Пир на пепле 7 страница

Спросите у Аристотеля: отчего это происходит? Он отвечает: от Солнца и от кругового движения. Не столь ясно и обоснованно, сколь божественно, возвышенно и в высшей степени правильно сказал он это. Но как? Может быть, в качестве философа? Скорее в качестве прорицателя или же того, кто понимал и не смел этого сказать, или, может быть, того, кто видит и не верит тому, что видит, а если даже и верит, то колеблется утверждать это, боясь, чтобы кто-нибудь не стал принуждать его изложить доказательства, которых у него нет. Он излагает, но таким образом, что закрывает рот тому, кто хотел бы знать больше; или, может быть, это способ говорить, взятый у древних философов?

Итак, он говорит, что тепло, холод, сухость, сырость появляются или исчезают во всех частях земли, где все обновляется, уплотняется, стареет и уменьшается; и, желая указать причину этого, он говорит: от Солнца и круговращения[93]. Но почему он не говорит: от солнечного круговращения? Потому что им было определено, а всеми философами его времени и убеждения принималось, что Солнце своим движением не может причинить это различие: потому что, поскольку эклиптика отклоняется от экватора, Солнце вечно вращается между двумя пунктами тропиков; и поэтому невозможно, чтобы та и другая части Земли были согреты, но чтобы зоны и климаты оставались в том же состоянии. Почему он не говорит: от циркуляции других планет? Потому что было определено уже, что все они (если даже некоторые из них немного уклоняются) движутся только в пределах широты зодиака, называемого торным путем блуждающих звезд. Почему он не говорит: от циркуляции первого движимого? Потому что не знал иного движения, кроме дневного, и имел в свое время некоторое подозрение, что существует движение запоздания, подобное таковому планет. Почему он не говорит: из-за кругообращения неба? Потому что не мог сказать, как и каким оно может быть. Почему он не говорит: из-за кругообращения Земли? Потому что у него был как бы заранее предполагаемый принцип, что Земля неподвижна. Но почему же он это говорит? Потому что вынужден истиной, которая заставляет услышать ее голос в явлениях природы. Итак, остается, что оно происходит от Солнца и от движения. От Солнца, говорю, так как оно единственное разливает и сообщает жизненную силу, и еще от движения, так как если бы не было движения его к другим телам или других тел к нему, то как могло бы оно принять то, чего не имело, или дать то, что имело? Значит, необходимо, чтобы было движение, при этом такого рода, чтобы оно было не частичным, но такого значения, чтобы оно причиняло обновление одним частям и стремилось придать его другим, которые, будучи того же состояния и природы, имеют ту же пассивную силу, которой должна соответствовать активная сила, если природа справедлива.

Но мы находим много меньше оснований для того, чтобы Солнце и вся совокупность звезд двигалась вокруг этого нашего шара, чем, наоборот, для того, чтобы он должен был вращаться относительно вселенной, делая годовой оборот вокруг Солнца и иным образом, с некоторыми правильными последовательностями, всеми своими сторонами поворачиваясь и наклоняясь к нему, как к живому источнику огня. Нет никакого основания, чтобы бесцельно и без крайней причины неисчислимые звезды, являющиеся многочисленными мирами, даже большими, чем наш, имели бы столь насильственную связь единственно с нашим миром. Нет смысла в том, чтобы главным образом он заставлял говорить о колебании полюса, о качании оси мира, об основании координат вселенной; и неужели столь многочисленные, самые великие, прекраснейшие шары, какие только могут быть, должны содрогаться, поворачиваться, перевертываться, выправляться и назло природе перемещаться для того только, чтобы Земля столь дурно, как могут показать тонкие оптики и геометры, могла занимать центр как единственно тяжелое и холодное тело; и ведь нельзя доказать, что она отличается от всякого иного тела, сияющего в небе, так же по субстанции и материи, как и по способу расположения: ведь если вокруг данного тела может вращаться воздух, в котором оно фиксировано, то и вокруг них равным образом может вращаться воздух, который их окружает; и если они сами собой, как бы благодаря собственной душе и по своей природе, могут, разделяя воздух, кружиться вокруг некоторого центра, то и Земля может нисколько не меньше их.

