Аналитик 4 страница

Двигаясь по тротуару, Рики, точно солдат, печатал шаг и глядел только перед собой. Бар находился в середине квартала – с полдюжины столиков по летнему времени стояли прямо на улице. Внутри бара было тесновато, сумрачно, вдоль одной стены тянулась стойка, все остальное место занимали еще десять столиков. Рики поморгал, ожидая, когда глаза свыкнутся с полумраком. Средних лет официантка узнала его.

– Вы один? – спросила она.

– Один.

Официантка огляделась, обнаружила в глубине бара свободное место.

– Идите за мной, – сказала она.

Подойдя к столику, официантка предложила Рики сесть и открыла перед ним меню.

– Из бара чего‑нибудь принести?

– Бокал вина. Красного, пожалуйста, – ответил он.

– Сию минуту. Дежурное блюдо сегодня – спагетти с лососем. Вкусно.

Рики подождал, пока официантка отойдет к стойке. Меню было не маленькое. Рики положил его на стол и поднял глаза, ожидая увидеть официантку.

А увидел Вергилию.

Она держала в руках два бокала с красным вином. Выцветшие джинсы, лиловатая спортивная рубашка, дорогой, цвета красного дерева кожаный портфель под мышкой. Поставив бокалы на стол, она подтянула к себе кресло и, плюхнувшись в него по другую сторону столика, опустила портфель на пол. Затем протянула руку и отобрала у Рики меню.

– Я уже заказала нам обоим дежурное блюдо, – сказала Вергилия и улыбнулась, легко и чарующе. – Официантка права на все сто процентов. Действительно вкусно.

– Отлично, – сказал Рики.

Вергилия неторопливо отпила вина.

– Вообще говоря, под рыбу полагается пить белое, – сказала она. – Хотя, с другой стороны, в этом есть нечто бесшабашное, что‑то от авантюризма, от нежелания соблюдать законы, играть по правилам. Вы так не думаете, Рики?

– Я думаю, что правила то и дело меняются, – ответил он. Вергилия встряхнула головой, отчего грива ее светлых волос обольстительно дрогнула.

– Разумеется, Рики. Тут вы совершенно правы.

Официантка принесла корзинку с булочками. Когда она отошла, Вергилия взяла одну.

– Проголодалась, – сказала она.

– Стало быть, старания разрушить мою жизнь обходятся вам в немалое число калорий? – осведомился Рики.

– Похоже на то, – сказала Вергилия со смехом. – Но мне нравится. Нет, правда. Как бы нам назвать это, док? Ну, допустим, диетой разрушительницы.

– Зачем вы здесь? – спросил Рики негромко, стараясь, чтобы голос его прозвучал как можно требовательнее. – Вы и ваш работодатель, похоже, всесторонне спланировали мою гибель. Шаг за шагом. Пришли поиздеваться надо мной? Сделать игру чуть более мучительной?

– Никто еще не называл мое общество мучительным, – сказала Вергилия, состроив гримаску насмешливого удивления.

– Моя жизнь… – начал Рики.

– Ваша жизнь изменилась. И будет меняться дальше. По крайней мере, в ближайшие несколько дней. А потом… Впрочем, тут у нас может возникнуть загвоздка, не правда ли?

– Вам, стало быть, все это нравится? – поинтересовался Рики. – Наблюдать за моими страданиями. Странно, я бы не назвал вас такой уж завзятой садисткой, мисс Вергилия. На мой взгляд, в вас отсутствует необходимая для этого психическая патология. Хотя тут я, разумеется, могу ошибаться.

– У вас неверные представления о моей роли, Рики.

– Ну так объясните ее еще раз.

– Каждому, кто вступает на дорогу, ведущую в ад, необходим проводник. Кто‑то, способный провести человека сквозь потаенные опасности преисподней.

– И вы как раз из их числа. – Рики взял со стола бокал с вином, поднес его к губам, но не отпил, а сказал: – Вы счастливы, Вергилия? Вам нравится совершать преступления?

