ

Иногда можно лучше описать определенные реакции пациента на аналитика со структурной точки зрения — аналитик может стать образом Суперэго, Ид, Эго для пациента. В секции 3.411 уже ставился вопрос, являются ли такие реакции действительно реакциями переноса, согласно нашему определению. Но этот вопрос носит, скорее, академический характер, так как в клинике удоб­но считать их таковыми. В раннем анализе обычно мож­но наблюдать ситуацию, в которой аналитик представ­ляет собой фигуру Суперэго для пациента. Эта ситуа­ция может быть мимолетной или длительной, носить мягкий или интенсивный характер. Когда аналитик ото­ждествляется с функциями Суперэго, он воспринимает­ся, в первую очередь, как нечто критичное, враждеб­ное, отрицающее и негативное. Это находится в согла­сии с нашими теоретическими воззрениями о катептиро­вании Суперэго энергиями агрессивных тенденций (Хартманн, Крис и Лоевенштейн, 1946, с. 30—35). Шко­ла Клейн считает, что интроекция и проекция аналитика в Суперэго пациента являются основными явлениями в

любом анализе. Центром Суперэго, по их мнению, яв­ляется материнское кормление грудью, как плохое, так и хорошее (Клейн, 1952, с. 434).

Однако клинический материал, как кажется, позво­ляет использовать различные интерпретации, основан­ные на истории пациента и на том развивающемся уровне, который вновь переживается в данной аналитической ситуации. Когда аналитик становится образом Суперэго, он всегда насыщается враждебными импульсами, отно­шениями и фантазиями. В дополнение к тем норматив­ным фигурам, которые существовали в прошлом пациен­та, добавляется еще фигура аналитика, на которую на­правлена собственная враждебность пациента. Более того, враждебность пациента к аналитику может также проецироваться на этот образ Суперэго. Но все это ме­няется в курсе анализа, и следует быть внимательным, чтобы избежать стереотипных интерпретаций.

Позвольте мне привести клинический пример. Сред­них лет мужчина обратился ко мне по поводу компуль­сивно-обессивных ригидных черт характера и нижеле­жащей невротической депрессии. В ранней стадии ана­лиза он постоянно осознавал, что я неодобрительно от­ношусь к его способу работы. Он обычно ассоциировал это со своим требовательным отцом, каковым тот был в период его школьного обучения. Постепенно стало ясно, что его отец вовсе не был таким неодобрительным и критичным, каким, по мнению пациента, являюсь я. Тогда я интерпретировал это как то, что его собствен­ная враждебность к отцу была перенесена на меня. Я был наделен враждебностью из двух источников: из воспоминания пациента о своем неодобряющем отце, перемещенном на меня, и от раздражения пациента на самого себя, которое он проецировал на меня. Еще поз­же мы определили третий источник враждебности.

Он чувствовал презрение ко мне; я был не истин­ным ученым, а материалистом и сексуалистом. Моя манера речи, манера одеваться, то, что он знал обо мне, привели его к убеждению, что я этакий «загребала», живущий в роскоши, «Том Джонс» психоанализа. Ана­лиз этих чувств показал, во-первых, что за этим пре­зрением скрывается зависть. Он завидовал мне и про­ецировал презрение на меня. Он полагал, что я прези­раю мораль его среднего класса. По мере того, как

происходили изменения у пациента, менялось и это от­ношение. Пациент позволил себе пережить фрустрацию в сексуальной жизни и вступил в любовные аферы — отыгрывание во сне. Сначала он чувствовал, что я не одобряю его поведение, но это его не волновало. Он устал быть ханжой. Он хотел получить свою законную долю удовольствий, а если это мне не нравится, то «черт с вами, доктор». «Я устал от этой своей безупреч­ности, в самом деле, я ненавижу ее так, как, бывало, ненавидел вас, тех мужчин, которые наслаждаются жизнью! Как волокита я более приятен, чем как педант. Даже более приятен для моих жены и детей. Теперь я не боюсь, что вы отберете у меня это, я одержу победу над вами в этом. И предупреждаю вас, я в ужасном гневе, и нет такого чертова психоаналитика, который помешал бы мне в моих удовольствиях».

Я полагаю, что этот клинический пример иллюстри­рует множество перемещений и изменений, которые имеют место у пациента, при рассмотрении того поло­жения, которое занимает фигура аналитика в Суперэго, и на то, что перемещается и проецируется на него. Вна­чале я являюсь перемещением его антиинстинктуализи­рованного отца. Затем я являюсь проекцией враждеб­ности к себе самому. Затем я становлюсь презираемым инстинктуализированным отцом, «Томом Джонсоном» психоанализа, которому он, в действительности, завидует. В этот момент происходит изменение у пациента, и его Суперэго позволяет ему самому стать более инстинкту­ализированным. Его новое Суперэго ненавидит его ста­рое «Я» (англ. — «селф» — примечание переводчика), но его старый антиинстинктуализированный компонент перемещается обратно на меня; он боится, что я буду мешать ему. Однако теперь он чувствует, что победит меня в данном вопросе.