Смит. Прошу вас, будем пока считать этот пункт предпосылкой; сам я считаю вполне достоверным, что скорее неизбежно движение Земли, чем возможно известное прикрепление и пригвождение светил, да и для непонимающих этого лучше взять это теперь за главную тему, чем в другом рассуждении касаться этого в форме отступления. Поэтому, если хотите доставить мне удовольствие, уточните быстренько движения нашего шара.

Теофил. Весьма охотно, так как это отступление заставило меня надолго отложить желаемое мною заключение, где доказывается неизбежность того факта, что все части земли должны последовательно участвовать во всех аспектах и отношениях к солнцу, делаясь носителями всех соотношений и обычных процессов.

Итак, в этих целях достаточно и необходимо, чтобы движение Земли совершалось таким образом, чтобы благодаря известным переменам там, где было море, стал континент и наоборот; там, где было тепло, сделалось холодно и наоборот; то, что пригодно для житья и умеренно, стало бы менее подходящим для житья и не столь умеренным и наоборот; в заключение — чтобы каждая часть получила такое же положение, которым пользуются все прочие части под солнцем, чтобы всякая часть могла участвовать в любой жизни, в любом порождении, в любом счастье.

Значит, первое, необходимое для жизни нашего шара и того, что на нем содержится, — это дать ему как бы дыхание и вдохновение дневным теплом и холодом, светом и тьмой на протяжении двадцати четырех часов, равных времени вращения вокруг собственного центра Земли, подставляющей солнцу по возможности всю свою поверхность.

Второе. Для порождения существ, которые живут и разлагаются на поверхности земного шара, он со своим центром обходит вокруг светлого тела Солнца приблизительно в триста шестьдесят пять дней с четвертью, где в четырех пунктах эклиптики издается крик рождения, юности, зрелости и упадка его существ.

Третье. В смене веков Земля участвует еще в одном движении, благодаря которому отношение верхнего ее полушария ко вселенной изменяется так, что оно занимает место нижнего полушария, последнее же переходит на место верхнего полушария.

Четвертое. С изменением поворотов и соотношений Земли она необходимо получает движение, благодаря которому положение, занимаемое вершиной Земли по отношению к Арктическому полюсу, меняется на положение, которое занимает противоположная верхушка по отношению к Антарктическому полюсу.

Первое движение измеряется от точки равноденствия Земли до тех пор, пока она вернется или к ней, или близко к ней.

Второе движение измеряется от воображаемой точки эклиптики, которая есть путь Земли вокруг Солнца, до того момента, когда Земля возвратится в прежнее положение или близкое к нему.

Третье движение измеряется расположением, которое имеет линия полушария Земли, идущая через горизонт с его дифферентами во вселенной, до тех пор, пока прежняя линия или соответствующая ей не вернется к тому же расположению.

Четвертое движение измеряется продвижением полярной точки Земли, которая, посредством прямой из какого-нибудь меридиана проходя через другой полюс, обращается к тому же или около того же аспекта, где была прежде. И относительно этого надо иметь в виду, что хотя мы говорим о существовании четырех движений, тем не менее все они участвуют в едином сложном движении.

И имейте в виду, что из этих четырех движений первое обнаруживается из того, что в натуральный день кажется, что все движется вокруг Земли или, как говорят, вокруг полюсов мира.

Второе узнается из того, что бросается в глаза,— что Солнце в один год проходит весь круг зодиака, делая каждый день: по Птолемею в третьем издании Альмагеста — 59 минут 8 секунд 17 терций 13 кварт 12 квинт 31 секста; по Альфонсу — 59 минут 8 секунд 11 терций 37 кварт 19 квинт 13 секст 56 септ; по Копернику — 59 минут 8 секунд 11 терций.

Третье движение познается из того, что кажется, что восьмая сфера, если следовать порядку знаков, движется навстречу дневному движению над полюсами зодиака так медленно, что в двести лет не проходит больше 1 градуса и 28 минут, совершая таким образом круг в сорок девять тысяч лет, начало какового движения приписывают девятой сфере.

Четвертое движение познается из колебания, продвижения и отступления, производимыми, как считают, движением восьмой сферы над двумя равными кругами, которые представляют себе во впадине девятой сферы над началами созвездий Овна и Весов в зодиаке. Его выводят из того, что считают необходимым для эклиптики восьмой сферы пересекать экватор не всегда в той же самой точке, но иной раз в голове Овна, иной раз вне ее по ту или иную сторону эклиптики; выводят из того, что самые большие отклонения зодиака считают не всегда теми же самыми. Отсюда необходимо следует, что точки равноденствия и солнцестояния постоянно меняются, как это в действительности наблюдается с давних времен.

