Гл. 3. Усталость и отчаяние. 6 страница

Рельеф дна сильно выровнен, средняя глубина 9 метров, а здесь, в Таганрогском заливе, она всего-то в среднем 4,5 метра. Грунт моря - песчаный ракушечник, но в заливах и около устьев рек - глинистый, содержащий много наносного ила. В Азовское море впадает более 20 речек, среди них такие большие, как Дон и Кубань. Но, не успевшая испариться вода уходит в Черное море через Керченский пролив, оставляя на дне богатые наносные отложения грунта из плодородных земель тихого Дона и Кубани с ее быстрыми горными притоками...

Медики говорят, что где-то в мозговых оболочках есть дежурные сигнальные центры, которые как сторожевые посты, напоминают человеку об опасности, настораживают его, как бы заставляют быть бдительным. Вот и сейчас, около полуночи я проснулся под влиянием какой-то тревоги. Прислушался. Все также равномерно бьют волны о борт яхты, покачивает, но по палубе перекатывается что-то круглое. Что? Что-нибудь выпало из такелажа? Или катается оставленная на рубке отвертка или выколотка.

- Володь, ты спишь?

- Да.

- Ты слышишь, что-то катается по палубе?

- Не знаю.

- Я тоже не знаю, но, как, по-твоему, что это?

- На рубке мы оставили отвертку. Может быть это она.

- Что-то не похоже. Подумай.

- Вечером я все просмотрел. Ничего на палубе не было.

- Тем хуже, если ничего не было и вдруг появилось.

Пойду, посмотрю, нужно и якорь проверить, что-то качка изменилась по сравнению с той, какой она была вечером. Темная ночь. Резкий сильный ветер. Буквально в двух шагах ничего не видно. Ищу буксир, что-то он вдруг стал далеко от нас. Неужели якорь не держит и нас несет на мель? Пробираюсь осторожно на нос и, став на колени, достаю якорный трос. Он свободен, легко натягивается рукой. Значит якорь плохо забрал, усилившийся ветер его сорвал и яхту действительно сносит на мель.

Бужу Ивана Ивановича и Титова и вместе готовим новый якорь.

Темнота, брызги холодной воды, ветер, холод, качка, но, несмотря на все это, работаем, ибо нужно спасать яхту, а, может быть, в конечном счете, и себя.

В вахтенном журнале простая запись:

"00ч15м поставили второй якорь. На клюзе 55 метров. Якорь забрал".

И опять мы прячемся в каюту, принимая горизонтальное положение. Как важно, думаю, все сделать до конца правильно, точно, и не надеяться на авось, а проверить и, может быть, не один раз.

Утро. С первыми признаками рассвета осматриваю яхту, якорь, цепь, такелаж. Трос натянут как струна и, несмотря на сильный шквалистый ветер в 6-7 баллов, яхта держится хорошо. Но вытянули хвост, загрязли головой.

Новая беда. От тряски и рывков такелаж расслабился и выпала шпилька крепления средней ванты грот-мачты.

Правая вантина оторвалась, и висела на нижней краспице, а противоположная ей болталась вверху. Шпилька двумя витками резьбы зацепилась за отверстие в мачте и пока еще удерживалась. Это на высоте 10 метров! Как ее закрепить, когда яхта качается, описывая дугу вправо-влево около 6 метров.

Обычно в таких случаях я говорю:

- Разве хочешь? Надо!

Крепим беседку к топенанту, отсоединив его от гика-грота, и вдвоем с Иваном Ивановичем поднимаем на мачту Титова. Он осторожно перехватывает крепления руками, стараясь только удержаться у мачты, чтобы не отлететь и не стукнуться о мачту. Иван Иванович смотрит за креплением страховочного конца, и мне приходится обливаться потом, поднимая вверх пять пудов живого веса. Титов довольно полный, если не сказать жирный и весит не менее 90 килограммов.

Потихоньку, метр за метром, а иногда буквально по дециметрам, мы поднимаем его вверх, сначала до нижних краспиц. Здесь немного отдыхаем, а затем дальше.

