Тройнойзаговор 5 страница

- Ежи, это наш старый Терек. Это та река, которую я так часто поминал, - сказал Казбек.

Отсюда до моего дома всего три часа езды.

Несмотря на изнурительно быстрый темп езды, не сбавлявшийся ни разу за всю поездку, путни­ки почувствовали прилив новых сил и подстегну­ли лошадей, отчего те еще стремительней понес­лись по лугам, пока не достигли берега реки. Конец перехода был уже близок...

У Ежи комок подкатил к горлу, когда он на­блюдал, как два почтенных горца, как мальчиш­ки, пригнувшись в седлах, весело мчались вперед с улыбками на лицах. Перед ним ожили картины далеких дней его детства, когда он беззаботно резвился на дворе у дома своих родителей и поддразнивал сестричку.

И вот всадники подъехали к небольшому селе­нию, представляющему собой ухоженную усадь­бу, окруженную высокими буками. Внутри нахо­дился уютный домик со двором, где гоготали непокорные гуси вокруг корыта с водой. Чуть вдалеке на лужайке паслось небольшое стадо овец. Две флегматичных коровы подняли головы и наблюдали за проезжающими, не переставая жевать.

Во дворе играл сероглазый светловолосый маль­чик. Казбек спешился и подошел к ограде, сам не зная, зачем. Мальчик с любопытством подбежал к приехавшим, глядя на них во все глаза.

- Давай-ка с тобой потолкуем. Как тебя зо­вут? - спросил Казбек.

На вид мальчику было около пяти лет. Он прямо взглянул в лицо Казбека, но едва мог его разглядеть, так как гость стоял против солнца. Перед ребенком возвышался гигантский силуэт воина - именно таким он представлял себе вели­ких героев.

Но малыш не испугался. Приложив ладонь к глазам, чтобы заслонить их от солнца, он увидел, как большой воин наклоняется вперед, красиво опираясь на рукоять сабли.

- Ну что, поговорим?

Теперь мальчик ответил:

- Меня зовут Нахо. Я кабардинец.

Нахо! Казбек мгновенно все понял: едва он увидел мальчишку, который подпрыгнул и бро­сился бежать к забору, как что-то оборвалось у него внутри. Он подумал, что это просто от ра­дости возвращения к своему народу, но теперь он понял причину своего волнения: он узнал каждую черточку, каждую жилку, все это нежное тельце, даже каждый завиток волос на голове мальчика прежде, чем было сказано хоть слово. Этот ребе­нок был ему дороже всех сокровищ мира, ведь это был его родной, такой близкий, и в то же время незнакомый внук. Словно Имам снова воскрес для жизни. Этот парнишка, что скачет по двору, сделал его сны явью.

В дверях дома появился плотный пожилой че­ловек. Казбек сразу узнал Мамилу, дальнего ро­дственника князя Хапца Омара и одного из луч­ших аталиков в этих местах.

Старик сделал знак, выказывающий уважение к хаджи Казбеку, герою Кавказа, но не сказал ни слова. Казбек мог сам решать, открыться внуку или нет.

Казбек низко нагнулся и взял Нахо на руки. На секунду он посадил его на переднюю луку седла, любуясь его такими знакомыми серо-голу­быми глазами. Затем крепко поцеловал мальчика в лоб.

- Это первый и последний поцелуй, что ты получаешь от меня, парень... Пусть тебе его хва­тит до совершеннолетия.

Затем он опустил Нахо на землю. Мальчик смотрел вверх, стараясь понять не сон ли это:
ведь огромный воин-нарт приехал прямо к нему домой, посадил на своего белого коня и удостоил объятий.

Всадники галопом ускакали прочь. Нахо под­бежал к крыльцу и засыпал аталика вопросами, но тот не ответил ни на один из них.

* * * * *

Ахмет дремал на веранде, лежа на своей ку­шетке. Сквозь сон он различал звуки кипевшей вокруг работы. Вот смеются соседи - помогают своим слугам дотащить с поля урожай. Одно за другим люди убирают кукурузные поля Хапца, причем по заведенному порядку все трудоспособ­ные жители дружно убирают по очереди все учас­тки: общими усилиями можно гораздо быстрей справиться с неотложной работой. Сегодня вече­ром в его усадьбе устроят праздник для соседей в знак благодарности за помощь. Он слышал, как рядом в конюшнях Анвар терпеливо разъяснял сыновьям, как нужно объезжать жеребцов, а с соседней стороны дома доносились нежные песни женщин-пшитл, занятых уборкой овощных гря­док и таскающих корзины с тыквами и перцем.

