Fantasia of the Unconscious

Фантазия на тему о бессознательном

1922

Первичное сознание человека не рационально и не имеет ничего общего с пониманием. Оно совершенно такое же, как у животных. И это до-рациональное, до-разумное сознание остается в нас на всю жизнь, являясь могучим корнем и стержнем нашего сознания. Разум же — это расцветший на нем цветок, это кульминация и в то же время предел.

Конечная цель — не знать, а быть. Человечество не знало более рискованного девиза, чем девиз «познай самого себя». Да, знать самого себя необходимо, насколько это, конечно, возможно. Но не для того, чтобы просто знать. Знать самого себя необходимо скорее для того, чтобы по крайней мере быть самим собой. «Будь собой» — вот самый важный девиз.

…Мудрость — это не теория, а состояние души…

Я не верю в прогресс как таковой. Но я верю в удивительные, вспыхивающие, как радуга, и вновь угасающие цивилизации.

Д. Г. Лоуренс

Перевод В. Звиняцковского, В. Чухно

Предисловие

Эта книга — продолжение книги «Психоанализ и бессознательное». Общей массе читателей я посоветовал бы не утруждать себя ее чтением. Общей массе критиков тоже. Я ее писал не для того, чтобы кого-нибудь в чем-нибудь убеждать. Это совершенно не в моем характере. Мои книги не предназначены для общей массы читателей. Я считаю ошибочным распространенное мнение о том, будто всякий человек, умеющий читать печатные буквы, способен прочесть и уяснить себе все, что напечатано этими буквами. И я полагаю настоящим несчастьем то обстоятельство, что серьезные книги выставляют у нас на продажу, как некогда работорговцы выставляли на рынках обнаженных рабов. Но тут уж ничего не поделаешь: живя в эпоху ложно понимаемой демократии, нам некуда деться от ее порядков.

Общую массу читателей я должен предупредить о том, что настоящая книга покажется им еще более невразумительным набором словесной чуши, чем предыдущая. О том же я хотел бы предупредить и общую массу критиков: с этой книгой им нечего делать, разве что бросить ее в корзину.

Что до того ограниченного числа читателей и критиков, от которых, помимо воли, ожидаешь хоть какого-то отклика, то им я также вынужден честно признаться: я бью читателя этой книги в солнечное сплетение. Надеюсь, одного этого заявления будет достаточно, чтобы и их число значительно поредело.

И наконец, оставшейся горстке моих потенциальных читателей я хотел бы заранее принести свои извинения за неожиданное обращение к космологии и космогонии, что может их удивить в этой книге, но при этом сразу же спешу оговориться о его неизбежности. Я ведь не ученый. Я дилетант из дилетантов. Как сказал один из моих критиков, вы «вольны мне верить или не верить».

Да, я не археолог, не антрополог, не этнолог. Я не принадлежу ни к одной из разновидностей «исследователей». Но я чрезвычайно благодарен исследователям за ту огромную работу, которую они проделали и результатами которой я мог воспользоваться. Я находил намеки или подсказки по интересующим меня вопросам у самых различных ученых и в самых различных учениях — и в йоге[62], и у Платона[63], и в Евангелии от Иоанна, и у Гераклита[64], и у Фрейзера в его «Золотой ветви»[65], и даже у Фрейда и Фробениуса[66]— «даже» в том смысле, что у этих двоих я нашел и запомнил одни лишь намеки и отправился дальше, доверяясь собственной интуиции. Вот почему я оставляю вам полную свободу отмахнуться от того невразумительного набора словесной чуши, которую я поместил в этой книге, и не тратить на нее своего драгоценного времени.

Позвольте мне лишь заметить, что, по моему разумению, существует огромная потенциальная область научной деятельности, которая пока что остается для нас совершенно закрытой. Я имею в виду науку, которая, опираясь на жизненный опыт и интуицию, должна понять тайну самой жизни. Назовите ее, если хотите, субъективной наукой. Наша объективная наука как часть современного знания сосредоточена исключительно на феноменах, да и то лишь на феноменах, рассматриваемых в системе причинно-следственных взаимосвязей. Я ничего не имею против нашей науки. Она делает все от нее зависящее. Но наивная уверенность в том, что ею исчерпывается весь запас человеческих возможностей в познании, кажется мне ребяческим легкомыслием. Наша наука — это наука о мертвом мире. Даже биология никогда не рассматривает собственно жизнь, а лишь ее механические функции и инструментарий.

Я искренне полагаю, что великий языческий мир, последними представителями которого были Древние Египет и Греция, — тот языческий мир, который предшествовал нашему миру, — располагал своей собственной широкой, а возможно, и совершенной наукой. Наукой, которая рассматривала собственно жизнь. В нашу эру от этой науки остались одни лишь обломки в виде магии и шарлатанства. Что ж, и от мудрости могут оставаться одни лишь обломки.

