Февраля 1982 года. Нью-Йорк

ПИСЬМО ИЗДАТЕЛЮ

Зона

Сергей Довлатов

Имена, события, даты - все здесь подлинное. Выдумал я лишь те детали,которые несущественны. Поэтому всякое сходство между героями книги и живыми людьми являетсязлонамеренным. А всякий художественный домысел - непредвиденным и случайным. АвторДорогой Игорь Маркович! Рискую обратиться к Вам с деликатным предложением. Суть его такова. Вот уже три года я собираюсь издать мою лагерную книжку. И все три года- как можно быстрее. Более того, именно "Зону" мне следовало напечатать ранее всегоостального. Ведь с этого началось мое злополучное писательство. Как выяснилось, найти издателя чрезвычайно трудно. Мне, например,отказали двое. И я не хотел бы этого скрывать. Мотивы отказа почти стандартны. Вот, если хотите, основные доводы: Лагерная тема исчерпана. Бесконечные тюремные мемуары надоели читателю.После Солженицына тема должна быть закрыта... Эти соображения не выдерживают критики. Разумеется, я не Солженицын.Разве это лишает меня права на существование? Да и книги наши совершенно разные. Солженицын описывает политическиелагеря. Я - уголовные. Солженицын был заключенным. Я - надзирателем. ПоСолженицыну лагерь - это ад, я же думаю, что ад - это мы сами... Поверьте, я не сравниваю масштабы дарования. Солженицын - великийписатель и огромная личность. И хватит об этом. Другое соображение гораздо убедительнее. Дело в том, что моя рукописьзаконченным произведением не является. Это - своего рода дневник, хаотические записки, комплектнеорганизованных материалов. Мне казалось, что в этом беспорядке прослеживается общий художественныйсюжет. Там действует один лирический герой. Соблюдено некоторое единствоместа и времени. Декларируется в общем-то единственная банальная идея - чтомир абсурден... Издателей смущала такая беспорядочная фактура. Они требовали болеестандартных форм. Тогда я попытался навязать им "Зону" в качестве сборника рассказов.Издатели сказали, что это нерентабельно. Что публика жаждет романов иэпопей. Дело осложнилось тем, что "Зона" приходила частями. Перед отъездом ясфотографировал рукопись на микропленку. Куски ее мой душеприказчик раздалнескольким отважным француженкам. Им удалось провезти мои сочинения черезтаможенные кордоны. Оригинал находится в Союзе. В течение нескольких лет я получаю крошечные бандероли из Франции.Пытаюсь составить из отдельных кусочков единое целое. Местами пленка испорчена. (Уж не знаю, где ее прятали моиблагодетельницы.) Некоторые фрагменты утрачены полностью. Восстановлениерукописи с пленки на бумагу - дело кропотливое. Даже в Америке с еетехнической мощью это нелегко. И, кстати, недешево. На сегодняшний день восстановлено процентов тридцать. С этим письмом я высылаю некоторую часть готового текста. Следующийотрывок вышлю через несколько дней. Остальное получите в ближайшие недели.Завтра же возьму напрокат фотоувеличитель. Может быть, нам удастся соорудить из всего этого законченное целое.Кое-что я попытаюсь восполнить своими безответственными рассуждениями. Главное - будьте снисходительны. И, как говорил зека Хамраев,отправляясь на мокрое дело, - с Богом!.. Старый Калью Пахапиль ненавидел оккупантов. А любил он, когда пелихором, горькая брага нравилась ему, да маленькие толстые ребятишки. - В здешних краях должны жить одни эстонцы, - говорил Пахапиль, - ибольше никто. Чужим здесь нечего делать... Мужики слушали его, одобрительно кивая головами. Затем пришли немцы. Они играли на гармошках, пели, угощали детейшоколадом. Старому Калью все это не понравилось. Он долго молчал, потомсобрался и ушел в лес. Это был темный лес, издали казавшийся непроходимым. Там Пахапильохотился, глушил рыбу, спал на еловых ветках. Короче - жил, пока русские невыгнали оккупантов. А когда немцы ушли, Пахапиль вернулся. Он появился