– С чего вы взяли, что я совершила преступление, док?

– К настоящему времени на вашем счету уже немало уголовных преступлений – начиная, возможно, с убийства Роджера Циммермана…

– Полиция сочла, что это было самоубийство.

– Да, вам удалось замаскировать убийство под самоубийство. Тут у меня нет никаких сомнений.

– Ну, если вы так в этом упорствуете, я вас переубеждать не стану. Хотя мне казалось, что непредвзятость – девиз вашей профессии.

Рики, оставив шпильку без внимания, продолжал:

– …и кончая ограблением и мошенничеством. Я уж не говорю о такой мелочи, как клевета, содержащаяся в письме, направленном в Общество психоаналитиков. Это же вы его написали, не так ли? Надув того круглого идиота из Бостона с помощью тщательно продуманного вранья. Я‑то свою репутацию восстановлю, – с горячностью заверил ее Рики.

Вергилия ухмыльнулась:

– Для этого вам нужно будет остаться в живых.

Рики увидел, что официантка несет им заказанную еду. Выставив тарелки на стол, она спросила, не нужно ли чего‑нибудь еще. Вергилия потребовала второй бокал вина, Рики покачал головой.

– Вот правильно, – сказала Вергилия, когда официантка отошла. – Вам необходима ясная голова.

Рики потыкал вилкой стоящую перед ним еду.

– Почему вы помогаете этому человеку? – резко спросил он. – Почему не хотите бросить этот обман и пойти со мной в полицию? Я бы позаботился, чтобы вам гарантировали какое‑то подобие нормальной жизни.

Вергилия глядела в тарелку. Когда она подняла глаза, в них уже читалась почти нескрываемая злоба.

– Ах, вы позаботитесь, чтобы я вернулась к нормальной жизни? Вы что же, волшебник? И кстати, что заставляет вас думать, будто меня что‑то привлекает в нормальной жизни?

Он не стал отвечать на этот вопрос.

– Вы не преступница. Почему же тогда вы помогаете преступнику?

Вергилия по‑прежнему не отрывала от него взгляда. Вся легковесная эксцентричность и живость ее повадки развеялись, на смену им пришла ледяная резкость.

– Возможно, потому, что мне за это платят. Многие готовы за деньги сделать все, что угодно. Вы не верите, что и я из таких?

– Мне трудно в это поверить, – осторожно ответил Рики.

– Ладно, какие еще могут быть мотивы? Давайте, Рики, это уже второй наш сеанс. Если мой интерес не в деньгах, то в чем?

– Я слишком мало о вас знаю, – неловко сказал он.

Вергилия с чопорной неторопливостью положила вилку и нож на стол.

– Постарайтесь, Рики. Ради меня. В конце‑то концов, я здесь для того, чтобы направлять вас. Без меня вам не приблизиться к ответу, а это убьет либо вас – либо кого‑то близкого вам и совершенно ни о чем не подозревающего. А умирать вслепую глупо, Рики. В определенном смысле это даже хуже преступления. Так что ответьте на мой вопрос: какие еще у меня могут иметься мотивы?

– Ладно, любовь, – произнес Рики.

Вергилия улыбнулась:

– Любовь?

– Вы влюблены в этого человека, в Румпельштильцхена.

– Занятная мысль. Особенно если учесть, что, как я вам уже говорила, я никогда этого господина не видела.

– Да, я помню, вы говорили. Просто я вам не поверил.

– Любовь. Деньги. Это единственные стимулы, какие вам по силам придумать?

– Возможно, еще и страх.

Вергилия кивнула:

– Страх – это уже неплохо. Не исключено, что у мистера Эр есть чем мне пригрозить. Но похожа ли я на человека, которого попросили сделать что‑то, чего ему делать не хочется?

– Нет, – ответил Рики.

– Ну, тогда ладно. К делу. Вы получили сегодня утром ответ на ваш газетный запрос?

