История всемирной литературы 54 страница

Несмотря на ощутимое различие культурно-исторических условий, в которых совершался в XVIII в. историко-литературный процесс в русской, украинской и белорусской литературах, переживавших вследствие этого неодинаковые стадии развития, между ними сохранялось живое взаимодействие. Так же как белорус Симеон Полоцкий в XVII в., в XVIII украинские по рождению и воспитанию церковные деятели (Стефан Яворский, Гавриил Бужинский, Феофан Прокопович) стали видными деятелями русской культуры Петровской эпохи. «Трагедокомедия» Феофана Прокоповича «Владимир» (1705) и его героико-эпическая песня, прославляющая Полтавскую битву, «Епиникион» (1709) — в равной степени факты истории русской и украинской литератур. Защитник политических и культурных начинаний Петра, Феофан Прокопович, вызванный Петром в 1715 г. в Петербург, становится одним из ближайших его сподвижников в делах управления государством и церковью. Во многом близкие, родственные черты имеют литературы русского, украинского и белорусского барокко начала XVIII в. — аллегорическая школьная драма и интермедия, «высокое» политическое и духовное силлабическое стихотворство, церковное красноречие. Впоследствии, после того как в русской литературе в качестве ведущего литературного направления утверждается классицизм, формируются в ходе литературной борьбы его эстетика и поэтика, характерный для него жанровый репертуар, влияние русской литературы на украинскую и белорусскую постепенно возрастает.

Во второй половине XVIII в. деятелями русской литературы из уроженцев Украины все чаще становятся уже не духовные, а светские лица — Ф. Богданович, В. Капнист, Я. Козельский. В печатные и рукописные русские песенники включаются украинские и белорусские народные песни — оригинальные и переработанные. Во многом близкие черты, взаимодействие и взаимовлияние обнаруживает развитие русского, украинского и белорусского народного — в том числе кукольного — театра, жанров прозаического и стихотворного бурлеска, комической пародии и «перелицовки», сатиры и других форм низовой демократической литературы и устного народного творчества, особенно широко развивавшихся на Украине и в Белоруссии. Но здесь среди грамотных читателей распространяются в печатном виде и в списках также сочинения Ломоносова, Кантемира и других русских писателей. Сатиры Кантемира оказывают влияние на развитие украинской сатирической литературы, а государственные гражданско-патриотические мотивы поэзии Ломоносова стимулируют по мере развития украинской и белорусской литературы укрепление в них гражданско-патриотической тематики. Ломоносовская теория «трех штилей», обновление русского литературного языка дают импульсы для развития украинской и белорусской литературной речи на основе сходного культурно-исторического синтеза стихий славянского книжного и разговорного народного языка.

Под воздействием русской поэзии украинская и белорусская отказываются от стеснительной для них силлабики, разрабатываются основы соответствующей духу украинского и белорусского языков силлабо-тонической системы стихосложения.

360

Идейному сближению русской, украинской и белорусской литератур во второй половине XVIII в. содействует утверждение в них просветительской мысли, одушевленной — в каждом из ее национальных вариантов в центральной России, на Украине и в Белоруссии — пафосом борьбы с церковной реакцией, феодально-сословными государственными и общественными устоями, вдохновленной идеями исконного родства славянских народов и культур, пропагандой необходимости их сближения и духовного единения в будущем. Росту сознания общности судеб русского, украинского и белорусского народов помогает обращение русской драматургии и историографии XVIII в. к темам исторического прошлого (к образам Рюрика, Вадима, князя Владимира, киевских богатырей), влияние фольклора, равно как и стихийно рождавшееся под влиянием реального опыта жизни у представителей трудового люда и деятелей национально-демократической мысли сознание единства интересов широких непривилегированных слоев русского, украинского и белорусского народов в борьбе с угнетателями.

