Тайна семьи

Надо сказать, что с момента своего рождения Фрейд оказался в необычной семейной среде. Маленький маль­чик столкнулся с такими тайнами и загадками, открытие и разгадка которых была не под силу детскому пытливому и любознательному уму. Не исключено, что именно перво­начальные попытки разобраться в сложном переплетении семейных отношений предопределили последующее стремление Фрейда к поиску истины, сохранившееся у него на всю жизнь.

Действительно, будучи ребенком, Фрейд испытал на себе те противоречивые чувства, рассмотрение которых несколько десятилетий спустя стало одной из отправных точек психоаналитического понимания возникновения неврозов и психосексуального развития человека вообще. Это касалось прежде всего и главным образом отношений, имевших место между маленьким Фрейдом и его родите­лями, а также сверстниками и взрослыми, с которыми ему приходилось общаться в детстве. Точнее, речь идет о дет­ских переживаниях Фрейда, непосредственно связанных с его семейным окружением.

Его отец Якоб Фрейд (1815—1896), женился на Амалии Натансон (1835—1930), матери Фрейда, будучи намного старше ее. К моменту рождения их первенца отцу Фрейда шел 41 -и год, в то время как его матери оставалось три меся­ца до исполнения 21 года. Разумеется, разница в возрасте 20 лет может наложить определенный отпечаток на воспита­ние ребенка со стороны матери и отца. Но сама по себе она не является определяющим фактором, на основе которого следует делать далеко идущие выводы, связанные с форми­рованием психики будущего основателя психоанализа. Другое дело, что двадцатилетняя разница в возрасте между отцом и матерью Фрейда оказалась вплетенной в особый семейный контекст, вызвавший у него глубокие пережива­ния.

Дело в том, что женитьба Якоба Фрейда на Амалии На­тансон не была для него первым браком. Он имел уже двух сыновей, родившихся от первого брака с Салли Каннер, на которой женился в юном возрасте, когда ему было всего 17 лет. К тому времени, когда родился маленький Фрейд, его сводному старшему брату Эммануэлю было не менее 22 лет. (Неточность в определении возраста объясняется тем, что в различных источниках встречаются разночте­ния относительно даты рождения Эммануэля - 1832, 1833, 1834 гг.). Сводный младший брат Фрейда Филлип, родившийся в 1836 г., был примерно одного возраста с его матерью. В момент рождения маленького Фрейда оба его сводных брата находились во Фрайберге, жили по соседст­ву, часто общались с отцом и его молодой женой.

В доме Зажиков, где семья Фрейда занимала одну ком­нату, жила немолодая женщина. До двухлетнего возраста она ухаживала за будущим основателем психоанализа. Позднее в своих воспоминаниях он назовет ее «доистори­ческой нянькой» «праматерью». Анализ собственных сновидений покажет, что эта няня отличалась строгостью, не всегда была нежной и ласковой по отношению к мале­нькому Фрейду. Тем не менее тот же анализ выявил, что, несмотря на строгость, мальчик любил свою няню.

Судя по воспоминаниям матери Фрейда, к которой он обратился за информацией в зрелые годы, няня была некрасивой, но умной и добросовестной. Она общалась с ним на родном ей чешском языке и, будучи католич­кой, часто ходила с маленьким мальчиком в церковь, рассказывала ему религиозные истории, которые он с восторгом пересказывал дома.

В работах Фрейда содержится немного воспоминаний о няне и сводных братьях. Главным образом они связаны с толкованием собственных сновидений и восстановлением в памяти того материала, который долгое время был вы­теснен из сознания Фрейда и попал в поле его зрения толь­ко в результате самоанализа. И тем не менее его незначи­тельные воспоминания о первых трех годах жизни во Фрайберге позволяют хотя бы частично воссоздать ту се­мейную обстановку, которая не могла не вызвать у малень­кого мальчика любопытство, переживания, потребность в понимании того, чему он не мог найти объяснение.

Отец, уезжающий из дома по своим делам, связанным с продажей шерсти, и няня, по возрасту подходящая ближе к отцу, чем к матери Фрейда. Сводный брат Филипп, по­являющийся в доме как в присутствии, так и в отсутствие отца и являющийся ровесником матери. Две пары близ­ких маленькому ребенку людей, чьи отношения между со­бой являлись для него загадочными.

Якоб Фрейд — старый отец или молодой дед? К тому
времени, когда родился первенец от брака с Амалией На­тансон, Якоб Фрейд был уже дедом, так как его старший сын Эммануэль сам являлся отцом, имея годовалого маль­чика Йона. Волею судьбы в момент своего рождения Сигизмунд оказался дядей имеющим племянника всего лишь на год старше его. Ион называет Якоба Фрейда де­дом, Сигизмунд — отцом. Объясняли ли родители того и другого мальчика, в чем состоит различие между отцом и
дедом? Какие мысли по этому поводу возникали в голове маленького Сигизмунда, по возрасту строгости воспитания соотносящего Якоба Фрейда со свой няней.

