Джон Стейнбек. На Восток От Эдема 30 страница

невезенье нет ничьей вины, но невыплаченный долг - долг всего семейства. И

семейство уплатило за отца с тем, чтобы он расплатился поздней; но

расплатиться отцу было нечем.

Вербовщики железнодорожных компаний манили той выгодой, что подпиши

контракт - и тут же получай солидную часть денег. И потому к ним шло

множество людей, увязших в долгах. Выход вполне честный и разумный. Но горе

было вот в чем.

Отец был человек молодой и недавно женился, и привязанность его к жене

была очень сильна, глубока, горяча, а уж любовь жены к нему и вовсе

необорима. Тем не менее они простились по доброму китайскому обряду в

присутствии глав рода. Я часто думаю, что обрядность может смягчить муку, не

дает сердцу разбиться.

Шесть недель - до прибытия в Сан-Франциско - завербованные теснились,

как скот, в черном трюме судна. Каково там было, можете себе вообразить. Но

все же человеческий груз надо было доставить в пригодном для работы

состоянии, так что явных издевательств не было. А мой народ веками привык

тесниться в невыносимых условиях и при этом сохранять опрятность и не

умирать с голоду.

Неделю уже пробыли в море, когда отец вдруг обнаружил, что жена его тут

же - в трюме. Одета в мужскую одежду, волосы заплетены в мужскую косу. Она

притаилась, молчала и осталась не замечена, - в те времена ведь не было

медосмотров и прививок. Она перенесла свою циновку, села рядом с отцом. Они

могли переговариваться только тихим шепотом на ухо, в темноте. Отец

рассержен был ее неповиновением - но и рад.

Такие-то получились дела. Оба они были обречены на пять лет каторжного

труда. Прибыв в Америку, бежать? Это им не приходило в голову - они ведь

люди честные и подписали контракт.

Ли помолчал.

- Я думал, расскажется в немногих словах, - проговорил он.- Но вам вся

обстановка незнакома. Я принесу себе воды. Вы не хотите?

- Принеси и мне, - сказал Адам.- Одного только не пойму. Разве такой

труд под силу женщине?

- Сейчас вернусь, - сказал Ли. Принес из кухни воду в двух жестяных

кружках, поставил на стол. Спросил:

- Так что вам непонятно?

- Как она могла выполнять тяжелый мужской труд? Ли улыбнулся.

- Отец говорил, она была сильная. И, по-моему, женская сила сильнее

мужской, особенно когда в сердце у женщины любовь. Любящая женщина почти

несокрушима.

Адам поморщил губы.

- Когда-нибудь вы в этом сами убедитесь, - сказал Ли.

- Да я не то чтобы не верю, - сказал Адам.- Как я могу судить обо всех

женах по одной скверной? Но рассказывай же.

- Об одном только мать ни разу не шепнула отцу за все это тяжкое

плаванье. И поскольку очень многих там свалила морская болезнь, то

нездоровье матери не привлекло к себе внимания.

- Неужели беременна была? - воскликнул Адам.

- Да, была беременна, - сказал Ли. - И не хотела огорчать отца еще и

этим.

- А садясь на пароход, знала о своей беременности?

- Нет, не знала. Являться в мир я надумал в самое неподходящее время. А

рассказ мой получается длинен.

- Раз уж начал, то досказывай, - сказал Адам.

- Придется. В Сан-Франциско всем этим живым грузом набили телячьи

вагоны, и паровозы повезли его, пыхтя, в Скалистые горы. Предстояло рыть под

хребтами туннели, ровнять холмы под полотно. Мать и отца везли в разных

вагонах, и они увиделись только в рабочем лагере, на горном лугу. Красиво

было там зеленая трава, цветы и снежные верхи гор вокруг. И только там она

сказала отцу обо мне.

Они стали работать. У женщин мышцы тоже крепнут, как и у мужчин, - а

мать была и духом крепка. Она исполняла, что требовалось, долбила киркой и

копала лопатой, н мучилась, должно быть, как в аду. Но всего горше,

неотвязней и ужасней была для обоих мысль, что рожать ей будет негде.

- Неужели они были настолько темные? Пошли бы к начальству, сказали,

что она женщина, что беременна. О ней бы как-то позаботились.

