Мая 1982 года. Бостон

Недавно я перечитывал куски из вашей "Метаполитики". Там хорошонаписано об издержках свободы. О том, какой ценой свобода достается. Освободе как постоянной цели, но и тяжком бремени... Посмотрите, что делается в эмиграции, Брайтонский НЭП - в разгаре.Полно хулиганья. (Раньше я был убежден, что средний тип еврея - профессорЭйхенбаум.) Недавно там открыли публичный дом. Четыре барышни - русские и однафилиппинка... Налоговое ведомство обманываем. В конкурентов постреливаем, В газетахпечатаем Бог знает что... Бывшие кинооператоры торгуют оружием. Бывшие диссиденты становятся чутьли не прокурорами. Бывшие прокуроры - диссидентами... Хозяева ресторанов сидят на велфере и даже получают фудстемпы.Автомобильные права можно купить за сотню. Ученую степень - за двестипятьдесят... Обидно думать, что вся эта мерзость - порождение свободы. Потому чтосвобода одинаково благосклонна и к дурному, и к хорошему. Под ее лучамиодинаково быстро расцветают и гладиолусы, и марихуана... В этой связи я припоминаю одну невероятную лагерную историю.Заключенный Чичеванов, грабитель и убийца, досиживал на особом режимепоследние сутки. Назавтра его должны были освободить. За плечами оставалосьдвадцать лет срока. Я сопровождал его в головной поселок. Мы ехали в автозаке с железнымкузовом. Чичеванов, согласно инструкции, помещался в тесной металлическойкамере. В дверях ее было проделано отверстие. Заключенные называют этоприспособление: "Я его вижу, а он меня - нет". Я, согласно той жеинструкции, расположился в кузове у борта. В дороге мне показалось нелепымтак бдительно охранять Чичеванова. Ведь ему оставалось сидеть несколькочасов. Я выпустил его из камеры. Мало того - затеял с ним приятельскую беседу. Внезапно коварный зек оглушил меня рукояткой пистолета, (Как выдогадываетесь - моего собственного пистолета). Затем он выпрыгнул на ходу ибежал. Шесть часов спустя его задержали в поселке Иоссер. Чичеванов успелвзломать продуктовый ларь и дико напиться. За побег и кражу ему добавиличетыре года... Эта история буквально потрясла меня. Случившееся казалось невероятным,противоестественным и даже трансцендентным явлением. Но капитан Прищепа,старый лагерный офицер, мне все разъяснил. Он сказал: - Чичеванов отсидел двадцать лет. Он привык. Тюрьма перестроила егокровообращение, его дыхательный и вестибулярный аппарат. За воротами тюрьмыему было нечего делать. Он дико боялся свободы и задохнулся, как рыба... Нечто подобное испытываем мы, российские эмигранты. Десятилетиями мы жили в условиях тотальной несвободы. Мы были сплющенынаподобие камбалы тягчайшим грузом всяческих запретов. И вдруг нас подхватилразрывающий легкие ураган свободы. И мы отправились взламывать продуктовый ларь... Кажется, я отвлекся. Следующие два фрагмента имеют отношение кпредыдущему эпизоду. В них фигурирует капитан Егоров - тупое и злобноеживотное. В моих рассказах он получился довольно симпатичным. Налицометаморфозы творческого процесса... Раньше это было что-то вроде повести. Но Дрейцер переслал мне лишьразрозненные страницы. Я попытался их укомплектовать. Создал киномонтаж втрадициях господина Дос-Пассоса. Кстати, в одной старой рецензии меняназвали его эпигоном... Катя повернула выключатель, окна стали темными. Было очень рано. Вприхожей гулко тикали ходики. Катя сунула ноги в остывшие домашние чуни.Вышла на кухню. Вернулась. Постояла немного, кутаясь в синий байковыйхалатик. Затем оторвала листок календаря, стала читать внимательно имедленно, так, словно от этого зависело многое: "Двадцать восьмое февраля. Четверг. Пятьсот шестьдесят лет назадродился Абдуррахман Джами. Имя этого выдающегося деятеля персидскойкультуры..." - Егоров, проснись, - сказала Катя, - вода замерзла. Капитан беспокойнозаворочался во сне. - Павел, в умывальнике - лед... - Нормально, - сказал капитан, - вполне нормально... При нагреванииобразуется лед... А при охлаждении... Не так... При охлаждении - лед. А Принагревании - дым... Третий закон Ньютона. В чем я отнюдь не уверен... - Снегу намело до форточки. Павел, не спи... - Осадки, - реагировал Егоров, - ты лучше послушай, какой я сон видел.