Няня — строгая пожилая женщина или любяща «вторая мама»? Кем она приходится отцу и почему не остаётся на ночь в их комнате, как «первая мама»? Да из них является «первой мамой» для маленького мальчика, если в зрелом возрасте, в период своего самоанализа Фрейд назвал няню «праматерью», что имело место в его письме Флиссу от 3 октября 1897 года?

Мама, ласковая и любящая, неизменно называвшая своего первенца «мой золотой Сиги». Кем она является для отца и сводного брата Филиппа? Кто «виновник» того, что красивая, стройная мама неожиданно превращается в полную женщину, дающую жизнь другим детям — сперва брату Юлиусу, а затем сестре Анне?

Сводный брат Филипп, играющий с маленьким Сигиз-мундом и находящийся рядом с матерью. Какое отноше­ние он имеет к изменению фигуры матери и к исчезнове­нию из их дома няни? Как первое, так и последнее обстоя­тельство не прошло мимо внимания Фрейда. Только впо­следствии он узнал, что няня была обвинена в воровстве и по настоянию Филиппа арестована за свое деяние.

Кто знает, какие детские «объяснительные конструк­ции» возникали у будущего основателя психоанализа в возрасте до трех лет? Кто может поведать о его пережива­ниях, связанных с попытками мальчика прояснить для себя место, роль и значение фигур отца, матери, няни, сводного брата в его собственной жизни и подоплеку тех изменений, которые происходили в семье?

Можно выдвигать различные предположения об ис­тинных отношениях между всеми этими фигурами в семье Фрейда. Можно, например, предположить, что между ма­терью Фрейда и Филиппом сложились такие отношения, которые вызывали ревность у Якоба Фрейда и это явилось одной из причин (наряду с другими) их разъезда, когда се­мья Фрейда переехала сначала в Лейпциг, потом в Вену, а старшие дети Якоба отправились в Англию. Возможно, что и настояние Филиппа на аресте няни было связано с тем, что она вызывала у него негативную реакцию в связи с непростыми отношениями с отцом и его молодой женой. Но все это из области домыслов, догадок, предположений, не имеющих принципиального значения для понимания Фрейда как человека и основателя психоанализа.

Более важно и существенно другое. А именно то, что, как показывает осуществленный взрослым Фрейдом ана­лиз сновидений, в которых присутствуют образы няни, отца, матери и Филиппа, детские вопрошания и пережи­вания по поводу столь сложных для понимания ребенка семейных отношений оставили свой след в его душе. Ма­териал, содержащийся в написанной и опубликованной им работе «Толкование сновидений», является наглядным тому подтверждением.

Мне вспоминается случай с одной женщиной. Углу­бившись в свои воспоминания о детских годах жизни, она поведала о том, какие переживания испытывала в раннем возрасте в связи с тем, что у нее было как бы две мамы. Ба­бушка, «старенькая мама», с которой она проводила боль­шую часть времени в первые годы своей жизни. И «моло­дая мама», студентка, не имевшая возможности уделять значительное время своей дочери. Будучи взрослой, она сохранила воспоминания о том, как часто в детстве путала обеих мам, которые подчас обижались на нее, а сама она оказывалась в трудном положении, когда «старенькая» и «молодая» мамы спрашивали, кого она больше любит.

Известно, что Амалия Натансон безумно любила своего первенца, которому уже при рождении пророчили великое будущее. Много лет спустя он отмечал, что, когда являешься любимым ребенком своей матери, то на всю жизнь сохраняешь победное чувство и уверенность в успехе,

Но, кто знает, какие переживания он мог испытывать в первые годы своей жизни, когда ему приходилось делить свою любовь между матерью и няней? Какие наивные во­просы возникали у него, когда он ставил няню и отца в один ряд? Какую испытывал потребность в объяснении со стороны матери или Филиппа по поводу исчезновения няни, которую любил?

Достаточно прочитать изложенные Фрейдом в зрелом возрасте воспоминания, относящиеся к раннему детству и касающиеся эпизода с сундуком, в который Филипп яко­бы спрятал няню, чтобы убедиться в том, какие глубокие переживания могли охватывать будущего основателя пси­хоанализа. Фрейд вспомнил детали этого эпизода, вызвав­шие у него в далеком детстве тревогу и плач, а его анализ этих деталей вскрыл глубокие переживания, связанные с попытками ребенка ответить на вопросы, являющиеся ве­сьма щекотливыми даже для взрослого человека. Как сам он подчеркивал в работе «Детское воспоминание из «Поэ­зии и правды» (1917), посвященной разбору воспомина­ний Гете, «удержавшееся в памяти и есть самое значитель­ное в жизни, либо уже в период младенчества, либо под влиянием более поздних переживаний» [6. С. 260].

