Лист седьмой

Прошлый раз я написал много ненужного и жалкого вздора, и, ксожалению, вы теперь уже получили и прочли его. Боюсь, что он даст вамложное представление о моей личности, а также о действительном состояниимоих умственных способностей. Впрочем, я верю в ваши знания и в ваш ясныйум, гг. эксперты. Вы понимаете, что только серьезные причины могли заставить меня,доктора Керженцева, открыть всю истину об убийстве Савелова. И вы легкопоймете и оцените их, когда я скажу, что я не знаю и сейчас, притворялся лия сумасшедшим, чтобы безнаказанно убить, или убил потому, что былсумасшедшим; и навсегда, вероятно, лишен возможности узнать это. Кошмартого вечера исчез, но он оставил огненный след. Нет вздорных страхов, ноесть ужас человека, который потерял все, есть холодное сознание падения,гибели, обмана и неразрешимости. Вы, ученые, будете спорить обо мне. Одни из вас скажут, что ясумасшедший, другие будут доказывать, что я здоровый, и допустят тольконекоторые ограничения в пользу дегенерации. Но, со всею вашею ученостью, выне докажете так ясно ни того, что я сумасшедший, ни того, что я здоровый,как докажу это я. Моя мысль вернулась ко мне, и, как вы убедитесь, ейнельзя отказать ни в силе, ни в остроте. Превосходная, энергичная мысль -ведь и врагам следует отдавать должное! Я - сумасшедший. Не угодно ли выслушать: почему? Первою осуждает меня наследственность, та самая наследственность,которой я так обрадовался, обдумывая свой план. Припадки, которые были уменя в детстве... Виноват, господа. Я хотел утаить от вас эту подробность оприпадках и писал, что с детства я был здоровяком. Это не значит, что вфакте существования каких-то вздорных, скоро кончившихся припадков я виделкакую-нибудь опасность для себя. Просто я не хотел загромождать рассказаневажными подробностями. Теперь эта подробность понадобилась мне для строгологического построения, и, как видите, я, не обинуясь, передаю ее. Так вот. Наследственность и припадки свидетельствуют о моемпредрасположении к психической болезни. И она началась, незаметно длясамого меня, много раньше, чем я придумал план убийства. Но, обладая, каквсе сумасшедшие, бессознательной хитростью и способностью приноравливатьбезумные поступки к нормам здравого мышления, я стал обманывать, но недругих, как я думал, а себя. Увлекаемый чуждой мне силой, я делал вид, чтоиду сам. Из остального доказательства можно лепить, как из воска. Не такли? Ничего не стоит доказать, что Татьяну Николаевну я не любил, чтомотива истинного к преступлению не было, а был только выдуманный. Встранности моего плана, в хладнокровии, с каким я его осуществлял, в массемелочей очень легко усмотреть все ту же безумную волю. Даже самая острота иподъем моей мысли перед преступлением доказывают мою ненормальность. Так, раненный насмерть, я в цирке играл, Гладиатора смерть представляя... Ни одной мелочи в своей жизни не оставил я неисследованной. Япроследил всю свою жизнь. К каждому своему шагу, к каждой своей мысли,слову я прилагал мерку безумия, и она подходила к каждому слову, к каждоймысли. Оказалось, и это было самым удивительным, что и до этой ночи мне ужеприходила мысль: уж не сумасшедший ли я действительно? Но я как-тоотделывался от этой мысли, забывал о ней. И, доказав, что я сумасшедший, знаете вы, что я увидел? Что я несумасшедший - вот что я увидел. Извольте выслушать. Самое большое, в чем уличают меня наследственность и припадки - этодегенерация. Я один из вырождающихся, каких много, какого можно найти, еслипоискать повнимательнее, даже среди вас, гг. эксперты. Это дает прекрасныйключ ко всему остальному. Мои нравственные воззрения вы можете объяснить несознательной продуманностью, а дегенерацией. Действительно, нравственныеинстинкты заложены так глубоко, что только при некотором уклонении отнормального типа возможно полное от них освобождение. И наука, все ещеслишком смелая в своих обобщениях, все такие уклонения относит в областьдегенерации, хотя бы физически человек был сложен, как Аполлон, и здоров,как последний идиот. Но пусть будет так. Я ничего не имею противдегенерации,- она вводит меня в славную компанию. Не стану я отстаивать и своего мотива к преступлению. Говорю вамсовершенно искренно, что