Да поможет Вам Бог в вашем прекрасном мероприятии. 1 страница

Он не пригласил меня к себе. Тогда я этого ничего не понимал и только через несколько лет, прочитав книгу “Беседы и молитвы” митрополита Антония, я понял, что в жизни человека бывают моменты, когда к нему приходит или он встречается с лицом, посланным самой судьбой, кем-то высшим. Мне нужно было выслушать его и пойти за ним. Тогда я этого не понимал, и от глупого моего поведения может быть, так негативно сложилась в дальнейшем моя судьба. Не знаю, но может быть действительно это был мой учитель - гуру. Простите меня, святой отец.

Об этом визите я буду вспоминать всю жизнь и всегда буду думать - правильно ли я поступил. По сути дела в душе я всегда был верующим, так почему же я струсил? Кто скажет? Кто поймет меня? Наверное, мудрость приходит со старостью...

Мне кажется, что для того, чтобы иметь много и хороших друзей, нужен талант. Жена меня часто упрекала, что я не умею заводить друзей. Все они у тебя не интересные, случайные, люди, не имеющие веса в обществе. От них никакой пользы. В чем-то она была права, но, по-своему. Посвятив свою жизнь армии и отдавая службе все свое время и силы, я не находил времени на сборища, вечеринки. Когда я учился в училище, то после второго курса потратил все зимние каникулы, на написание пособий для курсантов по физике. Оно не было издано, так как упрощало подготовку, а люди должны учиться работать с книгой. Но, несмотря, на то, что оно не было напечатано, это занятие не пропало для меня даром. Тогда - то я начал учиться писать! Это научило меня правильно, технически грамотно формулировать свои мысли. Тогда-то у меня появились друзья, единомышленники, да еще за шахматным столиком. Так вот, друзей я выбирать не мог, чаще они находили и выбирали меня.

Одним из таких друзей стал для меня полковник в отставке Павлущенко Дмитрий Павлович, который примерно в одно и то же время уволился в запас. В трудные годы строительства яхты, когда я уставал до того, что не было сил добраться домой и приготовить себе ужин, он затаскивал меня к себе. Заботливая и добрая его жена, считала обязанностью накормить меня и дать возможность отдохнуть. Она работала учительницей. В наше время это было почетным. Так как и ее мужа, и меня часто приглашали в школы на разного рода патриотические мероприятия, то мы имели и общие темы для разговоров, уж не говоря о делах на моей яхте. Дмитрий Павлович прошел большую армейскую школу, многое испытал во время Великой Отечественной войны и был прекрасным рассказчиком. Если его приглашали в школу или техникум, он обязательно брал меня и заявлял: ”Я - армия, а ты - флот”. Так он распределял обязанности. Детям это нравилось, да часто и взрослым. Мы рассказывали о войне, технике, людях и все так, как оно было, давая окраску переживаниям людей в то время. Как-то раз во время моего выступления в Доме отдыха, из зала крикнули: “Расскажите о море “

Кто не может рассказать о своем любимом? Сколько часов, сотен часов я выходил на палубу, чтобы полюбоваться величием моря, его красотой, силой, бескрайностью и удивительной жизнью... Когда у меня было хорошее настроение, я мог о нем рассказать без конца.

Дома у Павлущенко было просто и уютно. Я мог запросто прийти к ним в гости, отдохнуть, поговорить, поужинать. Его супруга - Надежда, прекрасно готовила и была, как все хохлушки гостеприимной, простой, внимательной, и доброй, воспитанной на послушании мужу. С ними жила мать, тоже в прошлом учительница. В восемьдесят лет она сохранила ясный ум и тактичность в обращении, а так же и хорошую память.