Конец XVIII в. в украинской литературе отмечен крупными именами Г. С. Сковороды и И. П. Котляревского. Под воздействием украинской жизни и культуры формируется в XIX в. молодой Гоголь. Новый этап сближения литератур восточнославянского региона — результат не только усиления русско-украинских культурных и литературных связей, но и воссоединения в конце XVIII в. Белоруссии с Россией. Оно усиливает воздействие передовой русской культуры на культуру Белоруссии, содействует пробуждению в ней национальной мысли, возникновению в XIX в. новой белорусской литературы. Однако из-за стеснений, которым украинский и белорусский язык и культура подвергались в условиях самодержавно-крепостнического строя, украинская и белорусская литературы лишь в XIX в. постепенно отвоевывают право на более свободное развитие, на печатание книг и журналов на родном языке.

Русская литература [XVIII в.]

360

СТАНОВЛЕНИЕ
НОВОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Русская литература XVIII в. получила в наследство от предшествующих веков представление о высокой общественной миссии искусства слова, веру в способность его служить могучим средством формирования национального самосознания, орудием общественного воспитания. Возникшая в XVIII в. литература русского классицизма и Просвещения придала этим традиционным особенностям русского художественного слова новые, соответствующие потребностям времени формы.

На Западе эпоха Возрождения сформировала черты новой, по сравнению с Средневековьем, сильной и самостоятельной личности. Конфликт этой новой личности с обществом и государством дал историческое содержание европейской трагедии классицизма. В России же в эпоху классицизма главным двигателем развития литературы на всем протяжении XVIII в. оставался пафос государственного строительства и общественных преобразований. Отсюда — развитие в русской литературе XVIII в. прежде всего двух основных направлений — высокой гражданско-патриотической одической поэзии и критического, сатирического обличения пороков русского общества и государства.

Последнее направление было представлено в первую очередь сатирой, басней и прозаической бытовой комедией нравов. Обе эти главные линии развития русской литературы XVIII в. отчетливо определились уже в годы ее формирования, первая — в творчестве Ломоносова, а вторая — в произведениях его предшественника и старшего современника Кантемира.

Начало XVIII столетия не вполне совпадает с началом новой эпохи в развитии русской литературы. Пора петровских преобразований, с которой обычно — и не без серьезных оснований — начинают изучение литературы XVIII в., стала резким переломным моментом в истории русской государственности и культуры, но еще не была поворотным периодом в литературе. Скорее в это время продолжался обозначившийся во второй половине предшествующего столетия переход от литературы древнерусской к литературе новой. Отражая определенные сдвиги, происходившие в общественном сознании, литература первой четверти века именно в силу переломного характера эпохи не создала произведений, равных по художественной ценности и глубине духовного содержания «Повести о Горе-Злочастии» или «Житию» протопопа Аввакума. Но переход литературы средневекового типа к литературе европейской был органической составной

361

частью общего исторического процесса формирования русской нации, сопровождавшегося утверждением военно-бюрократической дворянской монархии XVIII в., неуклонным расширением экономических, политических и культурных взаимоотношений России со странами Западной Европы. Глубокие качественные изменения во всех областях культуры, высвобождавшейся из-под гегемонии церковной идеологии и принимавшей иной, светский характер, наложили свой отпечаток и на литературу. Как было показано ранее (см. т. IV наст. изд.), уже со второй половины XVII в. в ней усилился интерес к изображению человеческой личности, начали развиваться сатирические тенденции, углубился драматизм понимания жизни, появились дотоле неизвестные виды литературных произведений (панегирическая лирика, школьная драма, любовная песенная лирика). Но одним из главнейших препятствий к дальнейшему движению вперед являлась неупорядоченность литературного языка, его неприспособленность к передаче новых явлений жизни и новых понятий, рождавшихся под влиянием общественных и культурных преобразований. Лишь в период с конца 30-х годов по 50-е годы теоретическими трудами и творческой практикой М. В. Ломоносова перед русской литературой оказался расчищенным путь к созданию художественных форм, соответствующих ее новому историческому качеству. Именно в эти годы значительно возрастает и общественная роль литературы, начинают выходить литературные журналы, а также в острой общественно-идеологической борьбе происходит утверждение художественно-эстетической системы классицизма.