Вряд ли может быть случайным, например, то обстоя­тельство, что через несколько десятилетий Фрейд уделил особое внимание теме двух матерей. Это нашло свое отра­жение в его работе о Леонардо да Винчи, где основатель психоанализа отметил факт наличия в детстве у великого художника и ученого двух матерей — родной матери, кото­рой он лишился в раннем возрасте, и юной мачехи, жены отца. Отсюда Фрейд сделал вывод, что в загадочной улыб­ке Джоконды, как и в других женских портретах Леонардо да Винчи, соединены воедино воспоминания художника о двух матерях.

Фрейд не углублялся в распутывание клубка семейных отношений, детское восприятие которых оказалось столь сильно и глубоко вытесненным, что потребовался тщате­льный самоанализ, прежде чем он смог кое-что вспомнить из своего раннего детства. Хотя в процессе своей теорети­ческой деятельности и клинической практики он стре­мился к выявлению правды, раскрытию истины, тем не менее для него самого «семейные тайны» нередко станови­лись камнем преткновения на пути самопознания.

Во всяком случае, смутно догадываясь о чем-то, он все же не смог (возможно, не захотел) преодолеть до конца со­противление, не позволившее ему оказаться по ту сторону суждения (осуждения) будущих исследователей, способ­ных воспользоваться биографической истиной в целях ди­скредитации его самого и созданного им психоанализа. Как бы там ни было, но некоторые «семейные тайны», действительно, оказались для Фрейда, что называется, за семью печатями.

Одна из таких тайн касалась его отца. События, связан­ные с этой тайной, произошли до рождения основателя психоанализа. Но, судя по всему, они настолько затронул и внутренний мир маленького Фрейда, что даже осуществ­ленный им впоследствии самоанализ оказался бессиль­ным перед вытесненными и подавленными в детстве пере­живаниями.

Считалось, что Якоб Фрейд был дважды женат — сперва на Салли Каннер, а затем на Амалии Натансон, давшей жизнь основателю психоанализа. Эта точка зре­ния опиралась прежде всего на высказывания самого Фрейда, который в работе «Психопатология обыденной жизни» писал: «Наш отец женился впоследствии вторич­но и был, таким образом, намного старше своих детей от второго брака» [7. С. 285]. Поэтому нет ничего удивитель­ного в том, что официальный биограф Фрейда Э. Джонс в своем трехтомном труде придерживался именно этого взгляда.

В конце 60-х годов Р. Гикльхорн опубликовала в одном из медицинских журналов статью о результатах исследова­ния фрайбергского периода семьи Фрейда, в которой со­общила о том, что на самом деле Якоб Фрейд был женат трижды. Опираясь на это исследование, авторы биографи­ческих трудов о Фрейде, включая Р. Кларка, Р. Дадуна и др., неизменно упоминают о таинственной Ребекке, как второй жене Якоба Фрейда.

О второй жене Якоба Фрейда имеются скудные дан­ные. Известно лишь, что примерно в 1852 году она появи­лась во Фрайбурге вместе с его двумя сыновьями от перво­го брака. В то время ей было 32 года. Откуда она родом, где и как познакомилась с Якобом Фрейдом, в каком году ста­ла его женой, какие отношения были между ней и уже взрослыми сыновьями Якоба, как и при каких обстоятель­ствах она исчезла из его жизни, дав возможность ему же­ниться в третий раз на Амалии Натансон, — все это остает­ся неизвестным.

Ни в одной из работ Фрейда нет упоминаний о второй жене отца. Правда, в его эпистолярном наследии упомина­ется имя Ребекки, как это имело место в его письме к бер­линскому врачу В. Флиссу, датированному 21 сентябрем 1897 годом. Да и то, в этом письме речь идет не о жене его отца, а о еврейской шутке, в которой используется имя Ре­бекки. Приводимая Фрейдом цитата звучит следующим об­разом: «Ребекка, сними свое платье, ты больше не невеста» [8. С. 266].

Казалось бы, что особенного в том, что в контексте шутки Фрейд упоминает имя Ребекки. Известно, что он любил еврейские анекдоты, шутки, каламбуры и неодно­кратно использовал их в своих работах. Поэтому нет ниче­го удивительного в том, что в письме к Флиссу фигурирует распространенное еврейское имя.