Рики поколебался, затем ответил:

– Да.

– Хорошо. Вот потому он и послал меня сюда. Чтобы удостовериться. Он считает, что было бы нечестно, если бы вы не получали ответов, которые ищете. Если хотите выиграть, Рики, постарайтесь следующие ваши вопросы формулировать как можно умнее. Начиная с завтрашнего утра у вас остается всего лишь неделя. Семь дней на два оставшихся вопроса.

Вергилия нагнулась и подняла с пола кожаный портфельчик. Открыв его, она извлекла желтый конверт.

– Загляните, – сказала она.

Рики открыл защелку конверта. Внутри оказалось с полдюжины черно‑белых фотографий. Рики вынул их и начал разглядывать. На первых снимках была девушка лет, возможно, шестнадцати или семнадцати, в джинсах и футболке. На следующих двух девочка примерно двенадцати лет плыла на байдарке по озеру. Третий комплект фотографий был посвящен подростку с длинными волосами и беззаботной улыбкой, что‑то бурно обсуждавшему с торговцем на парижской, судя по всему, улице. Все шесть снимков делались, похоже, без ведома тех, кто был на них изображен.

– Это фотографии ваших дальних родственников, Рики. Имя каждого из этих детей значится в списке, присланном вам мистером Эр в начале игры.

Рики еще раз просмотрел снимки.

– Как по‑вашему, трудно было их сделать? И так ли уж трудно заменить камеру винтовкой? – Вергилия протянула над столом руку, чтобы отобрать у него снимки. – Запомните улыбки этих детей. Готовы ли вы лишить кого‑то из них будущего, упрямо цепляясь за несколько оставшихся вам лет жизни?

Вергилия замолчала. Затем по‑змеиному быстрым движением выхватила снимки у Рики.

– Я заберу их с собой, – сказала она, возвращая фотографии в портфель.

Она встала, бросив стодолларовую бумажку в свою тарелку, еда в которой так и осталась нетронутой.

– Вы отбили у меня аппетит, – сказала она. – Но поскольку ваше финансовое положение, насколько мне известно, ухудшилось, ужин оплачу я.

Вергилия повернулась к склонившейся над соседним столиком официантке:

– Найдется у вас булочка с шоколадом?

– Есть шоколадный пудинг, – ответила официантка.

– Тогда принесите кусочек моему другу. Жизнь вдруг стала казаться ему полной горечи, и ему нужно подсластить следующие несколько дней.

Рики шел домой в сгущавшихся сумерках и чувствовал себя совершенно одиноким. Странное дело, думал он, оказывается, я практически невидим. Сам факт существования Рики не интересовал никого, кроме человека, который его преследовал. С другой стороны, смерть Рики будет иметь первостепенное значение для кого‑то из неведомых ему родственников.

Стоило лицам трех молодых людей с фотографий встать перед его глазами, как Рики ускорил шаг, а потом и побежал. Голову его наполняли одни лишь картины смерти.

Так он и бежал, пока не увидел свой дом. Только тогда Рики остановился и, задыхаясь, согнулся вдвое. В этой позе он оставался несколько минут, выравнивая дыхание.

А распрямившись, подумал: нет, я не один.

Рики развернулся на месте и уставился на собственный дом. Его ошеломила мысль, что, пока он болтал с Вергилией, кто‑то мог побывать в его квартире. Успокойся, сказал он себе, и сосредоточься. Он вздохнул – глубоко и протяжно.

Стоя около дома, в котором он прожил большую часть своей взрослой жизни, Рики вдруг понял, что в жизни этой нет ни единого уголка, куда не проник бы его гонитель.

В первый раз, подумал он, мне придется искать надежное убежище. Так и не придумав, что может послужить ему убежищем, он начал подниматься по ступенькам подъезда.

К его изумлению, явных признаков вторжения в квартире не было. С облегчением Рики запер за собой дверь. И все же сердце продолжало колотиться.

