Крещание 3 страница

Из карманов у меня вылетали визитки, спички и конфеты, «Соло» не касался колесами асфальта там, где было ровно, зато начинал очень резво прыгать на гребенке, – хромированные пружины амортизаторов давно просели. Так, лихо прыгая, я обгоняла всех, кто попадался на пути. Был воскресный день, серпантин был переполнен. Водители провожали меня удивленными взглядами и пытались взять реванш, но я не давалась. Ждать Алексея в конце серпантина пришлось минут двадцать. Мика улыбался и одобрительно показывал большой палец.

- Гут!

- Ну, как мотоциклы? – немного зловредно спросил Мику Алексей, когда мы вернулись в гараж.

Мика пожевал губами.

- О-о, nine hundred fifty kilometer’s on «Ural» is very much! (Девятьсот пятьдесят километров за выходные на этом жутком мотоцикле – это чересчур!) – ответил Мика.

А через день он уехал дальше, купив себе плацкарт на благовещенский поезд и, доехав до Москвы, кажется, получил самые сильные впечатления в жизни. Что супротив нас какая-то там Бразилия… На прощание он сказал, что будет рад, если мы приедем к нему в гости в Германию, но мы отмахнулись от предложения. У нас и рядом было столько красот и чудес, сколько ни одной Европе и не снилось…

(2003 год, ноябрь)

…Я вдыхаю тонкий аромат ладана, а по беленым стенам старой церкви мечутся тени от трепетных свечей. Здесь давно не топлено, на двое ноябрь, и у меня подмерзают ноги, но я терплю. Здесь темно, но совсем не страшно, а, наоборот, очень спокойно. Со стен храма на меня смотрят люди. Они смотрят, мне кажется, с некоторым любопытством и без осуждения. Священник, отец Константин, высокий, плечистый, с отросшей почти до пояса бородой, стоит ко мне спиной и громко, низким, певучим голосом читает молитвы. Я смотрю на праздничное облачение отца Константина и среди серебристых узоров вижу небольшое пятнышко, наверное, от воска. На душе тихо и радостно. Это меня крестят, или, как здесь говорят, крещают. Меня привела сюда Настя Крылова, узнав, что я хочу принять православную веру. Можно просто заплатить триста пятьдесят рублей в Ангарске, но это было бы не то. Настя специально привела меня сюда, в этот старый, маленький храм Успения Божьей Матери на окраине Иркутска. Этот храм отец Константин восстановил из руин своими силами всего за три года. Его стены еще не расписаны, а на крыше, несмотря на темноту и идущую в храме службу, стучат молотками кровельщики, – зима ждать не будет, храму нужна прочная крыша. Посередине стоит огромный чан из нержавеющей стали, в него работники натаскали колодезной водицы, – чтоб жизнь медом не казалась. Правда, туда вылили два ведра кипятку, но вода вряд ли стала теплее, да и было это полтора часа назад. Вода удивительно прозрачная, она словно светится, когда я на нее смотрю, мне хочется набрать её в пригоршни и плеснуть в лицо. Почему-то мне кажется, что это здорово.

Отец Константин не сразу согласился крещать, - не раз и не два мне пришлось выстоять длинные послеобеденные службы, ходить на занятия, – два раза в неделю к отцу Константину приходили все желающие поговорить о вере. После службы ближе к середине храма выдвигали простые, деревянные скамейки, все садились в круг, и каждый мог задать вопрос или рассказать о том, что волновало больше всего. Суровый отец Константин, стоял перед прихожанами, жевал длинный, темный ус и отвечал откровенно, как только мог. И если вопрос был трудным, он честно говорил, что «сие есть дело веры, но не знания» и признавался, что не знает ответа. Мне нравилась его простота и искренность. В задумчивости он поджимал губы и машинальным жестом пропускал епитрахиль между средними и указательными пальцами и оттягивал её вниз и вперед, водя по краю ткани. Наверное, он даже не замечал этой своей привычки.

- Останетесь на службу? – спросил он своим низким, властным голосом, после того, как отказался крестить меня.

- Останусь.

- А зачем? - он с любопытством воззрился на меня из-под густых бровей.

Длинные волосы его были собраны сзади в совершенно байкерский хвост…

- Укрепиться в вере, батюшка! – и откуда это во мне взялось, не знаю.

Он озадаченно посмотрел на меня и кивнул.

- Оставайтесь! Посмотрим, что с вами делать.

Он согласился крещать меня только после того, как узнал об обете, данном мной в тайге. Отец Константин раньше был геологом и исходил север Иркутской области вдоль и поперек и хорошо знал те жестокие места.