Вместе с тем обращает на себя внимание то обстояте­льство, что в упомянутом выше письме к Флиссу Фрейд делится с ним своими сомнениями по поводу ранее вы­двинутой им теории неврозов. В чем суть этой теории и по­чему впоследствии он внес в нее коррективы, — это вопрос последующего рассмотрения. В данном случае важно иметь в виду то, что, излагая в письме Флиссу свою точку зрения на сексуальные фантазии детей по отношению к родителям, уходящую своими корнями в детство этиоло­гию неврозов и безуспешность собственных попыток в по­нимании подавления, Фрейд пишет о возможности вос­приятия ребенком отца как «совратителя». При этом он подчеркивает, что его собственный отец не составляет исключения в этом отношении.

Является ли случайным упоминание Фрейдом в одном письме отца и имени Ребекки? Почему из коллекции ев­рейских шуток он выбрал именно ту, в которой содержит­ся имя второй жены его отца?

Фрейд неоднократно подчеркивал, что в психике нет ничего случайного. Конкретизируя это теоретическое по­ложение и закладывая основы психоанализа, он исходил из того, что случайные, на первый взгляд, действия могут быть сведены к активизации подавленного психического материала, который, будучи вытесненным из сознания, не лишен способности тем или иным образом проявлять себя.

В 1897 г. Фрейд активно занимался самоанализом. Смерть отца, последовавшая годом раньше, явилась не­ким рубежом, преступив который, он устремился навстре­чу новым представлениям о бессознательном, неврозах и сексуальных истоках их возникновения. Вполне вероятно, что именно в то время ранее вытесненные из его сознания детские воспоминания и переживания активизировались. Во всяком случае они могли проявить себя таким образом, что вызвали ассоциативную связь между отцом и именем Ребекки, и, не осознавая того, в очередном письме Флиссу Фрейд процитировал еврейскую шутку, которая с учетом вышеизложенных соображений выглядит более чем дву­смысленной.

В данном случае ее двусмысленность заключается в следующем. С одной стороны, после смерти своего отца Фрейд мог вновь, как и в детстве, ощутить проявление нежных чувств к нему и простить (оправдать) слабости (второй брак), свойственные ему. С другой стороны, он мог выразить критическое отношение к нему в связи с тем, что, уйдя из жизни, отец так и не поведал об одной из се­мейных тайн, унеся ее с собой в могилу. Двойственность переживаний Фрейда, вызвавшая, видимо, воспоминания о его амбивалентном отношении к отцу в детстве, инициировала такую работу бессознательного, в результате кото­рой в письме к Флиссу появилась соответствующая цита­та. За ней могло скрываться иное содержание — «Ребекка, не обременяй память, ты больше не жена отцу, которого уже нет в живых».

Насколько оправдана подобная интерпретация? Не является ли она домыслом автора, стремящегося во что бы то ни стало выдать желаемое за действительное? Можно ли на основании единственной цитаты Фрейда, где упомина­ется имя Ребекки, делать столь далеко идущие выводы, за которыми просматривается допущение о том, что, воз­можно, маленький Сигизмунд мог знать кое-что о второй жене отца?

Увы, о Ребекке известно не более, чем о первой жене Якоба Фрейда.

Нет достоверных источников ни о ее жизни, ни о ее смерти. Историки науки не располагают данными о том, умерла ли она до того, как Якоб Фрейд женился в третий раз на Амалии Натансон, переехала ли в другой город по­сле разрыва с Якобом или продолжала жить во Фрайберге после рождения Сигизмунда. Не исключено, что исследо­ватели жизненного пути основателя психоанализа уже не узнают об этом, даже если будет опубликовано все его идейное наследие. Поэтому, как мне представляется, до­пустимы и оправданы любые предположения о жизни Фрейда, если они, разумеется, корректны и способствуют пониманию истоков возникновения психоанализа. В этом смысле изложенное выше предположение о возможных детских переживаниях Фрейда, связанных с одной из се­мейных тайн, касающихся второй жены его отца, не лише­но, надеюсь, эвристической ценности.

Кроме того, письмо Фрейда Флиссу, содержащее имя Ребекки, не единственный документ, допускающий воз­можность рассмотрения авторского предположения, как заслуживающего внимания. Есть по меньшей мере еще одно сновидение Фрейда, заставляющее взглянуть на при­веденные им интерпретации под иным углом зрения, чем это было осуществлено основателем психоанализа.

Известно, что в работе «Толкование сновидений» Фрейд описал значительное количество собственных сно­видений, интерпретация которых им самим расширила диапазон сведений о его личной жизни. Некоторые из этих сновидений стали хрестоматийными, и на их содержание опираются многие исследователи жизненного пути Фрейда. Однако не все фрейдовские сновидения являются объектом пристального внимания. Считается, видимо, что часть их любопытна с точки зрения того, как и насколько искусно Фрейд иллюстрирует психоаналитическую тех­нику толкования сновидений, но вряд ли стоит тратить время на их подробное изучение.