Татьяна Николаевна действительно оскорбила менясвоим смехом, и обида залегла очень глубоко, как это бывает у такихскрытых, одиноких натур, как я. Но пусть это неправда. Пусть даже любви уменя не было. Но разве нельзя допустить, что убийством Алексея я простохотел попытать свои силы? Ведь вы свободно допускаете существование людей,которые взлезают, рискуя жизнью, на неприступные горы только потому, чтоони неприступны, и не называете их сумасшедшими? Не осмелитесь же выназвать сумасшедшим Нансена, этого величайшего человека истекающегостолетия! В нравственной жизни есть свои полюсы, и одного из них пытался ядостичь. Вас смущает отсутствие ревности, мести, корысти и других нелепыхмотивов, которые вы привыкли считать единственно настоящими и здоровыми. Нотогда вы, люди науки, осудите Нансена, осудите его вместе с глупцами иневеждами, которые и его предприятие считают безумием. Мой план... Он необычен, он оригинален, он смел до дерзости,- но развеон не разумен с точки зрения поставленной мною цели? И именно моянаклонность к притворству, вполне разумно вам объясненная, могла подсказатьмне этот план. Подъем мысли,- но разве гениальность и вправдуумопомешательство? Хладнокровие,- но почему убийца непременно должендрожать, бледнеть и колебаться? Трусы всегда дрожат, даже когда обнимаютсвоих горничных, и храбрость - разве безумие? А как просто объясняются мои собственные сомнения в том, что яздоровый! Как настоящий художник, артист, я слишком глубоко вошел в роль,временно отожествился с изображаемым лицом и на минуту потерял способностьсамоотчета. Скажете ли вы, что даже среди присяжных, ежедневно ломающихсялицедеев нет таких, которые, играя Отелло, чувствуют действительнуюпотребность убить? Довольно убедительно, не правда ли, гг. ученые? Но не чувствуете ли выодной странной вещи: когда я доказываю, что я сумасшедший, вам кажется, чтоя здоровый, а когда я доказываю, что я здоровый, вы слышите сумасшедшего. Да. Это потому, что вы не верите мне... Но и я не верю себе, ибо комув себе я буду верить? Подлой и ничтожной мысли, лживому холопу, которыйслужит всякому? Он годен лишь на то, чтобы чистить сапоги, а я сделал егосвоим другом, своим богом. Долой с трона, жалкая, бессильная мысль! Кто же я, гг. эксперты, сумасшедший или нет? Маша, милая женщина, вы знаете что-то, чего не знаю я. Скажите, когопросить мне о помощи? Я знаю ваш ответ, Маша. Нет, это не то. Вы добрая и славная женщина,Маша, но вы не знаете ни физики, ни химии, вы ни разу не были в театре идаже не подозреваете, что та штука, на которой вы живете, принимая, подаваяи убирая, вертится. А она вертится, Маша, вертится, и с нею вертимся и мы.Вы дитя, Маша, вы тупое существо, почти растение, и я очень завидую вам,почти столько же, сколько презираю вас. Нет, Маша, не вы ответите мне. И вы ничего не знаете, это неправда. Водной из темных каморок вашего нехитрого дома живет кто-то, очень вамполезный, но у меня эта комната пуста. Он давно умер, тот, кто там жил, ина могиле его я воздвиг пышный памятник. Он умер. Маша, умер - и невоскреснет. Кто же я, гг. эксперты, сумасшедший или нет? Простите, что я с такойневежливой настойчивостью привязываюсь к вам с этим вопросом, но ведь вы"люди науки", как называл вас мой отец, когда хотел польстить вам, у вас-есть книги, и вы обладаете ясной, точной и непогрешимой человеческоймыслью. Конечно, половина вас останется при одном мнении, другая - придругом, но я вам поверю, гг. ученые,- и первым поверю и вторым поверю.Скажите же... А в помощь вашему просвещенному уму я приведу интересный,очень интересный фактик. В один тихий и мирный вечер, проведенный мною среди этих белых стен,на лице Маши, когда оно попадало мне на глаза, я замечал выражение ужаса,растерянности и подчиненности чему-то сильному и страшному. Потом она ушла,а я сел на приготовленной постели и продолжал думать о том, чего мнехочется. А хотелось мне странных вещей. Мне, д-ру Керженцеву, хотелосьвыть. Не кричать, а именно выть, как вон тот. Хотелось рвать на себе платьеи царапать себя ногтями. Взять рубашку у ворота, сперва немного, совсемнемного потянуть, а там - раз!