Аналитика 49 страница

е). Вероятно, еще какие-то моменты, которые хоть и относятся к уже второстепенным деталям, но, так или иначе, служат подтверждением нашей теории о латентной гомосексуальности, которая была присуща Францу Кафке, и которая проявлялась на страницах его произведений.

И тогда уже, желая подытожить предпринятое нами исследование творчества Франца Кафки (в модели психоаналитической теории Фрейда), следует сделать один общий вывод: бессознательное Франца Кафки (то самое бессознательное, в общей массе которого сочетались и Эдипов комплекс, и садомазохизм, и латентная гомосексуальность, и чувство вины…, -- объединенные неврозом, психопатическими и психопатологическим расстройством личности), это самое бессознательное, бесспорно, оказывало самое активное влияние на творчество. Творчество, которое и было возможно только практически благодаря сублимации, с помощью которой, симптомы перечисленных нами перверсий и отклонений в психике – смогли проецироваться в образы героев произведений Кафки, тем самым, спасая сознание автора, от дальнейшего (и всецелого) поглощения бессознательным!

Зелинский С. А.

октябрь-ноябрь 2004 г.

Среди исследований творчества Ф. Кафки различными авторами (а стоит отметить работы Беньямина, Камю, Мараш, Озик, Бланшо, Синеок, Эмриха, Давида, Брода, Рудницкого, Зверева, Кругликова, Старобински, Манна и др.), в какой-то мере упускается одна немаловажная деталь, заметная, на наш взгляд, лишь при психоаналитическом подходе к анализу творчества. Это, -- «чувство вины». Чувство вины, которое, на наш взгляд, у Ф. Кафки было не только развито в гиперболической степени, но и, по всей видимости, -- вообще являлось основополагающей и мотивирующей позицией возможности (да и вообще необходимости) творчества. И уже тогда, как раз на это (причем, как на сами причины возникновения чувства вины, так и на следствие подобного развития) следует обратить особое внимание.

Так или иначе,-- это рождающееся (и постоянно поддерживаемое им) чувство вины,-- было некой, если можно так выразиться, объяснительной нитью, связывающей до того, казалось, разрозненные этапы собственной жизни.

И, конечно же, мотивы поведения героев его произведений. Все они: и Йозеф К. («Процесс»), и К. («Замок»), и Карл Россман («Америка»), и Грегор Замза («Превращение»), да и тот же самый Георг Бендеман («Приговор»)-- не только мучились чувством вины (за какие-то, быть может,-- абстрактные и некогда не существовавшие, но на подсознательном уровне более чем явственные, и уже отсюда становящиеся все более и более осознаваемыми, поступки; хотя, как бы то ни было, ни мотивы, ни, главное,-- ответ на вопрос: «за что?»,-- так никем из них и не был никогда разрешен), но и даже в большей мере, все герои произведений Кафки понимали, что, по всей видимости, расплата (уже наступающая «на пятки» своей антивеселостью, грустью, тоской и абсурдом возникновения) неминуема.

А раз так, то вслед за приближением ее (и, опять же, осознаванием пока только на уровне подсознания: как нечто, что, по всей видимости, конечно же, должно случится, но вот когда?.. Да и случится ли вообще?..), уже получала все права именно на «законность» наступления этого чувства. Хотя, заметим, это «понимало» лишь только сознание (достаточно быстро сдавшее свои позиции, и, может, легко впустившее в себя самое первое зарождение сомнений,-- находящегося доселе исключительно в бессознательном), тогда как подсознание (словно освободившись от груза ответственности), -- уже грозило воспротивиться, столь явному вмешательству.

А потому, и всячески противились осознанию (казалось бы, и ожидаемого ими) чувства вины и Йозеф К. (все пытавшийся «достучаться» до суда в поисках причин обвинения), и К. (подступающегося с разных сторон к неприступному руководству «Замка»), и Карл Россман (все чаще и чаще задававшегося вопросом: «за что?»), и Грегор Замза, даже, казалось бы, уже готовый осознать себя в роли жука. Да и Георг Бендеман, – да самой смерти не сдается в попытке «убедить» отца: в своей «лояльности». Все они, подсознательно, пытались как-то сопротивляться наступлению чувства вины. Хотя, надежда,-- что «все образуется»,-- отпала даже, у безумно любившей Грегора Замзу, его сестры – Греты.

Но тогда уже, почти вслед за появлением чувства вины, должна была наступить (или хотя бы значительно приблизиться) и «расплата». А вот этого-то, в полной мере, почти никогда и не происходило. (И даже в «Процессе», когда вроде бы и совершается правосудие, – но на самом деле это происходит так скорее уже в «редакторской обработке» Брода; тогда как сам Кафка, вероятно, оставил и банковского клерка К., и читателей, перед размышлением: произойдет ли на самом деле ожидаемый с первых страниц финал,-- т. е. сама смерть, казнь главного героя,-- или ситуация еще может как то разрешиться в иную пользу).

И «злоключения» Карла Россмана («Америка»), землемера К. («Замок»), в том неоконченном варианте, в каком нам оставил эти романы Кафка, – как бы то ни было, но тоже остаются без видимого «финала».

Впрочем, если говорить о какой-то «предрешенности смерти», то, по всей видимости (и это явно бросается в глаза чуть ли не во всех произведениях Кафки, особенно романах), подобный, как в «Процессе» или «Приговоре», конец повествования – все же необратим. В своей страшной последовательности -- наступления конца земного бытия. (Хотя иной раз,-- вместо главного героя – смерть принимает, например как офицер в «Исправительной колонии»,-- другой человек).

Дата добавления: 2015-06-04