Между тем любое сновидение Фрейда, несомненно, является ценным источником, способствующим лучшему пониманию его как человека и основателя психоанализа. Поэтому не стоит сбрасывать со счета ни тексты приведен­ных им сновидений, ни осуществленные им интерпрета­ции их. Полагаю, что самые непримечательные, на первый взгляд, фрейдовские сновидения могут оказаться не менее информативными, чем те, вроде сна об инъекции Ирме, которые стали классикой психоанализа.

В плане выдвинутого мной предположения заслужива­ет внимания одно из сновидений Фрейда, не попавшее, насколько мне известно, в поле зрения исследователей. Воспроизведу его полностью, поскольку и содержащаяся в нем информация, и предложенная Фрейдом интерпрета­ция вносят дополнительные штрихи в предшествующее обсуждение.

В «Толковании сновидений» Фрейд приводит следу­ющее, по его выражению, абсурдное сновидение об умер­шем отце. «Я получаю извещение от общинного совета моего родного города с требованием внести плату за со­держание в госпитале в 1851 году. Я смеюсь над этим, так как, во-первых, в 1851 году меня не было еще на свете, во-вторых же, мой отец, к которому это могло относить­ся, уже умер. Однако я иду в соседнюю комнату, где он ле­жит в постели, и рассказываю ему это. К моему изумле­нию, он припоминает, чтоб 1851 году он был сильно пьян и его куда-то отвезли. Это было, когда он работал для Т. «Такты, значит, и пил?» — спрашиваю я. — И вско­ре после этого женился?» Я высчитываю, что я родился в 1856 году; это представляется мне непосредственно сле­дующим друг за другом» [9. С. 338].

Разбору этого сновидения Фрейд посвящает неско­лько страниц, разделенных между собой изложением и обсуждением других приснившихся ему абсурдных сно­видений.

В тексте самого сновидения обращают на себя внима­ние несколько деталей. Упоминание о родном городе, в котором Фрейд родился. Женитьба его отца в интервале между 1851 и 1856 годами. Сарказм и ирония по отноше­нию к отцу («Такты, значит, пил?»), соседствующая рядом с осуждением и неодобрением его поведения («И вскоре после этого женился?»).

В контексте интерпретации этого сновидения Фрей­дом нельзя не отметить не менее важные, чем в самом сно­видении, пассажи и размышления основателя психоана­лиза, которые в силу их важности рассматриваемого во­проса я вынужден привести дословно. «Конфликт ощуще­ний, который в случаях разногласий между сыном и отцом вызывается ролью и прежними заслугами отца». «Всякой цензуре присуще то, что о запретных вещах можно скорее говорить неправду, нежели правду». «Отец женился в 1851 году; я, старший, родился в 1856 году. Это верно» (умозаключение желания). «Разница в 4—5 лет не имеет никакого значения» (мысли, скрывающиеся за сновиде­нием). «На сновидение не возлагается труда самостоятель­ного творчества; оно может и должно использовать с этой целью материал из мыслей».

Не слишком ли много совпадений с местом и временем действия, которые могли иметь место в реальности и кото­рые нашли свое отражение в сновидении Фрейда более 40 лет спустя? Не свидетельствует ли данное сновидение о том, что одна из семейных тайн вызывала у Фрейда в дет­стве неудовлетворенное вопрошание и глубокое пережи­вание, а в период возникновения психоанализа — трево­жащие воспоминания и нежелательные умозаключения?

В самом деле, в ряде биографических работ год вто­ричной женитьбы Якоба Фрейда указывается условно. Согласно Р. Дадуну, после смерти Салли, вероятно, око­ло 1852 года, Якоб женился на Ребекке. По мнению Р. Кларка, двое сыновей Якоба от первого брака приеха­ли во Фрайберг вместе с Ребеккой до конца 1852 года. Не исключено, что в действительности Якоб Фрейд женился на Ребекке в 1951 году и именно эта дата нашла свое отра­жение в сновидении основателя психоанализа. Во всяком случае появление этой даты в сновидении весьма симпто­матично с точки зрения высказанного ранее предположе­ния. И далеко не случайно то, что Фрейд не оставил дан­ный вопрос без внимания, сосредоточив, правда, свои усилия не столько на самой дате, сколько на интерпрета­ции того, что может означать промежуток времени между 1851 и 1856 годами.

Посмотрим, как же интерпретирует Фрейд разницу в 4—5 лет. Интересно отметить, что в связи с этим он пред­лагает несколько интерпретаций. Создается впечатление, что выдвигаемые им первоначальные интерпретации вы­зывают у Фрейда какое-то внутреннее чувство неудовлет­ворения, в результате чего через несколько страниц он предлагает еще несколько интерпретаций, связанных с пониманием возникших в сновидении дат.

