Стрекоза

Потоп

(2002 год, 30 июня)

На следующее утро ничего не изменилось: гора скрывалась за тучами, которые все так же висели над Срамной. Все так же моросил из них мерзкий холодный дождик, и все так же неумолчный рев реки стоял над сумрачным ущельем... Ну, что ж, по крайней мере, вода не прибыла еще. Мне все время казалось, еще немного – и желтый мутный поток хлынет на площадку, где стояли палатки. Я осмотрела площадку и удивилась. Магаев установил свою большую палатку на краю возле кустов, там ночевали он, Юрка и Мецкевич. Остальные даже не удосужились обустроить крышу над головой – они легли у обочины дороги, кто куда, и просто накрылись полиэтиленом.

- Леш? – шепотом спросила я у Алексея. – Почему они не установят палатку? Они же все промокли! Ладно бы, у них были бы непромокаемые вещи или что-то из современных материалов, что сохнет быстро, но ведь у них ватники, а у Андрея – вообще ватный спальник! Так и воспаление легких получить можно! Холод-то, посмотри: хых! хых! – я подышала, показывая, что изо рта идет пар.

Алексей устало посмотрел на меня и на мгновение задумался. Он очень похудел за этот последний день, а его глаза, наверное, уже навсегда потеряли прежний добрый и чуточку наивный отсвет – они стали грустными и даже мудрыми, а на лбу появилась горизонтальная морщина. Не знаю, к каким он пришел выводам, но он поморщился и махнул рукой.

- Да пусть, что хотят, то и делают!..

- Леш, так нельзя, они ведь, как бараны, пнешь – пойдут, а не пнешь – помрут. Иди, распинай их, пожалуйста.

Алексей тяжело, со стоном вздохнул и пошел их расталкивать – надо было принести и напилить дров, раскочегарить костер, чтобы они могли хоть немного высушиться… Пробудить их к действию оказалось делом непростым – он не мог на них материться, а все остальное уже не действовало. Телогрейки еле шевелились под полиэтиленом, и, кажется, они были готовы провести так весь остаток жизни. Скопившаяся на пленке вода лилась прямо на телогрейку Женьке, но он стоически переносил это и не хотел вставать.

- Да ну их… - в отчаянии сказал Алексей после нескольких бесполезных попыток. - Я лучше сам все сделаю…

- А что Будаев? Рявкнул бы на них, они бы вскочили, как встрепанные… Нельзя под дождем лежать. Холодно.

- А ему все равно.

Однако после того, как Алексей развел костер, парни зашевелились, по-видимому, поняв, что отлежаться не удастся, стали потихоньку вылазить из-под пленки, одни сидели, устало глядя на то, как суетиться Алексей, другие стали помогать, сперва неторопливо, словно стараясь расходить затекшее тело, а потом более споро. И часа через два быт был налажен – рядом с костром, на обочине между дорогой и склоном установили палатку, на колышках у костра растянули мокрые спальники и телогрейки.

Увидев, что он здесь больше не нужен, Алексей отправился вверх по берегу реки – посмотреть, на месте ли мотоциклы. Мотоциклы были на месте, но он вернулся озабоченный.

- Знаешь, мне не нравиться, как стоит Щенок, - сказал он мне. – Его может смыть, он стоит ниже всех. Вчера, как вода попёрла, все уцепились за свои мотоциклы, а Щенка бросили. Я его затащил наверх, сколько сил хватило, а потом не смог сдвинуть. Надо бы туда сходить, поддернуть его повыше. И Женькин мотик тоже плохо стоит – его сильно топит, может унести… Я да Женька – мы последние шли, вот и получилось так...

Я сглотнула слюну.

- Я могу перейти по бревну, могу.

Алексей поморщился.

- Ну, сможешь, ну, а дальше-то что? Мы его с места не сдвинем. Тут мужика надо.

- Неужели откажут?

Они отказали. Все до одного. Даже Женька, который сперва переспросил, что именно надо, а потом отрицательно покачал головой.

- Не-а, не пойду.

Надо было видеть лицо Алексея, когда он это слышал. Он вернулся к палатке – злой и обиженный, словно малый ребенок, синие глаза смотрели гневно. Он снова тяжело и устало вздохнул.

- Я схожу, посмотрю, что там и как, может, сдвину его.

- Я с тобой, я пойду с тобой!