- Вот видите. Придется пояснить и это, - сказал Ли. - Потому и

получается длинно. Не были они темные. Но этот людской скот был привезен для

одной только цели - для работы. Чтобы потом всех оставшихся в живых

отправить обратно в Китай. Сюда везли только самцов. Самок не брали. Америка

не желала, чтобы они тут плодились. Семья - мужчина, женщина и ребенок -

норовит угнездиться, врыться в землю, пустить корни. Поди ее потом выкорчуй.

Толпа же мужчин, беспокойных, терзаемых похотью, полубольных от тоски по

женщине, такая толпа корней не пускает и готова ехать куда угодно, а тем

более домой. И моя мать была единственная женщина в этой полубезумной,

полудикой орде мужчин. Чем дольше работали и жили они здесь, тем беспокойней

становились. Для хозяев они были не люди, а зверье, которое становится

опасным, чуть только дашь послабление. Теперь вы поймете, почему мать не шла

к хозяевам за помощью. Да ее бы мигом убрали из лагеря и - кто знает? -

возможно, пристрелили бы и закопали, как сапную лошадь. Пятнадцать человек

были застрелены за строптивость.

Нет уж, родители мои помалкивали - бедный наш народ от века приучен к

немой покорности. Наверное, возможен и другой образ жизни - без кнута, без

петли и без пули, - но никак не привьется он что-то. Напрасно я этот рассказ

начал...

- Почему ж напрасно? - возразил Адам.

- Помню, с каким лицом рассказывал отец мне. Все старое горе воскресало

в душе, вся боль и рана. Отец среди рассказа примолкал и, взяв себя в руки,

говорил дальше сурово, жесткими, резкими словами, точно стегал себя ими.

Они с матерью держались бок о бок под тем предлогом, что они, мол, дядя

и племянник. Так шли месяцы, и, к счастью, живот у матери не слишком

выдавался, и она кое-как перемогалась. Отец опасливо и понемногу, но помогал

ей в работе - племянник, мол, юн еще, кости хрупкие. Как дальше быть, что

дальше делать, они не знали.

И вот отец надумал - бежать обоим в высокогорье, на один из альпийских

лугов, и там у озерца сделать шалаш для матери, а когда пройдут благополучно

роды, самому вернуться и принять кару. Закабалиться еще на пять лет - в

уплату за бежавшего племянника. Горестен был этот его план, но другого не

было, а тут, казалось, брезжила надежда. Надо было только успеть вовремя - и

скопить еду.

- Мои родители... - На этом слове Ли приостановился, и так любо оно

было его сердцу, что, улыбнувшись, он повторил и усилил его: - Мои дорогие

родители стали готовиться. Оставлять часть дневной нормы риса, пряча под

тюфяк. Отец нашел бечевку и сделал из куска проволоки крючок - в горных

озерах водилась форель. Перестал курить, чтобы сберечь выдаваемые спички. А

мать подбирала любую тряпицу, выдергивала нитку с краю, сшивала эти

лоскутья-лохмотья, действуя щепочкой вместо иглы, - готовила мне пеленки.

Как бы я рад был знать ее и помнить.

- И я бы тоже, - сказал Адам.- Ты Сэму Гамильтону об этом рассказывал?

- Нет. А жаль. Он любил то, что славословит душу человека.

Свидетельства мощи ее были для него как праздник, как победа.

- Хоть бы удалось им это бегство...- проговорил Адам.

- Я вас понимаю. На этом месте я говорил отцу: "Беги же на озеро,

доставь туда маму, пусть один хоть раз не будет неудачи. Хотя бы один раз

скажи мне, что добрались до озера, сделали шалаш из еловых лап". И отец

отвечал очень по-китайски: "В правде больше красоты, пусть это и грозная

красота. Рассказчики, сидящие у городских ворот, искажают жизнь,

подслащивают ее для ленивых, для глупых, для слабых, - и эта подсластка лишь

умножает в них немощь и ничему не научает, ничего не излечивает и не

возвышает дух человека".

- Досказывай же, - сказал Адам сердито.

Ли встал, подошел к окну и кончил свой рассказ, глядя на звезды, что

мерцали и мигали на мартовском ветру.

