Структура методологического знания. 17 страница

А ведь именно после того как сделаешь что-то… («противоестественное»?), о чем в обществе бытует совсем иное (твоему?) мнение,-- не тогда ли, как раз, и возникает

чувство внутренней подавленности, вины, невероятного упадка сил…ухудшения настроения… А быть может и общего…разочарования…

«…Я бессилен и опустошен… и, собственно говоря, должен был размышлять только о том, почему у кого-то все же возникает хоть малейшее желание дотронуться до меня мизинцем…», – записал Кафка в своем дневнике[113].

И тогда уже ко всем перечисленным нами раннее признакам появления у Кафки чувства вины, – бесспорно, относится и его латентная гомосексуальность.

Это то, от чего он хотел избываться. То, что ему мешало. И то, что, так или иначе, определяло характер взаимоотношений Франца Кафки с другими людьми.

Причем, с некоторыми из них, она сыграла злую шутку. Вспомним, что ни одна из его «возлюбленных» (Фелиция Бауэр, Грета Блох[114]; Юлия Вохрыцек[115]; Милена Есенская[116]; Дора Диамант[117]), так и не смогла заключить с ним брак. Причем, что интересно, в отношении всех немногочисленных женщин Кафки, инициатива не только подобного, (планируемого в перспективе будущего), союза, но и вообще встреч, исходила от них. Вернее, скорее всего, именно они,-- быть может, только за исключением Фелиции, -- сделали все возможное (зачастую это выглядело как непреднамеренное воздействия на подсознание Кафки), чтобы он, -- сначала обратил на них внимание, а после, и, -- сделал

первый шаг к «общению».

Вспомним по порядку.

Фелиция Бауэр.

С этой 25-тилетней[118] девушкой 29-летний Кафка познакомился в гостях у Макса Брода, когда пришел к тому чтобы обсудить порядок размещения рассказов в готовящемся к печати своем первом сборнике: «Созерцание». Время было девять вечера[119]. Для патриархальной Австрии, заметим, достаточно поздно. И вот тут, как раз, он неожиданно встречает небольшую компанию родственников Брода, среди которых видит

и девушку, назвавшуюся Фелицией Бауэр. Чуть позже узнает, что, оказывается, ее двоюродный брат Макс Фридман, женат на сестре Брода,-- Софи[120]. И нам нечего не остается как предположить, что Брод (без сомнений), не только знал о приезде из Германии к ним в Прагу своих родственников, но и располагал сведениями, что с ними прибудет молодая и незамужняя девушка. Фелиция. Фелиция Бауэр.

И тогда уже, возникает вполне своевременный вопрос: не потому ли он позвал именно на это время своего друга Кафку? Ведь, как никто другой, Брод знал о душевном состоянии Кафки (который находился в глубоком творческом кризисе, а в ином случае – увлеченный исключительно литературой и ничего вокруг не замечающий кроме нее -- он вряд ли бы обратил внимание «на какую-то там» девушку). А потому и предположил, что

тот «увлечется» этой его одинокой родственницей (к тому же на вечере никого кроме самого Брода, его родителей, сестры с мужем, Кафки и этой самой «одинокой родственницы» как будто бы и не было). И еще. Зная о, мягко сказать, некрасивой внешности Фелиции, Макс Брод вполне мог предположить, что появившаяся у Кафки «заинтересованность» (если вдруг предположить что она появится) не перерастет в

какую-то «всепоглощающую» страсть.

(Впрочем, «красота», конечно, понятие относительное… Но уже здесь нам, вероятно, будет любопытна характеристика самого Кафки, данная этой «одинокой родственнице». И запись, которую он внес в дневник 20 августа 1912 г.[121],-- как

нельзя кстати свидетельствует об этом. Сначала он отмечает, что его первая мысль при виде девушки была как о служанке (вероятно тут же подсознательно у него появилась

продолжение мысли, а именно: что же делает служанка за семейным столом?). Потом Кафка, как бы ненароком, замечает, что она его не только не заинтересовала, но и он даже

вынужден был примириться с ее присутствием. (Неужели начало проявляться «сопротивление»?). Но вот далее идут подробности, характер которых вроде бы и не оставляет шансов сомневаться в направленности мысли Кафки по отношению к этой девушки: «… Костлявое пустое лицо, открыто показывающее свою пустоту. Непокрытая шея. Накинутая кофта… Почти сломанный нос. Светлые, жестковатые, непривлекательные волосы, крепкий подбородок». Впрочем, дошедшие до нас фотографии Фелиции Б.[122] как будто бы и не позволяют сомневаться в портрете,

нарисованным Кафкой).

Но если вновь вернуться к тем самым подсознательным мыслям Брода, то, по всей видимости, он вполне мог предполагать, что если у Фелиции с Кафкой и начнутся какие-

то отношения, то они (уже для Кафки и Брода) будут как нельзя кстати. Т. е. уже тогда «слишком дружеские» отношения между Бродом и Кафкой не вызовут и впредь никаких подозрений. К тому же у Брода, вероятно, уже появляются мысли о своем (когда-то же это должно произойти?) предполагаемом обручении. И последующей за ним свадьбе. А если бы он точно также женил «друга»? Тогда бы уже, по всей видимости, и им – общаться стало бы намного легче. Все-таки два женатых человека…Т. е. здесь уже, по всей видимости, спрятан и некий тайный умысел. Ну, или, по крайней мере, некая… «предсказуемость» событий. Будущих. Но уже ожидаемых. Ведь женись Кафка неизвестно на ком,-- и еще возьмет да, поддавшись «уговорам» жены, уедет куда-нибудь. Например, в Палестину (о которой, кстати, тот последнее время мечтал). Ну, или, допустим, в ту же Америку. (Которую, опять же, Кафка весьма боготворил. К тому же там жил его дядя, о котором Кафка периодически вспоминал в тех же самых дневниках. Да и о том, что мысль об Америке «плотно сидела» у Кафки в подсознании, свидетельствовало хотя бы то, что действие одного из его романов происходило именно там. За океаном. И быть может как никто другой из окружения Кафки Брод слишком хорошо об этом знал. А потому и вышедший после смерти Кафки роман "«Пропавший без вести» (название рукописи Кафки), Брод предпочел озаглавить именно как – «Америка».

Дата добавления: 2015-06-04