Естественно, что, сравнительно поздно включившись в общеевропейский литературный процесс Нового времени, русская литература активно осваивала европейский художественный опыт. Но важно и то, что с самых первых шагов на новом для нее пути она сумела к чужому опыту подойти творчески.

При этом усвоение нового означало не разрыв с отечественными литературными традициями, но дальнейшее развитие, подъем на новую ступень многих важнейших общих и определяющих особенностей русской национальной культуры. Стремительность развития (менее чем за сто лет русская литература прошла путь, на который передовым литературам Запада потребовался значительно более длительный срок) обусловила и новые пути этого развития. Вслед за утверждением классицизма в России уже вскоре зарождаются и достигают расцвета сентиментализм и предромантизм, возникают и сложно взаимодействующие с ними реалистические тенденции. Сочетание в творчестве отдельных крупных писательских индивидуальностей элементов разных литературных направлений (нередко даже в пределах одного произведения) делает часто границы между литературными направлениями весьма зыбкими. В этом — одна из коренных особенностей русской литературы XVIII в. Другие ее характерные черты — гражданственность, объединяющая произведения разных направлений, а равно более широкое, чем в большей части европейских литератур той эпохи, влияние на нее фольклора и бытового просторечия. Сходные черты проявляются в изобразительном (живописи, графике, скульптуре) и театральном искусстве, что указывает на общность путей развития русской художественной культуры XVIII в., на творческое взаимодействие и взаимообогащение различных ее сфер.

Русская литература XVIII в. создавалась в условиях постоянно расширявшихся оживленных контактов России и Запада. Основоположники русского классицизма Кантемир, Тредиаковский и Ломоносов — первый в годы своей дипломатической службы, а оба последних в годы учения — жили за границей. Дважды побывал в Западной Европе крупнейший русский комедиограф XVIII в. Д. И. Фонвизин, автор замечательных по глубине и исторической проницательности писем, посвященных характеристике предреволюционной Франции. Выдающийся русский политический мыслитель XVIII в. А. Н. Радищев окончил Лейпцигский университет, в котором незадолго до этого учился Гете.

Образованные русские люди XVIII в., как правило, хорошо знали французский язык, а многие из них читали на двух или трех европейских языках. Произведения французской, английской, немецкой философии, литературы, общественно-публицистической мысли были им хорошо известны в подлиннике. Кроме того, на протяжении всего XVIII в. в России постоянно росло число и совершенствовалось качество переводов с древних и с основных европейских языков.

К этому можно добавить, что Россия привлекла выдающихся зодчих и скульпторов, обогащавших художественную культуру страны. Назовем лишь «Медного всадника» Фальконе.

Русская литература XVIII в. не только сознавала себя органической частью европейского литературного движения своего времени, но и ощущала себя призванной самой историей к творческому соревнованию с литературами других народов Европы, и прежде всего с наиболее прославленной и авторитетной в те годы французской литературой XVII—XVIII вв.

362

ЛИТЕРАТУРА ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ ВЕКА.
ПЕТРОВСКАЯ ЭПОХА. ТРАДИЦИИ БАРОККО.
ФОРМИРОВАНИЕ И УТВЕРЖДЕНИЕ
КЛАССИЦИЗМА

Ведущую роль в первые три десятилетия XVIII в. играет литература, призванная пропагандировать важнейшие события политической жизни и те новшества, которые несла с собой преобразовательная деятельность Петра I.

Выполняя прежде всего прикладную, «утилитарную» функцию, искусство слова нередко выступает в эту пору в союзе с другими видами искусства (архитектурой, скульптурой, живописью, графикой). В программу торжеств по случаю знаменательного события государственной жизни включалось произнесение приветственных стихов, хоровое исполнение кантов (песен). Канты эти с их аллегоризмом и барочной символикой подготовили зарождение жанра похвальной оды — одного из наиболее распространенных в поэзии классицизма. Аллегоризм и символика были присущи и панегирическим драмам, постановка которых на сцене школьных театров также входила в программу официального праздничного ритуала или приурочивалась к важным событиям в жизни государства.