Ахмет знал, что умирает. Его уход был лишь вопросом времени, и он спокойно относился к смерти. Судьба была к нему благосклонна: по сравнению с многими другими на его долю выпа­ло не так уж много трагедий и много удачи. Однако две новые печали соединились с главной бедой - смертью Цемы, ранили его сердце и Ахмет вдруг почувствовал смертельную усталость. Пер­вая печаль - отъезд Сатани. Он с грустью раз­мышлял над этим событием, воспринимая его как пугающее предзнаменование того, что может про­изойти со всем его народом. В глубине души он чувствовал, что второе замужество Сатани озна­чало разрыв связующих звеньев с будущими по­колениями.

Второй печалью стал отъезд Нахо. Отправить мальчика к аталику было необходимо. Ахмет был уже слишком стар, чтобы самому заняться воспи­танием Нахо, как это было с Имамом. Он усту­пил решению семьи отослать мальчика из дома, чтобы тот как следует овладел боевым искусст­вом. К тому же после того, как уехала его мать, Сатани, в доме воцарилось ощущение распада, так что временное отсутствие явилось благом для самого ребенка. Нахо находился не так уж дале­ко от дома, в местах обитания джилахстаней, однако по существующим правилам ему не разрешалось видеться с родными. Ахмет молча тосковал по своему правнуку, расставшись с жизнерадостным и любимым ребенком, он утра­тил интерес к жизни и начал угасать.

Его век коснулась тень, и он медленно открыл глаза. Пришел навестить Мурад.

Друг некоторое время молча сидел рядом с ним. Им не нужны были слова: все, что следовало сказать, было давно сказано.

Пшитл принесла кувшин фруктового сока. Му­рад наполнил стакан и поднес его к губам Ахмета.

- В этом году хороший урожай, - сказал он,- кладовые скоро будут полны.

Веки Ахмета опустились, и он слегка кивнул головой. Он был доволен, что все в порядке.

- Теперь примутся за твои поля, друг, - про­говорил он надтреснутым голосом, и эти звуки болью отозвались в сердце Мурада - ведь прежде Ахмет всегда говорил громко и властно, хотя ему и не хватало красноречия, которым славился Мурад.

- Известий нет? - снова заговорил Ахмет. Он спрашивал об этом каждый раз, когда Мурад заходил к нему.

Его друг покачал головой:

- Нет, пока нет. Уверен, они скоро приедут. Но у меня есть другие новости, и если ты не
устал и хочешь знать, о чем судачат люди...

Ахмет поднял свою почти прозрачную ладонь:

- Говори. Развлекай меня, старый сплетник, - он попытался улыбнуться и снова закрыл глаза, приготовившись слушать.

- Ты ведь слышал о Занноку Сафарбее? Это черкесский старейшина, который находится в Турции, чтобы просить там поддержки для наше­го дела...

Ахмет кивнул. На секунду Мураду показалось, что его рассказ не проникает в сознание друга, но упомянутое имя пробудило в Ахмете воспомина­ния. Он открыл глаза и в упор глянул на Мурада:

- Это тот, чей отец женился на девушке ни­зкого происхождения? Насколько я помню, после смерти отца он был продан в рабство.

Мурад был счастлив, что ему удалось пробу­дить в Ахмете столь живой интерес, пусть даже в словах друга и звучало неодобрение.

- Да, тот самый. Ему удалось пробраться в Египет и преуспеть там. Теперь он поселился в Стамбуле и занялся делом адыгов - наших запад­ных братьев. Так вот. Оказывается, он снова виделся с англичанами, и сообщает, что, вероят­но, его беседы с ними пойдут нам на пользу.

Ахмет кивнул:

- Хорошо, - проговорил он, аккуратно склады­вая руки на коленях.

Мурад наклонился к нему поближе:

- Но это еще не все. Говорят, что он был принят при дворе султана Махмута, да хранит его Аллах.

- И это хорошо, - сказал Ахмет.

- Там же присутствовал русский посол.

- А это уже не так хорошо. Есть за одним столом с неверным...

- Нет, нет, это был день конных состязаний на Окмейдан. Султан попросил Сафарбея пока­зать свое умение, что тот и сделал, и при этом не посрамил звания черкесского уорка.