Я считаю, что этот клинический пример показывает необходимость быть внимательным ко всем возможным изменениям, которые могут произойти во время ана­литического процесса с точки зрения отношений между «Я» пациента, его Суперэго и аналитиком. Стереотип­ные интерпретации или ригидная, узкая точка зрения на эти вопросы будут ограничивать понимание аналитиком запутанных ситуаций.

Иногда в течение анализа можно наблюдать, как

пациент репроецирует свое Суперэго на аналитика и ведет себя так, будто у него оно отсутствует. Это может наблюдаться, когда пациент чувствует, что за ним плотно наблюдают, и утомляется во время рабочей недели, а затем слишком дает себе волю в различной инстинктив­ной деятельности во время уик-энда или других отлучек аналитика. Они регрессируют на тот уровень, где чувствуют страх по отношению к внешней фигуре вместо внутреннего чувства вины.

Другой аспект данной ситуации наблюдается, когда пациент регрессирует к ранним «пре-Суперэго» дням, когда большинство функций Суперэго выполнялись зна­чимыми внешними родительскими фигурами. Когда это происходит, фигура «Суперэго» в переносе является все­могущей, суровой, агрессивной и деструктивной. Пациент перемещает и проецирует на аналитика враждебность, гнев и страх, которые он переживал по отношению к родительским фигурам: до того, как они были четко отделены от его «Я» (Якобсон, 1964).

Аналитик может также восприниматься как фигура Ид, а не как фигура Суперэго. Это происходит, когда пациент перемещает и проецирует на аналитика свои собственные устремления Ид. В такие моменты пациент может чувствовать, что аналитик хочет, чтобы он ма­стурбировал, был агрессивным, неразборчивым, выпол­нял извращенные сексуальные акты и так далее. Ана­литик ощущается как совратитель, провокатор и ис­куситель. Это может привести к тому, что пациент будет действовать вовне так, как будто он просто выполняет волю аналитика. Или же это может привести к псевдо­сексуальному и псевдоагрессивному поведению, второе в действительности является скрытой попыткой подчи­ниться и доставить удовольствие аналитику. Это может усложнить картину, поскольку поведение может быть и псевдосознательным, и, тем не менее, скрывать истин­ные инстинктивные импульсы.

Например, относительно заторможенный пациент проводит ночь в дикой любовной связи со странной женщиной, которая делает различные сексуальные дей­ствия, которых он обычно избегает. Вначале он утвер­ждал, что был пьян, и это привело его в такую си­туацию. Несколько позже он осознал, что делал это, чтобы доставить мне удовольствие; в действительности

у него была мысль, что если он проделает все эти вещи, доктор перестанет испытывать его. Только много позже он осознал, что способность осуществить все эти действия показывала наличие некоего страстного ла­тентного желания в нем самом.

Аналитик также может быть использован как внеш­няя часть Эго пациента. Он используется для реального тестирования по формулам: что бы мой аналитик сделал теперь? Как бы он реагировал в этой ситуации? Про­цесс использования аналитика в качестве дополнитель­ного Эго чрезвычайно важен для тех пациентов, которые испытывают затруднения при текстировании реально­сти, в особенности в пограничных случаях. Это помо­гает всем пациентам в кризисных ситуациях. Здесь мы также имеем предвестника идентификации с аналити­ком — формой имитации. Это ценный переходный пе­риод для развития рабочего альянса, в который пациент знакомится с аналитическим подходом к проблемам. Это также может неправильно использоваться и для па­тологических целей, и, в случае невыявления этого, па­циент становится копией своего аналитика. Это будет обсуждаться более детально в следующих секциях.

3.75. ИДЕНТИФИКАЦИЯ КАК РЕАКЦИЯ ПЕРЕНОСА

Идентификации играют важную и сложную роль в формировании объективной формации. Ранние иденти­фикации предшествуют объектным отношениям, сущест­вуют идентификации, которые перемещают отношения к объектам (Якобсон, 1964). Как кажется, существуют различные виды идентификаций: одни являются час­тичными, другие — общими; одни — временными, дру­гие — постоянными; одни — приемлемы для сознания, другие — неприемлемы; одни — Эго-синтоничные, дру­гие — Эго-дистоничные. Однако, поскольку все аспекты объектных отношений повторяются при переносе, то все виды идентификации также будут иметь место. Эта дис­куссия будет ограничена наиболее важными формами идентификаций переноса. В поисках более полного об­зора классической литературы читателю следует обра­титься по этому вопросу к работам Фрейда (1921), Фе-

ничела (1945а), Хартмана, Криса и Лоевенштейна (1946), Якобсона (1964) и Хендрика (1951).