Сперва Фрейд пишет о том, что 4—5 лет — это проме­жуток времени, в течение которого он пользовался под­держкой у его учителя Мейнерта, был женихом своей не­весты, заставлял одного из своих пациентов ожидать пол­ного исцеления. Затем, продолжая анализ сновидения, че­рез несколько страниц он указывает на то, что для него оказалось недостаточным 5 лет, предназначенных для прохождения курса обучения на медицинском факультете.

Наконец Фрейд дает еще одно толкование, непосред­ственно относящееся к дате 1851 года. По его мнению, по­следние два числа, входящие в дату 1851 года, можно рас­сматривать как возраст (51 год), наиболее опасный для мужчины, и именно в этом возрасте скоропостижно скон­чалось несколько его коллег.

Как видим, Фрейд прилагает немало усилий к тому, чтобы дать исчерпывающее толкование «абсурдному сно­видению», в котором фигурирует неизвестно откуда поя­вившаяся дата 1851 года. Исходя из выдвинутого мной предположения, появление этой даты в сновидении Фрейда имеет под собой реальные основания и связано с семейной тайной — вторым браком его отца.

Возникает вопрос, почему же Фрейд, искушенный в искусстве толкования сновидений, предложивший психо­аналитический подход к исследованию бессознательного и использовавший его на практике при работе с многочис­ленными пациентами, не смог рассмотреть еще одну, на­ряду с другими, интерпретацию даты 1851 года, которая, казалось бы, могла кое-что прояснить? Неужели он, зна­ток человеческой психики, поборник истины и смелый человек, не побоявшийся на страницах «Толкования сно­видений» предстать перед читателями не в лучшем свете, говоря, в частности, о проявлении в своих сновидениях «неприятного хвастовства», «смешной мании величия», «эгоистических желаний», тем не менее не решился на обнародование семейной тайны? Неужели в силу в об­щем-то по-человечески понятного нежелания омрачать память о любящем и заботливом человеке, основатель психоанализа, как беспристрастный ученый, поступился своей честностью?

Полагаю, применительно к данному случаю нельзя упрекнуть Фрейда ни в недостаточной компетенции, ни в отсутствии смелости, ни в нечестности по отношению к самому себе. Речь идет, скорее, о бессознательной рацио­нализации, проявившейся, в частности, в попытках осно­вателя психоанализа дать не одну, а несколько интерпре­таций, относящихся к увиденным им во сне датам.

Отсюда следует несколько выводов.

Во-первых, понимание собственных сновидений — за­дача чрезвычайно трудная. Практика показывает, что во многих случаях значительно легче раскрыть подлинный смысл сновидения пациента, чем добраться до глубинного содержания своего собственного сновидения.

Во-вторых, если, несмотря на психоаналитические знания и профессиональное мастерство, у психоаналити­ка возникают трудности, связанные с пониманием его собственного сновидения, то это свидетельствует прежде всего о наличии сильного сопротивления, за которым мо­гут скрываться вытесненные и подавленные переживания, препятствующие его прозрению и способствующие акти­визации работы защитных механизмов. Этим, по-видимо­му, объясняется то обстоятельство, что, несмотря на стремление Фрейда докопаться до скрытого смысла рас­смотренного им сновидения, его анализ не достиг постав­ленной им перед самим собой цели.

В-третьих, перенося акцент с вытесненных и подав­ленных переживаний пациента на его сопротивление, ко­торое становится главным объектом психоаналитического исследования и лечения, психоаналитик не должен упус­кать это из вида и тогда, когда осуществляет анализ собст­венных сновидений. Если бы Фрейд обратил внимание на свое сопротивление, связанное с интерпретацией даты 1851 года в рассмотренном выше сновидении, то, судя по его любви к истине, он докопался бы до истоков сопротив­ления и, возможно, вспомнил бы нечто такое, что внесло бы ясность в вопрос об одной из семейных тайн.

В – четвёртых, то, что не удалось сделать Фрейду, может служить наглядным подтверждением наличия у пего в раннем детстве столь сильных вопрошаний и переживаний, отражение которых в сновидении способствовало лишь отрывочным воспоминаниям, но не преодолению сопротивления по выявлению реального положения вещей, волновавшего ребёнка в период его проживания во Фрайберге и сказавшегося на анализе взрослого человека – основателя психоанализа.

В конечном счёте, все эти выводы могут быть положены в основу того предположения, согласно которому в раннем детстве Фрейд мог столкнутся с непонятной для него семейной тайной, вызвавшей глубокие переживания и наложившей отпечаток на его последующие представления о бессознательных процессах, протекающих в глубинах психики.