Ахмет слегка кивнул, величественно выражая удовлетворение.

- Султан щедро наградил его за искусство. Как рассказывают по-разному: золотом, серебром, лошадьми - можно услышать все, что угодно.

Глаза Ахмета вновь закрылись. Мурад накло­нился к нему еще ближе. Для него было так важно заставить Ахмета цепляться за жизнь, он так хотел, чтобы тому довелось еще раз увидеть­ся с сыновьями... А между тем, известий о воз­вращении Казбека и Азамата все не было.

Мурад продолжил свой рассказ, стараясь сде­лать его как можно более занимательным:

- Говорят, что русский посол, этот мерзкий собачий сын, был так разгневан, что объявил,
будто его оскорбили, оказав столь высокую честь мятежнику. Он пригрозил оставить свой пост, если черкеса не удалят от двора султана и не выдворят из Константинополя.

Ахмет вновь открыл глаза:

- Надеюсь, султан не удовлетворил этого не­ достойного требования?

Мурад пожал плечами:

- Это не имеет значения. Сафар-бею ни к чему искать милости султана, раз у него есть
поддержка англичан, правда?

Ахмет прекрасно понял, зачем Мурад завел этот разговор. Он протянул ему руку. Он слиш­ком устал, чтобы отвечать на вопросы, хотя и был благодарен Мураду.

- Теперь пусть думают другие, Мурад. Мои взгляды не совпадают с мнением большинства. Я не доверяю туркам. Как и наш старый друг Ас­лан Гирей.

- У Аслана Гирея есть все основания для это­го, - сказал Мурад. - Турки расценивали крым­ских ханов как заслон, отделяющий их от рос­сийской державы, и жили с ними в ладу лишь пока царю не понадобились ханские земли. И тогда ни слова не было произнесено ъ их защи­ту...

- Верно, - сказал Ахмет, опять оживившись, - и точно так же турки позволили России хозяй­ничать на Кавказе. Они поступают так, как им выгодно. Им безразличны наши интересы. Их волнует только наша преданность. Мы не должны становиться подданными султана, это нам не годится. Это повредит нашим обычаям, ослабит власть князей и уорков. Русским будет выгодно, если турецкие имамы станут учить наш народ, что все люди равны перед Богом.

Казалось, Ахмет становится все более взвол­нованным. Это было совсем не то, чего добивался Мурад.

- Согласен. Наши Хабза для нас важнее, чем неукоснительное соблюдение ислама. Я уверен, что Аллах в своей мудрости понимает это. Наши обычаи связали нас воедино еще на заре истории.

Мурад продолжал отвлеченные рассуждения о достоинствах мусульманской веры и старых ка­бардинских обычаев. Он заметил, что рука Ахмета, сжимающая его руку, постепенно ослабевает. Как бы он хотел оживить друга единственной отрадной для него новостью - известием о возвра­щении сыновей. Ахмет больше не отвечал на слова Мурада, и тот прижал к груди руку умирающего, словно пытаясь, передать ему свою жизненную силу.

Мурад знал, что он сильнее, хотя бы потому, что меньше страдал на склоне лет. Его жена Медина, слава Аллаху, все еще была рядом с ним, как и оба его сына Тимур и Джафар со своими семьями.

Ахмет вдруг вновь открыл глаза:

- Когда Казбек вернется, он должен встре­титься с крымским ханом Гиреем, они еще в
детстве стали названными братьями. Эта встреча может оказаться для нас полезной.

Его веки вновь отяжелели. Ободренный этим замечанием, Мурад продолжал свои рассуждения еще некоторое время. Он рассказывал о своем детстве на Тереке, о соперничестве с братом Омаром, о днях, проведенных с чеченцами, вспо­минал о том, как они с Ахметом вместе охоти­лись и сражались.

Прошло полчаса. Ахмет снова очнулся.

- Говорят, что друг и помощник, который не думает о чести, бесполезен. Ты всегда был честен и помогал мне, друг мой, и я благодарен тебе за это, - тихо сказал Ахмет, посмотрев Мураду в глаза.

Теперь он уже не боялся говорить о своих сокровенных чувствах, потому что в каком-то смысле уже простился с этим миром. Мурад уви­дел это в его глазах. Он понял, что друг проща­ется с ним. И на этот раз красноречивый Мурад не мог найти подходящего ответа. Он просто сидел рядом и страстно желал, чтобы Казбек приехал как можно скорее, но боялся, что тот все-таки опоздает.

