Lucre (англ.) — презренный металл, чистоган. — Прим. перев

Новый приступ боли острыми когтями впился в грудь, заставив Хоги содрогнуться. На какой-то миг ему показалось, что он умирает — беспощадная сила сдавила грудную клетку, выжимая последний воздух из легких, но он опять вдохнул амилнитрат, и боль понемногу

Так вот, — говорю я жене, — вот что мы сделаем, назовемся Огуошерами — вполне приличное имя для Америки. У них там хва­тает забавных фамилий. — Он помолчал, задумчиво пожевав сигару. — А моя хозяйка говорит, что надо бы фамилию как-то украсить, чтобы она звучала совсем по католически. Давай-ка прибавим к ней приставку Мак, вроде как мы ирландцы. Ирландцы сплошь и рядом лепят эту приставку к своим фамилиям, и благодаря этому погром­щики обходят их стороной. Тогда я говорю себе и говорю жене, так мы и сделаем, назовемся МакОгуошерами и заделаемся настоящими католиками».

Хоги искренне любил отца. Как-то раз он уселся на край громад­ного отцовского письменного стола, который посетителям казался и вовсе безбрежным, — прекрасно отполированного резного стола ра­боты старого европейского мастера — и спросил: «Не пойму, откуда у нас такая странная фамилия, папа? Меня многие спрашивают, а я ничего не могу ответить. Сегодня у тебя выдалась свободная минутка, заседание Совета директоров прошло удачно, вот и расскажи, что было до того, как ты приехал в Канаду».

Мистер Хоги МакОгуошер, президент компании «Блестящая без­делушка», страдал тяжким недугом, сродни тому, что свел в могилу его отца. Основанная отцом фирма процветала как никогда, и Хоги не раз жалел, что старик этого не видит. Однако теперь и сам Хоги мешком осел в кресле, вытряхивая из пузырька капсулы амилнитрата. Разломив их в бумажной салфетке, он почувствовал, как легкий ды­мок проникает в грудную клетку, принося временное облегчение. Впрочем, при его болезни на выздоровление рассчитывать нечего — боль покинет его только вместе с жизнью. Но амилнитрат давал хотя бы небольшую передышку, и на том спасибо. Понимая, что очень многое остается несделанным, он вспомнил о давно умершем отце, о том, как они, бывало, подолгу беседовали — скорее как два брата, чем как отец с сыном. Мельком взглянув в широкое панорамное окно с тонированным вверху стеклом, он припомнил, как у этого окна рядом с ним стоял отец, слегка приобняв его за плечи. Тогда, глядя на здание фабрики, отец сказал: «Хоги, сынок, в один прекрасный день все это станет твоим. Береги ее как зеницу ока, Хоги, и она тебя обеспечит до конца твоих дней». — С этими словами отец тяжело опустился в кресло и — как теперь сам Хоги — застонал от боли, схватившись за грудь.

Болезненно схватившись за грудь, великий президент бессильно откинулся на спинку роскошного вращающегося кресла. Опять эта боль, эта бешеная грызущая боль, от которой грудь словно сдав­ливали безжалостные тиски. С трудом переведя дух, он стал лихора­дочно соображать, что делать. Немедля вызвать врача и ехать в госпи­таль или можно еще повременить?

Вот так Леониде Мануэль Молигрубер ступил под сень Зала Па­мяти, где увидел всю историю жизни — и собственной, и всех прочих ипостасей своей единой сущности от самого начала времен.

С этими словами он зашагал прочь. А охваченный смутным стра­хом Молигрубер остался стоять, не ведая, ни что откроется его взору, ни как реагировать на увиденное. Он все не решался двинуться с места, застыв как изваяние подметальщика улиц, только без привыч­ной тележки. Наконец, какая-то Сила мягко развернула его и подтол­кнула к Вратам Зала Памяти. И Молигрубер вошел.