- Валуном, скатившимся с горы, отцу переломило ногу. Ему наложили

лубки, дали работу по силам калеке - выпрямлять на камне молотком

погнувшиеся гвозди. И тут, от тревоги за отца или же от тяжести труда - не

все ль равно - у матери начались преждевременные роды. И весть о женщине

ударила в полубезумных мужчин и обезумила полностью. Телесные лишения

подхлестнули плотскую нужду; притеснения - одно горше другого разожгли в

оголодалых людях гигантский, бредовый пожар преступления.

Отец услышал вопль: "Женщина!" - и понял. Он побежал, лубки слетели, со

своей сломанной ногой он пополз вверх по скальному скату - к полотну будущей

дороги.

Когда дополз, небо уже чернело скорбью, и люди расходились, чтобы

затаиться и забыть, что они способны на такое. Отец нашел ее на куче сланца.

У нее и глаз уже не осталось зрячих, но рот шевелился еще, и она сказала

ему, что делать. Ногтями своими добыл меня отец из растерзанного тела

матери. Под вечер она умерла там на куче.

Адам слушал, тяжело дыша. Ли продолжал мерно и певуче:

- И прежде чем возненавидеть их, знайте вот что. Всегда кончал

заверением отец, что никогда еще так не заботились о ребенке, как заботились

обо мне. Весь лагерь стал мне матерью. В этом есть красота - грозная

красота. А теперь спокойной вам ночи. Больше уж не могу говорить.

Адам выдвигал ящики, искал на полках, открывал коробки - и, перерыв

весь дом, вынужден был позвать Ли.

- Где у меня тут перо и чернила? - спросил он.

- У вас их нет, - сказал Ли. - Вы уже много лет ни слова не писали.

Хотите, я принесу свои.

Он пошел к себе в комнату, принес широкую бутылочку чернил, ручку с

пером "рондо", стопку почтовой бумаги, конверт, положил все это на стол.

- Как ты догадался, что письмо буду писать? - спросил Адам.

- Вы хотите писать брату, так ведь?

- Так.

- Трудное это будет дело - после такого долгого молчания.

И действительно. Адам грыз ручку, чесал ею в затылке, морщился,

хмурился. Напишет несколько фраз - и скомкает листок, и начинает заново.

- Ли, если я съезжу на восток, ты останешься с детьми на это время?

- Ехать проще, чем писать, - сказал Ли. - Конечно, останусь.

- Нет. Я напишу.

- Вы пригласите брата приехать.

- А это мысль. Как я сам не додумался... - Вот и будет повод для

письма, исчезнет неловкость. После этого письмо написалось довольно легко.

Адам перечел, почеркал немного, переписал начисто. Еще раз медленно прочел,

вложил в конверт.

"Дорогой брат Карл, - начиналось письмо. - Эта весточка тебя удивит

после стольких лет. Много раз я хотел писать, да все откладывал - сам

знаешь, как оно бывает.

Как ты там у себя? Надеюсь, здоров? У тебя, может, пятеро, а то уже и

десятеро деток. Xa-xa! У меня двое сыновей, двойняшки. А мать не с нами.

Сельская жизнь оказалась не по ней. Живет в городе неподалеку, вижусь с ней

иногда.

У меня отличное ранчо, но, к моему стыду, я его запустил. Теперь,

может, займусь. Намерения-то у меня всегда хорошие. Но я похварывал эти

годы. Теперь выздоровел.

Как тебе живется-можется? Хотелось бы повидаться. Приезжай ко мне в

гости. Край здешний хорош. Может, даже приглядишь себе тут место,

поселишься. Холодных зим у нас не бывает. А это важно для нашего брата,

старичья. Ха-ха!

Подумай-ка об этом, напиши мне, Карл. Поездка тебя развлечет. Хочется

повидаться с тобой. Расскажу много такого, о чем в письме не напишешь.

Откликнись, Карл, сообщи, что нового на родине. Должно быть, немало

всякого произошло. Стареешь, и то один приятель умирает, то другой. Так уж,

видно, мир устроен. Не мешкай же, напиши, приедешь ли. Твой брат Адам".

Он посидел с письмом в руке, видя мысленно перед собой темное лицо

брата, шрам на лбу. В карих глазах недобрый ярый блеск - и вот дернулись

губы, оскалился слепо крушащий зверь... Адам тряхнул головой, прогоняя

видение. Попытался вспомнить Карла улыбающимся, вспомнить лоб без шрама - но

не смог четко представить ни то, ни другое. Схватив перо, приписал:

"P. S. Карл, во мне никогда не было к тебе ненависти - несмотря ни на

что. Ты мой брат, и я всегда тебя любил".