- Сиди. А то придется тебя вылавливать где-нибудь в Иркане… Я же знаю – ты высоты боишься, а если боишься, можно упасть…

Он вернулся через полчаса. Полчаса я стояла у переправы и вглядывалась в деревья на острове.

Он вернулся и сказал, что пока с мотоциклом все в порядке. И тут, глядя в его безмерно уставшие и вдруг даже постаревшие глаза, я зачем-то ему рассказала, как вчера, когда он переправлялся по этому бревну, Олег Рудин бил по нему ногой.

- Знаешь, я не знаю, зачем он это сделал, может, ему казалось, что это смешно?…

Алексей взглянул на меня своими изменившимися глазами и какое-то мгновение молчал.

- За что они так нас ненавидят? – горько спросил он вдруг меня, и пошел к палатке.

А мне захотелось плакать. Не надо было ему это говорить…

Даже в состоянии полной физической и эмоциональной прострации Алексей не унывал, - он пилил дрова, таскал со склона валежник, нашел среди наших вещей котелок и, когда дождь закончился, поставил греться воду, чтобы мы могли помыться. Я спасала продукты, – полезла в сваленную кучу вещей за тушенкой для обеда, и вдруг обнаружила, что на нас напали мыши! Увидев, что их застали на месте преступления, они с писком бросились врассыпную, Они слопали остатки вчерашнего хлеба и даже успели добраться до макарон. Мне в первый раз за долгое время стало смешно – это надо же, подвергнуться атаке грызунов! Это, однако, пострашнее медведя будет…

Мы перебрали вещи, отделили продукты и раздали по палаткам. Когда котелок вскипел, взяли бутылку с холодной водой, кружку и пошли подальше – помыться. В тот самый момент, когда я, помыв голову, вытирала волосы не совсем чистым полотенцем, Алексей вдруг взял меня за локоть и повернул лицом к дороге. По дороге кто-то шел. Мы быстро вытерлись и пошли к палаткам.

- Ну, точно я говорил, есть здесь женщина! – воскликнул, увидев меня, лысоватый, худощавый мужчина лет сорока в синей спецовке и вязаной шапочке. Рядом с ним стоял высокий красный рюкзак. - Ну, точно меня нос вел, да и следы – ведь женские же следы там, на дороге! А, Серега?

Серега был пониже, покоренастей и тоже с бородой, но только в бороде было гораздо меньше седины. Он был в старом спортивном костюме, без шапки, но рюкзак у него был не меньше. Видать, ребята далеко собрались.

- Кто такие? – сухо спросил Алексей.

- Общественные спасатели. Мотоциклистов ищем, пропала тут группа мотоциклистов, вы их не видели? – было непонятно, шутит он или говорит серьезно.

- Видели, как же. Нас ищите.

- А мотоциклы где?

- А мотоциклы…. Там! - Алексей махнул рукой в сторону реки.

- А кто вчера в Кумору ходил? Вы?

- Мы.

- Ну, я же говорил, женские следы на дороге! – лысоватый хлопнул себя по коленке. - А ты еще спорил! – он пригрозил пальцем Сергею.

Пока они сидели и отдыхали у костра, нам удалось выяснить, что искать нас должны были с вертолетом, и я уже стала прикидывать, а не выставят ли нам потом счет, как нас обрадовали, сказав, что погода, видите ли, с утра была нелетная, и вертолет пока остался в Северобайкальске.

- Так что решено искать вас пешком. Мы отсюда идем, а другая группа идет с юга.

- С нами были журналисты, - объяснила я спасателям, - они выехали отсюда двадцать восьмого, неужели не позвонили?

- Нет, никто не звонил! – лысоватый, его звали Александром, пожал плечами. – Мы выехали из Северобайкальска сегодня утром. Ладно, - он взялся за вязочку рюкзака, - сейчас чайку попьем, и назад пойдем! Нас километрах в шести УАЗик ждет, надо вертушку отменить. А то, - он вопросительно посмотрел на Будаева, - может, помочь вам, переправу бы настроили, мотоциклы ваши сюда перетянули… А? Вижу, веревки у вас хорошие, нагрузку выдержат.

- Не-а, не надо! – Будаев беспечно махнул в ответ рукой, как будто ему переправу «настроить» раз плюнуть, он их каждый день «настраивает».

Я не понимала его, я не понимала их всех. Им что, нравиться здесь сидеть и смотреть на реку?

- Леш… - не выдержала я и потащила его в сторону. - А почему они отказываются от помощи?

Но Алексей только отмахнулся от меня.