вРаквере, где советский капитан наградил его медалью. Медаль была украшеначетырьмя непонятными словами, фигурой и восклицательным знаком. "Зачем эстонцу медаль?" - долго раздумывал Пахапиль. И все-таки бережно укрепил ее на лацкане шевиотового пиджака. Этотпиджак Калью надевал только раз - в магазине Лансмана. Так он жил и работал стекольщиком. Но когда русские объявилимобилизацию, Пахапиль снова исчез. - Здесь должны жить эстонцы, - сказал он, уходя, - а ванькам, фрицам иразличным гренланам тут не место!.. Пахапиль снова ушел в лес, только издали казавшийся непроходимым. Иснова охотился, думал, молчал. И все шло хорошо. Но русские предприняли облаву. Лес огласился криком. Он стал тесным, иПахапиля арестовали. Его судили как дезертира, били, плевали в лицо.Особенно старался капитан, подаривший ему медаль. А затем Пахапиля сослали на юг, где живут казахи. Там он вскоре и умер.Наверное, от голода и чужой земли... Его сын Густав окончил мореходную школу в Таллинне, на улице Луизе, иполучил диплом радиста. По вечерам он сидел в Мюнди-баре и говорил легкомысленным девушкам: - Настоящий эстонец должен жить в Канаде! В Канаде, и больше нигде... Летом его призвали в охрану. Учебный пункт бл расположен на станцииИоссер. Все делалось по команде: сон, обед, разговоры. Говорили про водку,про хлеб, про коней, про шахтерские заработки. Все это Густав ненавидел иразговаривал только по-своему. Только по-эстонски. Даже с караульными псами. Кроме того, в одиночестве - пил, если мешали - дрался. А также допускал- "инциденты женского порядка". (По выражению замполита Хуриева.) - До чего вы эгоцентричный, Пахапиль! - осторожно корил его замполит. Густав смущался, просил лист бумаги и коряво выводил: "Вчера, сего года, я злоупотребил алкогольный напиток. После чегоуронил в грязь солдатское достоинство. Впредь обещаю. Рядовой Пахапиль". После некоторого раздумья он всегда добавлял: "Прошу не отказать". Затем приходили деньги от тетушки Рээт. Пахапиль брал в магазине литршартреза и отправлялся на кладбище. Там в зеленом полумраке белели кресты.Дальше, на краю водоема, была запущенная могила и рядом - фанерный обелиск.Пахапиль грузно садился на холмик, выпивал и курил. - Эстонцы должны жить в Канаде, - тихо бормотал он под мерное гудениенасекомых. Они его почему-то не кусали... Ранним утром прибыл в часть невзрачный офицер. Судя по очкам -идеологический работник. Было объявлено собрание. - Заходи в ленкомнату, - прокричал дневальный солдатам, курившим окологимнастических брусьев. - Политику не хаваем! - ворчали солдаты. Однако зашли и расселись. - Я был тоненькой стрункой грохочущего концерта войны, - началподполковник Мар. - Стихи, - разочарованно протянул латыш Балодис... За окном каптенармус и писарь ловили свинью. Друзья обвязали ей ногиремнем и старались затащить по трапу в кузов грузового автомобиля. Свиньядурно кричала, от ее пронзительных воплей ныл затылок. Она падала на брюхо.Копыта ее скользили по испачканному навозом трапу. Мелкие глаза терялись вскладках жира. Через двор прошел старшина Евченко. Он пнул свинью ногой. Затемподобрал черенок лопаты, бесхозно валявшийся на траве...... - В частях Советской Армии развивается благородная традиция, -говорил подполковник Мар. И дальше: - Солдаты и офицеры берут шефство над могилами павших воинов.Кропотливо воссоздают историю ратного подвига. Устанавливают контакты сродными и близкими героев. Всемерно развивать и укреплять подобную традицию- долг каждого. Пускай злопыхатели в мире чистогана трубят насчет конфликтаотцов и детей. Пускай раздувают легенду о вымышленном антагонизме междуними... Наша молодежь свято чтит захоронения отцов. Утверждая таким образомнеразрывную связь поколений.. Свинью волокли по шершавой доске. Борта машины гулко вздрагивали. Онибыли выкрашены светло-зеленой краской. Шофер наблюдал за происходящим,высунувшись из кабины. Рядом вертелся на турнике молдаванин Дастян, комиссованный по болезни.