Наконец он на месте и крепит ванты к гроту. Но почему так случилось? Вообще, как такое может быть? Когда-то кому-то было поручено закернить все гайки и шпильки, винты, болты крепящие такелаж, чтобы все было крепко и надежно. Почему же все разлетелось в первые, же сутки плавания? За такелаж с самого начала отвечает Иван Иванович. Он опытный яхтсмен и вдруг такая неудача? Пробовал с ним поговорить, но он ушел от ответа, сказав, что он просил об этом Титова, а тот, как выяснилось, перепоручил это еще кому-то, кого теперь никакими силами не найдешь. Да, это еще один звонок, напоминающий о том, что нужен контроль и контроль. Нужно все знать самому, уметь делать, видеть - все самому и постоянно напоминать, заставлять и контролировать, ибо можно попасть впросак.

С большим трудом подняли якорь. Вручную это сделать практически невозможно, не хватает сил даже у двоих. Пришлось ставить паруса и заходить сбоку, а затем менять галс и, когда яхта становится в левентик, быстро выбирать якорный трос.

Подняли все паруса и взяли курс вест-зюйд-вест, чтобы отойти подальше от мелей. Ветер посвежел. Сейчас, пожалуй, около 7 баллов.

Иван Иванович определяет это по опыту, без измерения анемометром. И действительно, ветер 16 метров в секунду, что соответствует 7 баллам.

Поверх волн, по всей видимой части пространства протянулись как ленты - более темные полосы. Наступал период, когда ветер начал срывать верхушки волн, образуя пену, брызги и водяной туман.

Яхта идет быстро, но с креном, который увеличивается со шквалами ветра. Иногда волна поднимается над бортом, и ватервейс уходит в воду. Паруса натянуты до предела и, кажется, что вот-вот они не выдержат и лопнут. Первое плавание на этой яхте, с этими парусами, и поэтому какая-то настороженность, неуверенность. Ведь я считал, что яхта должна нести паруса, все паруса, только при шестибальном ветре, а сейчас явно больше.

Посоветовавшись, мы решили снять полные паруса и ставить штормовые. Рисковать нельзя.

Только яхтсмен, застигнутый штормом в море, может представить, какой это опасный и тяжелый труд - менять паруса в сильный ветер. Спускаемые паруса, наполняясь ветром, с силой тащат за борт, полотнища вырываются из рук, бьют по лицу, вырываются из мокрых и окоченевших пальцев. Нужно скорее свернуть и запеленговать парус, а потом только окончательно отдать его и затащить через люк в носовой кубрик. Там внутри можно его выровнять и уложить на место.

Под штормовыми парусами сразу стало как-то спокойнее. Уменьшился ход яхты, рысканье от ударов набегающей с кормы волны, стал меньше и крен, и спокойнее работает такелаж.

Идем к югу. Решили походить по Азовью, может быть, зайти в Ейск, куда нас приглашали юные моряки одной из средних школ Ейска.

Все на палубе убрано, принайтовлено, закреплено на штатных местах. Иван Иванович сел за руль и угрюмо смотрит кругом. Кажется, что он должен быть рад, что после такого большого перерыва добрался до руля, но он чем-то недоволен. Такие загадки разгадывать не хочется, поэтому иду в каюту отдыхать, так как почти две ночи не спал.

От еды отказался, выпил только горячего кофе и лег спать, предоставив Титову самому справиться с обедом.

Постепенно забылся, тем более что ничего больше не грозило. Яхта довольно бодро бежала по ухабам мелкой и крутой азовской зыби, но к такой тряске привыкаешь. Человек ко всему привыкает.

Титов взял бинокль и пошел на палубу. Так, бдительность обеспечена, можно спать.

- Александр Моисеевич! Посмотрите сюда, что это может быть, - разбудил меня голос Титова.

- Где? По какому борту и примерное направление?

- Слева, по левому борту. А мы идем на юго-запад.

Встаю и выхожу наверх. Действительно, слева градусов 60 далеко на горизонте виднеются трубы и дома. Чуть проглядывается какое-то заводское сооружение, а может быть элеватор - не понять, так как видимость не очень хорошая.

Спускаюсь вниз и смотрю по карте. За шесть часов хода, около 6 узлов, мы прошли, пожалуй, более 30 миль и с левого борта может быть только город Ейск. Смотрю на карту. Согласно ей, здесь должны быть буи и вехи, но кругом ничего не видно.

Очевидно, навигационная обстановка уже снята. Плохо. На Ейск ведет узкий фарватер, только по нему хорошая глубина. А так кругом мели и свалки грунта. Рискованно. Даже если бы мы вышли на фарватер, то удержаться на нем, идя только под парусами, очень трудно. Решили в Ейск не идти. Жаль, конечно, ребята обидятся, но рисковать, особенно в нашем положении, нельзя. Лучше я приеду к ним в другой раз.

