Пролетарская революция» – эсхатологический миф новейшей истории

Итак, вернёмся к классовой стороне дела. Как мы помним, верхушка пирамиды сама является пирамидой. Поэтому понятие элиты можно рассматривать как в узком смысле (то есть в смысле узкого круга, причастного к непосредственной власти), так и в широком смысле (то есть в смысле всего господствующего класса). Соответственно, всё сказанное выше о характере власти элит и закономерностях их смены можно с определёнными поправками отнести и к смене господствующих классов. Поправки при этом будут связаны с тем, что в случае классов на описанную выше логику развития, а затем деградации состава господствующего класса будет накладываться логика отношения между уровнем развития производительных сил и характером наличных производственных отношений, детально описанная в марксистской науке. Однако при этой интерференции двух процессов один из них ни в коей мере не отрицает другого. Так же как и элита в узком смысле слова, новый восходящий господствующий класс изначально революционен, «пассионарен», имеет выраженный проект преобразования общества. При этом он предельно открыт и вбирает в себя все наиболее активные и дееспособные элементы общества независимо от положения в старой иерархии – от отдельных не поддавшихся вырождению представителей старой элиты до самородков с самого социального дна.

Так, класс феодалов в период своего зарождения мог вбирать в себя социальные элементы в спектре от наиболее прогрессивных рабовладельцев, переведших своё хозяйство на систему колоната, до вчерашних рабов, сумевших стать вождями вооружённых варварских отрядов. Происхождение в данном случае оказывалось второстепенным фактором, а на первый план выходили личные качества – воля, предприимчивость, отвага, энергия, способность к лидерству. Но прошло время, ситуация стабилизировалась, новый класс укрепился в своём господствующем положении и замкнулся. В эпоху классического Средневековья удачливый простолюдин, собравший вооружённую шайку, в отличие от Тёмных Веков, уже имел крайне мало шансов получить на этом основании рыцарское достоинство. Конечно, определённые лифты для вертикальной социальной мобильности оставались и тогда (например, церковная организация), но чем дальше – тем сложнее только благодаря личным качествам было преодолеть границу между классами. Всё большее и большее значение приобретало «благородное происхождение», то есть наследственная принадлежность. Феодальный класс достиг зрелости, а вслед за зрелостью начался его упадок. И этот упадок продолжался вплоть до вырождения в замкнутое сословие помещиков-паразитов, карикатурных аристократов-бездельников, носителей переставших быть оружием дуэльных шпажонок и извращенческо-декадентской культуры. Тогда их сметает в небытие революция, восстание масс. Но, что характерно, на гребне этого восстания идёт класс новых господ – буржуазия.

Начинается новый цикл. Ранняя буржуазия идёт под демократическими знамёнами отрицания сословных барьеров, под знаменем равных возможностей для каждого. И, действительно, ранняя буржуазия предельно открыта и вбирает в себя элементы от прогрессивных «новых дворян», переведших свои хозяйства на рельсы капиталистического производства и сумевших в полной мере воспользоваться преимуществами своего положения в прежней сословной иерархии, до разбогатевших крестьян – «справных хозяев», и даже вплоть до предприимчивых бродяг и нищих (см. американскую романтику «Дикого Запада»). Но проходит революционный период «первоначального накопления», и новая социальная система также стабилизируется. Всё большее значение играет получение наследства и преимущества образования, доступного лишь детям состоятельных семей. Затем развиваются процессы монополизации, формирующие новую наследственную и, хотя и не юридически, но фактически закрытую сословно-кастовую систему. Буржуазия переживает свой расцвет как правящего класса, а затем начинает стремительно деградировать, превращаясь в паразитическое сословие рантье.