Коль скоро его свободные братья не могли не знать о втором браке их отца, поскольку к моменту прибытия в Фрайберг вместе с Ребеккой были достаточно взрослыми, то не могли ли они вести между собой разговоры, из которых Фрейд случайно почерпнул информацию, заставив­шую напрягать его детский пытливый ум и много лет спустя всплывшую в сновидении в форме даты 1851 года?

Если о смерти Ребекки ни чего не известно, то не могло ли оказаться так, что во время пребывания Фрейда в Фрайберге она тоже жила в этом небольшом городе и, возможно, мальчик встречался с ней, не зная того, что несколько лет тому назад она была женой его отца?

Если Ребекка действительно проживала в то время в Фрайберге, то как удалось Якобу Фрейду скрыть тайну своего второго брака от молодой жены, матери их первенца, или же она, как и его дети от первого брака, знала о существовании второй жены её мужа, но приложила все усилия к тому, чтобы во избежании подрыва авторитета мужа её собственные дети ничего не знали о семейной тайне?

Если в первые годы своей жизни Фрейд по детски пытался понять запутанные семейные отношения между двумя парами «отец-няня» и «сводный брат Филлип – мать», то такие вопрошения и переживания могли быть у него в случае утечки информации о наличии еще одной женщины, непонятно кем являющейся отцу и ему самому?

Разумеется, сегодня эти вопросы остаются без ответа, и нет никакого смысла строить различного рода домыслы на сей счет. Единственное, что может иметь смысл, так это не столь уж неправдоподобное допущение о возможных детских переживаниях Фрейда, связанных как с его поло­жением в семье в роли дяди, имеющего племянника всего лишь на год старше его, так и с семейными тайнами, среди которых второй брак его отца являлся лишь одной из них. Допущение о тех детских переживаниях основателя пси­хоанализа, которые в процессе его последующего само­анализа и толкования данного сновидения вызвали раз­личного рода ассоциации, скорее уведшие его от истины, нежели подтолкнувшие к ней.

В самом деле, в сновидении Фрейда его отец вспоми­нает, что был однажды пьян и его куда-то отвезли. Судя по реакции основателя психоанализа, это полный абсурд. Видимо, он никогда не видел отца пьяным, да и не допус­кал такое. Поэтому первое, что приходит в голову Фрей­ду, — заключение, согласно которому в этой сцене нет ничего, что в действительности относилось бы к отцу. А отсюда следующий шаг — утверждение, что за лицом отца скрывается знаменитый Мейнерт, дружелюбное от­ношение которого к начинающему врачу впоследствии сменилось враждебностью.

Но может быть иная интерпретация этой сцены. За ли­цом отца скрывается не Мейнерт, а отец, о поступках ко­торого Фрейд ничего не знал. Речь идет не о пьянстве, так как трудно представить пьяным благочестивого еврея, ка­ким был его отец. Скорее речь может идти об отце, совер­шившем какой-то поступок, вызвавший осуждение в гла­зах его старших детей, родных и близких.

Второй брак, последовавший сразу же после смерти первой жены? Женитьба на женщине, социальный статус которой вызывал сомнение? Или, быть может, брак с жен­щиной, не способной к деторождению? Все это и многое другое могло вызвать неприятие и осуждение «постыдно­го», «недостойного» поступка Якоба Фрейда. Во всяком случае, можно предположить, что какая-то тайна, связан­ная с отцом Фрейда, витала в их доме и составляла семей­ный секрет, тщательно скрываемый от посторонних глаз.

Если речь, действительно, идет о совершенном Яко­бом Фрейдом недостойном поступке, то тогда становится понятным один из элементов сновидения, увиденного основателем психоанализа несколько десятилетий спустя. «Я получаю извещение от общинного совета моего родно­го города с требованием внести плату за содержание в гос­питале в 1851 году». Таково, как это видно из приведенно­го выше сновидения, его начало.

Интерпретация начала сновидения сводится Фрейдом к подмене его отца другим человеком, а именно, коллегой основателя психоанализа, который принял на себя обя­занности своего отца, неспособного больше их исполнять (плата за содержание в госпитале). Но можно на это по­смотреть иначе. Якобу Фрейду пришлось расплачиваться за совершенный неблаговидный поступок. Расплата в форме угрызений совести довлела над ним долгое время, если не всю жизнь.

Допустим, что это так. Тогда, не зная семейной тайны, но смутно догадываясь (не обязательно в раннем детстве, скорее в период самоанализа) о каком-то неблаговидном поступке отца, совершенном до рождения Фрейда, осно­ватель психоанализа принял на себя часть вины, за кото­рую, как верный сын, он должен расплачиваться. Во-пер­вых, он мог испытать чувство недовольства оттого, что отец ушел из жизни и переложил плату за совершенный им поступок на него. Во-вторых, как любящий сын, он дейст­вительно мог взвалить на себя груз ответственности, счи­тая, что необходимо оплачивать долги отца. Как в том, так и в другом случае пробуждается непонятное для Фрейда чувство вины, поскольку все эти невидимые процессы со­вершаются в глубине его психики и не всплывают на по­верхность сознания.