На веранду вышел Анвар:

- Если хотите, теперь я посижу с ним, Тхамада.

- Это стариковское дело. Анвар. Я рад побыть здесь. Иди и ты к нам.

Анвар переживал те смешанные чувства, кото­рые часто испытывает сын, живущий с родителя­ми. Именно он больше всех угождал отцу, и тем не менее чувствовал, что больше всего на свете тому сейчас хочется повидать Казбека. Лицо его было печально, но обида и гнев занимали его сейчас больше, чем сыновние обязанности.

Мурад понимал это. Он тоже покинул родной дом, поссорившись с отцом, но затем вернулся к нему, чтобы помириться. Его брат Омар, напро­тив, был примерным сыном, но все же любимцем отца был он сам, может быть незаслуженно.

- Героем можно стать по-разному, Анвар, - сказал он. - Как говорит пословица, «герой – это тот, кто первым подставил плечо под нож». Каз­бек не смог бы уйти из дома, чтобы отомстить за свою семью, если бы не был уверен, что ты останешься дома и позаботишься об отцовском наследии.

Ахмет вдруг заговорил громким и сильным го­лосом, словно снова стал молодым, а не был стариком, лежащим на смертном одре:

- Мурад говорит правду, сынок. И, кроме того, ты лучше, чем те двое умел ладить с лошадьми. Я горжусь тобой, Анвар. Да благословит тебя Аллах.

С этими словами Ахмет повернулся к стене и дух его отлетел.

Мурад и Анвар опустились на колени и начали молитву:

- Алла иль амбар Аллах, все знающий и всех направляющий! Да будет благословенно имя его!

Они благодарили Господа за то, что по край­ней мере этот старый человек, который в свое время много сделал для их борьбы, удостоился мирной кончины среди своих единоверцев, а не погиб от руки врагов.

В то время, как Казбек и Азамат завершали свой многотрудный путь, Ахмет с Кубани был торжественно перенесен к месту захоронения. Анвар был главным среди четырех мужчин, вы­несших усопшего. Другие трое были Джафар, Тимур и сын Анвара Руслан. Все они, по обы­чаю, были в черных черкесках. Они донесли свою ношу до ворот усадьбы, где другие жители селе­ния подставили под нее плечи, а близкие Ахмета следовали за скорбной процессией к священному кладбищу Хапца. Впереди шел мусульманский шейх, держа в одной руке Коран, а в другой - четки.

Процессия приближалась к своей цели под на­растающий плач женщин, рыдающих на своей половине дома. Печально, но у Ахмета не было ни жены, ни дочери, которые бы оплакивали бы его, однако его родственницы и служанки, не сговариваясь, наполнили тишину своими рыдани­ями. Их горе было искренним. Ахмет был самым уважаемым старейшиной и щедрым хозяином. Все жители селения разделяли с его семьей острое чувство потери.

Ахмет, завернутый в белый холст, был опущен в могилу, края которой были обложены ивовыми ветвями, головой в сторону Мекки. Рядом с ним положили его лучший меч.

- Во имя Аллаха и Пророка его, да будет благословенно его имя... Последний путь челове­ческий... Судьба наша в руках Аллаха... Все мы - его творение, и к нему мы возвращаемся...

Мурад едва слышал шейха, читающего Коран на могиле Ахмета. Он изо всех сил старался, чтобы его старческие слезы не повредили торжес­твенности обряда. Ахмет вряд ли одобрил бы их, ибо был истинным кабардинским уорком. Его жизнь олицетворяла духовную культуру его наро­да каждым его поступком, его величайшей сдер­жанностью и тактом, присущей ему спокойной гордостью, которая наполняла его и тогда, когда он впервые приехал с Кубани, и даже снисходи­тельностью, с которой он относился ко всем их менее цивилизованным соседям... Эта мысль вы­звала тень улыбки на лице Мурада. Он был рад, что его друг закончил свой жизненный путь ис­тинным хранителем древних обычаев. Это было все, чего он сам бы пожелал.

* * * * *

Казбек и Азамат подъехали к деревне Хапца в молчании. Обоих охватило волнение при виде широких ухоженных полей, пологих берегов Те­река, знакомой череды плакучих ив, зеленые ветви которых колыхались над водой с легким шелес­том.