Но что идёт на смену власти буржуазии? Маркс, создавший общую теорию, описывающую все предыдущие смены господствующих классов, полагал, что очередная социально-экономическая революция будет качественно и принципиально отличаться от всех предыдущих. Если переход от рабовладельческого строя к феодальному и от феодального к капиталистическому представлял собой замену одной системы эксплуатации на другую, то переход к новой, следующей за капитализмом формации по пророчеству Маркса должен ликвидировать саму эксплуатацию как таковую и вернуть общество на новом уровне развития в бесклассовое, безгосударственное и безыерархическое состояние. Научность марксистской теории в описательной её части не вызывает сомнения. Но было ли данное пророчество научным выводом из описательной части теории или всего лишь наукообразно сформулированной мечтой самого Маркса? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, проанализируем отдельно две составляющие «пророчества о коммунизме»:

1) При достижении определённого уровня развития производительных сил будет достигнуто состояние изобилия, то есть полного удовлетворения потребности всех членов общества в продуктах, производимых человеческим трудом. В результате присвоение продуктов чужого труда утратит смысл. Сам труд из необходимости превратится в свободное творчество. Классовое разделение исчезнет, а вместе с ним – и все структуры классового насилия, служившие средством обеспечения исчезнувшего имущественного неравенства.

2) Данная точка перехода будет достигнута на исходе капитализма и переход будет осуществлён силами промышленного пролетариата, который, став господствующим классом, снимет себя как класс и, соответственно, всю классовую структуру общества.

Начать проще с ответа на вторую часть вопроса, потому что относительно нас она уже лежит в прошлом, а не в будущем. Пролетариат как класс фабрично-заводских и, отчасти, сельскохозяйственных рабочих сходит с исторической сцены раньше, чем отмирают капиталистические отношения [5]. Кризис капиталистических отношений хорошо укладывается в рамки марксистской методологии, но противоречит буквальному пророчеству Маркса. Он связан не с нарастанием и победой классовой борьбы пролетариата, а с переходом на новый уровень развития производительных сил, который «не умещается» в рамки старых (капиталистических) форм производственных отношений. Этот уровень развития производительных сил есть информационное общество – общество, в котором в производство нематериального (информационного) продукта вкладывается больший объём общественного труда, чем в производство вещественной (промышленной и сельскохозяйственной продукции). Или – что то же самое – суммарная стоимость (в марксистском смысле этого слова) информационного общественного продукта труда превышает суммарную стоимость вещественного общественного продукта труда. Или – что не совсем, но почти то же самое – количество «белых воротничков» превосходит количество «синих воротничков» среди трудящихся.

Обратим внимание: не пролетариат свергает класс буржуазии, а оба эти класса одновременно сходят с исторической сцены точно так же, как вместе сходили все предыдущие аналогичные исторические пары – рабы и рабовладельцы, крепостные крестьяне и феодалы. Напророченного Марксом исключения из им же открытой закономерности (качественного скачка) не произошло. Смена общественно-экономической формации, разворачивающаяся на наших глазах, происходит согласно общим правилам. То есть эксплуатация труда сохраняется. Социальное неравенство сохраняется. Сменяется лишь пара основных антагонистических классов. Пока контуры будущего неясны и расплывчаты. Новые классы ещё не оформились, хотя уже ясно, что формироваться они будут относительно обладания информационными ресурсами. Но пока мы находимся на стадии, в чём-то напоминающей преддверие буржуазных революций: «третье сословие» идёт единым фронтом под общим знаменем, хотя именно оно вскоре расщепится на новую пару антагонистических классов. Так и сейчас под общим знаменем антибуржуазности идут те, кто скоро породит новую антагонистическую пару.

Однако на данный вопрос можно было бы ответить отрицательно, даже не имея того исторического опыта, который мы имеем сегодня. Могла ли в принципе даже чисто теоретически на индустриально-промышленном уровне развития цивилизации исчезнуть мотивация к присвоению результатов чужого труда, то есть к классовой эксплуатации? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вспомнить, что на индустриальном уровне развития цивилизации основная доля стоимости создаётся хотя и механизированным, автоматизированным, но простым физическим рутинным трудом, который по определению не может быть свободным творческим удовлетворением потребности в саморазвитии личности.