Имейте в виду, во-первых, что хотя мы говорим о существовании именно четырех движений, тем не менее надо отметить, что все они соучаствуют в одном составном. Во‑вторых, хотя мы их называем круговыми, однако ни одно из них не есть правильное круговое. В-третьих, хотя многие утруждают себя поисками истинного порядка таких движений, но и они, и те, кто будет этим обременять себя, будут трудиться напрасно, так как ни одно из этих движений не является в действительности правильным, пригодным к геометрической обработке.

Итак, значит, есть четыре — и не должно быть ни больше ни меньше — движения (хочу сказать: различий местных изменений земли); из них каждое иррегулярное необходимо превращает другие в иррегулярные, которые мне хотелось бы описать в движении шара, брошенного в воздух.

Во-вторых, в то время как он движется сверху вниз или снизу вверх, он вращается вокруг собственного центра, двигая точку I к месту точки К и точку К к месту точки I. В-третьих, поворачиваясь мало-помалу, продвигаясь вперед по пути и ускоряя свое вращение или же теряя скорость и замедляя ход (как бывает с шаром, который, поднимаясь вверх, после того как сперва двигался быстрее, затем начинает двигаться медленнее, и наоборот, при возвращении вниз и в соответствующей пропорции на середине расстояний, по которым поднимается или опускается), он в то положение, которое занимает одна половина окружности, отмеченная цифрами 1, 2, 3, 4, продвинет другую половину, отмеченную цифрами 5, 6, 7, 8. В-четвертых, так как это вращение не дает прямой, принимая во внимание, что оно не идет как у колеса, движущегося с силою круга, в которую включен момент тяжести, но идет криво, так как производится шаром, который легко может склоняться во все стороны, почему точки I и К не всегда вращаются по той же прямой, то поэтому необходимо, чтобы скоро или нескоро, с перерывами или постепенно проходился путь, пока не совершится движение, благодаря которому точка О окажется там, где была точка V, и наоборот.

Из этих движений достаточно одного неправильного, чтобы сделать неправильными все прочие, достаточно одного неизвестного, чтобы сделать неизвестными все другие. Тем не менее имеется некоторый порядок, в котором движения более или менее или приближаются или отходят от регулярности. Оттого в этом различии движений более правильное, или то, которое ближе к самому правильному, есть движение центра. Близко к этому движение вокруг центра посредством диаметра — более быстрое. Третье есть то, которое с неправильностью второго (состоящей в ускорении и замедлении) мало-помалу меняет весь аспект полушария. Последнее, самое неправильное и самое неопределенное, есть то, которое меняет стороны, потому что иной раз, вместо того чтобы идти вперед, поворачивает назад и с величайшим непостоянством достигает того, что заменяет место одной точки местом другой, ей противоположной.

Так и Земля: во-первых, она имеет движение своего центра, годовое, более правильное, чем все, и более, чем другие, подобное самому себе; во-вторых, менее правильное, ежедневное; в-третьих, неправильное, которое назовем полу-шаровым; в-четвертых, самое неправильное, полярное, или колуральное.

Смит. Хотелось бы знать, какой порядок и какое правило дает Ноланец для познания этих движений.

Пруденций. Будет ли какой-нибудь способ? Неужели же мы до конца будем нуждаться во все новых и новых теориях?

Теофил. Не сомневайтесь, Пруденций, что ничем добрым старым вы не полакомитесь. Вам, Смит, пошлю диалог Ноланца, под названием «Чистилище ада»[94], и вы увидите там плод спасения. Вы, Фрулла, держите в тайне наши речи и постарайтесь, чтоб они не дошли до ушей тех, кого мы кусали, для того чтобы они не пошли против нас и не дали новых поводов обращаться с ними строже и применять лучшие исправительные меры. Вы, маэстро Пруденций, сделайте заключение и только моральную оценку нашего четверобеседования; ведь умозрительные выводы из нашего «пира на пепле» уже сделаны.