Их дом для меня был как бы отдушиной, хотя я почти никогда не признавался в своих душевных трудностях, переживаниях. Но после откровения с Галей, я долго ходил грустный, с побитым видом, не мог участвовать в весельях, затеваемых моими друзьями. Естественно, что они заметили мое состояние, и это вызывало у них чувство тревоги за меня. Возможно это, а может быть просто их участие, и заставило меня как-то рассказать о наших с Галей двухгодичных отношениях. Я рассказал все и признался, что в разрыве виновен сам. Но ничего сделать не мог. Она не была испорченной женщиной, играющей роль целомудренной девицы. Как я понял, ей понравилось мое трудолюбие, серьезность в решении многих вопросов и необычность работы. Она мечтала не о развлечениях, а о крепкой и нормальной, без бурных страстей, семейной жизни.

- Ты правильно сделал, рассказав всё своей знакомой, - заключила Надежда. - Но, вообще-то, ты не прав. Зачем тебе в твоем возрасте добиваться любви? Ты же не можешь отдать жизнь любви. У тебя не те взгляды и ты не бросишь свою затею. И может быть за необычность твоей мечты она тебя и полюбила. Вот она сейчас горюет, а кто виноват? Но вы оба правильно сделали, что обсудили этот вопрос, потому что через несколько лет пришло бы отрезвление. Ты бы жалел, что не пошел в свое плавание, а она чувствовала бы твое состояние, то же была бы несчастна. В общем, это все очень сложно. И зачем ты усложняешь себе жизнь? Будь проще и дружи с равными тебе. Я говорю в плане возраста. В общем, не переживай, я тебя познакомлю со своей подругой, тоже учительницей. Мы работаем вместе, муж ее непонятно где. В общем, она давно живет одна, с дочерью. Я думаю, что она с удовольствием с тобой познакомится. Она сексуальная баба, а тебе что нужно? Новую семью заводить? Зачем? Уже поздно.

- Не нужно, Надя. Это все сложно и у меня столько забот и я так устаю.

- Тебе ничего не нужно делать. Я ее приглашу к нам в гости, и ты посмотришь на нее. Поболтаем все вместе. Это же тебя ни к чему не обязывает. Дочь у нее большая, уже заканчивает школу. Живет она со своей матерью в Москве.

- Нет, не нужно. У меня здесь яхта и я при ней. Не могу я уезжать от нее, и зачем кружить кому-то голову.

- Не беспокойся, она скорее тебе вскружит голову, чем ты ей. И сама, когда захочет, будет ездить к тебе домой. Ты не знаешь москвичек.

Зимой на яхте работы было мало, так как не было условий, и я мерз. Поэтому Дмитрий Павлович легко уговорил меня поехать 23 февраля в школу-интернат, где работала его супруга и выступить там с беседами о Советской армии. Когда-то это был большой и красивый, патриотический праздник. Там я встретился с Лидой. Небольшого роста, коренастая, плотно сбитая, она производила впечатление физически сильного, бойкого человека. В своей среде она чувствовала себя очень свободно, громко смеялась, танцевала, делала беседу непринужденной, веселой и общей.

Я таким талантом не обладал.

Прошло некоторое время после этого праздника и мы встретились на квартире у Павлущенковых. Надя, как всегда приготовила что-то невообразимое, наверное, потрудилась более продуктивно, чем я на яхте. Чтобы не обидеть хозяйку, мы тоже трудились весь вечер и успешно. Дмитрий кинулся в воспоминание о войне, о своих фронтовых подвигах. Он умел увлекательно рассказывать, и его воспоминания были интересны. Он собирался написать книгу. То начинал писать, то бросал на половине главы. Просто у него не было упорства и воли. А жаль. Я запомнил его несколько рассказов, о фронтовых боях.