Отче был серьезным и властным, когда было нужно, но он же мог быть радостным и счастливым. В первый раз я видела, как люди, выходя из храма, улыбаются. В первый раз я видела столько наполненных светом, удивительно чистых, очень русских лиц. И никакими словами не выразить то легкое осияние, которое исходило от них ото всех. И в первый раз я ощутила величайшую мощь благодати, которая обитала здесь. И - хочешь-не хочешь, а вышибало из тебя слезу, и на сердце становилось радостно и печально, и в темнеющем своде храма вдруг угадывался свет. И все – было тайной. И все – было явь. И никто ничего не скрывал, - приходи, смотри, узнавай. Но такие глубины угадывались вдруг в этой кажущейся простоте, и такие полные драгоценного знания недра вдруг открывались перед жаждущим, что, пораженный, он мог только смотреть и восхищаться. И сожалеть. О том, что не пришел сюда раньше…

- А когда мы понесли раку с мощами преподобного Серафима Саровского и стали выносить её из храма, я увидел вдруг, что на иконе Николая-чудотворца сидит и смотрит на нас ворон… - неторопливо рассказывал отче Константин прихожанам.

- И что это значит, батюшка? – спросила его Настя.

- Не знаю… Но ведаю, что был всем нам знак…

Моя настойчивость была вознаграждена через три недели.

- Готовьтесь, - сказал отче, проходя мимо, - завтра, часика в четыре будем вас крещать…

И вот, я стою позади отца Константина и бесхитростно радуюсь тому, что сейчас произойдет. Сзади стоит Настя в цветастом платке, в простой, мелкими цветочками, юбке до полу. Я зову её Анастасией. Королевой Анастасией. Раньше она работала в театре «рабочим» сцены и как-то позвала меня на спектакль с таким чудным названием. С тех пор я зову её только так. Она и в самом деле похожа на королеву – пышнотелая, величавая, с тяжелой, неспешной походкой, со смеющимся розовым ртом и радостными зелеными глазищами. Из-под платка выбиваются овсяные пряди волос. Она видит, что я смотрю на неё, шутливо грозит мне крупным кулаком, а потом запевает в положенном месте чуть неуверенным, почтительным голосом.

- Господи, помилуй… Го-осподи, поми-илуй.

Никогда я раньше не слышала такого удивительного напева. И услышу ли еще когда-нибудь - не знаю…

Священник уходит в алтарь. Я раздеваюсь, подрагивая от холода и косясь на черные, непроницаемые бойницы узких окон. Вода обжигает, и я начинаю мелко дрожать. Оказывается, воды в баке слишком много.

- Кружку, надо бы кружку! – громко шепчет Настя. Они вдвоем с молчаливой Ириной, которая заведует свечной лавкой, быстро черпают ледяную воду большими алюминиевыми кружками.

Сильная рука отца Константина погружает меня в воду с головой. От испуга я хватаюсь за край чана и хватаю ртом воздух, когда голова моя оказывается над водой.

- Во имя Отца! И Сына! И Святаго духа!

Отче снова уходит, я выпрыгиваю из бака и судорожно вытираюсь маленьким полотенцем, на меня надевают приготовленную крестильную рубашку… Я стою босиком на полу, с которого уже сошла краска, ногам холодно, с волос капает, а со стен на меня смотрят десятки глаз.

Отец Константин возвращается, снова читает молитвы. Когда настает пора состригать с моей головы волосы, его рука вдруг застывает на полпути.

- Да что же они такие короткие!..

Потом он берет меня за руку и ведет к иконостасу. В этот момент он кажется мне огромным, словно я маленький, пятилетний ребенок, которого держит за руку отец. Я с любопытством, словно в первый раз, смотрю на иконы. Что-то сейчас происходит…

- Если бы вы, Елена, были мальчиком, - сурово говорит отче, - я бы провел вас в алтарь. Но вы не мальчик, и поэтому можно только сюда.

Он показывает, как нужно креститься и велит мне целовать иконы. Я послушно исполняю его повеление.

Служба закончена. Мы прощаемся с отцом Константином и вдвоем с Настей едем в Ангарск. Она радуется за меня и на прощание дарит мне маленькие иконы.

- До завтра! – говорит она мне. - Завтра встречаемся в семь утра и едем в храм, – тебя надобно причастить…

- До завтра, - соглашаюсь я и иду домой, уставшая и, наверное, в первый раз с далекого детства - спокойная…

Дата добавления: 2015-06-25