Молигрубер нервно поерзал на месте: «Да, похоже, в жизни я немало накуролесил. Что же теперь будет?» При этих словах доктор встал и дал знак Молигруберу последовать его примеру. «Сейчас ты отправишься в Зал Памяти, где тебе предстоит увидеть всю твою земную жизнь. Просматривая свои земные дела, ты сам будешь су­дить, в чем преуспел, в чем потерпел поражение, и тогда у тебя в душе зародится представление о том, в чем тебе надлежит совершенство­ваться в следующей земной жизни. Идем же».

Само собой, для тех, кто хочет получить такую помощь, помощ­ники найдутся, — ответил доктор, — но если человек, к примеру ты сам, ни во что не верит, то не поверит он и в помощников. А если ты в них не веришь, то они не смогут приблизиться к тебе, чтобы оказать помощь. Вместо этого тебя окутывает густая черная мгла твоего соб­ственного невежества, безверия и непонимания. Да, помощники ра­зумеется существуют, и они приходят, когда им это разрешено. Точно так же на астральных уровнях существования вновь прибывшего встречают давно ушедшие родители и родственники. Но наш с тобой уровень — низший, ближе всех расположенный к Земле, и здесь ты оказался именно потому, что ни во что не верил. И так как в силу этого невежества тебе будет очень трудно уверовать в существование выс­ших уровней, ты находишься здесь, в месте, которое иногда называют Чистилищем. Это слово означает очищение, место, где оно соверша­ется, и покуда ты полностью не избавишься от своего безверия, путь наверх для тебя закрыт. А находясь на этом уровне, ты не можешь встретиться с теми, кто был добр к тебе в прежних жизнях, ибо они пребывают гораздо выше».

Да потому, — ответил доктор, — что во времена Христа была на свете такая деревушка с названием Ад. Находилась она далеко в горах, а поблизости от нее дымилась кипящая грязевая трясина, распрост­раняя по всей округе жуткое зловоние сернистых газов. Заподозрен­ного в каком-либо преступлении человека отправляли в эту деревуш­ку, обрекая на испытание Адом со всеми его озерами бурлящей сер­ной грязи. При этом считалось, что подлинный преступник непре­менно рухнет от нестерпимого жара на землю и сгорит дотла. Если же человек был невиновен или имел довольно денег, чтобы подкупить местных священнослужителей, тогда ему давали на ноги незатейливую обувку, чтобы он без вреда для себя мог пройти через трясину и с полным правом считаться невиновным. Да и в наше время правосу­дие сплошь и рядом подкупается, ни в чем не повинных людей сажа­ют в тюрьму, а преступники разгуливают на свободе».

«Не могу взять в толк еще одного, — не унимался Молигрубер, — мне говорили, что когда человек умирает, на Той Стороне его поджи­дают помощники, или как их там, которые помогают ему перебраться в Рай или Другое Место. Вот я вроде как умер, но никаких помощни­ков не встречал. Сюда я добирался сам, как преждевременно родив­шийся младенец. Так как же насчет этих самых помощников?»

С этими словами он вышел в открывшийся в стене проем. Затем они с Молигрубером снова пересекли давешний огромный зал. Подойдя к сидящему за столом человеку, доктор обменялся с ним нес­колькими словами, затем вернулся к Молигруберу и сказал: «Теперь спускаемся вниз». Вместе они миновали длинный коридор и вышли на просторную поросшую травой лужайку, в дальнем конце которой возвышалось необычного вида здание, казалось, возведенное из цель­ного кристалла, сверкающего всеми цветами радуги и множеством иных оттенков, которым Молигрубер даже не сумел бы дать названия. Перед дверью они остановились, и доктор пояснил: «Это и есть Зал Памяти. Куда бы ни попал человек, покинув пределы земного уровня, он найдет такой зал на каждом из высших уровней. Войдя в зал, ты увидишь витающую в пространстве модель земного шара. По мере приближения к ней ты ощутишь как бы бесконечное падение, пока, наконец, не очутишься на Земле, имея возможность видеть все про­исходящее, но сам оставаясь невидимым. Ты увидишь все свои дела и поступки, а также то, как они сказались на других людях. Таков Зал Памяти. Кое-кто называет его Залом Суда, хотя само собой, там нет никакого грозного судии, который придирчиво судит каждое земное деяние человека, взвешивает его душу на чашах весов — не слишком ли она отягощена грехами, и если да, то повергает ее в вечный огонь. Ничего такого там нет. В Зале Памяти каждый видит себя сам и судит, была ли успешной его жизнь. Если же нет — то почему и как это можно поправить. Теперь же — и взяв Молигрубера за руку, доктор мягко подтолкнул его вперед, — я оставлю тебя здесь. Ступай в Зал Памяти и оставайся там сколько понадобится. А когда ты выйдешь, тебя встретит другой человек. Прощай».