Адам сложил письмо вчетверо, с силой пригладил ногтем складки. Заклеил

конверт, пристукнув кулаком.

- Ли! - крикнул он.- Эй, Ли!

Китаец заглянул в дверь.

- Ли, сколько дней идет письмо на Восток - на самки дальний, в

Коннектикут?

- Не знаю, - сказал Ли. - Недели две, наверно.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Отправив это первое за десять с лишним лет письмо брату, Адам стал с

нетерпением ждать ответа. Ему казалось, письмо послано уже давно. Оно еще до

Сан-Франциско не добралось, а он уже громко недоумевал, обращаясь к Ли:

- Странно, что Карл молчит. Может, обижен, что я не писал. Но ведь и он

не писал. Правда, он и не знал, куда писать... А может, он переехал.

- Дайте письму дойти. Дней-то прошло немного,- откликался Ли из кухни.

"А приедет Карл сюда?- спрашивал себя Адам. И буду ли я ему тут рад?"

Теперь, послав письмо, Адам даже побаивался того, что Карл примет

приглашение. Адаму не сиделось, не молчалось - как неугомонному ребенку. Он

не давал покоя близнецам, без конца расспрашивал их о школе.

- Ну, чему вы сегодня выучились?

- Да ничему.

- Как так ничему? Учили же что-то? Читали же что-нибудь?

- Читали, отец.

- Что именно?

- Басню про кузнечика и муравьиху.

- Басня интересная.

- В той книжке есть еще интересное - как орел унес ребенка.

- Помню такое. А чем там кончилось, забыл.

- Мы еще не проходили. Только картинки смотрели.

Мальчикам тошны были эти неуклюжие попытки Адама по-отцовски приглядеть

за их учением, сблизиться с сыновьями. Во время одной из таких бесед Кейл

взял у отца карманный нож, надеясь, что Адам забудет и ножик останется у

него. Но тут ивы по-весеннему набухли соком и стало легко снимать кору с

веточки цельной трубкой. Адам, вспомнив про нож, принялся учить сыновей, как

делать свистки, - а Ли еще три года назад научил их. Вдобавок ко всему Адам

забыл, где и как делать в коре прорез. Свистки отказывались свистеть.

Как-то в полдень приехал Уилл Гамильтон в новеньком форде, ревущем и

подскакивающем на ухабах. Уилл знай давил на газ, и двигатель зря надрывался

на нижней передаче, и откидной высокий верх автомобиля трясся, как судно в

бурю. Медный радиатор и престолитовый бак, укрепленный сбоку на подножке,

надраенно блестели, слепя глаз.

Уилл дернул рычаг тормоза, резко выключил мотор и откинулся на кожаном

сиденье. Машину тряхнуло выхлопами, ибо мотор был перегрет.

- Вот и ваш автомобиль! - воскликнул Уилл с напускным воодушевлением.

Он ненавидел форды лютой ненавистью, но именно на фордах богател день ото

дня.

Адам и Ли нагнулись над распахнутым капотом, и Уилл, отпыхиваясь

по-толстяцки, стал объяснять им работу механизма, в котором мало смыслил

сам.

Ныне трудно и вообразить, до чего непросто было тогда научиться

запуску, вождению и уходу за машиной. Сложное это было искусство, и к тому

же отсутствовала всякая привычка. Современная детвора впитывает с колыбели

познания и навыки автомобилизма, тонкости работы двигателей внутреннего

сгорания; а в те времена человек приступал к делу в темной убежденности, что

машина и с места не стронется, - и порой оказывался прав. Чтобы завести

современную машину, нужно всего лишь повернуть ключ зажигания и включить

стартер. Все остальное совершается автоматически. В начале же века было куда

сложней. Требовалась не только хорошая память, крепкие руки, ангельское

терпение и неугасимая надежда, но и определенная толика колдовства, так что

за пусковую рукоятку форда модели "Т" многие брались не иначе, как сплюнув и

прошептав заклятие.

Уилл Гамильтон объяснил, как обращаться с фордом, затем объяснил

повторно. Слушатели внимали широкоглазо, заинтересованно-чутко, как терьеры,

не прерывая ни словечком, - но, в третий раз начав объяснение, Уилл понял,

что толку не будет.