Осуществленный Фрейдом анализ сновидения свиде­тельствует о том, что внутренняя цензура или сопротивле­ние помешали ему докопаться до истины. Тем не менее, вызванные данным сновидением, воспоминания и пере­живания не исчезли бесследно. Не исключено, что через некоторое время именно они сказались на формировании его психоаналитических представлений о вине, неврозах и взаимоотношениях между ними.

Обращусь к работе Фрейда «Некоторые типы характе­ра из психоаналитической практики» (1916), где развива­ются его идеи о силах совести и вине. Осмысление бессознательных процессов, непосредственно связанных с со­вестью и виной, осуществляется им не столько на истори­ях болезни, сколько на художественных образах, создан­ных, как он говорил, «великими писателями-сердцееда­ми». В частности, он обращается к анализу некоторых сюжетов, взятых из «Леди Макбет» Шекспира и «Росмер-хольд» Ибсена. Последнее художественное произведение, написанное Ибсеном в 1886 году, особенно примечатель­но в плане выдвинутых мной предположений, поскольку имя главной героини — Ребекка.

Можно предположить, что это произведение Ибсе­на, действительно, заинтересовало Фрейда, так как оно образно иллюстрирует, как и каким образом у человека, достигшего поставленных им целей и ради этого подтол­кнувшего другого человека к самоубийству, в момент триумфа пробуждается совесть, возникает чувство вины и он отказывается от того, что, казалось бы, ведет его к счастью. Но почему именно это произведение? Может быть, потому, что, помимо всего прочего, в нем затрону­ты сюжеты и действующие лица, вновь всколыхнувшие переживания Фрейда, имевшие место в первые годы жизни и в период самоанализа?

Полагаю, что это вполне допустимо, поскольку в этом художественном произведении содержатся детали, спо­собные вызвать необходимые для анализа ассоциации. Кроме того, обсуждаемая Фрейдом проблематика весьма близка к тем переживаниям, которые могли возникнуть у него в связи с толкованием рассмотренного выше снови­дения.

Так, имя героини — Ребекка. В тексте произведения Ибсена одна из интриг связана с бездетностью жены пас­тора, которая, не без помощи Ребекки, посеявшей в ней сомнения в оправданности своего брака, бросается с мель­ничной плотины. Пастор просит Ребекку быть его второй женой. Но «авантюристка», как ее называет Фрейд, безжа­лостно проложившая себе дорогу к осуществлению своих желаний, отказывается от предложения пастора.

Как видим, в художественном произведении Ибсена содержится много деталей, способных привлечь внимание исследователя. Имя героини, речь о втором браке, бездет­ность. Правда, некоторые из этих деталей имеют противо­положный смысл. Отказ Ребекки от второго брака, бездет­ность другой героини. Но, как известно из психоаналитической теории и практики, данные расхождения не имеют никакого значения, поскольку и в сновидении, и в фанта­зии одно может подменять другое.

Не буду останавливаться на предложенном Фрейдом разборе произведения. Заинтересованный читатель мо­жет обратиться к первоисточнику, поскольку эта работа переведена на русский язык и опубликована [10. С. 238-251].

Для обсуждаемого здесь вопроса более важно следую­щее. Пастор захотел узнать тайну Ребекки, она сообщила ему только часть, утаив самое главное, а Фрейд, осуществ­ляющий анализ мотивов поведения героев, попытался до конца раскрыть (объяснить) то, что скрыла Ребекка. При этом основатель психоанализа рассмотрел чувство вины у Ребекки, сослался на клиническую практику, обнаружи­вающую у взрослых людей различного рода проступки, поставил вопрос о происхождении «темного ощущения вины», которое, с точки зрения классического психоана­лиза, имеет своим источником комплекс Эдипа.

Нетрудно заметить разительные совпадения с тем, о чем говорилось при обсуждении выдвинутого мной предположения. Можно полагать, что по прошествии почти двух десятилетий Фрейд отреагировал соответст­вующим образом на свои предшествующие пережива­ния, и его бессознательное обходным путем наконец-то подвело его к раскрытию семейной тайны. То, что ему не удалось осуществить по отношению к тайне, незримо ви­тавшей в его собственном доме, было реализовано путем психоаналитического раскрытия тайны, содержащейся в художественном произведении. При этом Фрейд выдви­нул важные и, как мне представляется, во многом еще неоцененные должным образом психоаналитические идеи, согласно которым при раскрытии психологии преступника важно иметь в виду, что чувство вины мо­жет существовать до проступка и что проступок может обусловливаться этим чувством.

Дата добавления: 2015-06-04