Русская школьная драматургия начала XVIII в., как и XVII в., была преемственно связана с украинской и польской, причем для всех них было характерно сочетание сценических традиций Средневековья, Ренессанса и барокко: библейские сюжетные мотивы, олицетворение христианских добродетелей, включение в текст церковных песнопений и в то же время образы античной мифологии, персонификация отвлеченных понятий и частей света, сложные сценические эффекты.

Наряду с панегирической драмой и ее разновидностью — панегирическим диалогом, ставились на школьной сцене инсценировки житий святых и рыцарских романов. Элементы построения и образы этих пьес, как и пьес, входивших в репертуар возникших в России XVIII в. массовых городских театров, также несли отпечаток барочных традиций, но во многом предваряли и позднейшую драматургию классицизма.

Рукописная повесть начала века, хотя и лишенная прямой публицистичности, особенно явственно несла на себе печать совершавшихся в России социально-политических, бытовых и культурных перемен. В ней появляется новый «герой времени» — молодой незнатный дворянин, наделенный острым разумом, находчивостью, отвагой, способностью к наукам и трудолюбием. Эти качества способствуют его успеху. И в «Гистории о российском матросе Василии Кариотском», и в «Гистории о храбром российском кавалере Александре», и в «Гистории о некоем шляхецком сыне» (первая треть XVIII в.) достоинство героя оценивается не по знатному происхождению или богатству, а по его личным заслугам. Фольклорная, сказочная струя сочетается в поэтике всех этих повестей с «романической», подготавливающей будущий русский роман. В некоторых из них в прозаическое повествование вкраплены арии — песни любовного содержания.

Герои повестей Петровской эпохи полны горделивого сознания, что они живут в «Российской Европии». Позднее, в послепетровское время, когда пафос петровских преобразований на время предается забвению, социальный и национальный облик главного героя меняется. Вместо «российского матроса» и «российского кавалера» в центре рукописной повести оказываются «французский сын», «гишпанский дворянин», условный «Яропол-царевич», «королевич Архилабон», «португальская королевна», «английский милорд». Но и этот — более условный — герой импонирует читателю тем, что его похождения развертываются на пестрой и широкой географической и историко-культурной арене, а сама история их полна светского задора и лишена какой бы то ни было церковной окраски.

Силлабическая (иногда переходящая в силлаботонику) светская песня, также зародившаяся в XVII и продолжавшая развиваться в первые десятилетия XVIII в., подобно рукописной повести, свидетельствует об «обмирщении» сознания грамотного русского человека. Любовная тема занимает в ней главное место. Большой популярностью пользовалась и песня о полной тревог и опасностей жизни «матросов-мореходцев» («Буря море раздымает...»), ранний вариант которой встречается в рукописном песеннике 1724 г. Эта светская песенная лирика складывалась по преимуществу в средних слоях городского населения, и хотя порой ей не хватало профессионального мастерства, безыскусственной искренностью чувства она превосходила ученое версификаторство, которое культивировалось в стенах Славяно-греко-латинской академии и других православных духовных училищ.

Наряду с книжной — печатной и рукописной — литературой, первая половина XVIII в. (а в особенности Петровская эпоха) оставила заметный след в устной поэзии. Все то, что в деятельности Петра имело общенациональное значение, выражалось в героизации, а нередко и в демократизации его образа. Но в произведениях устного народного творчества отразилась

363

и оборотная сторона преобразовательной политики — «грозна служба государева», «неволюшка служба царская», «часты дальние походы». Правда, виновником тягот, ложившихся на народные плечи, обычно в фольклоре выступает не сам Петр: они приписываются «князьям со боярами», «графам-генералам». Но прорываются в народном творчестве и оппозиционные по отношению к Петру настроения. Отчетливее всего они проявились в старообрядческой среде. Здесь господствовало представление о Петре-Антихристе, жестоком разрушителе и губителе старины. Из кругов старообрядцев, вероятно, вышла сатирическая лубочная картинка «Мыши кота хоронят» — веселая, злая и озорная пародия на похороны Петра.