- и до самого низа. И хотелось мне, д-руКерженцеву, стать на четвереньки и ползать. А кругом было тихо, и снегстучал в окна, и где-то неподалеку беззвучно молилась Маша. И я долгообдуманно выбирал, что мне сделать. Если выть, то выйдет громко, иполучится скандал. Если разодрать рубашку, то завтра заметят. И вполнеразумно я выбрал третье: ползать. Никто не услышит, а если увидят, тоскажу, что оторвалась пуговица, и я ищу ее. И пока я выбирал и решал, было хорошо, не страшно и даже приятно, такчто, помнится, я болтал ногой. Но вот я подумал: "Да зачем же ползать? Разве я действительно сумасшедший?" И стало страшно, и сразу захотелось всего: ползать, выть, царапаться.И я обозлился. - Ты хочешь ползать?- спросил я. Но оно молчало, оно уже не хотело. - Нет, ведь ты хочешь ползать?- настаивал я. И оно молчало. - Ну, ползай же! И, засучив рукава, я стал на четвереньки и пополз. И когда я обошелеще только половину комнаты, мне стало так смешно от этой нелепости, что яуселся тут же на полу и хохотал, хохотал, хохотал. С привычной и неугасшей еще верой в то, что можно что-то знать, ядумал, что нашел источник своих безумных желаний. Очевидно, желание ползатьи другие были результатом самовнушения. Настойчивая мысль о том, что ясумасшедший, вызывала и сумасшедшие желания, а как только я выполнил их,оказалось, что и желаний-то никаких нет, и я не безумный. Рассуждение, каквидите, весьма простое и логическое. Но... Но ведь все-таки я ползал? Я ползал? Кто же я - оправдывающийсясумасшедший или здоровый, сводящий себя с ума? Помогите же мне вы, высокоученые мужи! Пусть ваше авторитетное словосклонит весы в ту или другую сторону и решит этот ужасный, дикий вопрос.Итак, я жду!.. Напрасно я жду. О мои милые головастики - разве вы не я? Разве в вашихлысых головах работает не та же подлая, человеческая мысль, вечно лгущая,изменчивая, призрачная, как у меня? И чем моя хуже вашей? Вы станетедоказывать, что я сумасшедший,- я докажу вам, что я здоров; вы станетедоказывать, что я здоров,- я докажу вам, что я сумасшедший. Вы скажете, чтонельзя красть, убивать и обманывать, потому что это безнравственность ипреступление, а я вам докажу, что можно убивать и грабить, и что это оченьнравственно. И вы будете мыслить и говорить, и я буду мыслить и говорить, ивсе мы будем правы, и никто из нас не будет прав. Где судья, который можетрассудить нас и найти правду? У вас есть громадное преимущество, которое дает одним вам знаниеистины: вы не совершили преступления, не находитесь под судом и приглашеныза приличную плату исследовать состояние моей психики. И потому ясумасшедший. А если бы сюда посадили вас, профессор Држембицкий, и меняпригласили бы наблюдать за вами, то сумасшедшим были бы вы, а я был быважной птицей - экспертом, лгуном, который отличается от других лгуновтолько тем, что лжет не иначе как под присягой. Правда, вы никого не убивали, не совершали кражи ради кражи, и когдананимаете извозчика, то обязательно выторговываете у него гривенник, чтодоказывает полное ваше душевное здоровье. Вы не сумасшедший. Но можетслучиться совсем неожиданная вещь... Вдруг завтра, сейчас, сию минуту, когда вы читаете эти строки, вампришла ужасно глупая, но неосторожная мысль: а не сумасшедший ли и я? Кемвы будете тогда, г. профессор? Этакая глупая, вздорная мысль - ибо отчеговам сходить с ума? Но попробуйте прогнать ее. Вы пили молоко и думали, чтооно цельное, пока кто-то не сказал, что оно смешано с водой. И кончено -нет более цельного молока. Вы сумасшедший. Не хотите ли проползти на четвереньках? Конечно, нехотите, ибо какой же здоровый человек захочет ползать! Ну, а все-таки? Неявляется ли у вас такого легонького желания, совсем легонького, совсемпустячного, над которым смеяться хочется,- соскользнуть со стула и немного,совсем немного, проползти? Конечно, не является, откуда ему явиться уздорового человека, который сейчас только пил чай и разговаривал с женой.Но не чувствуете ли вы ваших ног, хотя раньше вы их не чувствовали, и некажется ли вам, что в коленах происходит что-то странное: тяжелое онемениеборется с желанием согнуть колени, а потом... Ведь в самом деле, г.Држембицкий, разве кто-нибудь может вас удержать, если вы захотите крошечкупроползти? Никто. Но погодите ползать. Вы еще нужны мне. Борьба моя еще не кончена.

Дата добавления: 2015-06-26