Как будто Ворошилов подарил мне саблю. И этой саблей я щекочу майораКовбу... - Павел, не кривляйся. Капитан быстро поднялся, выкатил из угла холодные черные гантели. Приэтом он сказал: - Век тренируйся, а кита не перепьешь... И все равно не будешь такимсильным, как горилла... - Павел! - Что такое?! Что случилось? Егоров подошел к ней и хотел обнять. Катя вырвалась и громко заплакала.Она вздрагивала и кривила рот. - А плакать зачем? - тихо спросил Егоров. - Плакать не обязательно. Темболее - рыдать... Тогда Катя закрыла лицо руками и сказала медленно-медленно. Так, чтобыне помешали слезы: - Я больше не могу. Помрачнев, капитан достал сигарету. Молча закурил. За окнами бродило серое морозное утро. Голубоватые длинные тени лежалина снегу. Егоров медленно оделся, накинул ватник, захватил топор. Снег взвизгивалпод его лыжными ботинками. "Ведь где-то есть иная жизнь, - думала Катя, - совсем иная жизнь... Тамземляника, костры и песни... И лабиринты тропинок, пересеченных корнямисосен... И реки, и люди, ожидающие переправы... Где-то есть серьезные белыекниги. Вечно ускользающая музыка Баха... Шорох автомобильных колес... Аздесь - лай собак. Пилорама гудит с утра до вечера. А теперь еще и лед вумывальнике..." Катя подышала на стекло. Егоров ставил чурбан. Некоторое времяприглядывался к сучкам. Потом коротко замахивался и резко опускал топор,слегка наклонив его... По радио звучал "Турецкий марш". Катя представила себе турецкое войско.Как они бредут по глубокому снегу в тяжелых чалмах. Пробираются от АХЧ кинструменталке. Их ятаганы примерзли к ножнам, чалмы обледенели... "Боже, - подумала Катя, - я теряю рассудок!" Егоров вернулся с охапкою дров. Обрушил их возле печки. Затем вынул изкармана тюремный мескарь с фиксатором, отнятый при шмоне. Стал щепатьлучину... "Раньше я любила зиму, - думала Катя, - а теперь ненавижу. Ненавижумороз по утрам и темные вечера. Ненавижу лай собак, заборы, колючуюпроволоку. Ненавижу сапоги, телогрейки... и лед в умывальнике..." - Молчи, - сказала она, - я ненавижу твою правоту! - Как это? - не понял Егоров, затем сказал: - Ну, хочешь, привезу изВожаеля яблок, шампанского, позовем Женьку Борташевича с Ларисой... - Твой Борташевич стрижет за обедом ногти. - Тогда Вахтанга Кекелидзе. У него папаша - князь. - Кекелидзе - пошляк! - То есть? - Ты не знаешь. - Почему не знаю, - сказал капитан, - я знаю. Я знаю, что он к тебецеплялся. У грузин такой порядок. Парень холостой... Неприятно, конечно...Можно и в рыло заехать... - Женщине это необходимо. - Что именно? - Чтобы за ней ухаживали. - Родить тебе надо, - сказал капитан... Хриплый, вибрирующий лай на питомнике усилился. Среди других голосоввыделялся один нарастающий тембр. - Почему меня не раздражали чайки, - сказала Катя, - или дикие утки? Яне могу, не могу, не могу переносить этот лай... - Это Гарун, - сказал Егоров. - Ужас... - Ты еще волков не слышала. Страшное дело... В печке, разгораясь, шипели дрова. И вот уже запахло мокрым снегом. - Павел, не сердись. - Чего сердиться?.. - Привези из Вожаеля яблок. - Между прочим, лед в умывальнике тает. Катя подошла сзади, обняла его. - Ты большой, - сказала она, - как дерево в грозу. Мне за тебя страшно. - Ладно, - сказал он, - все будет хорошо. Все будет простозамечательно. - Неужели все будет хорошо? - Все будет замечательно. Если сами мы будем хорошими... - А правда, что лед в умывальнике тает? - Правда, - сказал он, - это нормально. Закон природы... На питомнике снова залаял Гарун. - Погоди, - отстранил Катю Егоров, - я сейчас вернусь. Дело минуты... Катя опустила руки. Вышла на кухню. Приподняла тяжелую крышкуумывальника. Там оплывала небольшая глыба льда. - Действительно - тает, - вслух произнесла Катя. Она вернулась, присела. Егорова не было. Катя завела охрипший патефон.Она вспомнила стихи, которые посвятил ей Леня Мак, штангист и непризнанныйгений:...Видно, я тут не совсем кстати... Патефон давно затих, шепчет... Лучше вальса подождем. Катя, Мне его не танцевать легче... На питомнике раздался выстрел. Хриплый собачий лай перешел на визг изатих. Через несколько минут вернулся капитан. Прошел мимо окон. Он что-то несзавернутое в брезент. Катя боялась поднять глаза. - Ну что, - усмехнулся Егоров, - потише стало? Катя попыталась спросить: - Что же?.. Куда же теперь?.. - Это не проблема, - успокоил ее капитан, - вызову шныря с лопатой...

Дата добавления: 2015-06-25