Пруденций. Заклинаю тебя, Ноланец, ради надежды, которую ты возлагаешь на высшее и бесконечное единство, дающее тебе жизнь и обожаемое тобой; ради высоких божеств, покровительствующих тебе и почитаемых тобою; ради твоего божественного гения, защищающего тебя и в который ты веришь, охраняй себя от подлых, низких, варварских и недостойных встреч, чтобы не пришлось тебе столкнуться с такой яростью и множеством капканов, как приходилось, может быть, насмешнику Мому среди богов и мизантропу Тимону среди людей. Оставайся надолго у знаменитейшего и великодушнейшего синьора ди Мовисьеро, под покровительством которого ты начал публиковать такую величавую философию. Может быть, найдется совершенно достаточное средство, благодаря которому звезды и могущественнейшие силы приведут тебя к тому пределу, откуда ты издали сможешь смотреть на подобные низости.

А вы, благородные люди, поклянитесь скипетром Юпитера-громовержца, прославленной любезностью потомков Приама, великодушием римского сената и народа квиритов[95] и нектарным пиром богов над кипящей Эфиопией, что если волею судьбы в другой раз случится Ноланцу оказать вам услугу, или удовольствие, или милость, если случится ему провести ночь в ваших домах, то найдете способ защитить его от подобных встреч; когда же ему придется темной ночью возвращаться к себе домой, то в случае, если вы не захотите дать ему сопровождение с пятьюдесятью или со ста факелами — в которых не будет недостатка, шагай он даже среди бела дня, если ему придется умирать в католической римской земле,— дайте ему провожатого по крайней мере с одним факелом; если же и это покажется вам лишним, то одолжите ему фонарь с сальной свечой, чтобы мы имели убедительный материал для разговора о его благополучном возвращении из вашего дома, о чем пока еще нет речи.

Заклинаю вас, доктора Нундиний и Торквато, пищей людоедов, каменным корытом циника Анаксарха, огромнейшими змеями Лаокоона и страшной язвой святого Роха, когда вы очутитесь в преисподней и должны будете явиться на страшный суд, то заявите жалобу на некультурного и невежливого педагога, обучавшего вас когда-то приличию, и на другого — архиосла и невежду, учившего вас вести диспуты, чтоб они возместили вам ненужные издержки с процентами за время и труд, которые они заставили вас потерять.

Заклинаю вас, гребущие по гордой Темзе лондонские лодочники, ради чести Эвена и Тиберина, именами которых названы две знаменитые реки, и ради прославленной обширной могилы Палинура, чтобы вы за наши деньги доставили нас в гавань.

И вы, дикие травсы и свирепые марсиды грубого люда, заклинаю вас лаской, которую выказывали стримониянки Орфею, а также последней услугой, оказанной лошадьми Диомеду и брату Семелы, и силою пращника и щитоносца Кефея, когда увидите и встретите иноземца и путешественника, если не сможете удержаться от грозных взглядов фурий, то, по крайней мере, советую вам, воздержитесь от толчков.

Обращаюсь ко всем вам и заклинаю всех вас вместе — одних щитом и копьем Минервы, других породистым потомством троянского коня, тех почтенной бородой Эскулапа, этих трезубцем Нептуна, а иных поцелуями, данными кобылицами Главку, — чтобы в другой раз в лучших диалогах вы возвестили о ваших деяниях или же, по крайней мере, молчали.

Конец диалогов «Пир на пепле»

О причине, начале и едином[96]

(DE LA CAUSA, PRINCIPIO ET UNO)

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО,

НАПИСАННОЕ ЗНАМЕНИТЕЙШЕМУ СИНЬОРУ МИКЕЛЮ ДИ КАСТЕЛЬНОВО[97],

СИНЬОРУ ДИ МОВИСЬЕРО.

КОНКРЕСАЛЬТО И ДИ ЖОНВИЛЛЯ, КАВАЛЕРУ

ОРДЕНА ХРИСТИАННЕЙШЕГО КОРОЛЯ, СОВЕТНИКУ

ЕГО ТАЙНОГО СОВЕТА, КАПИТАНУ 50 СОЛДАТ

И ПОСЛУ У СВЕТЛЕЙШЕЙ КОРОЛЕВЫ АНГЛИИ

Знаменитейший и единственный кавалер, обращая взоры от созерцания к восхищению вашим великодушием, настойчивостью и заботливостью, при помощи которых вы, прибавляя услугу к услуге, благодеяние к благодеянию, меня победили, обязали и связали и обычно преодолеваете все трудности, избегаете любой опасности и приводите в исполнение все ваши почетнейшие намерения, я начинаю понимать, сколь удачно вам подходит тот благородный девиз, которым вы украшаете свой грозный нашлемник, где та текучая влага, что нежно ранит, капая непрерывно и часто, благодаря своей настойчивости размягчает, выбивает, растирает, ломает и утончает некий плотный, жесткий, твердый и грубый камень.