Думаю, что эта великая наука, предшествовавшая нынешней и совершенно отличная от нее по составу и природе, некогда была всеобщим достоянием во всех населенных землях. Я полагаю, что наука эта носила эзотерический характер и что носителем ее было весьма широкое жреческое сословие. Подобно тому как сегодня математика, механика и физика изучаются и одинаково понимаются в университетах Китая и Боливии, Лондона и Москвы, — точно так же, мне кажется, великая наука и космогония того древнего мира, который предшествовал нашему, являлись единым эзотерическим учением, распространенным во всех концах тогдашнего мира: и в Азии, и в Полинезии, и в Америке, и в Атлантиде, и в Европе. Представления о географии этого предшествовавшего нам древнего населенного мира как о некоем «поясе» кажутся мне наиболее интересными. В так называемый ледниковый период все воды земли, по-видимому, были сконцентрированы в верхних широтах нашей планеты, представлявших собой огромные пространства сплошного льда. А дно сегодняшних морей и океанов было в то время сушей. Таким образом, нынешние Азорские острова, например, являлись тогда горами, высившимися на равнине Атлантиды, там, где сегодня плещутся воды Атлантики, а остров Пасхи или Маркизские острова величественно вздымались над огромным и прекрасным континентом, на месте которого ныне раскинулся безбрежный Тихий океан.

Люди, жившие в том мире, много учились и много знали, и жители всей земли тесно общались между собой. Между Атлантидой и Полинезийским континентом люди свободно путешествовали в обоих направлениях, точно так же, как сегодня они плавают из Европы в Америку. Между ними происходил взаимообмен не только материальными, но и духовными ценностями, и накопленные знания, а также существовавшие тогда науки были универсальным достоянием всей земли — были такими же космополитическими, какими они становятся сегодня.

Затем началось таяние льдов, и наступил Всемирный потоп. Беженцы с затопленных континентов наводнили возвышенности Америки, Европы, Азии и островов Тихого океана. Некоторые под влиянием суровых природных условий выродились в пещерных людей — человеческие существа неолита и палеолита; другие сохранили первозданную красоту, грацию и совершенство, как, например, островитяне океанов и морей Южного полушария; иные заблудились и одичали в африканских джунглях и пустынях; и, наконец, некоторые народы — друиды[67], этруски[68], халдеи[69], американские индейцы и китайцы — сумели сохранить основное из накопленных ранее знаний и продолжали учить других древней мудрости, хотя и в полузабытом, чуть ли не символическом виде. Частично забытая в качестве позитивных знаний, наука продолжала существовать в качестве ритуалов, телодвижений и мифических преданий.

И таким образом мощный потенциал символов — отголосков древней науки — сохранился, по крайней мере, как часть человеческой памяти. Вот почему великие мифы и символы, ставшие к началу известной нам истории достоянием всего мира, в основном одинаковы в любой стране и в любом народе, будучи, так или иначе, соотносимы друг с другом. Вот почему эти мифы вновь привлекают наше внимание сегодня, когда мы практически исчерпали все возможности дальнейшего продвижения по привычному нам пути научного познания мира. И вот почему мы повсюду, у аборигенов всех континентов, находим не только похожие мифы, но одни и те же геометрические чертежи, схемы устройства Вселенной, а также мистические фигуры и знаки, подлинное космологическое или научное значение которых на сегодняшний день забыто, хотя их и продолжают использовать для колдовства или поклонения богам.

Если читатель находит все это чушью и абракадаброй, что ж, ему виднее. Но только и я со своей стороны испытываю не более почтения к его радостному кудахтанью на столь им любимом птичьем дворе. Вы можете сколько угодно идти в ногу со временем, но меня уж, ради бога, увольте. Мне нравится тот просторный мир давних времен и столетий, когда по земле бродили древние мамонты, а перед человечеством открывалась прекрасная перспектива дальнейшей истории, у которой нет ни начала, ни конца, а есть один только беспрерывный пышный расцвет средь сменяющих друг друга эпох в жизни планеты. Да. потопы и пожары, землетрясения и ледники порою вклиниваются между великолепными периодами развития человеческой цивилизации, но ничто и никогда не погасит стремления и способности человечества из вечно обновляющегося хаоса извлекать нечто великое и прекрасное.

Я не верю в прогресс как таковой. Но я верю в удивительные, вспыхивающие, как радуга, и вновь угасающие цивилизации.