- Откуда я знаю…

Когда спасатели ушли, оставив нам несколько буханок хлеба, я с горьким сожалением бродила по берегу и смотрела на реку. «Ниу-ниу-нуи-ни-и-и», - снова я слышала это странный, гипнотизирующий звук шаманского камуса. Он доносился то ли сверху, то ли снизу, то ли с того берега. Я не выдержала и спросила Алексея, слышит ли он его. Он сдвинул на бок шапочку, чтобы было лучше слышно

- Что-то я слышу, но вот что… Знаешь, Олег лазал на гору, говорит, там пчелы или осы, может, оттуда доносится?

Я прислушивалась, прислушивалась, и никак не могла понять природу звука. Пчелы? Да, это было похоже на пчел, но даже пчелы не гудят так монотонно. Может, все же это река? А может?.. Я находилась в таком состоянии, я была настолько вымотана и подавлена, что готова поверить в любую чушь! Даже в духов… После вчерашнего «посещения» бурхана» спина болела сильно – мне приходилось мазать её обезболивающей мазью каждые несколько часов. Проходя мимо бурхана, я недовольно косилась на плексиглас оставленного «в подарок» ветровика, но даже подходить ближе не решалась.

Возле нашей палатки все время вертелся Мецкевич – вчера у него на носу соскочил огромный нарыв, а я, к своему несчастью, на конек палатки прикрепила хромированное зеркало от Щенка, чтобы хоть изредка смотреться в него, – а то совсем одичать можно. Он нагло подходил, загораживал вход, впяливался в это зеркало и пытался выдавить свой нарыв. На меня он не обращал никакого внимания, – а обойти его было невозможно. В конце концов, я возмутилась и посоветовала забрать зеркало себе. Он молча и так же нагло снял его с палатки и утащил к себе. Я злорадно думала, что нарыв - это такое своеобразное наказание за его злые слова.

Часа через три на площадке вдруг словно бы из ничего появился еще один гость. Он был в брезентовой курточке, в таких же штанах, в кирзовых сапогах, а на макушке торчала бессменная в этих краях вязаная черная шапочка. На боку болталась планшетка. Лицо у мужичка заросло щетинкой, а два глаза-буравчика ощупывали каждого из нас.

- Березов Валерий Семенович! – официально представился он и продемонстрировал нам красные корочки спасателя. – Кто здесь главный? Ко мне!

Березов, Будаев, Алексей и я расположились на бревне между палатками. Вернее сказать, Березов и Будаев сели на бревно и закурили, а мы с Алексеем остались стоять.

- Ну, давайте ваши бумаги! Что у вас там, маршрутная книжка?

Алексей отдал ему все, что было.

- Так ваши только что тут были.

- А-а, это общественники, им-то что, а мне бумаги надо заполнить. Что я своему начальству скажу? Вы думаете - застряли тут – и все? А вы знаете, что на Кубани наводнение? Знаете, что там погибло одиннадцать человек? Вы знаете, что министр по чрезвычайным ситуациям лично приказал вас найти? Что уже неделю по радио и по телевидению передают, что вы пропали? Еще вчера телефонограмма была… И что я доложу? Не-ет, вы мне дайте расписку, что у вас все в порядке. Что бензин есть, запчасти есть, продукты есть. Это первое! Второе: я сюда из-за вас ехал? Ехал! Я сто литров бензина сжег? Сжег! Придется вам заплатить за них! А вы как хотели? Рынок!

Пока он держал речь, я честное слово, прибалдела. Ну, нахал! Мужики растерянно переглядывались. В другой раз я бы тоже растерялась, но лишения, видать, обостряют инстинкты выживания. Шиш ему, а не сто литров бензина!

- Да без проблем! - сказала я, и Будаев даже на месте подпрыгнул, услышав это, - вы мне только счет-фактуру выпишите или, на худой конец, приходный ордер. И мы заплатим.

Выписать счет-фактуру или приходный ордер, сидя среди комаров на Срамной, мужичок явно не мог, даже если бы и захотел. А хотел он сильно. У него даже лицо перекосило от желания чего-нибудь выписать. Но тут был один-ноль в мою пользу. Он посопел, поняв, что фокус не удался и приступил ко второму пункту программы: к составлению нашей расписки. Он вырвал из тетрадочки листок и, подложив планшетку, начал писать.

Расписаться под уверениями, что с нами все в порядке, пришлось и Алексею, и Будаеву.