Представим умозрительный эксперимент. В некой условной гипотетической модели пролетариат в полном согласии с пророчеством Маркса захватывает в свою коллективную собственность все средства производства. Допустим для чистоты модели, что это происходит одновременно во всём мире и на том уровне концентрации производства, когда монополизированная буржуазия численно ничтожна и не может оказать существенного сопротивления. То есть победивший пролетариат не имеет серьёзных противников в лице внешней или внутренней реакции и не нуждается в создании собственного государства как аппарата классового насилия для её подавления. Модель, разумеется, умозрительная и условная, однако попытаемся представить, в каком направлении она будет развиваться.

Как мы помним, общественное производство находится на индустриально-промышленном уровне развития. То есть основу суммарного общественного продукта составляет продукт труда рабочих, без которого производство невозможно и немыслимо: производство механизировано и автоматизировано, но оно ещё не автоматическое. Простой механический стереотипный труд рабочего по-прежнему необходим.

Рабочие победили и обобществили средства производства. Поскольку класс эксплуататоров ликвидирован, а производство переведено из режима неограниченной максимизации прибыли в режим удовлетворения общественных потребностей (то есть в режим разумной достаточности), мера необходимого труда существенно снизилась. У каждого отдельно взятого рабочего появилось свободное время на творческое саморазвитие. Досуг (свободное от механического машинного труда время человеческой жизни) становится главной общественной ценностью. Но вот тут-то и возникает вопрос: как эту общественную ценность делить. На всех её заведомо не хватает. То есть либо каждый должен отработать пусть не 8, пусть 6 или даже 4 часа в день у станка, а в остальное время может заниматься свободным творчеством (собственно, коммунистическим трудом). Либо же этот общественный ресурс будет распределяться неравномерно. То есть выделится особая социальная группа творческих людей, которая будет пользоваться этим ресурсом преимущественно – за счёт остальных.

Простой здравый смысл свидетельствует о том, что неизбежное и естественное неравенство интеллектуальных, творческих, волевых, лидерских качеств между людьми плюс эффективность разделения труда, которая лишь возрастает по мере усложнения характера труда и развития производственных навыков, неизбежно толкнёт развитие событий на второй путь. О том же свидетельствует и логика марксистской теории. С неизбежностью снова произойдёт расслоение на новые классы – первоначально неантагонистические. Как минимум неизбежно произойдёт расслоение на собственно рабочий класс (уже не пролетариат, а коллективно владеющий средствами производства класс рабочих) и трудовую интеллигенцию – врачей, учителей, учёных, конструкторов, инженеров, программистов и т.д. – т.к. невозможно представить серьёзное освоение и занятие этими профессиями без отрыва от рабочей специальности. Качество жизни рабочего класса и трудовой интеллигенции по определению будет различаться даже в случае имущественного равенства, поскольку неравноценна привлекательность творческого и простого механического труда. Следовательно, тенденцией будет повышение социальной престижности творческих профессий и снижение престижности рабочих профессий, что заставит ввести в той или иной форме ценз. Например, конкурс при поступлении в ВУЗ. То есть закрепить общественное неравенство на основе неравенства тех или иных личностных способностей. Но, поскольку людьми, не имеющими соответствующих способностей, данное разделение будет восприниматься как дискриминация (то есть нарушение их коллективных интересов, а, следовательно, и классовых представлений о справедливости), поддержание этого разделения потребует в той или иной форме прямого или косвенного социального насилия, которое примет формы классового антагонизма.

Допустим, неизбежное неравенство качества неквалифицированного механического труда и труда творческого компенсируется нормами диктатуры рабочего класса, то есть политическими преференциями рабочего класса либо различием обязательных количественных (или временных) норм труда, либо разницей в оплате труда в пользу менее квалифицированного и менее творческого. Но эта схема ничего принципиально не меняет. Она подразумевает уже имеющиеся социально-классовое противоречие и борьбу, что неизбежно порождает новое лицо – государственный или квазигосударственный аппарат насилия, который, даже если и формируется изначально из числа либо рабочего, либо интеллигентского класса (в зависимости от того, кто перетягивает возникшее противоречие в свою пользу), но с неизбежностью осознаёт собственные корпоративные интересы и становится самостоятельным игроком, стремящимся стать арбитром над обеими сторонами и, играя на их противоречиях, занять господствующую позицию.