Устная народная драма в своих истоках была связана со школьным театром, но в тех случаях, когда она обращалась к его сюжетному материалу, он радикально переосмыслялся. Так произошло со школьной драмой «Венец Димитрию» (1705), инсценировкой жития мученика Димитрия Солунского, послужившей возможным источником народной драмы «Царь Максимилиан». Возникшая, по-видимому, в первой трети XVIII в., драма эта бытовала в народной среде в течение двух столетий — последняя ее запись сделана в 1947 г.

В антрактах пьес, шедших в школьном театре, для развлечения публики ставились интермедии комического и бытового характера. Значительно острее и злободневнее были интермедии в народном театре, выводившие на сцену сатирические образы заносчивого шляхтича (дворянина), пьяного монаха, сластолюбивого попа, прижимистого купца, взяточника-подьячего. Трактовка этих персонажей была выдержана в традициях демократической сатиры. Грубоватые, не чуждавшиеся натуралистических и фарсовых положений, они представляют собой как бы начальный этап в развитии русской комедии. Часто лица интермедий напоминают излюбленных персонажей жарт, небольших комических новелл или анекдотов, написанных рифмованной прозой. Начиная с 40-х годов XVIII в. рукописные сборники жарт, как и интермедии народного театра, приобрели большую популярность у русского демократического читателя.

363

ФЕОФАН ПРОКОПОВИЧ

Феофан Прокопович (1681—1736) начинал свою деятельность в Киеве. Петр I вызвал его в Петербург, где Феофан стал одним из высших иерархов русской православной церкви, правой рукой Петра в осуществлении его преобразовательной политики. Феофан Прокопович, разносторонне образованный человек, был поборником распространения «не токмо священного писания», но и «внешнего», светского учения. Он был блестящим церковным оратором, причем его искусно построенные проповеди (слова) были не столько богословскими поучениями, сколько выступлениями политика. Характерны заглавия наиболее прославленных из них — «Слово о власти и чести царской» (1718), «Слово похвальное о флоте российском» (1720). Классическим образцом риторической ораторской прозы было слово, произнесенное Прокоповичем на погребении Петра I (1725). Здесь он с большим художественным мастерством и полнотой раскрыл историческое значение его реформаторской деятельности. Из-под пера Феофана вышел также ряд правительственных документов. В них он внес страстность публициста, гордящегося возросшей благодаря Петру международной ролью России, острый обличительный сарказм по адресу противников преобразований, ревнителей старины.

Иллюстрация: Народная драма

Гравюра XVIII в.

В трактате «Правда воли монаршей» (1722), написанном в связи с судом над царевичем Алексеем, Феофан коснулся проблемы, издавна волновавшей русских писателей и публицистов,

364

Иллюстрация: М. И. Чоглоков.
Сухарева башня в Москве. 1698—1701 гг.

а в XVIII в. поставленной заново историей и ставшей одной из центральных проблем эпохи: каковыми должны быть идеальный государь, отношения его к своим подданным и их обязанности к нему. Первейший долг такого государя, согласно Феофану, — «всенародная польза». В то же время — это государь-самодержец: «не может народ повелевать что-либо монарху своему». Такая трактовка абсолютизма в тогдашних условиях развития России была исторически оправданна: петровский абсолютизм выступал «как цивилизующий центр, как объединяющее начало общества» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 10, с. 431). В дальнейшем в зависимости от изменения общественных условий тип идеального монарха в представлении литературы, публицистики, театра подвергнется существенной эволюции. Расширится и содержание понятия «народ», в которое Феофан вкладывал ограничительный смысл, разумея дворянство, высшие круги духовенства, именитых представителей купечества.