Мужичок аккуратно сложил расписку в планшет и снова, не торопясь, закурил. Он все еще не оставил желания вытрясти с нас хоть что-нибудь. И это ему удалось – он вытряс семьдесят рублей, «на переговоры с вашими близкими, а то как я в Ангарск звонить буду?», аккуратно сложил в карман купюры и так же аккуратно записал наши домашние телефоны. Раз за беседу уже было заплачено, я спросила его, как насчет вертолета.

- А послали УАЗ в Кумору, наверно, уже отменили, - ответил он.

- А как насчет медведей? – мне нужно было какое-то подтверждение, что все не привиделось мне в страшном сне.

- Хорошо, - сказал он, - вот, ехали – поперек дороги следы видели. Да вчера у меня в районе два трупа было, так что все хорошо. А у вас ружья, что, нет?

- Нет..

- Ну, вы это зря… - и он, за руку попрощавшись с Будаевым, так же неторопливо ушел.

- Вот, фрукт! – сказал, глядя ему в спину, Алексей, - они обязаны нас спасать, ведь мы зарегистрированная группа.

- Как ты думаешь, почему Будаев отказался от помощи? – спросила я еще раз Алексея, когда мы залезли в палатку – развесить под потолком кое-как постиранное в реке белье.

- Он надеется, что вода завтра спадет, и мы сами их вытащим.

Я замолчала. Почему-то я была уверена, что этого не произойдет…

Вечером пошел ливень, он не прекращался до самого утра, и ночью, часа в три, мы услышали, как река катит камни.

Я очнулась среди ночи от того, что меня словно кто-то душил, открыла глаза, но, кажется, их можно было и не открывать – такая липкая, густая темнота стояла в палатке. Отчего-то я была уверена, что палатка обрушилась, и прилипла к моему лицу, не давая мне сделать вдох. Я барахталась под спальником, стаскивая его с себя, и, наверное, даже закричала, потому что в следующий момент услышала голос Алексея, и его холодная рука сжала мою руку.

- Ты чего?

- Леш… Леш… Что это?

Бум-бум-бум-бум! – прозвучало где-то в изголовье палатки. И снова, чуть дальше: бум-бум-бум-бум-м! Я уже поняла, что с палаткой все в порядке, просто меня мучают кошмары. А палатка, хоть её стен и не видно, была вроде на месте…

- Что это, Леш? - у меня возникло ощущение, что берег подмыло, и палатка вот-вот окажется в бурлящем ночном потоке.

- Щас! – Алексей зашебуршал спальником, расстегивая его со своей стороны, он нащупал в кармане палатки фонарик. – Схожу, посмотрю!

В палатку сразу же ворвался ледяной воздух, и я начала дрожать – то ли от страха, то ли от холода. Он ходил, как мне показалось, очень долго, потом клапан палатки зашуршал, и Алексей надавил мне коленом на ногу, заползая в палатку.

- Что там? – зашептала я.

- Да все там нормально… Река прибыла. Сильно прибыла. Это она камни катит …

Бум-бум-бум-бу-бум-м! – снова раздалось рядом. Я вздрогнула. Алексей застегнул молнию палатки, скользнул в уже успевший остыть спальник. - Ничего, мышонок, не сделаешь… Надо ждать утра. Ты замерзла, давай, обниму, – он привалился ко мне, и вдвоем впрямь стало теплее. Я какое-то время лежала с открытыми глазами, а потом закрыла их, разницы в принципе не было никакой, и постаралась заснуть.

(2002 год, 1-4 июля)

Бум-бум-бум-бум! Бум-бурум! – это продолжалось все следующий день… И следующий…

Желтая от нестерпимой злобной ярости Срамная, вспенившаяся от собственной ненависти и к нам, и к этим вот берегам, которые ограничивали её существование, грозила смыть все на своем пути. Её поток с такой бешеной скоростью выстреливал вниз, что вода даже не успевала разлиться в стороны. Её вздуло на полтора метра, грохот на берегу стоял оглушительный. Я в онемении смотрела, как она старается во что бы то ни стало сорвать бревно, по которому можно было перейти на ту сторону. Она принесла откуда-то огромный горбыль, который встал дыбом, ткнувшись в бревно. Его мочалило, мотало и варило в клокочущем вареве, и не было уже никакой возможности теперь перейти на ту сторону. Это мог сделать только самоубийца – бревно покачивалось от ударов стихии, пена перелетала через него, облепляла ствол… А ведь еще вчера до воды было полтора метра…

Поднявшийся на гору Олег сообщил нам, что моего мотоцикла не видно, не видно и мотоцикла Женьки Королева. Лучше бы он этого не говорил. Женька в отчаянии заметался по берегу. Оказалось, он оставил в мотоцикле документы и деньги. Вдвоем с Олегом они ушли вниз по течению, на хмарь, там нашли гигантский тополь, который рос на берегу, и наверняка выдержал не одно такое светопреставление. Они завалили его, стараясь сделать так, чтобы он упал поперек Срамной.