То же касается и моих притязаний на какие-либо новые откровения. Боже меня упаси от таких притязаний! Я всего лишь надеюсь, что мне удастся напомнить вам кое-какие азы забытого знания. В то же время у меня нет никакого желания оживлять в вашей памяти давно забытых царей или мудрецов. Копаться в давнем прошлом, искать ключ к иероглифам — это не для меня. Да я и не сумею этого сделать, даже если и захочу. Но зато я смогу сделать нечто другое. Кто-то ведь должен уловить намек, содержащийся во всех этих древностях, столь искусно извлеченных нашими учеными из забытого прошлого. Кто-то должен на основании этого намека сказать новое живое слово. Мертвая мудрость — искра, но от нее возгорается пламя — живая жизнь.

И вот вам простой пример того, как обыкновенный современный ученый, правильно восприняв такой намек, может наткнуться на истину — истину, над которой он сам же посмеялся бы, как над фантастической чушью, будь эта истина произнесена вслух кем-то другим. Возьмем, скажем, небольшую цитату из знаменитой, хотя и успевшей уже устареть «Золотой ветви»: «Видимо, по представлениям древних ариев[70], солнце должно было время от времени пополнять запасы своего огня из пламени священного дуба».

Это очень точно, — как-то осенило меня, хотя я далеко не ученый, — ведь это означает: из пламени Древа Жизни. То есть из самой жизни. Значит, эти слова следует понимать вот каким образом: «Видимо, по представлениям древних ариев, солнце должно было время от времени пополнять запасы своего огня из жизни», — что, собственно, всегда утверждали древнегреческие философы и что до сих пор представляется мне мудрой истиной и ключом к космосу. Не жизнь берет начало от солнца, но солнце есть продукт эманации жизни, то есть всех питающих его растений и животных.

Разумеется, кто-нибудь из моих уважаемых критиков может сказать, что подобные представления древних ариев, этого давно позабытого племени, выглядят сегодня чем-то вроде старческого маразма или же, напротив, детского лепета. Но что до меня, я все же испытываю уважение к моим предкам и полагаю, что, кроме чуда своего рождения, я им обязан и многими другими, не меньшими чудесами.

В заключение еще пару слов. Эта моя «псевдофилософия» (или «психа анализ» — анализ психа, — как отозвался бы о ней один из моих уважаемых оппонентов) выросла из моих романов и стихотворных произведений, а не наоборот. Романы и стихи выходят из-под пера пишущего нечаянно, ненароком. И лишь потом абсолютная потребность в хоть сколько-нибудь удовлетворительном рациональном понимании самого себя и общего хода вещей заставляет его извлекать некие абстрактные выводы из своего писательского и просто человеческого опыта. Романы и стихи — это эмоциональный опыт в чистом виде. А вся эта «психа аналитика» — заключения, сделанные впоследствии, на основании такого опыта.

Но при всем при этом мне кажется, что даже искусство впрямую зависит от философии — или от метафизики, если вам больше нравится это слово. Художник чаще всего не в состоянии сформулировать эту свою метафизику или философию, она даже может таиться в нем на бессознательном уровне, и все же она управляет им, как и любым другим человеком, и точно так же, как все остальные, он живет в согласии с нею. Люди существуют и смотрят на жизнь каждый в соответствии с собственным пониманием, которое постепенно совершенствуется или же, наоборот, деградирует. Это понимание также существует в виде некой доминирующей идеи или метафизических представлений, — собственно, на первых порах оно существует именно в таком виде, а потом, как бутон, раскрывается под влиянием искусства и жизни. Но в наши дни это понимание у большинства людей, их вера, их метафизика износились до дыр, а наше искусство истрепалось, превратившись в лохмотья. У нас нет никакого будущего: ни у наших надежд, ни у наших целей, ни у нашего искусства. Все это в недалеком будущем превратится в серый ворох никому не нужного тряпья.

Так не пора ли развеять этот серый туман старых взглядов и представлений и попытаться прислушаться к тому, во что, в конце концов, верует наше сердце? Прислушаться к тому, чего оно на самом деле желает — хотя бы на ближайшее будущее. Вот то единственное, что следовало бы облечь в слова веры и знания. И после этого вновь двигаться вперед, чтобы эту веру и эти знания воплотить в жизнь и искусство.

Разорвать старую завесу взглядов и представлений и, пройдя через образовавшуюся прореху, следовать дальше, — вот что нам нужно. Так почему бы мне не попытаться сделать это прямо сейчас? Почему бы не попытаться описать на бумаге все, что я увидел за той прорехой, — в самом деле, почему бы не сделать этого? И если издатель пожелает напечатать то, что мною написано, — возражать я не стану. Ну а если к тому же кто-то попытается это прочесть — ради бога, читайте. Хотя, конечно, зачем читать то, что вряд ли кому-то покажется интересным? Разве что этот кто-то — мой уважаемый критик, которому нужно настрочить энное количество слов, чтобы ему заплатили за них. Ну а что он будет писать и как, — это не имеет никакого значения.

Таормина [71], Д. Г. Л.

Глава I

Дата добавления: 2015-06-04