– Тебе необходимо как следует выспаться, – сказал он вслух и сразу узнал интонацию, к которой прибегал, разговаривая с пациентами.

Стараясь собраться с мыслями, он шарил глазами по письменному столу. Присланный Румпельштильцхеном список родственников лежал на самом виду, поверх стопки промокательной бумаги. У Рики вдруг закружилась голова – он не помнил, чтобы клал его туда. Он медленно протянул к списку руку, пододвинул листок к себе. Что‑то не так, подумал он.

И вдруг Рики понял: на столе отсутствует первое письмо Румпельштильцхена с описанием правил игры и первой подсказкой. Вещественное доказательство полученных Рики угроз исчезло. Осталась лишь реальность этих угроз.

Глава 5

На следующее утро он перечеркнул в календаре еще один день, а затем выписал в блокнот два телефонных номера. Первый принадлежал детективу Риггинс из полиции Управления городского транспорта Нью‑Йорка. По второму он не звонил уже многие годы. Это был номер доктора Уильяма Льюиса. Двадцать три года назад доктор Льюис был наставником Рики, проводившим с ним сеансы психоанализа, пока Рики выправлял собственный сертификат. Такова странная особенность психоанализа – всякий, кто хочет заниматься психотерапией, должен сам сначала подвергнуться ей.

Детектив ответила после второго гудка – одним коротким словом:

– Риггинс.

– Детектив, это доктор Фредерик Старкс. Помните, мы разговаривали на прошлой неделе о смерти моего пациента?

– Конечно, доктор. Я отправила вам копию предсмертной записки, которую мы нашли на следующий день. Думаю, она внесла в дело окончательную ясность.

– А не мог бы я переговорить с вами о некоторых обстоятельствах, сопутствовавших смерти мистера Циммермана?

– Какого рода обстоятельствах, доктор?

– Я не хотел бы говорить о них по телефону.

– Звучит очень мелодраматично. Но разумеется. Сможете прийти к нам? У нас тут имеется довольно противная комнатушка, в которой мы вытягиваем из подозреваемых признания. Примерно так же, как и вы в своем кабинете, – только чуть менее цивилизованными методами и намного быстрее.

Выйдя на улицу, Рики поймал такси. Он проехал десять кварталов на север и вышел из машины на углу Мэдисон‑авеню и Девяносто шестой улицы, зашел в первый попавшийся магазин – магазин женской обуви – и потратил ровно девяносто секунд на созерцание туфелек. Затем вышел, пересек улицу и, снова остановив такси, попросил водителя отвезти его на вокзал Гранд‑Сентрал.

Там Рики влился в людской поток, текущий к пригородным поездам и входам в подземку. Он сел в первый же пришедший поезд метро, проехал один перегон на запад, выскочил из вагона, поднялся с душной станции на перегретую улицу и снова остановил первую попавшуюся машину. Съежившись на ее сиденье так, чтобы казаться пониже, Рики в молчании доехал до Управления городского транспорта.

Риггинс выглядела далеко не такой усталой, как при первой их встрече, хотя наряд ее особых изменений не претерпел: темные слаксы, не подходящие к ним кроссовки, голубая мужская рубашка и свободно болтающийся на шее красный галстук.

Она крепко пожала ему руку:

– Рада видеть вас, док, хотя, должна признаться, и не ожидала. – Она вгляделась в Рики: – Паршиво выглядите. Похоже, вы слишком близко к сердцу принимаете столкновение Циммермана с поездом подземки.

Рики улыбнулся:

– Мне плохо спится.

Комната для допросов оказалась мрачноватой – узкое пространство без каких‑либо прикрас, с единственным металлическим столом посередине и тремя стальными складными стульями.

Риггинс, должно быть, заметила, как Рики оглядывает комнату, и сказала:

– В этом году город выделил на отделку помещений очень мало денег. Пришлось продать всех Пикассо, которые у нас тут висели. Присаживайтесь. И расскажите, что вас беспокоит.