Тополь упал так, как они хотели - поперек. Река подхватила его, развернула, завертела и умчала. А они в горе наблюдали за этим и ничего, ничего не могли поделать… За отчаянными попытками завалить второе дерево их застал Алексей. Он еле-еле уговорил приятелей, чтобы они оставили реку в покое…

Я восприняла сообщение о том, что Щенка не видно, стоически - заранее волноваться не надо. Смысла нет. Будет день – будем и волноваться.

Я с удивлением наблюдала, как быстро может одичать человек. Комары и мотыльки в похлебке уже ни у кого не вызывали брезгливости.

- Да это же мясо! – острил Женька.

Сам он стал отчего-то похож на попуаса – загорелый, худой, с ослепительной беззаботной улыбкой и совершенно черный от грязи. Мы все стали совсем черные. А грязь – она везде. У нас перед палаткой была уже целая грязевая «ванна», мы ходили туда-сюда, вот и размесили землю. Мы нашли и подстелили кусок жести, но это не помогло, пришлось рвать ветки с листвой и закладывать ими лужу. Мужики уже стали мочится, не отходя от костра, меня они не стеснялись и даже шутили на эту тему. Они и оправлялись, где хотели и где могли. Туалет теперь был везде.

- Как собаки, прости, Господи! – так выразился по этому поводу Алексей.

Вечером возле нашей палатки стал крутиться Мецкевич.

- Что ему надо? – спросила я Алексея, когда мне это надоело.

- Водку, - не задумываясь, ответил он.

И – точно: в конце концов, Мецкевич отозвал Алексея в сторонку. Я могла догадаться, о чем они говорят, до меня долетали отдельные слова.

- Эту бутылку купила Алина, - вот у неё и спрашивай! – отрубил в конце разговора Алексей.

Мецкевичу не хотелось идти ко мне на поклон, но желание выпить пересилило все.

- Нет! – отрезала я в ответ на его просьбу. – Бутылка моя, когда захочу, тогда мы её и выпьем! Извини.

Он отошел, желчный и недовольный. Ну и фиг с ним! Видеть его морду я уже не могла! Хоть бы у него с другой стороны еще один чирей соскочил!

Вечером у нас снова появились гости: уже почти в сумерках со стороны Ирканы послушался звук мотора и на площадку между палаток выехал огромный «Урал» с фургоном. Когда он остановился, мы обступили машину. После театральной паузы дверца кабины со стороны водителя вдруг распахнулась и извлекла на свет Божий самого водителя. Он выпал на землю, обеими руками держась за дверцу, и с величайшим изумлением оглядел нас всех помертвелыми от водки глазами. Это был матерый сорокалетний мужик в серой спецовке, толстые губы кривились, и из недр живота донеслось некое подобие отрыжки.

- Здр… во, муж..ки.. Во.. этт.. да-а! Эт-т… чё? – он икнул и вопросительно простер одну из рук в сторону Срамной.

От того, что он оторвал руку от ручки, тело потеряло равновесие, и ноги выписали по грязи вензель.

- Река! Чё-чё.. – ответил за всех Вадим.

- Пятнад… цать лет еж-жу, такова… - йк!- не видел! – водитель снова обвел всех нас замутненным глазом и обернулся к своему напарнику – кудрявому, худощавому мужичку, который соскочил со второй подножки.

Я почему-то заметила – если водитель вот такой заматерелый мужик, которого ни на чем не проведешь, то напарником он себе обязательно выбирает плюгавенького, тощенького и на все согласного мужичка, который и спичку поднесет, и костерок сварганит, и на скверное слово не обидится.

- А вы чё тут? – поинтересовался мужичок, закуривая.

Ему, как могли, объяснили.

- Не, не поеду! – высказался водитель по поводу Срамной и снова с большим сомнением посмотрел на грохочущее ущелье. – Поеду ту-уда!

- В поселок?

- А-г-га! По-одожду!

