Коммунизм ли за горизонтом?

На первый взгляд, история как будто подтверждает этот прогноз. Действительно, по мере научно-технического прогресса человеческий труд всё более вытесняется из сферы промышленного и в целом материального производства. Передовые развитые страны уже несколько десятилетий назад вступили в фазу постиндустриального общества, когда число «белых воротничков» превысило число «синих воротничков», а совокупная стоимость создаваемого обществом информационного продукта превысила совокупную стоимость продукта вещественного. Если учесть, что стоимость в марксистском понимании этого слова есть «овеществлённый» в своих результатах абстрактный человеческий труд, то не сложно понять взаимосвязанность этих двух явлений.

Логично предположить, что автоматизация производства (пока ещё далеко не завершённая) постепенно сократит объём необходимого для обеспечения жизневоспроизводства человеческого труда до величины, если не собственно нулевой, то приближающейся к нулевой. В этом, кстати, состоит ответ критикам, утверждающим, что постиндустриальное общество – это миф, а производство просто в силу глобализации перетекло в страны с дешёвой рабочей силой, оставив США и Старую Европу в роли общемирового менеджерского офиса. Люди, выступающие с таким утверждением, просто не учитывают такую «малость», как основную действующую силу исторического процесса – развитие производительных сил, которое сегодня принимает форму автоматизации производства и вытеснения человеческого труда из промышленного фабрично-заводского производства в производство информационное (и, отчасти, в сферу услуг).

Значит ли это, что мы вплотную приблизились к коммунизму – к обществу, в котором необходимый труд исчезает, и остаётся лишь свободный труд, мотивированный не нуждой и не обязанностью, а исключительно творческой самореализацией человека? И значит ли это, что вместе со снятием необходимого труда следует ожидать снятия эксплуатации и, как следствие, снятия всех вообще социальных антагонизмов и «засыпания» становящегося ненужным государства?

Рассмотрим сначала этот вопрос на наиболее абстрактном философском уровне. Известно, что с точки зрения диалектики любое развитие определяется зарождением, вызреванием и последующим разрешением (в связи с переходом на новый уровень) противоречий. Иными словами, всякое развитие происходит через борьбу противоположностей. А что означает переход общества в гипотетическое бесклассовое и безантагонистическое состояние «коммунизма»? Такой переход означает не просто снятие текущих социальных противоречий и зарождение новых (как в случае простой смены общественно-экономических формаций), а окончательное и полное прекращение социальных антагонизмов вообще. Но с точки зрения диалектики это означает не более и не менее как прекращение прогресса, прекращение развития. То есть переход в некую неподвижную завершённость, в некое состояние фукуямовской «постистории». Но как раз именно с точки зрения диалектики это и невозможно, поскольку движение есть имманентное состояние бытия (в рамках диалектического материализма – материи), а любая «неподвижная завершённость» есть только неадекватное реальности «метафизическое» представление. Иными словами, нечто, утратившее способность развиваться, автоматически начинает разлагаться и распадаться, служа субстратом для развития чего-то иного.

Но это философское утверждение, верное лишь в рамках постулатов и методологии диалектики. Попробуем перейти на уровень более конкретной модели. Допустим, действительно искомое состояние достигнуто. Труд перестал быть необходимостью. Эксплуатация труда стала не только не мыслима, но и бесполезна. Что дальше? Означает ли это переход к коммунистическому обществу свободного развития?

И вот как раз здесь мы выходим на предельные ограничения марксистской модели, которые мы уже отмечали во второй главе: марксизм в качестве «базового» уровня анализа общества рассматривает уровень экономический и полагает, соответственно, в качестве конечной причины социальных противоречий проблему собственности и присвоения продуктов труда. Между тем, с точки зрения более глубинных уровней человеческого бытия (психологического, психофизиологического) сам по себе экономический уровень представляет собой лишь надстройку над базисом человеческой природы. Соответственно, противоречия, связанные с собственностью, представляют собой лишь частную форму манифестации инстинктов, заключённых в самой социобиологической природе человека, в глубинных психологических и психофизиологических его мотивациях. «Экономический» уровень принимает во внимание лишь базовые уровни «пирамиды Маслоу» – удовлетворении физиологических потребностей и потребностей в безопасности. Грубо говоря (упрощая), Маркс полагает, что если у человека удовлетворены базовые потребности в пище, одежде, жилье, отдыхе и т.д. (а также – в связи со снятием классовых и в целом социальных антагонизмов – в безопасности), человек непосредственно выходит на уровень «потребности в самоактуализации».