Но веселые молодые всадники не спешили им навстречу, стреляя из ружей и криками сообщая жителям деревни о прибытии долгожданных гос­тей.

- Мы опоздали, Азамат, - сказал Казбек.

- О нет, господи!

Азамат в тревоге помчался к родной усадьбе. Ежи поскакал следом за ним.

Казбек сдерживал свое горе - ему пришлось научиться мужественно переживать трагедии. Он поравнялся с остальными и подъехал к своему дому. Слуги бросились к нему с криками сожале­ния и горя.

Его жена Нурсан, закутанная в черное, вышла ему навстречу:

- Священник сейчас у могилы, Казбек.
Казбек сел и обхватил голову руками. Нурсан обернулась к Азамату:

- Добро пожаловать, деверь. Жаль, что тебе выпало приехать в такой печальный день.

Азамат тоже опустился на колени и закрыл лицо руками. Проделать такой длинный путь, и все-таки не успеть...

- Вам надо переодеться. Скоро вернутся люди с похорон. Пройди сюда, Азамат, я помогу тебе.

Она спокойно отдала распоряжения слугам, которые взяли на себя заботу об Азамате.

Нурсан провела окаменевшего от горя Казбека в его комнаты, сняла с него накидку, кольчугу и оружие и сложила все это в сторонке. Она не стала говорить более никаких теплых слов, кото­рыми по праву они с мужем могли бы обменяться. Она уже давно не помышляла о такой беседе с ним.

Казбек помылся и облачился в подобающие случаю черные одежды хаджи. Не обращая вни­мания на усталость, он вошел в главную комнату своего дома и приготовился встретить людей, возвращающихся с похорон. Обычай предписывал приготовиться к церемонии принятия соболезно­ваний, и Казбек намеревался не посрамить своего отца, по крайней мере, в соблюдении этого обы­чая.

Все происходящее было объяснено Ежи, кото­рый также принялся помогать, проводя гостей в дом и предлагая им закуски. Первым вернулся Анвар. Он тепло, но печально обнял братьев в знак приветствия. Он чувствовал облегчение от того, что сможет передать заботу о соблюдении ритуалов старшему брату.

- Добро пожаловать. Я рад, братья, что вы вернулись, - сказал Анвар. Впервые за много недель он, наконец, мог разделить с ними свою ношу.

- Да благословит тебя Аллах, Анвар. Слова не могут выразить мое горе и мою благодарность тебе, дорогой брат. Иди, сядь рядом со мной. А ты, Азамат - с другой стороны.

Процессия старейшин, которые входили в дом Казбека и выходили из него превзошла все пред­ыдущие по числу людей и их важности. Жители селения не помнили столь торжественных почес­тей. Князья, уорки, муллы, шейхи - все люди, являющиеся гордостью джлахстней пришли в дом Казбека. Священники произнесли множество мо­литв, прославлявших добродетели покойного. Его сыновья выражали признательность сдержанно, но с уважением и сердечностью.

- Знаешь, Анвар, - прошептал Азамат, - жаль, что мама не дожила до этого. Как бы она им гордилась...

- Нет, я рад, что теперь она будет снова с отцом, - ответил Анвар.

Азамат с удивлением посмотрел на брата. Анвар вовсе не был склонен к размышлениям подо­бного рода. Азамат замолчал. Эта короткая фраза заставила его осознать, как все они помудрели и изменились. Он надеялся, что во имя его отца, они изменились к лучшему...

ГЛАВА ПЯТАЯ

Лето подходило к концу в землях абазахов, шапсугов и бжедугов: в тех краях западного Кавказа, где горы громоздятся над узкой равни­ной, доходящей до берегов Черного моря. Иногда горы подступали к самой воде, и тогда дорога в этих местах превращалась в опасное испытание для всякого путника, волею судеб вынужденного ехать вверх или вниз по ущельям, либо проби­раться головокружительными тропками по уте­сам, чтобы добраться от одного селения к друго­му.

Там, где прибрежная равнина расширялась, вся местность была начисто оголена русской ар­мией, непрочно удерживавшей несколько гаваней в этой части побережья. С первого взгляда было видно, где начиналась зона доминирования рус­ских и где она заканчивалась. Вокруг гарнизон­ных городков появлялся круг почерневшей, опус­тошенной земли - результат рубки и сжигания леса. Затем, едва, проехав несколько верст, пу­тешественник видел благополучное селение, где земля утопала в пышной растительности и похо­дила на оазис в пустыне. Опрятные домики, обсаженные деревьями, стояли в окружении пол­ей и огородов, где росли кукуруза и овощи.