Он неимоверным усилием вкарабкался обратно в кабину. Мужичок, затушив цигарку, скакнул следом

Я обеспокоено глядела на грузовик. Как же он будет здесь разворачиваться? Оказалось, беспокоиться не о чем. Он виртуозно, не порвав ни одной вязочки, развернулся между палатками и укатил обратно.

Мужики смеялись, глядя ему вслед, кто с сочувствием, а кто и с завистью.

- Талант не пропьешь!

- Это да!..

А на следующий день вода немного спала, и стало видно, что Щенка унесло… Все мотоциклы были на месте – даже Женькин, который стоял рядом со моим, а Щенка – будто Срамная языком слизнула. И кто бы мог подумать, что одним из булыганов, пронесшихся ночью по дну мимо палатки, был мой Голубой Щенок? Мой мотоцикл, в который мы вложили столько сил, столько любви и нежности. Который за всю дорогу ни разу не отказал, а ведь мог бы. Я вспомнила все свои падения на Култуке и позже, и теперь мне казалось, что таким образом он словно предчувствовал свою кончину, и говорил: «Не надо, хозяйка, не едь дальше, подожди… Давай еще немного поживем вместе… Поездим. Мы еще много где не ездили…»

Я горестно смотрела на Срамную. Хотелось бегать по берегу и звать его, вдруг откликнется? Алексей гладил меня по плечу, а остальные отводили глаза – кажется, боялись истерики. Я отворачивалась.

- Может, он жив? – голос у Алексея предательски дрогнул. – Может, лежит где-нибудь раненый?

- Может быть…

Мы вдвоем предприняли попытку найти его и пошли по берегу Срамной, но быстро поняли, что это бессмысленно – в пене бушующей воды ни он, ни я ничего не могли рассмотреть – я очкарик, со зрением в минус четыре, а он и без очков никогда ничего не видел. Облепленные комарами, ободранные, мы выбрались обратно на дорогу.

- За что? – горячим шепотом спрашивала я Алексея в палатке, бессильно кусая губы. - За что?

Он вздыхал и отмалчивался, он не знал, что мне ответить.

- Потому что ты женщина… А еще, быть может, от зависти…

- Да чему завидовать-то?

- Щенок был очень красивый… У кого еще у нас в городе был такой «Урал»? Только у тебя…

Я вспоминала Гайку, с которой познакомилась в Ирбите. Её первым мотоциклом была «Ява». Какие-то сволочи сожгли её прямо во дворе. Облили бензином и чиркнули спичкой. Наверное, она чувствовала то же, что и я…

Эта пропажа стала словно последней каплей, которая навсегда перечеркнула возможность примирения с остальными. Если бы Щенок был жив, можно было воспоминать потом все это с милой шуткой, и даже смеяться над собственной беспомощностью, можно было бы смотреть фотографии и восхищаться смелостью Юрки – ведь он почти ребенок, а вел мотоцикл там, где не каждый взрослый мужик сможет его вести. И радоваться, что все получилось у Женьки, и он наконец-то набрался редкого жизненного и водительского опыта, и даже Будаеву можно было простить и этот неоправданный риск, и даже манеру рвать жилы, ни о чем не задумываясь… Все можно было стерпеть … Все. Только не гибель Щенка.

В этот день снова пришлось идти в Кумору. На этот раз пошли Женька и Мецкевич. Ходили они как-то очень долго, принесли – мало, и Мецкевич, скидывая с себя рюкзак, высказался по этому поводу так:

- Да манал я ходить в такую даль!

Я не выдержала и ушла в палатку, – в Кумору можно было ездить на мотоцикле. Никто не заставлял вас ходить туда пешком…

…Все, даже самое плохое, имеет обыкновение заканчиваться. Срамная сожрала жертву и успокоилась. На четвертый день вода спАла, и ранним, сереньким и почти недождливым утром по исходившей пАром воде мотоциклы переправили на этот берег. О том, чтобы ехать дальше, не могло быть и речи, нужно было отремонтироваться и слить воду с двигателей. Масло пришлось менять везде – в двигателях, в коробках и даже в мостах. Смешанное с местной водичкой оно лезло наружу из всех отверстий, и было похоже на грязь.

Алексей внимательно осмотрел Гиперболоид, – мотоцикл отделался незначительными повреждениями: были «обкусаны» ребра охлаждения на поддоне двигателя, загнуло тормозные тяги да дугу безопасности, которая защищала левый цилиндр.