Что здесь вызывает вопросы?

1. Верна ли сама модель «пирамиды Маслоу», не учитывающая в явном виде биологических механизмов иерархии, заложенных в поведение любого вида общественных животных, включая человека (в неявном виде они учитываются в модели Маслоу как «потребность в уважении (почетании)»)? Между тем, мотивация доминирования – это наиболее «энергетически мощный» из естественных поведенческих стимулов (сильнее – только искусственные стимулы: наркотики и прямое электрическое раздражение центров удовольствия в мозге) – см. гл. 2. Причём мотивация как фронтального (слава, известность, почёт), так и иерархического (власть) лидерства имеет биологическую природу и не является производной от экономического уклада и вопроса наличия или отсутствия частной собственности. Частная собственность определяет лишь конкретные социальные формы, в которых биосоциальные потребности проявляются.

2. Марксизм рассматривает «человека вообще» как некую общую единицу. Между тем, как мы уже отмечали выше, человечество распадается на качественно различающиеся группы в зависимости от того, какой уровень мотивации у них активирован. Эти группы не равны не только в количественном смысле, но и в качественном – поведенческом, антропологическом и экзистенциальном.

Марксизм – теория экономическая по своей природе и ограниченная пределами экономических и социально-экономических вопросов. Выходя на уровень психофизиологии и этологии человека, марксизм выходит за границы своей применимости и корректности. А, поскольку модель коммунизма именно выходит за пределы экономики, она в марксизме фактически и не описана содержательным образом – описаны лишь предпосылки к ней.

Марксистское представление о коммунизме предполагает существенное допущение. А именно, что при удовлетворении материальных потребностей, потребность в саморазвитии и творческом самовыражении актуализируется у всех или практически у всех людей. То есть является нормальной константой общечеловеческой природы. Но это, по-видимому, ошибочное допущение.

Поведенческой нормой подавляющего большинства людей в случае полного удовлетворения материальных потребностей является как раз «рефлекс экономии сил». Причём этот «рефлекс», как и все рефлексы, слеп: он реализуется как заложенная поведенческая программа независимо от того, полезна его реализация или вредна в биологическом смысле. Закрепившись в ходе естественного отбора, в тех условиях, в которых она была полезна и повышала выживаемость популяции, это поведенческая программа будет действовать автоматически и в случае, когда изменение условий бытия сделает её биологически вредной, и может исчезнуть только путём физического вымирания её генетических носителей.

Переходя на язык простых обыденных понятий, это означает, что подавляющее большинство человеческих индивидов в ситуации полного удовлетворения их материальных потребностей и исчезновения «труда-по-необходимости» перейдёт не в состояние свободного труда как творческой самореализации, а в состояние пассивного потребительства – как в материальном смысле, так и в духовном. Исчезновение «труда-как-необходимости» приведёт к превращению привычного нам человека не в коммунистического «сверхчеловека», а обратно в «обезьяну», а то и просто в «растение», в «овощ».