«После освобождения Киева, немцы не могли смириться с поражением и решили окружить всю нашу группировку войск. Я командовал полком, назначение было уничтожать танки. Практически у нас все было механизировано. Но после боев за Киев осталось только около полутора сотни бойцов. Нас должны были направить на отдых и пополнение. Вдруг приказ, немцы движутся большой колонной танков по направлению на Винницу. «Перекрыть шоссе и ни в коем случае не пропустить». Приказ, есть приказ. Я расставил орудия поперек шоссе, выдвинув фланги далеко вперед. Рассчитывал на первый удар по максимальному числу танков. ”Бить только прямой наводкой, по всей колонне танков тогда, когда танки подойдут на 600 метров. Не раньше и всем сразу. Орудиям на флангах после первых выстрелов, немедленно отойти и скрытно передислоцироваться ближе к основной линии, иначе вся колонна обрушит огонь на вас. Сигнал - одна зеленая ракета. Один наблюдатель должен постоянно смотреть в мою сторону. Мы должны открыть огонь одновременно, в одно мгновение. В этом успех и наше спасение. Немцы - не дураки, они сразу начнут разворачивать колонну и пойдут в атаку. Здесь нужно бить врага, отступать некуда, и не думайте, не успеете. Я говорил, говорил своим солдатам, стараясь передать им суровую правду, заряжая их азартом боя. А сейчас - ждать. Своему адъютанту я сказал, что жизнь людей на его совести. Он должен, как только появиться колонна, немедленно сообщить в дивизию и потребовать авиацию. Они знают, им только нужно время. Точное время. От того, как ты быстро передашь, зависит, будем ли мы живы.

Немцы появились большой колонной. Считать их не было смысла. И хотя они шли довольно кучно, конца колонны не было видно. Я волновался за фланги. Передний танк мешал бить по идущим за ним танкам, и мы должны были ждать разворота колонны. А фланги могли бить и по самым уязвимым местам. Напряжение было жуткое. Надо и все тут. До отметки осталось метров 20, когда я крикнул - огонь и выстрелил из ракетницы. Началось все-то страшное, которое показывают в фильмах и пишут в книгах. Отличие только в том, что ты сам был в этом пекле и ежесекундно, как и сотня твоих товарищей, рисковал самым главным - жизнью. Земля стала стеной из черных комьев и пыли. Падая, она покрывала мертвые тела и перемешивалась с кровью. Из-за выстрелов не было слышно голосов. Гул танковых моторов, скрежет гусениц заглушались непрерывной канонадой. К несчастью, несколько орудий уже молчали, хотя и несколько танков горели. Но немцы не отступали, они рвались вперед, несмотря на потери. Где же авиация? Я кричал на адъютанта, не слыша его объяснения. Тогда он приблизился к самому уху и закричал, что он передал. Но что еще прошли только 12 минут. Что они еще не могли долететь.

Летели комья земли и страшные, рваные человеческие тела. Но отступать было и нельзя, и просто невозможно. Бросить и бежать - мы не могли. Танки подошли настолько близко, что мы начали их бить прямой наводкой. А они все лезли... Вдруг я увидел, как немецкие танки начали разворачиваться и на большой скорости уходить. Они бежали! Мы выстояли!

Нас осталось, целых и невредимых, 22 человека. Командующий выразил благодарность и приказал всех, до единого человека, наградить, а двоих представить к званию “Героя Советского Союза”. Кого двоих, думал я, ведь они все, все до единого герои и достойны этого высокого звания. Они прошили ад и победили. Да, жуткой ценой: сотни раненых и убитых товарищей, но ведь выстояли и победили! Но бывали воспоминания еще более страшные и печальные, когда люди погибали, не сумев победить.

Грудь Павлущенко украшали десятки орденов, полученных за героизм в суровых боях за нашу Советскую Родину. Когда-нибудь, благодарные потомки вспомнят, о тех, кто действительно спас человечество от коричневой чумы. И это правда. Тогда мы все свято верили в свою великую миссию, и никто не думал, что будет такое страшное время, когда найдутся подонки, которые взорвут страну изнутри и их представители поедут к немцам просить прощения, что Великий Советский народ воевал против немцев. Что страшного на войне?