Было жарко и влажно, однако ничто не нару­шало покоя, и путники с нарочитой открытостью направились к маленькому селению, расположен­ному на продуваемом всеми ветрами обрыве над морем. Их целью, конечно, было привлечь к себе внимание.

Первым ехал воин-черкес в полном боевом облачении. Весь вид его, вплоть до мелочей, оли­цетворял образ бойца-адыга. Это был Альсида-бей, один из командиров боевых сил бжедугов. Он держался, как лев, словно вовсе не боялся нападения врага - внушительно сильный и безза ботный одновременно. Трудно было определить его возраст: он был худощав и выглядел как мужчина лет двадцати с небольшим. Однако ощущение опытности, исходившее от всадника, позволяло предположить, что ему уже под сорок. Его лицо с правильными чертами и карими гла­зами выражало непоколебимую цельность нату­ры.

Он обернулся назад и улыбнулся, глядя на одного из своих спутников, молодого англичанина Джона Лонгворта, который с легкой гримасой напряжения пробирался по узкому проходу меж двух устрашающих скал.

- Недалеко уже, - проговорил Альсида-бей и продолжил путь. Конь его ступал мягко, будто шел по ровному песчаному берегу. Лонгворт внут­ренне проклинал весь белый свет, однако на карту была поставлена его честь англичанина, поэтому он старался не обращать внимания на ноющие мышцы и саднящую спину и лишь пришпорил коня. Помимо всего прочего, эта поездка была для него самым настоящим приключением.

Лонгворт был зарубежным корреспондентом «Лондон Таймс». Это давало ему возможность бывать в «горячих точках» мира. Он побывал в Греции (ни один уважающий себя либерал не пропустил этого зрелища), а теперь вот с энтузи­азмом занялся «черкесским вопросом»: его сооб­щения о ходе повстанческой войны в России вызывали у читателей немалый интерес. Англий­ское общество, как никакое другое, с энтузиаз­мом поддерживало потерпевшую сторону. Выхо­дящее ныне регулярно «Портфолио» Дэвида Эркарта вкупе с чрезвычайно привлекательными репортажами Джона Лонгворта сделали «черкес­ский вопрос» весьма модным, приковывающим пристальное внимание. Лонгворт был высокого роста, темноволосый, жилистый и немного вялый по натуре. Он не обладал мощным телосложением, однако благодаря тому, что держался очень собранно, выглядел старше своих двадцати пяти лет.

За Лонгвортом следовал знатный черкес, еще не участвовавший в военных кампаниях - Ислам Гери. Лонгворт, будучи профессиональным жур­налистом, не любил громких фраз и эпитетов, однако Ислам Гери был, возможно, самым внеш­не привлекательным мужчиной из всех, что он встречал в своей жизни: именно тот тип горца, что заставлял его верить рассказам Эркарта и Белла. Высокий, с изящными манерами, безуп­речно одетый, сдержанный в словах и жестах, искуснейший наездник. Ислам Гери был абазах по происхождению. Они с Лонгвортом были поч­ти ровесниками, однако последний чувствовал себя рядом с ним неуклюжим школяром и яростно завидовал врожденному хладнокровию Ислам Гери.

Сейчас же Гери выглядел еще более лихо, гар­цуя впереди солдата-грека, которого Лонгворт привез сюда в качестве личного помощника и телохранителя. Сам он не имел при себе оружия (по крайней мере, официально): это могло спро­воцировать дипломатический инцидент, которых и так предостаточно было в последнее время.

Георгиу был родом с Коса, бесплодного остро­ва, где шла неослабевающая и ожесточенная война греков против турок за независимость. Он стал жертвой своего времени, когда для многих ново­явленных бойцов сама война стала привычным образом жизни. У него не было ни дома, ни семьи, в лоно которой он мог бы вернуться, поэтому он с удовольствием пустился навстречу новым приключениям, получая, к тому же, от Лонгворта небольшое жалование. Как многие греки, он был врожденным авантюристом, сооб­разительным и находчивым, порой даже ковар­ным, имел способности к языкам. Перед поездкой он поставил лишь одно условие - настоял на том, что будет одет в свою собственную одежду: чер­ную бархатную куртку, богато украшенную вы­шивкой, и узкие шерстяные зеленые штаны.