Одна из форм идентификации, абсолютно необходи­мая для того, чтобы анализ был эффективным, была описана, когда мы говорили о формировании рабочего альянса. Повторяю: когда аналитик дает пациенту ин­терпретацию или осуществляет другую конфронтацию, то он просит пациента временно отказаться от своего переживающего, свободно-ассоциирующего Эго и пона­блюдать вместе с ним за тем, что пациент сейчас пере­живает. Другими словами, пациента просят временно или частично идентифицироваться с аналитиком (Стер­ба, 1929). Сначала он поступает так только тогда, когда аналитик просит его об этом, при этом он должен со­знательно инициировать этот вопрос. Позже это действие становится автоматическим и предсознательным. Наибо­лее отчетливо это можно видеть при работе с сопротив­лениями. Вначале для аналитика необходимо отметить сопротивление и спросить, чему и почему пациент со­противляется.

В дальнейшем пациент сам осознает, что он сопро­тивляется, и спрашивает себя, чего и почему он избегает. Это и есть показатель частичной и временной иденти­фикации с аналитиком, которая способствует рабочему альянсу. Когда этот шаг сделан, мы говорим, что «па­циент в анализе». Этот вид идентификации сохраняется даже после анализа. Люди, которые проходили анализ, при эмоциональных проблемах будут проводить само­анализ для их решения.

Во время курса анализа пациенты будут идентифи­цироваться с аналитиком, что является способом со­владать с ним, как с продуцирующей тревогу фигурой. Я заметил, что такие пациенты подвержены внезап­ным и значительным изменениям в поведении дома и на работе.

Легко поддающийся переменам настроения, импуль­сивный пациент внезапно принял благодушную, разум­ную, задумчивую манеру поведения. Его семья и друзья заметили эту выдающуюся метаморфозу. Это было так­же заметно и в его манере работы во время аналити­ческого сеанса. Казалось, его порывистость и внезапные смены настроения исчезли. Однако его ассоциации ста­ли неестественными и непродуктивными. Так, когда он

описывал вспышку гнева одного из своих детей, я был поражен бесстрастной и неэмоциональной реакцией па­циента на нее. Он просто спросил ребенка, что привело его в такой гнев. Это было совершенно нехарактерно для пациента. В конце концов, я осознал, что же происходит, когда он начал пользоваться определенными словами и фразами, которые имели знакомое звучание. Он пере­нял у меня словарь, который я привык использовать и который был чужд ему. Он идентифицировался со мной на основе идентификации с агрессором, этот механизм описала Анна Фрейд (1936) как способ попытки совла­дать с пугающим объектом.

Пациент попытался интерпретировать свой собствен­ный материал для того, чтобы завладеть им раньше меня. Это было сопротивление, метод защиты. Он и раньше использовал его, пытаясь преодолеть свою тре­вогу из-за авторитетных фигур. Этот тип идентификации с аналитиком часто наблюдается в анализе; пациент бе­рет на себя роль аналитика своей семьи и друзей и даже самого аналитика.

Но пациенты будут идентифицироваться с аналити­ком и по другим причинам; например, это может быть способ выражения стремления к близости. Это сходство с тем видом сильного желания переноса, которое было описано Ференци (1909). Пациенты под влиянием по­зитивного переноса будут перенимать манеры, харак­терные черты и привычки аналитика, что является про­явлением их любви и даже, что более важно, прими­тивным способом установления связи с объектом. Сле­дует иметь в виду, что идентификация является наибо­лее ранней разновидностью объектных отношений и играет решающую роль в построении образа «Я» и структуры Эго. Не всегда можно отделить различные функции идентификации друг от друга (Феничел, 1945а п. 36—39). Я наблюдал, как пациенты-мужчины, кото­рые обычно изящно и аккуратно одевались, становились беззаботными и беспорядочными в этом отношении, как я. Пациенты будут менять свой сорт сигарет на мой или начнут курить сигары, как я. Пациент внезапно начинает заниматься музыкой, и мне удается просле­дить, что он слышал какую-то психоаналитическую сплетню о камерной музыке, исполняемой в моем доме. Эти идентификации исходят, в основном, от сильного орально-интроективного объективного желания, побуждения стать похожим на идеализированного аналитика, быть любимым им, стать с ним одним лицом. Может быть и другой мотив для этого вида идентификации. Пациенты будут слишком энергично и быстро идентифицироваться с аналитиком для того, чтобы сформировать новую идентичность и тем самым скрыть их реальную иден­тичность. Это может наблюдаться у так называемых «экран-идентичных» пациентов (Гринсон, 1958а) — «эз, инф» (характер «как, если»).