Он многое постиг, многому научился, разобрался в совершенных ошибках и узнал, к чему следует готовить себя в будущем. И неведо­мыми на Земле путями его познания неизмеримо расширились, ха­рактер прошел своеобразное очищение, а спустя некоторое время — дни, недели, а может, месяцы — Леониде Мануэль Молигрубер поки­нул Зал Памяти, после чего с помощью нескольких советников прис­тупил к планированию своего возвращения на Землю с тем, чтобы исполнив свое задание в следующей жизни, он смог вернуться на гораздо более высокий уровень астрального бытия.

Глава 7

Папаша МакОгуошер откинулся на спинку кресла — того самого, в котором теперь сидел Хоги, — и закурил толстую гаванскую сигару. Уютно попыхивая дымком и закинув ноги на стол, он сложил руки на внушительном животе и начал: «Ну что ж, сынок, мы были выходца­ми из Верхней Силезии, что в Европе. Вообще-то мы были иудеями, но нам с твоей мамой сказали, что даже в Канаде иудеев крепко притесняют, и тогда мы с мамой сказали, хорошо, мы это быстренько уладим, мы станем католиками — у них и денег куры не клюют, и несметная рать святых, которые о них заботятся. И вот мы с твоей мамой подумали-погадали насчет разных всяких фамилий — какую себе выбрать, и тогда я вспомнил двоюродного брата дяди твоей матери. Хороший был человек, и на жизнь хорошо имел. Он был таким же евреем, как мы с тобой, и делал большие деньги на мытье свиней. Он их - таки здорово мыл от хвоста до рыла, отскребал дочис­та, даже бензином драил, и они выходили из его рук чистенькими, розовенькими — все равно что попка у младенца. И судьи всегда говорили, ну, этот кабанчик мог побывать в руках только одного человека — красавчик хоть куда». — Тут отец Хоги спустил ноги со стола, не спеша взял особый нож с острием в виде наконечника копья, отрезал кончик погасшей было сигары, и убедившись, что она снова задымила как следует, продолжил:

Старик снова умолк, размышляя о чем-то своем. Хоги всегда безошибочно узнавал, когда отец впадал к задумчивость, по тому, как неизменная сигара то и дело перекатывалась из одного уголка его рта в другой. Чуть погодя, выпустив огромное облако дыма, отец загово­рил снова. «Рассказал я обо всем этом друзьям, а те говорят, что святых хоть пруд пруди, и потому надо обзавестись собственным святым покровителем, как это принято у ирландских католиков. А я не знал, какого святого выбрать, — я с этой публикой ни разу и словом не обмолвился. Вот мой приятель и говорит, слушай, тебе так нужен свой святой? Тогда лучшего патрона, чем святой Люкр*, тебе не най­ти».

Хоги изумленно воззрился на отца: «Но папа, я никогда не слыхал о таком святом. Когда я учился в семинарии, монахи преподали нам целую науку о святых, но о святом Люкре не было сказано ни слова». «Да, малыш, — согласился папаша МакОгуошер, — теперь я расска­жу, откуда у святого взялось такое имя. Мозес, говорит мне мой приятель, ты вечно гонишься за наживой, ты сам не раз говорил, Мозес, что деньги не пахнут, но говорят, что ты даже из навоза деньги делаешь. Так какой святой тебе еще нужен, Мозес, как не святой Люкр?»

___________________________________________________________________________________

Дата добавления: 2015-06-04