- Знаете что, - сказал он бодро. - Инструктаж не по моей части. Я хотел

лишь предварительно, так сказать, продемонстрировать вам вашу машину. Теперь

я вернусь в город, а завтра пришлю вам ее со специалистом, и от него вы в

несколько минут усвоите больше, чем от меня за неделю. А я просто хотел

показать вам ее.

Но Уилл уже забыл свои собственные наставления. Сколько ни пыхтел, он

так и не завел мотора - и уехал в город на адамовой пролетке, заверив, что

механик явится завтра же.

Назавтра близнецы остались дома, - о школе не могло быть и речи. Форд

стоял высокий, отчужденно-суровый под дубом, где Уилл его оставил. Новые

владельцы, окружив машину, то и дело осторожно к ней прикасались, так

успокаивают прикосновением норовистую лошадь.

- Я к ней вряд ли когда-нибудь привыкну, - сказал Ли.

- Еще как привыкнешь, - сказал Адам без особой уверенности. - Скоро по

всему округу станешь разъезжать.

- Понять устройство я попробую, -сказал Ли. - Но водить не стану.

Мальчики тянулись к рычагам - тронут что-нибудь и поскорей отпрянут.

- Что это за держачок, отец?

- Руками не трогай.

- А зачем он?

- Не знаю, но трогать не надо. Всякое может случиться.

- А тот дяденька не говорил, зачем он?

- Не помню, что он говорил. Отойдите от машины, мальчики, а то в школу

пошлю. Слышишь, Кейл? Не открывай дверцу.

Встали они очень рано - и начали ждать. К одиннадцати часам их уже

лихорадило от нетерпения. Но только к полудню приехал на пролетке механик.

Он был в щегольских полуботинках с твердым квадратным коском, в модных

брючках, в широком, прямого покроя пиджаке чуть не до колен. У ног его в

пролетке стояла сумка с инструментом и рабочей одеждой. Ему было

девятнадцать лет, он жевал табак и с трехмесячных автомобильных курсов

привез безграничное и усталое презрение к роду людскому. Сплюнув на землю,

он бросил вожжи китайцу.

- Уведите эту сеножевалку, - сказал он.- Как это вы не путаетесь, каким

концом заводить ее в оглобли?

И сошел с пролетки, как полномочный посол выходит из президентского

поезда. Окинул едко-насмешливым взглядом близнецов, холодно повернулся к

Адаму.

- Надеюсь, я не опоздал к обеду, - сказал он.

Адам и Ли растерянно переглянулись. Они и позабыли про обед.

Войдя в дом, божественный пришелец морщась принял подношение бутерброды

с сыром и бужениной, пирог, кофе, кусок шоколадного торта.

- Я привык к горячему обеду, - сказал он.- А пацанов советую не

подпускать к машине, если она вам дорога.

Не спеша поев и посидев на крылечке, механик удалился со своей сумкой в

спальню Адама. Через несколько минут он вышел оттуда в полосатом комбинезоне

и белом картузике, на котором спереди красовалось "Форд".

- Так, - сказал он. - Руководство про-штун-дировали?

- Что? - не понял Адам.

- Книжицу, какая под сиденьем.

- Я не знал, что она там, - сказал Адам.

- О господи, - вздохнул юнец брезгливо. Собрав все силы своего

мужественного духа, он решительно шагнул к машине.

- Ладно, начнем, - сказал он.- Бог знает сколько придется канителиться,

раз вы не проштундировали.

- Мистер Гамильтон не смог вчера завести мотор, - сказал Адам.

- Он вечно забывает переключить на батарею, изрек юный мудрец. - Ладно

же. Топайте сюда. С работой двигателя внутреннего сгорания знакомы?

- Нет, - сказал Адам.

- О господи боже мой! - Он поднял жестяные створки. - Вот это вот

двигатель внутреннего сгорания.

- Такой молодой - и уже эрудит, - произнес Ли как бы про себя. Юноша

крутнулся к нему.

- Ты чего это? - спросил, нахмурившись.

Повернулся к Адаму: - Чего этот китаєза мелет? Кто ерундит?

Ли учтиво улыбнулся, развел руки в стороны.

- Моя говолила, твоя умный-умный, - пояснил он негромко. - Колледз,

навелно, концала. Клепко умный.