Берем курс на север, в сторону Жданова и с наступлением темноты становимся на якорь. Пора отдохнуть, сильный ветер и резкое волнение выматывают.

Для надежности сразу отдаем два якоря, так как ветер довольно крепкий, примерно 8 баллов, не меньше. Тросы натягиваются как струны. В районе полуклюзов трос все время трется и, чтобы он не оторвался, приходится подкладывать ветошь. Будем следить, а то можно потерять оба якоря.

Море шумит. Азовская волна, не любимая всеми малыми судами, бьет о борт яхты. Низкие, косматые, темно-серого цвета тучи рваными хлопьями несутся мимо, почти задевая мачты. Тоскливо, как тоскливо, кто бы это знал.

Посмотрев на пляшущие вокруг волны и не найдя никакого проблеска радости в этой унылой стихии, иду спать. Нужно соснуть, устал неимоверно, как-то нужно снять нервное напряжение последних дней. Но как? Лежу и думаю, уговариваю себя спать, но сон не идет. От ударов волн и качки корпус яхты как бы стонет. Где-то там, в обшивке появляются глухие звуки, словно жалоба на эту дикую пляску, в которой яхте приходится принимать участие помимо желания.

Удары волн почему-то начали меняться. Такое впечатление, как будто они идут с двух сторон, ударяя то в левый, то в правый борт. Что это? Неужели оторвались якоря?

- Володя, ты спишь?

- Да, - отвечает он.

- Ты слышишь, как бьют волны?

- То есть, как бьют? Нормально.

- В том то и дело, что нет. Вот прислушайся, как будто с двух сторон. Вот, слышишь? Это в левый борт, а вот в правый. Почти одновременно, но все-таки разница есть.

- Делать вам нечего. Спите.

- А если опять якоря сорвало?

- Нет, не может быть, да и мы далеко от берега.

- Лучше бы посмотреть. Конечно, якоря забрали хорошо, но от трения могут оборваться якорные троса, и мы потеряем их.

- Ладно, завтра утром, - сквозь сон проворчал он.

Может быть он действительно прав, не стоит беспокоиться. Надо спать, не обращая внимания на этот концерт из свиста ветра, ударов волн и стона корпуса яхты. Нужно привыкать. Или встать? Но от одного воспоминания о холоде и сырости, пронзительного ветра становится дурно и не хочется вылезать из согретой телом постели.

Мы постепенно отработали технологию того, как ложиться в постель. Температура воздуха примерно 3 градуса, в каюте яхты может быть на пару градусов больше. Но, беда еще в том, что большая влажность и постель не только холодная, но и кажется влажной.

Действительно, кругом нас вода, брызги от волн, дождь...

Поэтому я ложился в постель, сначала в шерстяном спортивном костюме. Залезал в спальный мешок, сверху натягивал на себя два полушерстяных одеяла и, когда проходил озноб, начинал постепенно все с себя стягивать. Сначала снимал свитер, потом брюки и носки. Брюки ногами проталкивал в конец мешка так, чтобы накопившееся в них тепло передавалось ногам. Вся эта процедура занимала примерно полчаса. И вот теперь нужно было вставать и идти на палубу. Кошмар.

Все тепло мгновенно выветрится. Жалко! Может быть уснуть?

Повернулся на бок и решил думать о чем-нибудь другом, но тревога за яхту не проходила.

Смотрю на часы. Два часа ночи. До утра еще далеко, но чувствую, что все равно не засну. Встаю, одеваюсь и иду проверять снасти, и как стоят якоря.

Темно. Ничего не видно. Ветер такой же сильный, палуба ходит ходуном, нет никакой системы. Постепенно глаза привыкают, и я начинаю различать море. Оно и, правда, какое-то другое. Волны почему-то идут с двух сторон.

Оказывается, ветер изменился почти на четыре румба, и образовались двойные волны, вот они и вносят неразбериху. Кое-как пробираюсь на нос, ложусь на палубу и дотягиваюсь до троса. Он натянут как струна, только у полуклюза начал перетираться. Поправляю трос, обматываю его ветошью. Теперь все в порядке, иду отдыхать; по погоде чувствую, что плавание будет тяжелым.