С другой стороны, вспоминая, что вы (не говоря уже об остальных ваших главных подвигах), благодаря божественному препоручению и высокому провидению и предназначению, являетесь для меня достаточным и сильным защитником от несправедливых оскорблений, какие я претерпеваю (где нужно было обладать духом поистине героическим, чтобы не опустить рук, не отчаяться и не дать себя победить столь стремительному потоку преступной лжи, при помощи которой изо всей силы меня осуждала зависть невежд, предубеждение софистов, клевета недоброжелателей, нашептывания прислужников, злословие корыстолюбцев, неприязнь челяди, подозрения глупцов, недоумения болтунов, усердие лицемеров, ненависть варваров, бешенство плебеев, неистовства людей известных, сетования побитых, вопли наказанных; где недоставало лишь грубой, глупой и коварной злобы женщины, чьи лживые слезы обычно более могущественны, чем любые вздувшиеся волны и грозные бури предубеждений, зависти, злословия, нашептываний, предательств, гнева, злобы и неистовства); вот вижу я здесь ту устойчивую, крепкую и постоянную скалу, что вновь возникает и показывает верхушку над вздымающимся морем, что ни гневным небом, ни из страха перед непогодою, ни от могучих ударов вздувшихся волн, ни стремительными воздушными бурями, ни могучим дыханием Аквилона ничуть не сталкивается, не сдвигается и не сотрясается, но тем более укрепляется и подобной субстанцией окаменевает и облекается. Вы же одарены двойной добродетелью, благодаря которой могущественными становятся текучие и нежные капли, и тщетно грозятся бурные волны, и крепкий камень становится слабым против капель, и могучая вздымается против потоков теснимая ими скала. Вы одновременно безопасная и спокойная гавань для истинных муз и губительный утес, о который разбиваются лживые снаряжения и наступательные действия враждебных им кораблей. Меня же никто никогда не мог обвинить в неблагодарности, никто не порицал за невоспитанность и никто по справедливости не мог на меня пожаловаться. Ненавидимый глупцами, презираемый низкими людьми, хулимый неблагородными, порицаемый плутами и преследуемый зверскими отродьями, я любим людьми мудрыми; ученые мной восхищаются, меня прославляют вельможи, уважают владыки и боги мне покровительствуют. Благодаря такому столь великому покровительству вами я был укрыт, накормлен, защищен, освобожден, помещен в безопасном месте, удержан в гавани как спасенный вами от великой и гибельной бури. Вам я посвящаю этот якорь, эти снасти, эти разорванные паруса и эти товары, самые дорогие для меня и самые драгоценные для будущего мира, с тем чтобы ваше покровительство спасло их от потопления в преступном, мятежном и враждебном мне океане. Они-то, покоясь в священном храме Славы, мощно сопротивляясь наглости невежества и прожорливости времени, вечно будут свидетельствовать о вашем победоносном покровительстве, с тем чтобы мир знал, что благородное и божественное потомство, вдохновленное возвышенной мудростью, зачатое размеренным чувством и порожденное ноланской музой, благодаря вам не умерло в завязи и надеется жить до тех пор, пока Земля будет поворачивать свою живительную поверхность к вечному зрелищу других сияющих звезд.

ДЖОРДАНО НОЛАНСКИЙ К НАЧАЛАМ ВСЕЛЕННОЙ

Вновь направляя свой бег в высоту из Летейских пределов,

Ты появись, о Титан, в круге светил, я молю.

Хоры блуждающих звезд, я к вам свой полет направляю,

К вам поднимусь, если вы верный укажете путь.

Ввысь увлекая меня, ваши смены и чередованья

Пусть вдохновляют мой взлет в бездны далеких миров.

То, что так долго от нас время скупое скрывало,

Я обнаружить хочу в темных его тайниках.

Что же мешает твоим, ум озабоченный, родам?

Следует ли эту дань грубому веку отдать?