Все! Но, если ты сам погиб, то тебе все равно. А вот носить в своем сердце гибель друга, подруги, близкого человека - страшно. Страшно видеть его мучения. Через два года после войны, на Курском вокзале я встретил нашу медсестру. Ее ранило в ногу взрывом немецкой бомба. Эти 15-килограммовые осколочные бомбы имели внутри батончик, как шоколадная конфета, только красного цвета. Это был красный фосфор. При взрыве он мгновенно расплавлялся, и рана поражалась не только осколком, но происходил ожог и отравление фосфором. Если человек оставался жив, то он годами мучился от незаживающей раны. Она медсестра нашей части, приезжала в Москву лечится, и опять уезжала со своей болезнью, и так много лет. Медицина оказалась бессильна перед гением зла.

Да, немцы, которые живут сейчас, не виноваты в том, что было. Но не нужно у них просить прощения за то, что сделали “большевики”. Не наша страна напала на Германию. Мы только защищались. Да, они не виноваты, что миллионы людей многих стран сожжены в печах или захоронены в оврагах, куда их сваливали бульдозерами. Но заставить тех, кто пережил ужасы войны, забыть это - невозможно, и зря некоторые руководители уж очень стараются отбить память у народа и целуются с их правителями.

От грусти мы находили силы перейти и к веселому, к нашей простой жизни. Слушали воспоминания о школьной жизни, которая, хотя и была трудной для учителей, но имела достаточно и юмористических историй.

Наш вечер окончился для меня совершенно неожиданно. Надя предложила пойти и посмотреть мою обитель. Благо я жил в какой-то сотне метров. Мой дом был крайним в этом городе и смотрел одной стороной на реку Москву, а другой - на необозримые совхозные поля, где-то далеко на горизонте заканчивающиеся лесом.

Как всегда, дома у меня ничего не было. В холодильнике лежал пакет молока, а на полке - пачка геркулеса. Это мой утренний завтрак. Кроме того, на нижней полочке холодильника завалялось две бутылки шампанского, которые мы немедленно уговорили. При всем моем знании природы, некоторых точных наук, астрономии и сотен прочитанных книг, устроить веселое времяпровождение для гостей, я не мог. Они бурно “покритиковали мое хозяйство” и с шумом, веселыми шутками покинули меня. Провожая их, я пригласил Лиду приехать ко мне, и через несколько дней она приехала со своей дочерью Аллочкой. Посмотрев мою яхту, мы пошли ко мне домой, где гости начали наводить порядок. Я даже не покраснел, так как заранее предупредил, что уделяю ничтожно малое внимание своему дому.

Так просто, без заверений в дружбе и клятв, без напряжения Лида вошла в мою жизнь и стала участницей большинства моих баталий на внешнем фронте. Она побывала на многих совещаниях и заседаниях, вела записи бесед и протоколы выступлений друзей и оппонентов. Это было действительно интересно, и она сама это делала с большой охотой. Иногда она по несколько дней не приезжала. Я сначала пытался как-то реагировать на такое отношение к нашей совместной жизни. Но потом махнул рукой... Не это теперь было главным в моей жизни. Мне, как всегда, нужно было трудиться. А вообще то, я страшно устал. У меня не хватало сил на взрыв эмоций, и я начал спокойно смотреть на “семейную” жизнь. Мне нужно было работать. С Лидой мы пережили довольно много радостных и горестных дней. Через несколько лет ей каким-то образом удалось наняться на работу в Австрию, где она так же преподавала. Это было более престижно и высокооплачиваемо. Наша же совместная жизнь осталась только в воспоминаниях.