Рики глубоко вдохнул:

– Родственник моего прежнего пациента угрожает нанести мне и моим родственникам некий не указанный им ущерб. С этой целью были предприняты шаги, направленные на то, чтобы основательно испортить мне жизнь. Эти шаги включают ложные обвинения, касающиеся моей профессиональной добросовестности, покушения на мои финансовые средства, проникновение в мою квартиру, вторжения в мою личную жизнь и предложение покончить с собой. У меня есть основания полагать, что смерть Циммермана – часть системы запугиваний, которым я подвергаюсь последнюю неделю.

Брови Риггинс полезли на лоб:

– Похоже, вы попали в серьезный переплет, доктор Старкс. Прежний пациент, говорите?

– Нет. Его ребенок. Какой и чей, я пока не знаю.

– И вы думаете, что этот человек, имеющий зуб на вас, уговорил Циммермана прыгнуть под поезд.

– Не уговорил. Возможно, его столкнули.

– Там была куча народу, однако никто не заметил, чтобы его кто‑то толкнул.

– Отсутствие свидетелей не означает, что ничего не произошло.

– Разумеется, доктор. Однако у нас имеется Лу Энн, утверждающая, что Циммерман спрыгнул сам. Она, конечно, не такой уж надежный свидетель, но тем не менее. Кроме того, есть предсмертная записка, написанная подавленным, ожесточившимся, несчастным человеком. – Прежде чем продолжить, Риггинс внимательно посмотрела на Рики: – Сдается мне, доктор, вам следует обратиться за помощью.

– Вы полицейский детектив. Я рассказал вам о преступлении. Или о том, что может оказаться таковым. Разве вы не обязаны доложить об этом?

– Вы хотите подать официальную жалобу?

Рики не сводил с нее глаз:

– Допустим. И что будет потом?

– Я передам жалобу моему начальнику, который сочтет ее бредом, затем пущу ее по инстанциям, и через пару дней вам позвонит какой‑нибудь другой детектив, который окажется еще большим скептиком, чем я. На мой взгляд, вам стоит поговорить с кем‑то из отдела, который занимается случаями вымогательства и мошенничества. Но я бы на вашем месте наняла частного детектива… и чертовски толкового адвоката.

– Вы не считаете, что вам самой стоит получше приглядеться ко всему этому?

Риггинс выдержала паузу.

– Мне нужно подумать. Очень трудно снова открыть уже закрытое дело.

– Но не невозможно.

– Трудно. Но возможно.

– А вы не можете попросить у начальства полномочий?… – начал Рики.

– Этого мне пока делать не хочется, – сказала Риггинс. – Как только я скажу шефу, начнется бюрократическая волокита. Я уж лучше пока пошарю вокруг да около. Знаете что, доктор… Давайте я кое‑что проверю, а потом позвоню вам.

– Буду с нетерпением ждать вашего звонка.

Рики встал с ощущением, что ему все же удалось хоть как‑то себя защитить.

Рики доехал на такси до Линкольн‑центра. В вестибюле оперного театра «Метрополитен» было пустынно – лишь несколько туристов и охранников. Здесь рядком висело множество телефонов‑автоматов. Место было удобно тем, что Рики мог звонить, одновременно приглядываясь ко всем, кто войдет в здание следом за ним.

Прежде чем ему ответили, Рики пришлось выслушать восемь длинных гудков.

– Да?

– Доктора Льюиса, пожалуйста.

– Это я.

Рики не слышал этого голоса двадцать лет, и тем не менее его вдруг захлестнула буря эмоций: ненависть, страх, любовь и разочарование. Он с большим трудом сохранил спокойствие.

– Это доктор Фредерик Старкс.

– Черт возьми! Рад слышать вас, Рики, спустя столько‑то лет. Я совершенно потрясен!

– Доктор, я не знаю, к кому мне еще обратиться.