Землю потоки теней покрывают, — однако вершину

Все же ты, о наш Олимп, к яркому солнцу вздымай.

К СВОЕМУ ДУХУ

Ты глубоко, гора, в земле залегаешь корнями,

Но неудержно стремишь к звездам вершину свою.

Ум, высочайший предел ты всех вещей постигаешь,

Солнечный свет оттенив мраком подземных глубин.

Так не теряй своих прав и понапрасну не медли

Там, где потоки свои мрачный струит Ахеронт.

Смело стремись в высоту, в отдаленные сферы природы, Ибо вблизи божества ты запылаешь огнем.

К ВРЕМЕНИ

Старец медлительный ты, ты же быстрое.

И замыкаешь И размыкаешь. Назвать добрым тебя или злым?

Щедрость и скупость — все ты. Дары принося, их уносишь.

Если ты что породишь, ты же убийца ему.

Все, что наружу несешь, ты вновь укрываешь в глубинах.

Все, что явило на свет, жадно глотаешь опять.

Так как ты все создаешь и так как ты все разрушаешь,

Я затрудняюсь назвать добрым тебя или злым.

Там же, где грозный удар в бешенстве ты замышляешь,

Злой угрожая косой, руку свою удержи;

Где отпечатки следов Хаос угрюмый скрывает,

Добрым себя не являй и не являй себя злым.

О ЛЮБВИ

Любви доступны истины вершины.

Сквозь адамантовы проникнув огражденья,

Мой гений свет несет; для наблюденья

Рожден, живет он вечным властелином;

Земли, небес и адовой стремнины

Правдивые дает изображенья,

Врагам наносит смело пораженья,

Внедряется в сердечные глубины.

Чернь низкая, зреть истину старайся.

Прислушайся к моим словам нелживым.

Безумная, раскрой глаза со мною.

Ребенком звать любовь ты не пытайся.

Сама изменчива — ты мнишь ее пугливой,

Незрячей будучи — зовешь ее слепою.

* *

*

Единое, начало и причина,

Откуда бытие, жизнь и движенье,

Земли, небес и ада порожденья,

Все, что уходит вдаль и вширь, в глубины.

Для чувства, разума, ума — картина:

Нет действия, числа и измеренья

Для той громады, мощи, устремленья,

Что вечно превышает все вершины.

Слепой обман, миг краткий, доля злая,

Грязь зависти, пыл бешенства с враждою,

Жестокосердье, злобные желанья

Не в силах, непрерывно нападая,

Глаза мои задернуть пеленою

И солнца скрыть прекрасное сиянье.

Диалог первый [98]

СОБЕСЕДНИКИ:

Элитропий, Филотей, Армесс

Элитропий. Как узники, привыкшие к мраку, освобожденные из глубины темной башни, выходят к свету, так многие, изощрившиеся в вульгарной философии, страшатся, восхищаются и приходят в замешательство, не будучи в силах переносить новое солнце твоих ясных понятий.

Филотей. Недостаток происходит не от света, но от глаз: чем более прекрасным и ярким будет солнце само по себе, тем более ненавистным и особенно неприятным оно будет для глаз ночных сов.