Глава 7 ИСПЫТАНИЕ СТРАХОМ

Во всяком большом деле есть доброжелатели и противники. Друзья помогают, вдохновляют, а противники, выступая против, вызывают силы, для преодоления преград на твоем пути. Так, что если тебя бьют, успокойся, так надо для дела. По мотивам письма Н.Н. Токаря

Четвертый год я строил яхту, и это само уже говорило за себя. Друзья переживали и начали терять интерес, а противники торжествовали и принимали очень эффективные меры, чтобы воспользоваться задержкой и добить прекрасное начинание. На протяжении всего времени строительства, ко мне приходило множество зевак, которые говорили, что у меня ничего не получится.

Я защищался от таких нападок и старался не обращать внимания, а работать и работать.

А время шло. Я по-прежнему еще не видел конца работы, одно накладывалось на другое, кругом возникали трудности, перебороть которые в одиночку я был просто не в состоянии. Шел февраль, на стапеле было холодно, и можно было работать только внутри судна. Там уже легко можно было поддерживать нормальную температуру. Но и там тоже был непочатый край работы. Нужно было оборудовать штурманский стол, камбуз, обеденный стол, два дивана, полки для книг, карт и документов, проложить электропроводку, сделать щиток, для освещения и подзарядки аккумуляторной батареи, установить цистерны для топлива, сделать приемники топлива, питьевой воды, не говоря уж о корпусных работах - мачтах, леерном ограждении, парусах... Боже мой, как еще много всего.

В Министерстве легкой промышленности я выбил фонды на парусную ткань, и теперь мне нужно было срочно ее получить и отдать парусному мастеру. Я вылетел в Ленинград, где довольно просто, без проволочек, получил на фабрике парусную ткань и передал мастеру, который обещал пошить паруса к лету. ”Ободрал” он меня как липку, но я знал, что экономить на парусах нельзя, так как это и скорость, и безопасность плавания. Тем более что мастеров по пошиву парусов в нашей стране очень мало, буквально 5-6 человек.

Пока, исходя из своих финансовых возможностей, я заказал только три паруса: грот, бизань и стаксель. На первое плавание мне как-нибудь хватит, а потом, когда все станет официальным, мне помогут и сделают пару полных комплектов.

Заодно, я провел пару дней на Ленинградской судоверфи ВЦСПС, где как обычно мог получить грамотную, неограниченную консультацию. Пробыв в Ленинграде пять дней, я вылетел в Воскресенск, где меня ожидали чрезвычайные обстоятельства, как будто кто-то решил еще и еще раз устроить проверку на стойкость, так сказать, экзамен на выдержку.

- К вам на стапель приходил следователь ОБХСС, - передал мне сын капитана химкомбинатовских катеров. Я знал этого маленького разбойника давно и старался из уважения к капитану привить ему навыки хорошего тона.

- Зачем?

- Не знаю. Он везде лазил, все смотрел и расспрашивал.

- А зачем вы его впустили?

- Я не пускал, а он оттолкнул меня и зашел.

- Ну и о чем он спрашивал?

- Сначала он лазил по всем дыркам, рылся в материалах, ваших записях, а потом спрашивал, откуда мы все берем, кто здесь работает. Такой дотошный. Все допытывался, о чем вы разговариваете с людьми, которые у вас здесь бывают. Платите ли вы деньги, тем, кто работает. Чудак какой-то, он бы пришел, когда вы здесь вкалываете, не нужно было бы спрашивать. А вообще, он нехороший, противный тип.

- Все же вы зря его впустили. Сам говоришь, что нехороший тип и впустил.

- Так я же говорю, - обиженно проговорил Николай. - Я же его не пускал, я его не знаю, а он оттолкнул меня и сказал, что он следователь из милиции.

- Я его знаю, - вступила в разговор Тамара, инструктор горсовета ОСВОД. - Он занимался делом заведующей гастронома, что в полуподвале нашего дома. На нее было много жалоб, уйма. Она все тащила из магазина, вот люди и написали жалобу. Так после его расследования ее перевели в продавцы, а он стал носить золотую печатку. Мне не хочется ничего такого говорить, но люди очень плохо отзываются о нем. Клянут его жутко. Плохой он человек. Вы с ним поосторожнее.