Феофан Прокопович писал стихи на русском, латинском, польском языках. На трех этих языках сочинен им «Епиникион» в честь Полтавской победы (1709). В основу сюжета трагедокомедии Феофана «Владимир» (1705), написанной в бытность его в Киево-Могилянской академии, положены история введения христианства на Руси киевским князем Владимиром, борьба, которую в связи с этим князю-преобразователю пришлось вести с языческими жрецами. Современники узнавали во Владимире Петра I, а в сатирических образах жрецов — представителей ретроградной части современного духовенства.

Выступал Феофан и как теоретик литературы и ораторского искусства. Составленная им «Поэтика» (1705) была посмертно напечатана в 1786 г. «Риторика» (1706—1707) Феофана осталась неизданной до 1982 г. и была известна лишь в выдержках и изложении. Оба труда, написанные на латинском языке, сложились из лекций, читанных в 1705 и 1706—1707 гг. в Киево-Могилянской академии. Несмотря на то что лекции не были напечатаны при жизни автора, идеи их получили достаточно широкое распространение, так как в обеих существовавших в России в то время духовных академиях — киевской и московской Славяно-греко-латинской, а также в ряде других училищ теорию словесности преподавали ученики Феофана, опиравшиеся на его лекционные курсы. И в «Поэтике», и «Риторике» Феофан популяризирует теоретиков античности, Возрождения, барокко. Его «Поэтика», подобно всем школьным поэтикам XVII—XVIII вв., рационалистична и нормативна. Он признает искусство, утвержденное определенными правилами и наставлениями, искусство, приносящее «услаждение и пользу», но поддерживает и принцип правдоподобия. Порицает Феофан «буйство» слога, «темноту» стиля, неумеренное употребление тропов и фигур, различные виды «трудных пустяков» и «куриозных» стихов. В области драматургии он сторонник пятиактного построения пьесы, малого числа действующих лиц (стоит напомнить, что в школьной драме «Страшное изображение второго пришествия господня на землю...» 1702 г. число их доходило до 140), сведения фабульного времени к минимуму (от одного до трех дней), чтобы события, играющие роль предыстории, излагались в речах персонажей. Кроме трагедии и комедии, Феофан допускает, опираясь на авторитет Плавта с его «Амфитрионом», промежуточный драматический жанр — трагедокомедию. До Ломоносова он предлагает в «Риторике» различать три слога: высокий, средний и низкий. Все эти идеи Феофана предваряли

365

будущий классицизм, утверждение которого на русской почве связано с именами Кантемира, Тредиаковского, Ломоносова и Сумарокова.

365

КАНТЕМИР

Антиох Дмитриевич Кантемир (1708—1744), сын молдавского господаря, был человеком широко и разносторонне образованным, крупным политическим деятелем, одним из наиболее даровитых русских дипломатов той эпохи. Его пребывание на посту русского посланника в Лондоне (1732—1738) и Париже (1738—1744) было заметной вехой в развитии отношений передовой мысли России и Запада эпохи Просвещения. В Париже Кантемир близко познакомился с философом-просветителем Б. Фонтенелем, трактат которого «О множестве миров» перевел на русский язык до отъезда за границу (перевод этот, имевший большое просветительное значение и направленный против догматов церкви, опубликован в 1740 г.; спустя шестнадцать лет был запрещен Синодом). Дружба связывала Кантемира с Ш. Монтескье (сделанный Кантемиром перевод «Персидских писем» не сохранился), драматургом Нивелем де Лашоссе, математиком Мопертюи. Переписывался Кантемир и с Вольтером.

Начало литературной деятельности Кантемира относится ко второй половине 20-х годов: в это время он сочиняет не дошедшие до нас любовные песни. Позднее Кантемир с осуждением отзывался о своих ранних опытах, считая, что его призвание — писать не любовные, а сатирические стихи. Свое литературное творчество зрелый Кантемир подчинил воспитательным задачам. «Все, что я пишу, пишу по должности гражданина, отбивая все, что согражданам моим вредно быть может», — заявлял он. Осознание писательского дела как дела высокого, гражданско-патриотического стало, начиная с Кантемира, в России традицией, подготовленной историей предшествующей древнерусской культуры и письменности.