- Зовите меня просто Джо, - произнес юноша ни с того ни с сего. -

Колледж? Что эти образованные знают? Могут они зажигание отрегулировать? А?

Зачистить надфилем контакт умеют? Колледж!

И сплюнул презрительно - цыкнул коричневой табачной струйкой. Близнецы

восхищенно глядели на него; Кейл тут же стал накапливать слюну для пробных

сплевов.

- Ли восхищается тем, как вы знаете дело, - сказал Адам.

Юноша полностью смягчился.

- Зовите меня просто Джо, - объявил он снова. - Еще бы мне не знать

дела. Я кончил автошколу в Чикаго. Это вам не колледж, это школа настоящая.

- И прибавил великодушно: - Мой родитель говорит: хороший китаєза - но

только хороший - такой же человек, как и все мы. Китайцы, они честные.

- Если плохие, то нечестные, - сказал Ли.

- Ну само собой! Я не про бандитов всяких. Я про хороших.

- Меня вы - хочу надеяться - включаете в их число?

- Да вроде бы ты из хороших. Зовите меня просто Джо.

Настойчивое это напоминание удивило Адама, но близнецов не удивило.

- Зовите меня просто Джо, - сказал Кейл Арону в целях тренировки.

- Зовите меня просто Джо, - откликнулся тот беззвучно - опробовал фразу

губами.

Механик опять заговорил инструкторским тоном, но уже помягче - не

насмешливо, а дружески усмешливо. - Вот это вот - двигатель внутреннего

сгорания. Они поглядели на уродливо-замысловатый ком железа не без

благоговейного страха.

- Работает на принципе вспышки газов внутри замкнутой камеры, -

зачастил юнец, и слова его слились в великую песнь новой эры. -

Воспламененный газ давит на поршень, и через шатун, коленчатый вал,

трансмиссию движение передается на задние колеса. Ясно? (Они растерянно

кивнули, боясь прервать этот поток слов.) Двигатели бывают двух типов:

двухтактные и четырехтактные. Этот вот - четырехтактный. Ясно?

Слушатели опять кивнули. Близнецы, завороженно глядя механику в лицо,

кивнули тоже. - Это интересно, - проговорил Адам. - Главное отличие форда от

других автомобилей, частил дальше Джо, - состоит в планетарной передаче,

рева-лю-ци-зи... ни-зи... рующей автомобиль, - выговорил он с трудом и

остановился передохнуть. Четверо слушателей опять кивнули, и он сказал

предостерегающе: - Пусть вам не кажется, что вы уже все знаете. Учтите,

планетарный механизм рева-лю-ци-зирует машину. Советую проштундировать по

книге. А теперь, если это ясно, перейдем к Вождению Автомобиля. - Последние

два слова он произнес важно и торжественно. Он был явно рад, что

теоретическая часть осталась позади, но еще больше рады были слушатели. Они

уже начали изнемогать от напряженного вникания - тем более что не поняли ни

единого слова.

- Встаньте поближе, - сказал механик.- Видите эту штуковину? Это ключ

системы зажигания. Повернул - и машина готова к заводке. Вот этой штучкой

щелкаешь налево - включаешь батарею. Видите надпись "Бат"? Сокращенно значит

"батарея".

Они смотрели, вытянув шеи. Близнецы влезли на подножку.

- Нет, погодите. Я заскочил вперед. Раньше надо задержать искру и

подать газ, иначе так ударит - руку отшибет к чертям. Вот это - видите?

искра. Двигаешь вверх - понятно? Вверх. До упора. А вот это - нажмешь вниз.

Теперь я буду объяснять и тут же показывать. Следите внимательно. А вы,

пацанье, слезай с подножки. Вы мне свет застите. Да слазь, говорю.

Мальчики неохотно сошли наземь; теперь над дверцей виднелись только их

глаза. Юноша набрал в легкие воздуху.

- Ну, готовы? Искру задержал, газ подал. Искра вверх, газ - вниз.

Теперь переключай на батарею - налево. Запомнили? Налево. (Что-то внутри

машины зажужжало, точно гигантская пчела.) Слышите? Это катушечный контакт.

А если нет контакта, то отрегулируй или зачисть надфилем.

Он заметил смятение на лице у Адама.

- По книге проштундируете, пояснил добродушно и шагнул к радиатору.