Существуют пациенты, которые дают обратную кар­тину; они, кажется, способны развивать лишь самую ограниченную идентификацию со своим аналитиком. Они могут формировать частичную и временную иден­тификацию рабочего альянса, но не более того. У меня в анализе были пациенты, которые годами упорно рабо­тали над этим, но не развили никакой идентификации со мной, даже в тех областях, где это принесло бы за­метную помощь. Пациенты, которые испытывают тре­вогу при вербальном выражении, не перенимают моих вербальных способностей. Пациенты, которые, в общем, застенчивы, не делают идентификации с моей откры­тостью. Они будут идентифицироваться со мной каким-то тривиальным способом; они могут купить такую же ручку, как моя, или начать носить рубашки с расстег­нутой пуговицей, но не будут идентифицироваться со мной по любым другим более важным характеристикам. Эти пациенты страдают от страха идентифицирования и вовлечены в постоянную борьбу против идентифика­ции. Для них идентифицироваться означает быть сокру­шенным, подчиненным, поглощенным, утерявшим свою собственную идентичность. Эти пациенты борются про­тив идентифицирования с аналитиком так, как они боролись в подростковом возрасте против идентифициро­вания со своими родителями (Гринсон, 1954).

Наблюдается причудливая, временная и внезапная идентификация у выраженных пограничных больных и у психотических пациентов. Для них идентификация яв­ляется отчаянным способом поддержания или установ­ления какой-то формы связи с реальностью и объек­тами.

Несколько лет назад я интервьюировал замужнюю женщину, имеющую двоих маленьких детей, на предмет

возможности ее анализа. Ее поведение и ее история, казалось, не имеют ничего патологического, что было бы противопоказанием для использования психоанализа. Я предложил ей сигарету во время первого интервью, и она отказалась, сказав, что не курит. На следующем же сеансе я с удивлением увидел, как она достает из су­мочки сигареты, того же сорта, что и мои, и курит их одну за другой. Это было первым признаком того, что я имею дело с психотическим случаем, который начинает проявлять себя.

3.8. СОПРОТИВЛЕНИЯ ПЕРЕНОСА

Возможно, сопротивления переноса, лучше было бы обсуждать как одну из категорий клинических реакций переноса. Однако эта группа явлений переноса чрезвы­чайно важна для клиники и заслуживает особого вни­мания и тщательного разъяснения. Как и говорил ранее, сопротивления переноса являются наиболее важными частыми причинами затруднений в аналитической ра­боте (Фрейд, 1912а). На анализирование сопротивлений переноса тратится больше времени, чем на любой дру­гой аспект аналитической работы. Неуспех в анализе сопротивления переноса является наиболее важной причиной прерывания или тупикового состояния ана­лиза. С другой стороны, эффективный анализ сопротив­лений ведет к наиболее продуктивной аналитической ра­боте.

Термин «сопротивление переноса» является как бы конденсатом и относится к множеству клинических мо­ментов. В каждом случае это перенос, который вызыва­ет сопротивление, но различными способами. Например, пациент может испытывать чувства переноса в отно­шении аналитика, которые он, однако, возбуждает для того, чтобы получить удовлетворение, а не для анализирования. Или пациент может противостоять аналити­ческой процедуре, потому что он боится развития опре­деленных реакций переноса. Или же пациент может принимать и придерживаться определенных чувств пе­реноса, потому что его ужасают другие формы реакций переноса, и для того, чтобы защитить себя, он проти­вится свободной ассоциации.

И с клинической, и с технической точки зрения,

стоит распознавать различные типы сопротивлений пе­реноса, потому что они сильно различаются по своей динамике и структурам, а также по трудности осуще­ствления связанной с ними технической задачи. Форма и структура сопротивления переноса меняется у паци­ента во время курса психоанализа, и каждый пациент уникален в отношении частоты проявления различных типов сопротивлений. Имеются также значительные ва­риации в том, какие нормы сопротивления переноса преобладают у данного пациента. Следует и в дальней­шем иметь в виду, что разнообразные сопротивления переноса могут действовать одновременно, и одна из технических проблем состоит в том, чтобы выяснить, какой набор сопротивлений переноса мы выберем для нашей терапевтической работы в данное время. Я отобрал для специального рассмотрения те типы сопротив­ления переноса, которые встречаются наиболее часто и которые могут быть изолированы с наибольшей яс­ностью.

Дата добавления: 2015-06-04