Короткое молчание.

– У вас неприятности, Рики?

– Да. Я надеялся, вы уделите мне немного времени.

– Я больше не веду пациентов, – сказал Льюис. – Возраст. Немощь. Многое от меня попросту ускользает.

– Вы меня примете?

Старик помолчал:

– Боюсь, вам придется приехать ко мне. У меня больше нет приемной в городе.

– А где это? – спросил Рики.

– Райнбек, – ответил доктор Льюис и назвал адрес дома на Ривер‑роуд. – Доберетесь поездом от Пенсильванского вокзала.

– Если я приеду сегодня во второй половине дня…

– Приезжайте когда хотите. Вот одно из преимуществ жизни пенсионера – полное отсутствие неотменяемых встреч. От станции возьмите такси, я буду ждать вас к ужину.

В Райнбеке людей с поезда сошло совсем немного. Рики, все еще опасавшийся, что кто‑то проследил его передвижения, постоял немного на платформе, приглядываясь к каждому из сошедших. Никто даже не посмотрел в его сторону, только один мальчишка остановился и состроил ему рожицу. Около станции стояла единственная белая, забрызганная грязью машина такси с вмятиной на переднем крыле. Водитель, заметив Рики, резко подал к краю тротуара.

– Вас подвезти, приятель? – спросил он.

– Да, – ответил Рики и назвал адрес доктора Льюиса.

Доктор Льюис жил в перестроенном фермерском доме, выкрашенном яркой белой краской. На прибитой к фронтону доске значилось: 1791. Сбоку от дома виднелся гамак и несколько складных деревянных кресел, перед конюшней стоял десятилетний синий фургончик «вольво». Такси остановилось прямо за ним, и Рики, выйдя из машины, немного помедлил в начале гравийной дорожки.

Отношения между пациентом и психоаналитиком во многом схожи с отношениями между ребенком и его учителем. Врачу известны едва ли не все интимные переживания пациента, который в свой черед не знает о враче почти ничего.

Рики был уже на полпути к дому, когда распахнулась входная дверь:

– Держу пари, чувствуете вы себя несколько неуютно.

– Читаете мои мысли, – ответил Рики расхожей в среде психоаналитиков фразой.

Хозяин провел его в расположенный сразу направо от входа кабинет. Белые стены. Книги на полках. Шелковый абажур. Турецкий ковер. Чуть приметный аромат сирени.

Доктор Льюис был худощав, сутуловат, лыс, с воинственно торчавшими из ушей пучками волос, сообщавшими ему вид отчасти странноватый. Очки низко сидели у него на носу. Передвигался он медленно, слегка прихрамывая. Усевшись наконец в большое, красной кожи кресло с подголовником, он указал Рики на другое, в нескольких шагах от себя. Рики сел.

– Страшно рад видеть вас, Рики, даром что прошло так много лет. Сколько уже?

– Да уж больше десяти. Вы хорошо выглядите, доктор.

Доктор Льюис ухмыльнулся и покачал головой:

– Вам не стоило начинать нашу встречу со столь очевидной лжи, хотя в моем возрасте ложь вызывает признательность. Правда всегда чертовски неудобна. Мне требуется новое бедро, новый мочевой пузырь, два новых глаза и уха и несколько новых зубов. Правда, чердак все еще неплох. – Он постучал себя по лбу. – Но я уверен, вы отыскали меня не для того, чтобы справиться о моем здоровье. Вы, разумеется, поужинаете со мной, к тому же я приготовил для вас гостевую комнату. А теперь я, пожалуй, заткнусь и послушаю ваш рассказ.

Рики помолчал, не зная, с чего начать. Наконец ему удалось выдавить:

– Я уверен, что мне осталось жить только одну неделю.