- Ладно, Тамара. Конечно, то, что он плохой человек, это хуже для меня; я ему ничего дать не могу, поэтому он поиздевается надо мной и бросит. Но может быть, люди зря клевещут, не все любят работников ОБХСС. А всех огульно хаять нельзя. Там тоже есть хорошие люди.

На следующий день ко мне на работу пришел этот следователь ОБХСС. Круглое лицо его лоснилось от жира, одет он был с иголочки во все новое. Он быстро обшарил взглядом помещение, вытащил из кармана красненькую книжечку и помахал ею перед моим лицом. Не дав рассмотреть ее, он спрятал свое удостоверение в карман и сказал:

- Чебанюк?

- Да, - ответил я, приглашая его сесть.

- Я должен вас допросить.

- Так сразу?

- Да, я пока решил не вызывать вас.

Я согласился, вместо того, чтобы выгнать этого жирного наглеца. Я понимал, что если я его выгоню, как он этого заслуживает, то он приложит все силы и связи чтобы забрать меня с помощью милиции. И пока разберутся, ославлюсь на весь Союз. После обычной серии вопросов об анкетных данных, он спросил:

.- Кто вам разрешал строить океанскую яхту?

- Никто, - ответил я ему. - Разве это запрещено?

- Да, запрещено.

- Покажите, где и кем?

- Покажем. А на каком основании вы захватили участок земли?

- Мне разрешил исполком горсовета.

- Где решение.

- Мне передали об этом устно. Решение было принято после консультации с Мособлсоветом.

- Где решение? Нет? - он повысил голос. - Так, вот, мы обвиняем вас в том, что вы захватили участок советской земли и строите на нем запрещенную яхту.

- Простите, но я на работе, а не у вас в милиции, где, очевидно, принято кричать, не давая человеку говорить. Впрочем, я там со многими знаком и таких воплей ни разу не слышал.

- Вы еще там будете, - отчеканил он, ни капли, не считаясь с правилами хорошего тона.

- Ваши угрозы не свидетельствуют о вашей воспитанности.

Я ляпнул эту глупость и сразу понял, что спор на повышенных тонах не свидетельствует и о моей воспитанности. Господи, дай мне силы. Он тоже, наверное, понял, что перешел границы и замолчал, делая какие-то заметки в своем блокноте.

- Для чего вам яхта?

- Я хочу пойти в кругосветное плавание, - ответил я, думая, что, наконец-то, он понял, с кем имеет дело.

- Эти сказки оставьте для школьников, - загремел он. - Ответьте лучше, кто вам помогает строить яхту, кто оплачивает труд рабочих предприятий, которые работают на вас.

- Я работаю в основном сам и только иногда нанимаю специалиста, например, сварщика. Бывают у меня просто добровольцы, знакомые, которые хотят помочь мне во имя большой и красивой идеи. Ради романтики.

- Я думаю, что вы не понимаете, с кем имеете дело. Придется вас вызвать в отдел, - пригрозил следователь. - Завтра в 10 часов будьте у нас, возьмите все документы, чеки, в общем, все, что у вас есть.

”Их светлость”, Юдин-грозный, ушли, а я, честно говоря, струсил. Уж больно строго, если не сказать, нагло, он себя вел. А его угрозы могли погубить все мое дело. Я думал - думал, хотя от того, что человек сидит, никакое дело не двигается. Нужно было что-то предпринимать, чтобы обезопасить свое дело. Меня в этом городе знают сотни людей, работники исполкома, горкома партии. Работу нашего городского совета ОСВОД, которым я руководил, отметили в области как лучшую по итогам года. Начальник милиции, грамотный и корректный человек, дружески относится ко мне и, как не странно, интересовался постройкой яхты. Более того, он помогал мне. Не понимаю, почему это вдруг какое-то дело?