- Все же я правильно сделал, что поставил такую вилку и поднял коляску! – с гордостью сказал он.

Не все отделались так легко: у Мецкевича была трещина на цилиндре, которую залили эпоксидкой, а у Андрея Кравчука багажник коляски стал наполовину меньше – он был единственным, кто отказался поднять коляску повыше. Я помогала Алексею, что-то держала, подавала, откручивала. А на сердце было пусто, как в кувшине. Пусто и темно.

После того, как Гиперболоид снова был на ходу, Алексей поглядел на меня, видимо, понял, что со мной неладно, и опять отправился на поиски Щенка. Вернулся он через час и снова ни с чем.

Щенка нашел не он, Щенка нашел Олег Рудин, зоркий глаз которого заметил останки мотоцикла на другом берегу Срамной. И тогда они все пошли его вытаскивать, чем повергли меня в полное недоумение, – еще три дня назад ни один человек не хотел и пальцем пошевелить, чтобы просто поддернуть его повыше, а теперь они надрывали животики и веревками перетащили его через русло на этот берег. В комариных тучах, оскальзываясь на камнях, они полотном по металлу резали скрученную вокруг двигателя раму, освобождали двигатель, снимали колеса, коробку передач, потом на руках все это вынесли к дороге…

Алексей вернулся уставший, лицо было в грязных потеках пота.

- Почти ничего не осталось… Обкатало его, как камешек… Ни руля, ни сиденья, ни вилки, ничего… Бак – лепешка. Уцелел картер, цилиндры, да колеса… Представляешь, раму согнуло вкруг движка, а тормозная тяга - Тяга! – проволочка тоненькая, уцелела, даже не погнуло её! Ничего я не понимаю в этой жизни…Ничего…

Вечером у костра, когда все ужинали, Алексей, уже приободрившийся, говорил о том, как можно будет восстановить мотоцикл, – безномерная рама у нас была, был и маятник, и много еще чего валялось по гаражу и в Северном.

- Так надо это… - на губах Мецкевича змеилась скользкая улыбка, - Обмыть это дело? Да?

Я вынесла бутылку к костру и даже выпила пятьдесят грамм за погибшего друга. Алексей взял меня за локоть, и я прижала его руку к себе движением локтя. Ты со мной, означало это, а я с тобой.

А на следующий день мы уехали дальше. Я сидела на заднем сидении Гиперболоида и теперь не боялась, – за рулем был Алексей. Мой верный, любимый Алексей, которому я доверяла, как себе. Примерно через полтора километра мы сделали остановку, чтобы загрузить в коляску останки Щенка, и двинулись дальше.

В Куморе все первым делом кинулись в магазин. Я увидела, как мы разительно отличаемся от местных – худые, заросшие, грязные, с бешеными, белыми глазами, мы выглядели как дикие люди с дикого краю. Парни сметали с полок шоколад и йогурт, консервы и печенье. Продавщица расчувствовалась, и даже сбегала на свое подворье, – бесплатно всучила парням четыре литра парного молока. Я купила сигарет и с удовольствием закурила, сидя на Гиперболоиде. Возле меня вдруг остановилась женщина. Она еще не была старухой, и было ей, наверное, лет пятьдесят, не большое – толстая, с огромным животом, беззубая, она была одета в растянутый свитер и старое трико. Она радостно улыбалась, глядя на меня, и я ответила ей измученной улыбкой. Наверное, и я выглядела ничуть не лучше её.

- Ой, милая! – пропела она, - А ты-то здесь как же? Среди мужиков-то?

- Я с мужем.

- С мужем? С мужем… Тада ничё, с мужем можно! Муж-то ласковый?

- Ласковый, - уверенно ответила я и посмотрела ей в глаза. – Хороший муж.

- Ты вот что, - она доверительно наклонилась ко мне. - Мне тут на сигареты трех рублей не хватает, мож, дашь?

Я вспомнила мальчишку на смотровой площадке, вытащила деньги из кармана и отмусолила червонец, который тут же исчез в корявых коричневых руках.

- Ты, милая, деньги-то спрячь, побереги деньги, - жадно глядя, сказала женщина, - а то мало ли чё, - и, поблагодарив, она быстро, почти бегом скрылась за углом.

Пока я разговаривала, на улицу из магазина высыпали парни. Они весело перекликались, хохотали, шелестели бумажками, сорили обертками, кто-то уже громко чавкал. Будаев и Мецкевич курили, глядя на далекие горы за поселком.