С другой стороны, активное культуросозидающее меньшинство, в поведении которого преобладает прямо противоположная генетически детерминированная программа, тоже лишь в незначительном количестве проявит себя в качестве свободных «художников-одиночек». Основным правилом поведения этого активного меньшинства, вероятно, будет тесное сопряжение потребности в творческой реализации своих идей, проектов, целей и способностей с потребностью в иерархическом лидерстве, то есть во власти. Иными словами, активное меньшинство неизбежно будет стремиться к тому, чтобы реализовывать свои супрабиологические цивилизационные проекты (например, покорение космоса) силами пассивного большинства – путём его подчинения и принуждения к труду. Это принуждение может принимать самые разнообразные формы от непосредственного административного насилия до «переформовки» биологически заложенных поведенческих программ активным социализирующим воспитательным воздействием. Что, разумеется, будет встречать глухое, пассивное (а, возможно, и активное – если найдется группа «пассионариев-нигилистов», готовых сыграть на настроениях масс для достижения собственной власти) сопротивление масс. В любом случае, однако, неизбежен конфликт интересов двух поведенчески и антропологически различающихся групп: «пассионариев», стремящихся сделать человечество орудием своих амбициозных проектов, и «потребителей», стремящихся на базе достигнутого уровня развития цивилизации исключить всякий труд и сделать жизнь беспрерывным потреблением удовольствий. Плюс, третья группа – «субпассионарии» или «альтернативные элитарии», стремящиеся к неограниченной власти, но готовые ради её достижения возглавить бунт «потребителей» против «пассионариев» и править в дальнейшем, опираясь не на принуждение, а на манипуляцию расчеловеченным до состояния пассивной биомассы «экс-человечеством».

В случае победы «пассионариев» неизбежна реализация мобилизационной диктатуры, причём существенно более жестокой в своих проявлениях, чем все исторически известные диктатуры прошлого. Мобилизационные диктатуры ХХ века (советский коммунизм, азиатские «коммунизмы», европейский нацизм и фашизм) уже несли в себе явные черты «построения утопии» то есть попытки изменить саму человеческую природу и подчинить её амбициям художников, самореализующихся в творении «нового мирового порядка» и «нового человечества». Именно с этим и связана их (коммунистических и фашистских в широком смысле диктатур ХХ века) невиданная прежде в истории репрессивность. Однако, в то же время, они имели и прозаические цели, понятные «простым людям». Советская коллективизация и индустриализация были единственной возможностью подготовиться к неизбежной войне и не стать рабами тогдашней «Объединённой Европы». Нацистская мобилизация апеллировала к интересам бюргерства и тех рабочих, которые хотели бы перейти в категорию бюргерства за счёт эксплуатации покорённых народов. То есть, обе формы тоталитаризма подразумевали определённый «договор» одержимых сверхчеловеческими фантазиями и амбициями «художников» и верных своим чисто материальным и прагматическим интересам масс.

В случае новой победы художников-элитариев и эстетов-от-политики такого компромисса уже не будет. Потому что материальная основа для пассивно-потребительского существования масс в развитых странах уже есть – и массы на уровне своего коллективного бессознательного это уже очень хорошо знают. Если «прогрессоры» и «цивилизаторы» попытаются заставить массы отказаться от расслабленного бытия между пособием по безработице, пивом и телевизором во имя какого-нибудь собственного амбициозно-эстетического «безумия» типа освоения космоса, то никакого «консенсуса» не получится. Массы обывателей-потребителей прекрасно понимают на уровне желудка и спинного мозга, что это совершенно не в их интересах, что это «противоестественная» блажь «тех, у кого шило в одном месте». А, следовательно, заставить массы реализовывать подобные проекты по дальнейшему развитию человеческой цивилизации можно только путём совершенно беспрецедентного насилия над их природой и сущностью. Для этого придётся изобрести и реализовать такие репрессивные и агитационно-воспитательные социальные механизмы, которые могли бы переломить генетические вписанные в природу большинства человечества модели поведения. Попросту говоря, для этого придётся вывернуть естество большинства человеческих особей наизнанку.