Однако и это ещё не всё. Помимо рабочих и трудовой интеллигенции неизбежно возникновение ещё одной социальной группы – профессиональных управленцев. Можно, конечно, представить ситуацию, когда управление осуществляется исключительно на общественных началах, путём формирования советов самими трудовыми коллективами с регулярной ротацией их состава. Однако очевидно, что развитое промышленное производство, притом не в рамках одного завода, а в рамках отрасли, региона, страны, мира в целом, проблема планирования и распределения и т.д. с неизбежностью потребуют профессионализма управленческих кадров и их отрыва от основной специальности. Можно переучить рабочего в управленца, но при этом он по характеру своего бытия (а, следовательно, и сознания) перестанет быть рабочим.

Можно попытаться поставить корпорацию управленцев под контроль советов трудовых коллективов, то есть поставить её в положение наёмного менеджера. Но тут возникает другой вопрос. Поскольку люди по природе своей различны и в отношении лидерских качеств образуют пирамиду, то неизбежно расслоение самих советов трудовых коллективов, а, тем более, всех вышестоящих Советов, ступенчато ими избираемых. Неизбежно внутри советов выделится группа активных общественников, заинтересованных в том, чтобы сосредоточить в своих руках вопросы управления и оторваться от контроля реальных трудовых коллективов. С другой стороны, с той же неизбежностью возникнет обратная тенденция со стороны масс трудящихся отделаться от дополнительной общественной нагрузки и перепоручить её желающим – то есть тем же общественникам. Сомкнувшись, эти две тенденции сделают контроль трудовых коллективов за советами сначала высших, а затем и низовых уровней чисто номинальным. Активные общественники по характеру своего бытия сомкнутся и сольются с профессиональными управленцами («наёмными менеджерами») в единый общественный слой с общими социальными (квази-классовыми) интересами. То есть возникнет слой управленческой бюрократии, формально не владеющий, но фактически распоряжающийся общенародной общественной собственностью на средства производства и продукты труда.

В конечном итоге неизбежен альянс обеих групп управленцев (наёмных профессионалов и активистов-общественников, не желающих возвращаться к станку), квазигосударственных структур, возникших из необходимости урегулирования социальных противоречий, и творческой интеллигенции с целью изменения изначально заложенного в модели равенства и узурпации свободы от механического нетворческого труда. Иными словами, восстанавливается модель общества классового неравенства и эксплуатации труда. И это неизбежно, поскольку пока сохраняется необходимый (как антитеза свободному, творческому) труд, до тех пор в обществе сохраняется и нужда – «и с нуждой должна снова начаться борьба за необходимые предметы и, значит, должна воскреснуть вся старая дребедень», хотя бы даже если в роли «необходимых предметов» выступает время человеческой жизни, свободное от необходимого (несвободного, не исходящего из внутренней потребности в творческой самореализации) труда.

Как видим, исходные условия октябрьской социалистической революции в России 1917 года резко отличались от условий «идеальной модели» пролетарской революции: индустриально неразвитая страна, в которой подавляющее большинство населения составляет не пролетариат, а крестьянство; ожесточённая гражданская война и борьба с интервенцией; существование в условиях враждебного капиталистического окружения и необходимость строить социализм в отдельно взятой стране; острая необходимость в форсированной мобилизационной индустриализации; Великая Отечественная Война и последующая гонка вооружений в ходе холодной войны. И, тем не менее, приведённая выше «идеальная модель» достаточно чётко описывает причины и механику разрушения советского общества и капиталистической контрреволюции. Любопытно, что враг советского государства Л.Д. Бронштейн (Троцкий), хорошо владевший методологией марксистского анализа, достаточно метко указал те тенденции, которые в дальнейшем привели к гибели советского общества. Однако и он – вслед за Марксом – в угоду пророческим мессианским мечтаниям о пролетарской революции пожертвовал точностью и трезвостью собственно научной методологии. В результате отмеченные им процессы он приписал «злой воле» «сталинской бюрократии», не поняв или не признав неизбежную закономерность данных процессов на уровне развития производительных сил, соответствующем индустриальной стадии развития общества и цивилизации.