Мой инструктор, Тамара, грамотная, серьезная и трудолюбивая девушка переживала вместе со мной. Будучи свидетелем моей напряженной работы, она знала, как мне все это дается, знала, что для меня значит яхта.

- Александр Моисеевич, вы с ним осторожнее. Он страшный человек и, если вы его рассердите, то он вас если не засадит, то нервы и здоровье попортит.

- Нет, Тамара, не в этом дело. Как бы он ни старался, ничего он мне не сделает. Я у всех на виду. Все, что я делаю, идет на постройку яхты. Я уверен, что за меня заступятся в исполкоме, да и в ГК КПСС. Все, кто побывал у меня, восхищались яхтой и моим стремлением пойти в такое прекрасное плавание. Ты понимаешь, что я никакой тайны из своей работы не делаю. Это не спрячешь. И я горжусь этим. Из-за какой-нибудь ерунды, я бы не стал так уродоваться.

- Я за вас переживаю, раньше я вас тоже не понимала. Это пришло со временем, так как это необычно в нашем городе.

На следующий день я ходил взад-вперед по длинному коридору милиции, ожидая приема у гражданина Юдина.

Я тогда еще не знал, что это один из приемов этой братии, выдерживать посетителя в коридоре, чтобы довести его до кондиции. Вот, когда он устанет, нервы потреплет и будет “на взводе”, тогда его готовенького приглашают на расправу.

В комнате их было двое, вчерашний следователь, доставивший мне “радость” общения с правоохранительными органами и, очевидно, его начальник.

Я представился, по инерции, так как это было в крови, после тридцатилетней армейской службы. Он буркнул, что-то наподобие Капранов. Внешне это был другого типа человек.

Худощавый, внешне спокойный, без выраженного презрения на лице к посетителю. В начале, даже показалось, что он относится ко мне с сочувствием.

Я достал чеки на приобретенные материалы, бумаги, подписанные местными властями и общественными организациями, и передал следователю. Он взял документы, посмотрел на чек, где я оплачивал за трубы, из которых были сварены шпангоуты, и спросил:

- Почему здесь не написана фамилия, кому продавались трубы?

- Я не знаю. И вообще первый раз слышу, чтобы на товарных чеках писалась фамилия покупателя.

- Мало что вы не видели или не знаете. Из этого чека, мы делаем вывод, что у вас был сговор с продавцом.

Кошмар какой-то. Я не мог сдержаться, меня буквально взорвало это нелепое заявление.

- Извините, но это голословное обвинение. - Что это за сговор? О моей работе знают и относятся с сочувствием очень многие люди, в том числе работники Горкома и исполкома, да и секретарь ГК КПСС Махатаев знает и очень интересовался, как у меня идут дела.

- Замолчите! - вдруг закричал Капранов. - Не произносите здесь это имя. Вам понятно!

- Почему? Я вот сейчас пойду к нему и пожалуюсь на ваше отношение ко мне, и ваши приемчики.

- Молчать!

“Вот тебе и культурный человек”, - подумал я, а ведь с виду. Просто он умеет прикидываться, а выдержки - нет. Маска вежливости, которая слетает при первом же маломальском напряжении.

- Можете идти, но мы еще вас вызовем.

”Спасибо”, - я подразумевал подлинное значение этого слова - ”спаси вас Бог". Аминь”. Хотел бы я понять таких людей, чем они руководствуются в жизни. Как выполняют свой служебный долг. Неужели можно вести расследование или хотя бы просто выяснение того или иного дела путем запугивания людей? Сеять страх, унижать человеческое достоинство. Или это просто удел недалеких людей, выколачивающих угодные для них показания силовыми приемами. Что им от меня нужно? Ведь рядом с построенными Черемушками раскинулся поселок в несколько сот домов, и все знают, что туда из строящегося города шли потоком строительные материалы... Почему они не видят очевидное? Что, хозяева этих дач и вилл откупились?