Первым проснулся Иван Иванович. Не одеваясь, он спешит выскочить на палубу. Он пробирается через нашу каюту, поднимается по трапу. Через открытый люк капа врывается холодный ветер. Вид у Жигомана еще тот - в длинной тельняшке почти до колен он похож на привидение.

Завтрак из горячего кофе и бутерброда, и мы спешим на палубу. Ветер немножко напроказничал. Реек грота был закреплен к ограждению рубки и при рывках во время удара волны парус немного подтерся. Хорошо, что вовремя заметили. Вроде бы мелочь, а могло кончиться плохо - парус с дыркой, это уже не парус.

Поднимаем штормовые паруса и берем курс на север. Пройдем миль 20, а потом повернем на запад.

Ничего особенного за день плавания не произошло. Мы попеременно с Иваном Ивановичем стояли вахту и следили за работой такелажа.

В море, да еще в пасмурную погоду одна надежда на компас. Мы вели яхту по компасу уже третий день, а у них у обоих не была определена девиация. И мы, естественно, не знали величину ошибки, которая получалась при счислении. Это конечно было грубым нарушением законов мореплавания, и одна надежда была на то, что у нас два компаса и стояли они в разных концах яхты. Следовательно, среднее значение ошибки было не очень велико. Мы рассчитывали, что где-нибудь на Азовье есть девиационный полигон и там мы определим и частично уничтожим девиацию.

Поздно вечером чуть севернее маяка засверкали огни поселков. Огней по всему побережью было столь много, что мы невольно подумали: "Уж не Жданов ли это?" Но маяк, стоящий на Кривой косе, говорил о том, что это не город, а поселки, и что город еще далеко. Не доходя четыре мили до маяка, мы повернули на ост и пошли почти против ветра в острый бейдевинд, чтобы стать на якорь подальше от косы, подальше от мелей. Идти в бейдевинд гораздо лучше, чем в бакштаг. Яхта идет устойчиво, сама удерживаясь на курсе. При скорости хода около шести узлов, мы за два с половиной часа прошли около 15 миль и стали на якорь. Этот маневр был уже у нас отработан, и теперь он не составлял нам большого труда.

Ветер почти не изменился, дул все с той же напористостью, силой около 7 баллов, а может, чуть больше. Когда в море кругом все свистит, яхту бросает волна, все кажется более сильным, поэтому лучше сразу делать скидку.

Волна разбивалась о яхту, и она качалась, и за три дня все уже надоело и стало даже привычным. Мне казалось, что так было давно, всегда. Всегда было это черное небо, мутная азовская волна и ветер, ветер.

Все как будто в порядке, все вроде бы спокойно, все предусмотрено, но меня, новичка, настораживает это спокойствие, потому что оно вызывает предупреждение старых опытных моряков. Они часто говорят, что в море самое страшное - самоуверенность, самоуспокоение. В море ничего обычного нет. Просто не бывает. Все может измениться в считанные минуты, и тогда беспечность дорого обходится.

Мои напарники легли спать. Иван Иванович в носовом кубрике, а Титов напротив меня на диване. Полежав около двух часов, я поднялся и вышел на палубу, чтобы осмотреть такелаж и якорь-троса.

Море бесновалось. Мелкая, но сильная азовская волна разбивалась о носовые скулы яхты, отчего яхта подпрыгивала и от каждого удара вздрагивала.

Якорные троса были натянуты как тетива лука и крепко держали яхту. Все было в порядке и, главное, море на месте - там, где оно было с самого начала. На западе, почти на горизонте мигал маяк Кривой косы, его видимость 13 миль, а мы прошли от него около 12 миль.

Значит все в порядке, мы не дрейфуем. Успокоенный, иду спать, скоро утро и сегодня должно кончиться наше первое морское плавание.

Опять Иван Иванович встал первый. Поставив чайник на газовую плитку, он пошел на палубу готовить яхту к плаванию. Обычно его утренний осмотр сопровождается ворчанием в адрес Титова, так как тот бросает на палубе всё как попало. Слушая эти справедливые упреки, я часть из них принимал на себя, хотя из чувства такта и уважения Иван Иванович никогда мне замечаний не делал.

Утром, как всегда, самая тяжелая операция - это подъем якорей. Зная это, мы теперь начинаем с подъема парусов, а потом, когда яхта переходит с галса на галс, мы поднимаем якорь.