Рики рассказал о первом письме со стишком и угрозами, о ставках игры. Описал Вергилию и Мерлина, контору несуществующего адвоката. Он старался не упустить ничего – от опустошения его банковских и брокерских счетов до двух посещений детектива Риггинс. Рассказал о Циммермане и лживых обвинениях в изнасиловании. И закончил тем, какое впечатление произвели на него показанные Вергилией фотографии троих детей. Затем он замолчал и уставился на старого психоаналитика.

– Весьма интригующе, – помолчав некоторое время, сказал доктор Льюис и протяжно вздохнул. – Я полагаю, основной наш вопрос – это вопрос, поставленный Румпельштильцхеном: готовы ли вы покончить с собой, чтобы спасти другого человека?

– Я не уверен… – промямлил Рики. – Не думаю, чтобы я всерьез рассматривал такую возможность.

Доктор Льюис поерзал в кресле.

– Вопрос не столь уж неразумен, – сказал он. – Ваш выбор, как мне представляется, довольно прост: можете ли вы победить? Можете ли установить за оставшиеся несколько дней личность человека, назвавшегося Румпельштильцхеном? А если не можете, покончите ли с собой ради спасения другого?

– Я не могу поверить… – начал Рики и умолк.

Доктор Льюис пожал плечами:

– Простите. Разумеется, сознательно вы такой возможности не рассматривали. Но не задавали ли вы себе вопрос о ней в подсознании, которое и подтолкнуло вас искать меня?

– Я пришел за помощью, – сказал Рики. – Мне необходимо прозондировать ту пору моего прошлого, когда мать Румпельштильцхена была моей пациенткой. Я уверен, что знал ее в то самое время, когда вы были моим психоаналитиком. Я наверняка упоминал ее во время наших с вами сеансов.

Доктор Льюис покивал:

– Вполне резонная просьба и определенно разумный подход. Я показался вам жестоким, Рики? Наверное, к старости я стал раздражительным. Разумеется, я помогу вам. Однако неплохо было бы приглядеться и к настоящему тоже. А возможно, и к будущему. Чтобы победить, вы должны опережать противника.

– Но как я…

Доктор Льюис встал:

– Вот этим мы и будем заниматься за ужином и весь остаток вечера. – Он улыбнулся. – Разумеется, вы упустили из виду одно важнейшее обстоятельство.

– Это какое же? – спросил Рики.

– Мне представляется очевидным, что этот господин, Румпельштильцхен, потратил месяцы, если не годы, на то, чтобы спланировать свою месть.

– Согласен.

– В таком случае, – неторопливо произнес доктор Льюис, – мне не понятно, почему вы считаете, что он и меня тоже не завербовал себе в помощники. Возможно, он мне хорошо заплатил. Почему вы полагаете, Рики, что я на вашей стороне?

И старый психоаналитик, не дав Рики ответить, направился на кухню.

Стоявший посреди кухни деревянный стол был накрыт на двоих. На столе красовался кувшин с ледяной водой. Доктор Льюис снял с плиты керамическую кастрюлю и водрузил ее на подставку, затем извлек из холодильника салат.

– Садитесь, Рики. Бурда, которая стоит перед нами, была некогда курицей. Накладывайте себе сами.

Рики помешкал. Потом потянулся к кувшину, налил в высокий стакан воды и требовательно спросил:

– Так он это сделал?

– Что?

– Румпельштильцхен связался с вами?

Доктор Льюис сел, аккуратно расправил на коленях салфетку, перегрузил на тарелку немалую часть содержимого кастрюли, добавил салат и, лишь покончив с этим, неторопливо ответил:

– Позвольте мне, Рики, спросить, какая вам разница?

– Мне нужно знать, что вы на моей стороне.

– Нет, Рики, вам это ни к чему. Вам нужно знать лишь одно – что я хочу вам помочь. А уж какие там у меня мотивы, это значения не имеет. Возможно, у Румпельштильцхена имеется кое‑что на мой счет. Возможно, не имеется. Давайте‑ка поедим. Я думаю, впереди у нас долгая ночь.

Жаркое оказалось превосходным, за ним последовал яблочный пирог с корицей и черный кофе.