Элитропий. Трудное, редкое и необычное дело предпринимаешь ты, о Филотей, поскольку ты хочешь их вывести из мрачной пропасти к открытому, спокойному и ясному виду звезд, которые мы видим рассеянными в таком прекрасном разнообразии по синему плащу неба. Хотя твое благочестивое усердие будет только полезно людям, тем не менее нападки неблагодарных по отношению к тебе будут столь же разнообразны, сколь разнообразны те животные, которых благосклонная земля порождает и взращивает в своем материнском и обильном лоне, если только верно, что человеческий род, в частности в каждом своем индивидууме, показывает разнообразие всех других, так что в каждом человеческом индивидууме целое проявляется более выразительно, чем в индивидуумах других видов. Вот почему некоторые, подобно подслеповатому кроту, лишь только почувствуют открытый воздух, как уже снова, разрывая землю, устремляются к своим родным темным тайникам. Другие, как ночные птицы, едва только увидят, что с ясного востока восходит розовая посланница солнца, как из-за слабости своих глаз стремятся скрыться в свои мрачные убежища. Все одушевленные существа, скрывающиеся от лика небесных светил и предназначенные для вечных расселин, провалов и пещер Плутона[99], призванные ужасным и мстительным зовом Алекто, раскрывают крылья[100] и быстро направляются к своим жилищам. Но все те одушевленные существа, которые рождены для того, чтобы видеть солнце, радуясь окончанию ненавистной ночи, возблагодарив благосклонность неба и приготовившись воспринять центрами шаровидных кристаллов своих глаз столь сильно желанные и долгожданные лучи, сердцем, голосом и руками поклоняются востоку. После того как прелестный Титан погнал своих пламенных коней с золотого востока, нарушая снотворное молчание влажной ночи, начинают рассуждать люди, блеять невинные, беззащитные и покрытые руном отары, мычать рогатые стада под наблюдением грубых земледельцев. Ослы Силена ревут, чтобы снова, защищая смущенных богов, устрашать глупейших гигантов[101]; поворачиваясь на своем грязном ложе, назойливым хрюканьем оглушают их здоровенные свиньи. Тигры, медведи, львы, волки и лживые лисицы, высовывая головы из своих берлог, с пустынных высот наблюдают ровное поле охоты, испуская из своих звериных глоток хрюканье, рычанье, вой, рев, рыканье и рявканье. В воздухе и под листвой ветвистых деревьев петухи, орлы, павлины, журавли, горлинки, скворцы, воробьи, соловьи, галки, сороки, вороны, кукушки и цикады, не мешкая, отвечают и удваивают свое шумливое щебетанье. И еще с водной неустойчивой поверхности белые лебеди, пестрые утки, хлопотливые гагары, болотные чирки, хриплые гуси, жалобно квакающие лягушки наполняют уши своим шумом, так что жаркий свет солнца, рассеявшись в воздухе этого более счастливого полушария, будет сопровождаем приветствиями, быть может даже докучными, столь многих и столь разнообразных голосов, сколь разнообразны животные, которые их издают.

Филотей. Не только обычно, но и естественно и необходимо, чтобы каждое одушевленное существо подавало свой голос, и невозможно, чтобы животные производили членораздельные звуки и делали правильные ударения, как люди, ибо противоположны их телосложения, различны вкусы и неодинаково питание.

Армесс. Пожалуйста, дайте мне возможность сказать также и со своей стороны не относительно света, но относительно некоторых обстоятельств, не столь увеселяющих внешние чувства, сколь тревожащих внутреннее чувство того, кто видит и наблюдает. Ибо ради вашего мира и вашего покоя, которых с братской любовью я вам желаю, я не усмотрел, чтобы из этих ваших разговоров могли быть образованы комедии, трагедии, элегии и диалоги, подобные тем, которые, будучи недавно выпущены вами в свет, заставили вас замкнуться и уединиться в своем жилище.

Филотей. Говорите свободно.

Армесс. Я не буду говорить, как святой пророк, как отвлеченный созерцатель, как апокалиптический кудесник или как ангелоподобная валаамова ослица; и не буду рассуждать, как вдохновенный Вакхом, как надувшийся ветром распутных муз Парнаса, или как Сибилла, оплодотворенная Фебом, или как вещая Кассандра, как наполненный от головы до пяток аполлониевым вдохновением, как прорицатель, просветленный оракулом или дельфийским треножником, как Эдип, распутывающий хитросплетения Сфинкса, как Соломон, разгадывающий загадки царицы Савской, как Калхас, истолкователь олимпийского совета, как вдохновенный Мерлин или как человек, ушедший из грота Трофония. Но я буду говорить обычным и общераспространенным способом, как человек, который имеет совершенно другие намерения, чем дистиллировать сок большого и малого мозга, пока у него не останется в качестве сухого осадка твердая и нежная оболочка головного мозга; как человек, говорю я, который не имеет другого мозга, кроме своего собственного, которому отказывают в своем благоволении даже последние боги на Олимпе, составляющие небесную челядь (те, говорю я, которые не едят амброзии и не пьют нектара, но утоляют жажду подонками из бочки и разлитым вином, если не хотят удовольствоваться водой и нимфами; те, говорю я, которые обычно бывают более близкими к нам, более интимными и более разговорчивыми), как, например, бог Вакх или Силен — пьяный наездник на осле, Пан, Вертумн, Фавн, Приап[102], не удостаивающие уделить мне больше того, что они обычно сообщают даже своим лошадям.

Дата добавления: 2015-06-26