- Вот это вот - пусковая рукоятка. А это - видите? - проволочка торчит

из радиатора - она от дросселя. Теперь внимание - показываю. Берем рукоятку

вот так и толкаем в гнездо. Видите, большой палец держу прижатым к ладони. А

если обхватить им рукоятку, то при обратном ударе она сломает этот палец к

черту. Ясно? Он, и не подымая глаз, знал, что они кивнут. - Теперь глядите

внимательно. Толкнул ее, значит, и повернул вверх, получаю сжатие - а тогда

тяну проволочку не спеша, засасываю газ. Слышите, сосет? Это дроссель. Но

если слишком потянуть, то рискуем затопить. Теперь проволочку отпускаю и

вращаю рукоятку с силой - и, как только заработало, бегу назад - дать искру

и нажать на газ, и дотягиваюсь, быстро переключаю на магнето - видите,

надпись "Маг". И готово дело.

Слушателей прошиб пот. Столько возни - и всего лишь мотор запустили.

Механик продолжал неумолимо:

- Теперь повторяйте за мной, чтоб заучить. Искра вверх - газ вниз.

- Искра вверх - газ вниз, - повторили они хором.

- Переключить на "Бат".

- Переключить на "Бат".

- Рукоятку на сжатие, большой палец прижат.

- Рукоятку на сжатие, большой палец прижат.

- Дроссель открыть - осторожно.

- Дроссель открыть - осторожно.

- Вертануть рукоятку.

- Вертануть рукоятку.

- Переключить на "Маг".

- Переключить на "Маг".

- Теперь повторим все сначала. Зовите меня просто Джо.

- Просто Джо.

- Да нет. Искра вверх - газ вниз.

Когда оттарабанили в четвертый раз, Адаму стало слегка тошно. Глупо

как-то все это... И тут, словно на выручку, приехал Уилл Гамильтон в своем

спортивном родстере.

- Шестнадцать клапанов у этой штучки, - почтительно произнес механик,

глядя на подъезжающую низенькую красную машину. - Специсполнение.

- Ну как идет дело? - спросил Уилл, высунувшись из машины.

- Отлично, - сказал механик. - Ухватывают быстро.

- Слушай, Рой. Я за тобой приехал. У нового катафалка полетел

подшипник. Предстоит тебе возиться допоздна, чтобы подать для миссис Хокс в

одиннадцать утра.

Рой выпрямился деловито и готовно.

- Сейчас, только одежки возьму, - сказал он и побежал в дом. Выскочил

со своей сумкой, но Кейл встал у него на дороге.

- Послушайте, - сказал Кейл. - Вас же зовут Джо.

- Чего?

- Вы говорили: "Зовите меня просто Джо". А мистер Гамильтон зовет вас

Рой.

Рой со смехом прыгнул на сиденье родстера.

- Знаешь, почему я приговариваю "Зовите меня просто Джо"?

- Нет. Почему?

- Потому что зовут меня Рой. - И, оборвав смех, строго сказал Адаму:

- Выньте руководство из-под сиденья и проштундируйте. Ясно?

- Ясно, сказал Адам.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Не только во времена библейские, но и в начале века случались еще на

земле чудеса. Через неделю после инструктажа по главной улице Кинг-Сити

шумно проехал форд и остановился, сотрясаясь, у почты. За рулем сидел Адам,

рядом с ним - Ли, а позади восседали оба мальчика пряменько и важно.

Адам взглянул себе под ноги, и все четверо хором пропели:

- Нажать тормоз - снять газ - выключить. Мотор взревел и заглох. Адам

откинулся на спинку, посидел измочаленный, но гордый; затем сошел на

тротуар, вошел в здание.

Почтмейстер поглядел на него сквозь прутья позолоченной решетки.

- Вы, я вижу, приобрели одну из этих чертовых тарахтелок, - сказал он.

- Приходится не отставать от времени, - сказал Адам.

- Вот увидите, мистер Траск, придет пора, когда не останется ни одной

лошади.

- Может, и так.

- Весь облик края из-за них переменится. Уже всюду они тарахтят,

продолжал почтмейстер.- Даже у нас в конторе перемены. Раньше люди

заявлялись за почтой раз в неделю. Теперь заезжают каждый день, а то и по

Дата добавления: 2015-06-26