Иван Иванович опять молчит, но я знаю, о чем он думает, и какой упрек у него для меня припасен.

- Нужно было поставить лебедку для подъема якоря.

- Правильно..., - в уме отвечаю ему. - Будет сделано, Иван Иванович, дайте только срок, силы и средства.

С ветром опять творится что-то непонятное. Дует опять с силой 7-8 баллов, поэтому мы поднимаем штормовые паруса.

Пройдя курсом зюйд около 8 миль, мы повернули на вест. Идти сразу стало труднее, так как в фордевинд яхту бросает в сторону и приходится все время работать рулем.

- Давайте поставим паруса бабочкой, - скомандовал Иван Иванович.

Оставив грот на левом борту, мы вынесли стаксель на правый борт. Его шкотовый угол закрепили за футшток и вынесли на левый борт. Бизань тоже оставили на левом борту. Так прошли около двух часов. Управлять рулем стало легче, но нужно быть очень внимательным. Все было хорошо, как вдруг, совершенно неожиданно яхта рыскнула влево и резко пошла на ветер. Рейковый стаксель забрал ветер слева и так рванул парус, что футшток согнулся и лопнул как спичка. Он сразу разлетелся на три части. Ну и силища... Я пытался было удержать стаксель, но куда там! Иван Иванович закричал:

- Бросьте, бегите. Бросайте, быстро... В этот момент все и полетело. Хорошо, я успел отскочить, а то могло ударить. Да и не просто ударить, а выбросить за борт.

Все больше и больше убеждаюсь, что идти попутным ветром плохо. И почему это всем желают попутного ветра? Наверное, это не яхтсмены...

Может быть, все дело в расчете яхты, ее центре парусности... Но чувствую, что в подобном случае лучше идти под одним рейковым стакселем, чем под тремя штормовыми парусами. Парусность почти одна и та же, но зато центр парусности был бы в носу, поэтому яхта не уходила далеко от курса, и легче ее было бы вести. Этот вывод держу при себе, так как с Иваном Ивановичем спорить не хочется.

Весь день ветер и ветер. За 11 часов прошли около 60 миль. Если бы мы шли под полными парусами, то прошли бы в полтора раза больше. Иван Иванович говорит, что с полными парусами при ветре 7-8 баллов яхта будет давать 9 узлов! А пока будем ходить потише, обкатывать яхту и паруса. Нельзя новым парусам давать сразу большую нагрузку: они испортятся.

Наступил вечер. Кругом ни одного огонька, но мы решили ночью не ходить и стать на якорь. Не то, что мы боялись, просто с непривычки мы настолько выматывались за день, да еще в таких условиях, что не стоило мучиться и рисковать.

Глубины кругом малые, пять - шесть метров, так что место стоянки выбирать особого труда не составляло.

Главное, уйти в сторону от фарватера и все. Огней никаких, нигде. Верно, Иван Иванович, у которого зрение лучше всех, говорит, что где-то на юге, вернее, на зюйд-вест зюйде виден свет маяка. К югу мог быть только маяк, стоящий на Долгой косе. Его видимость порядка 14 миль. Следовательно, мы были на север от него примерно на 14 миль. Отметив наше место на карте, мы по проверенной технологии стали на якорь, закрепили паруса на гиках и рейке и спустились в кубрик ужинать и отдыхать.

Если бы кто-нибудь мог наблюдать наши действия, то удивился бы. День за днем в суровых, почти штормовых условиях, по ухабистым волнам Азовского моря ходит туда-сюда яхта. Зачем? В такую погоду, как говорится, хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. А мы...? Мы добросовестно ходили, так как в наших бумагах было записано: "Испытать яхту в штормовых условиях осенне-зимнего периода".

Никаких происшествий. Ночь прошла спокойно, к утру ветер стих и дул с силой около пяти, максимум шести баллов. От Жданова мы находились примерно в 40 милях. При ходе 4-5 узлов вечером можно прийти в порт. Мы подняли паруса и пошли. Пошли, потому что я страшно соскучился по земле, по городу, по шуму и толкотне, просто по тому миру, к которому привык. Хотелось просто поесть в столовой и поспать в каюте, не думая о том, что якорь сорвет и яхту понесет на берег.

Берег. Как он хорош после любой морской одиссеи, как бы коротка она ни была.

Дата добавления: 2015-06-04