Сатиры писать Кантемир начал на рубеже 20—30-х годов. До отъезда в Англию им было создано пять сатир. За границей сатирик упорно работал над ними, добавил четыре новых. В результате переработки в первых пяти сатирах конкретизируется и углубляется критика социальных зол русской действительности, ослабляется абстрактно-моралистическое начало: сатирические образы приобретают силу ярких и емких типических обобщений, а язык — необычайную меткость, силу и выразительность.

Признавая связь своего творчества с античной и западноевропейской традицией, Кантемир писал, что «наипаче Горацию и Боалу, французу, последовал, от которых много занял, к нашим обычаям присвоив». Ту же мысль он выразил в стихотворном афоризме: «Что взял по-галльски, заплатил по-русски». Кантемир не ошибся в своей самооценке. Заимствование отнюдь не носило в его сатирах характера следования готовым образцам, а было самобытной, творческой их переплавкой. Опираясь на опыт предшественников, Кантемир отзывался на те мотивы древнеримской и французской стихотворной сатиры XVII в., которые были созвучны его времени и отвечали публицистическим и воспитательным задачам его творчества. Так, например, в сатире второй — «На зависть и гордость дворян злонравных» (1730) — Кантемир доказывает, что не «порода», а собственные заслуги дают человеку право считаться «благородным». И хотя тема этой сатиры — тема личного благородства, противопоставленного знатности рода и доблести предков — не была открытием Кантемира (к ней обращались и Ювенал, и Буало), в России она приобрела особое значение после недавно введенной Петром «Табели о рангах» (1722). Родовитое дворянство восприняло этот акт петровского законодательства как посягательство на свои былые привилегии. Но значение сатиры Кантемира было шире: провозглашенная им идея, созвучная идеалам Просвещения, на протяжении всего XVIII в. требовала постоянного о себе напоминания. Ее вслед за Кантемиром будут повторять в России Сумароков, Новиков, Фонвизин, Державин, Радищев, Карамзин, молодой Крылов, в творчестве которых она служит то целям воспитания дворянства в духе гуманности и уважения к человеку, а то и утверждению идеала внесословной ценности человеческой личности — от дворянина до крепостного «раба».

Сатира Кантемира стоит у истоков многих тем, мотивов и образов, прошедших через всю русскую литературу XVIII в. Так, нарисованный в уже названной второй сатире щеголь был первым в ряду образов многочисленных французоманов и «петиметров», которые под разными именами возродились на страницах сатирических журналов екатерининской эпохи, выводились на сцену в комедиях того времени, высмеивались в лубочных картинках. В сатире седьмой («О воспитании», 1738) впервые широко поставлена тема, которая станет одной из центральных тем литературы периода русского Просвещения, — об ответственности родителей за умственное и нравственное воспитание детей, тема, к которой будут обращаться самые выдающиеся русские писатели XVIII в. «...в них все страсти всякого чина людей самым

366

острым сатирическим жалом проницаются», — писал о сатирах Кантемира Ломоносов.

Бичуя каждый из наблюдаемых им пороков русской общественной жизни своего времени, Кантемир имел перед глазами его конкретного социального носителя. Но в соответствии с эстетикой классицизма «подлинник» служил ему материалом не для портретного или памфлетного изображения, а для создания типического обобщения, где индивидуальные и национальные черты обогащали уже сложившуюся и устоявшуюся сатирическую традицию. Благодаря этому, несмотря на обобщенность и условные имена сатирических персонажей, современники узнавали в них реальные прототипы. Вот почему сатиры Кантемира впервые были изданы в России только спустя два десятилетия после смерти писателя, в 1762 г. Первые пять сатир, написанные до отъезда за границу, охотно переписывались и распространялись уже современниками в рукописи. Посмертно были изданы и переводы Кантемира из Горация и Анакреонта.

Дата добавления: 2015-06-04