К нам, не торопясь, рассматривая мотоциклы и оценивая нас, подошли двое – одного из них я, кажется, уже где-то видела. Ба! Да это же тот самый водитель, который иронизировал про мопеды на первом броду. Он был цыганистый, с черным смоляным чубом, в ярко-красной рубахе.

Он молча выслушал нашу историю и посмотрел на нас, как на сумасшедших.

- А чё, ребята, к нам-то не обратились? Мы бы помогли, нам ваши моцики со Срамной выдернуть – раз плюнуть! Вон – мой дом, рядом.

- Да кто же знал… - ответил ему кто-то.

Алексей увидел глазеющих на мотоциклы пацанов и подозвал одного из них.

- Привет! Тебе колесо нужно?

- А какое?

- Хромированное.

- Вот это че ли? Ух ты! А отдашь?

- Отдать? – Алексей вопросительно посмотрел на меня. – Оно немного замятое, а мне все легче ехать будет. Вон, амортизаторы все почти вытекли…

- Отдай… - я махнула рукой.

Какая теперь разница – колесом больше, колесом меньше… А мальчишкам радость – где им в глуши найти хромированный обод и хорошую ижевскую резину? Пацан с восторгом схватил хромированное ижевское колесо и быстро его куда-то утащил.

Мы стали расспрашивать местных, почему дальнобойщики так плохо отзываются о Куморе.

- Да все просто, - сказал все тот же водитель, - им перед дорогой обязательно набурханиться надо как следует, ну, они выпьют да и начинают выступать, ну, наши им по шее иногда и надают… Правда, бывает, что и тормозят их на дороге, но это редко…

Вот так. Хоть плачь, хоть смейся, но напугали нас дальнобойщики сильно, а зря…

- Что с бензином будем делать? – спросил Будаева Алексей.

- Не знаю…

- Надо сходить к председателю, или кто здесь есть, договориться, заправки-то нет…

- Ну, надо.

И опять они позволили Алексею пойти и позаботиться обо всех. Ну что ж, он пошел и позаботился. Каждому мотоциклу было выделено по пять литров бензина по какой-то бешеной цене – сельхозработы, однако.

Мы заправились у старенькой бензоколонки и выехали в сторону Уояна. Дорога – укатанная широкая песчанка, показалась нам настоящим автобаном. Алексей вдруг сбавил скорость и сказал:

- Посмотри назад.

Я оглянулась – устье Срамной, озеро Иркана – все был затянуто черной пленой надвигающейся грозы. Там сверкали молнии, и по сопкам неторопливо ползла стена дождя. Вовремя мы оттуда вырвались…

Странная это была дорога – кругом притихла тайга, на пути то и дело попадались вздувшиеся трупики сбитых белок и зайцев, а за нами гнались, но никак не могли догнать черные тучи. Гиперболоид шел последним – мотоциклу было тяжело везти двух седоков, вещи и останки другого мотоцикла, и мы постепенно от всех отстали. Я держалась за ремешок Гиперболоида и глядела на огромную стрекозу, которая каким-то чудом оказалась на коляске, наверное, мы её сбили. Одно крыло у нее было смято, ветер пытался оторвать упрямое насекомое от тента, но она стойко держалась за ремешок попоны лапками. Алексей выжимал из мотоцикла по ровной дороге все, что мог, и наша скорость в семьдесят километров, наверное, казалась ей ураганной. Она развернулась по ходу мотоцикла и долго-долго ехала, не позволяя встречному потоку воздуха снести её. Она была стойкой – с радужными крыльями, черным длинным телом и крупными зелеными глазами. Мне было очень жаль её, я не сводила с неё глаз и думала, что она чем-то похожа на меня. Я так и не увидела тот момент, когда её не стало на тенте. Может быть, она все же улетела?

Что было дальше? А дальше был БАМ – с красной глиной дорог и кубометрами гниющей на лесопилках древесины. Дальше была железная дорога, бегущая справа от нас, и небывалая мозготряска грунтовки. Там, где был асфальт, дорога шла волнами, мотоцикл начинало кидать, и Алексею приходилось притормаживать. Дальше была встреча с группой каких-то ученых на УАЗе, которые посоветовали нам даже нужду справлять на дороге и не ходить в лес, – там было слишком много клещей. Дальше были мохнатенькие, свеженькие пихты по обоим сторонам дороги и заснеженный хребет на горизонте.

Дата добавления: 2015-06-25