В обратном случае – то есть в случае победы массы «потребителей» – неизбежна столь массовая и глубокая образовательная, культурная и социальная деградация подавляющего большинства населения, что она в течение считанных поколений сделает принципиально невозможной простое воспроизводство и поддержание техносферы, а также социальной инфраструктуры и сервисов. Более того, станет невозможно банально поддерживать приемлемый уровень поведенческой социальности и общественного порядка. Отсутствие необходимого труда и неразрывно с ним связанного образования и воспитания с неизбежностью приведёт к десоциализации широких народных масс отнюдь не до уровня банального потребительско-мещанского свинства, а до уровня полной расчеловеченности. Пока «отблеск» этого расчеловечивания мы наблюдаем в развитых странах преимущественно на «эстетическом» уровне (молодёжные субкультуры, связанные с целенаправленным уродованием собственного тела) и на уровне пока ещё «отвлечённых» поведенческих моделей, пропагандируемых сатанистскими музыкальными группами и фильмами в стиле «хоррор». Когда же эти модели перейдут в сферу обыденного бытового поведения (повальная наркотизация, немотивированные убийства, садизм, уличная агрессия, сплочение «субкультурных» молодёжных банд, практическая реализация пропагандируемых сатанистами принципов и норм жизни), цивилизация рухнет на банальном бытовом уровне – причём до состояния практически животной дикости, помноженной на наличие современного оружия, включая средства массового уничтожения, и общий коллапс мировой техносферы.

Наконец, третий вариант – консервация цивилизации в форме симулякра под властью «субпассионариев»-манипуляторов. В этом случае манипуляторами-архитекторами формируется социальная конструкция, в которой реально необходимый труд заменяется симулякром труда, то есть действиями, бессмысленными с точки зрения их непосредственного результата, но необходимыми в качестве социализирующей функции. Формируется сфера производства неких виртуальных (условных) единиц труда, обмениваемых на другие такие же виртуальные единицы труда, производство и потребление которых закладывается в модель социальной структуры в качестве «добровольно-принудительной» функции обязательного (общепринятого) общественного ритуала.

Массы могут принять такой «мягкий» вариант насилия, поскольку он не предполагает мобилизации и реального напряжения. Он предполагает лишь некую социальную рутину, ограничивающую анархию потребительской стихии. Виртуализованные деньги выступают здесь в роли социально-поведенческого регулятора, сообразуя меру доступа к потребительским наслаждениям с мерой участия в виртуальной имитации трудовой деятельности [8].

Принцип предельно прост и знаком любому прапорщику. Незанятый солдат – угроза дисциплине. Если нужного дела в части нет – значит, бойца необходимо занять ненужным делом. Архитекторы Матрицы отличаются от прапорщика только тем, что умеют добиться того же результата не кнутом, а пряником. Точнее – контролем доступа к имеющимся пряникам. То есть сделать так, чтобы бессмысленная сама по себе работа приобрела в глазах «бойца» осмысленность и целесообразность в образе того самого пряника, который в качестве награды принимается за результат непродуктивной самой по себе деятельности.

Объёмы непроизводительного труда поистине поражают уже сегодня. Современный учёный никак не менее половины своего времени тратит на поиск и оформление грантов и составление разнообразных отчётов по финансированию. И это не говоря о том, что и сами научные публикации давно уже имеют скорее не познавательное, а чисто отчётное значение. Содержание исследований исчезает – остаётся форма профессиональной деятельности. Подавляющее большинство современных врачей (за исключением узкой группы высоких профессионалов) практически занимается не лечением больных, а оформлением медицинских документов. А ведь это ещё наиболее продуктивные профессии информационного общества! Что уж говорить о растущих ордах юристов, офис-менеджеров, консультантов, агентов, торговых представителей, чиновников, депутатов и их бесчисленных помощников и прочего множества лиц, информационно-коммуникативная активность которых заведомо непроизводительна. Всё это те самые люди, приставленность которых «к делу» (и «необходимому» для этого «дела» «образованию»!) имеет единственную реальную функцию – предотвращение стремительного и неконтролируемого распада общества в результате выпадения социализирующей функции реально необходимого труда – как квалифицированного, так и неквалифицированного. Легко представить, что в скором будущем наступит время, когда работа дворника на один час подметания улицы будет включать три часа отчёта по выполнению этой задачи и два часа составления и оформления плана на следующий день работы.

На первый взгляд, реализация этого третьего сценария – стабилизации через виртуализацию – кажется наименьшим злом и единственным способом удержать общество от крайностей мобилизационной гипердиктатуры и анархического хаоса. Но это лишь иллюзия. На самом деле этот путь – лишь замедленная версия второго варианта.

Дата добавления: 2015-06-26