Он ждал приказа командира части и гулял без ремня, тихо напевая... - Ваша рота дислоцирована напротив кладбища, - тянул подполковник, - иэто глубоко символично. Нами установлено, что среди прочих могил тут имеютсязахоронения героев Отечественной войны. В том числе и орденоносцев. Такимобразом, создаются все условия для шефства над павшими героями... Свинью затащили в кузов. Она лежала неподвижно, только вздрагивалирозовые уши. Вскоре ее привезут на бойню, где стоит жирный туман. Боецотработанным жестом вздернет ее за сухожилие к потолку. Потом ударит всердце длинным белым ножом. Надрезав, он быстро снимет кожу, поросшуюгрязной шерстью. И тогда военнослужащим станет плохо от запаха крови... - Кто здесь Пахапиль? Густав вздрогнул. Он поднялся и вспомнил, что было минуту назад. Какефрейтор Петров вытянул руку и сказал, тайно давясь от смеха: - В нашем подразделении уже есть такой солдат. Он взял шефство надпавшим героем и ухаживает за его могилой. Это инструктор Пахапиль! - Кто здесь Пахапиль? - недоверчиво отозвался Мар. - Вы, что ли,Пахапиль? - Так, - ответил Густав, краснея. - Именем командира роты объявляю вам благодарность. Ваша инициативабудет популяризирована. В штабе намечено торжественное собрание отличниковбоевой подготовки. Поедете со мной. Расскажете о своих достижениях. В дорогенабросаем план. - Я вообще-то эстонец, - начал было Пахапиль. - Это даже хорошо, - оборвал подполковник, - с точки зрения братскогоинтернационализма... В штабе было людно. Под графиками, художественно оформленными стендами,материалами наглядной агитации, толпились военнослужащие. Сапоги и мокрыеволосы блестели. Пахло табаком и дегтем. Они взошли по лестнице. Мар обнимал Пахапиля. На площадке их окружили. - Знакомьтесь, - гражданским тоном сказал подполковник, - это нашимаяки. Сержант Тхапсаев, сержант Гафиатулин, сержант Чичиашвили, младшийсержант Шахмаметьев, ефрейтор Лаури, рядовые Кемоклидзе и Овсепян... "Перкеле, - задумался Густав, - одни жиды..." Но тут позвонили. Всепотянулись к урнам. Кинули окурки и зашли в просторный зал... И вот Пахапиль на трибуне. Внизу белеют лица, слева - президиум,графин, кумачовая штора. Сбоку - контрабас, из зала он не виден. Пахапиль взглянул на людей, тронул металлическую бляху. Затем шагнулвперед. - Я вообще-то эстонец, - начал он. В зале было тихо. Под окнами, звякая, шел трамвай. Вечером ГуставПахапиль трясся на заднем сиденье штабного автомобиля. Инструктор припоминалсвое выступление. И то, как наливал он воду из графина. Как дребезжал стакани улыбался генерал в президиуме. И то, как ему прикололи значок. (Тринепонятных слова, фигура и глобус.) А затем говорил Мар, отметив ценнуюинициативу рядового Пахапиля... Что-то насчет - подхватить, развивать истараться... И еще относительно патриотического воспитания... Что-то вродепреемственности и неразрывной связи... С целью шефства над могилами павшихгероев... Хотя Пахапиль эстонец вследствие братской дружбы между народами... Перед ним возвышалась спина шофера. Мимо летели деревья с бледнымикронами, выгоревшие холмы, убогая таежная зелень. Когда машину тряхнуло на переезде, Густав сказал шоферу. - Здесь я сойду. Тот, не оборачиваясь, помахал ему и развернулся. Густав Пахапильзашагал вдоль тусклых рельсов. Перебрался через железнодорожную насыпь.Лежневка привела его в кильдим. Здесь его карманы тяжело наполнились. Он пересек заброшенный стадион ишагнул на мостки кладбищенского рва. Было сыро и тихо. Щебетали листья на ветру. Густав расстегнул мундир. Сел на холмик. Положил ветчину на колени.Бутылку поставил в траву. После чего закурил, облокотившись на красный фанерный монумент.

Дата добавления: 2015-06-25