Усталый и взмокший от переживаний я вышел из ОБХСС и пошел в другую часть этого здания. Там располагался народный суд и работал мой знакомый, высоко порядочный человек. Он неоднократно интересовался строительством яхты и прогнозами на плавание, и я получил от него много полезных советов.

- Юрий Николаевич, я не знаю, что делать. Я же не преступник, а они...- И я подробно рассказал о нападении на меня следователей ОБХСС

- Ну, а кто говорит, что ты преступник? Они просто глумились над тобой, хотели, чтобы ты офицер флота, занимающийся таким прекрасным делом, испугался и лебезил перед ними. Хотели показать свою власть.

- Нужно что-нибудь придумать. Нельзя, чтобы они похоронили все мое дело.

- Это, пожалуй, несложно. Ты же сам говорил, что ты не частник. Тебе нужно обойти на яхте вокруг света, а яхту надо сделать общественной собственностью.

- Правильно, это действительно так. А дальше. Они же не поверят.

- Нужно просто передать яхту спорткомитету Восхимкомбината. Бесплатно, конечно. Комбинат будет помогать тебе строить, на законных основаниях, и никакой идиот тебя не будет беспокоить.

- Ты думаешь это так просто?

- Конечно. Тем более что- то, что ты вложил в яхту, для тебя пропадет и твой труд тоже. Ты передашь ее бесплатно, а кто будет против такого подарка?

- Спасибо за совет. Действительно, яхта мне нужна только для того, чтобы совершить кругосветку. Этого плавания мне хватит на всю жизнь. Вернусь, буду сидеть, и описывать свою одиссею. А на яхте пусть ходят спортсмены и катаются отдыхающие на море.

Процесс передачи яхты прошел спокойно, без лишних эмоций, вызвав только удивление людей, которые после тщательного осмотра установили ее предварительную стоимость в восемь с половиной тысяч рублей. Это было больше стоимости первоклассного нашего Советского автомобиля.

Прочитав акт, председатель профкома Георгиевский спросил:

- И тебе не жаль передавать ее бесплатно?

- Нет, конечно. Я же не могу остаться на ней жить или подрабатывать в местах отдыха на море. Самое главное, что теперь мне смогут помогать в ее строительстве, не нарушая законов. Ты не представляешь, как надо мною издевались в ОБХСС.

- Ладно. Давай перечень того, что тебе еще необходимо сделать, мы рассмотрим и передадим в цех. Но учти, что бегать придется тебе, по прежнему, самому, так как никто этим вопросом заниматься не будет.

- А как быть с ОБХСС. Ты же знаешь, что там на меня заведено дело по строительству яхты и меня будут туда таскать следователи. Не хочется жаловаться начальству, подумают, что я слабенький человек. Но эти “ребята”, наверное, кого хочешь, выведут из равновесия.

- Пусть “работают”. Ты не волнуйся. К сожалению, мы тебе ничем помочь не можем, да это и не нужно. У них своя “епархия”. Коль скоро, ты передал яхту спорткомитету, они поработают впустую недельки две-три и успокоятся. Не переживай, береги себя, впереди еще много, ой как много будет переживаний, борьбы и невзгод. Тебе нужны будут силы.

- Как не переживать?

- Забудь и всё.

- Они же издеваются, запугивают и грозят. Такое впечатление, как будто я сделал что-то плохое.

- Для меня в этом нет ничего нового, это для них естественно, как будто ты их не знаешь. К сожалению, многие из них пользуются своим служебным положением. Народ это знает и ненавидит их. А ты задумал такое, что уму непостижимо, и это ставит тебя на голову выше их. Нет, нет, ты не зазнавайся. Сначала выполни, а потом мы тебя похвалим. В общем, они прекрасно все знают - знают, как к ним относятся люди и уж одно то, что ты задумал такое дело, выводит их из себя, и они готовы тебя растоптать.

Дата добавления: 2015-06-04