Повязанный вокруг шеи черный шарф довершал щегольской наряд странствующего грека.

В данный момент он величественно держал в руках развевающееся шелковое знамя адыгов: на зеленом поле отчетливо выделялись белые стре­лы, устремленные вверх. Подразумевалось, что они нацелены на север, на Россию, и никто не должен был сомневаться в постоянной готовности горцев оправдать этот символ. Знамя выглядело роскошным воинским атрибутом, и на его фоне Ислам Гери казался настоящим героем. Лонгворт взял про себя это на заметку: отличный образ для репортажа...

Когда группа приблизилась к селению, еще два солдата-черкеса, следовавшие позади, поеха­ли друг за другом. На въезде в поселок, защи­щенный лишь легким плетнем, стоял старейшина Карим-бей, седой старик, чьи многочисленные шрамы свидетельствовали о том, что этот человек отдал многие годы повстанческой борьбе. Как и положено по ритуалу в таких случаях, главного старейшину сопровождали семь самых уважае­мых мужчин села.

- Добро пожаловать, Ислам Гери, и ты, Альсида-бей. Для нас честь принимать столь замеча­тельных гостей, - старый Карим-бей окинул взгля­дом и иностранцев, но ничего не сказал на их счет.

Черкесы спешились и обнялись со стариком. Лонгворт стоял позади, и когда подошел его че­ред быть представленным старейшине, протянул руку. Благодаря хорошему воспитанию, присуще­му его народу, Карим-бей не растерялся и тоже протянул руку, обменявшись рукопожатием с зарубежным гостем.

- Он говорит на нашем языке? - спросил ста­рик Ислам Гери.

- Я перевожу ему на турецкий, а потом этот грек переводит мои слова на его родной язык, - ответил Ислам Гери.

Карим-бей спокойно отнесся к этому:

- Хорошо, скажи ему, что мы рады принимать его в нашей деревне и в моем доме как почетного гостя. Вы все мои желанные гости, - добавил он для остальных.

На этом формальности закончились, и все на­правились к небольшому глинобитному строению, чтобы продолжить беседу. За последние недели Лонгворт не раз был свидетелем подобных цере­моний и каждый раз искренне удивлялся тому, насколько тщательно эти люди соблюдают прави­ла хорошего тона, и тому, с каким терпением и тактом Альсида-бей и Ислам Гери поддерживали этот ритуал.

- Наша основная надежда сейчас - на Англию, - заявил Карим-бей. Для своего возраста он об­ладал весьма проницательным умом и с интере­сом следил за положением дел на театре военных действий. - Султан бросил нас на произвол судь­бы. Одно время я думал, что нам следует подру­житься с русскими, - покачал он с сожалением головой, - но я жестоко обманулся. Единственное их намерение - превратить нас в рабов и захва­тить наши земли для заселения их собственными крестьянами. Мы будем сопротивляться этому до последнего вздоха...

Он посмотрел на Лонгворта, который внима­тельно слушал Георгиу, переводившего ему.

- Мы бедны и разобщены, и у нас нет средств сопротивляться захватчикам. Кончается порох. Только вы можете спасти нас от русских, - про­должал Карим-бей.

Лонгворту уже приходилось слышать подобное, и каждый раз в нем оживало мучительное чувст­во долга. Ему было не по себе от того, как жестко этот старик смотрел на него, очевидно стараясь подчеркнуть этим взглядом свою реши­тельность и гордость. Он наклонился вперед:

- Пожалуйста, передайте нашему дорогому хо­зяину, что я очень благодарен ему за гостеприим­ство и добрые слова. Скажите также, что я при­вез наилучшие пожелания от Дэвида Эркарта.

Лонгворту было приятно услышать в ответ сло­ва признательности и повторенное несколько раз негромко, но выразительно имя «Дауд-бей».

- Я прибыл с хорошими вестями, - продолжал Лонгворт, - которые я конфиденциально сообщу лишь вашему меджлису. Мне необходимо будет встретиться с моим соотечественником мистером Беллом, который, надеюсь, уже находится в ус­ ловленном месте. Вдвоем мы сможем уверить вас в добрых намерениях нашей страны и наших больших надеждах на ваш успех.

Дата добавления: 2015-06-04