Доктор Льюис перенес тарелки в мойку, налил себе еще чашку кофе и жестом предложил Рики вернуться в кабинет. Они расселись по прежним местам, лицом друг к другу.

– Итак, Рики, с чего бы вы хотели начать?

Рики старался подавить гнев, который вызывали в нем недомолвки и уклончивость старика.

– С того, что происходило двадцать три года назад, когда я впервые пришел к вам.

– Я помню, вас тогда распирал энтузиазм.

– Я верил, что способен спасти мир от безумия.

– Ну и как, получилось?

– Нет. Да вы и сами знаете.

– Но кого‑то вы все же спасли?

У Рики против воли вырвалось:

– Я не смог спасти самого дорогого мне человека.

Брови старого психоаналитика поползли вверх:

– Я полагаю, вы говорите о вашей жене?

– Да. Мы многие годы оставались неразлучными. Потом она заболела. И умерла. Конец истории. К происходящему она отношения не имеет.

– Разумеется, – сказал доктор Льюис. – И тем не менее, когда вы с ней познакомились?

– Я ухаживал за ней как раз в то время, когда проходил у вас курс психоанализа. Да вы, наверное, помните.

– Помню. А чем она занималась?

– Она была юристом. Как раз перед нашим знакомством начала работать на Манхэттене государственным защитником.

– Понятно. Защищала преступников. А теперь вы имеете дело с кем‑то, кого можно отнести к категории преступников, и все же думаете, что эти два обстоятельства решительно никак не связаны?

Сказанное стариком бросило Рики в дрожь.

– Румпельштильцхен не упоминал…

– Я просто задаю себе вопрос, – сказал доктор Льюис.

Оба погрузились в молчание. Рики попытался вспомнить себя полным энергии молодым человеком, перед которым только‑только начал раскрываться мир.

– В то время, когда я проходил у вас курс лечения, доктор Льюис, я встречался с пациентами в трех местах: в клинике при Пресвитерианской больнице, туда приходили амбулаторные больные, в Белвью, где я недолгое время работал с людьми, психика которых была серьезно повреждена…

– Да, – кивнул доктор Льюис. – Клинические исследования. Я помню. Лечить настоящих сумасшедших вам не особенно нравилось.

В сказанном стариком определенно присутствовало нечто провокационное, однако Рики на приманку не клюнул.

– И наконец, у меня имелось примерно двенадцать‑восемнадцать частных пациентов. Это были случаи, о которых вы слышали во время наших с вами сеансов.

– Да. Да. Относительно этих цифр я с вами полностью согласен.

Рики откинулся на спинку кресла.

– Людей, с которыми я встречался в Белвью, можно отбросить, поскольку их психика была слишком изуродована, чтобы они могли додуматься до такого плана мести. Остается моя частная практика и люди, которых я лечил в клинике.

– Стало быть, с клиники и начнем.

Рики на мгновение закрыл глаза, как будто это могло помочь ему восстановить картины прошлого. Клиника Пресвитерианской больницы представляла собой что‑то вроде муравейника из маленьких кабинетов. Большинство больных приезжали сюда из Гарлема или из Южного Бронкса. В основном это были бедные, бьющиеся за место под солнцем представители рабочего класса. Их проблемы были вполне реальными: Рики встречался с наркоманами, жертвами сексуального и физического насилия. Он видел немало брошенных мужьями женщин, чьи ожесточенные дети мечтали, казалось, лишь о том, чтобы их приняли в уличную банду.

– Люди, с которыми я встречался в клинике, были все до одного неимущими, – сказал Рики. – Почти отвергнутыми обществом. Я полагаю, что нужного нам человека следует искать не среди них, а среди первых моих частных пациентов. И Румпельштильцхен практически подтвердил, что это была его мать. Однако ко мне она ходила под девичьей фамилией – он так и выразился: «девица».

Дата добавления: 2015-06-04