Вывод из приведённого нами анализа таков. Общество, в котором необходимый (несвободный) человеческий труд сохраняется и не в полной мере передан автоматическим механизмам, по определению не достигло того уровня развития производительных сил, который является условием для перехода в бесклассовое состояние [6]. Следовательно, промышленный пролетариат ни при каких условиях не может осуществить переход к бесклассовому, неэксплуататорскому обществу свободного от диктата производственных отношений развития. Необходимым (но далеко не факт, что достаточным – об этом ниже) условием такого общества является полная автоматизация производства то есть полное, практически абсолютное снятие необходимости участия человека в процессе производства необходимых материальных жизненных благ [7]. Только в этом случае несвободный, необходимый труд исчезает, и на его место приходит свободный труд, мотивированный не нуждой, а исключительно творческой самореализацией человеческой личности – причём для всех членов общества.

Но автоматизация производства сначала приводит к исчезновению не только пролетариата, но и рабочего класса вообще – и только потом создаёт данное необходимое условие для формирования коммунистического общества. Следовательно, буржуазные отношения приходят в противоречие с развитием производительных сил не на стадии индустриального общества, а только на следующей за ней стадии информационного общества. Только в информационном обществе буржуазия с её способом извлечения прибыли, пытающаяся распространить принципы вещественной собственности на информационный продукт (то есть лишить информационный продукт его основного преимущества – возможности воспроизведения в любом необходимом количестве практически без затрат дополнительного труда), превращается в реакционный, паразитический, объективно вредный с точки зрения социального и цивилизационного развития класс. Но это происходит уже после объективной деиндустриализации, то есть после ухода рабочего класса с исторической сцены. В то же время на стадии индустриального промышленного общества в классовом противостоянии буржуазии и промышленного пролетариата объективно прогрессивной стороной противостояния является именно буржуазия, поскольку она своим насилием «выжимает» из пролетариата ресурсы, необходимые для расширения и развития производства, в то время как пролетариат стремится, во-первых, снизить интенсивность труда, а, во-вторых, потратить значительную часть его продуктов на собственное потребление то есть на повышение собственного качества жизни, а не на «безличный» прогресс цивилизации и культуры. Разумеется, буржуазия может утрачивать это своё прогрессивное качество в том случае, если тратит прибыли не на расширение производства, а на собственное гиперпотребление, как это происходит, например, в современной России. Но это уже весьма специфический частный случай: картина не типичного, а деградированного колониально-сырьевого капитализма, сформировавшегося не как система организации производства, а как система узурпации и присвоения природной ренты.

Вернёмся, однако, к поставленному в начале настоящей главы вопросу: насколько адекватны два тезиса марксовой мессианской эсхатологии, а именно:

1) При достижении определённого уровня развития производительных сил будет достигнуто состояние изобилия, то есть полного удовлетворения потребности всех членов общества в продуктах, производимых человеческим трудом. В результате присвоение продуктов чужого труда утратит смысл. Сам труд из необходимости превратится в свободное творчество. Классовое разделение исчезнет, а вместе с ним – и все структуры классового насилия, служившие средством обеспечения исчезнувшего имущественного неравенства.

2) Данная точка перехода будет достигнута на исходе капитализма и переход будет осуществлён силами промышленного пролетариата, который, став господствующим классом, снимет себя как класс и, соответственно, всю классовую структуру общества.

Итак, на вторую часть вопроса мы получили весьма однозначный и убедительный ответ, а именно – «нет». Переход от классового общества, общества эксплуатации и присвоения чужого труда, отчуждения, социальных антагонизмов, рабской детерминированности человеческих отношений производственными отношениями к бесклассовому обществу – человеческой ассоциации «в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» не сопряжён с победой пролетариата над буржуазией. Возвращаемся к первой, более общей постановке вопроса: следует ли предполагать такой переход в принципе, уже в рамках противостояния новой пары антагонистических классов (и каковы будут сами эти классы)?

Дата добавления: 2015-06-26