Выпуск № 5

Если мы ведем серьезный политический разговор (а я надеюсь, что мы ведем серьезный политический разговор и даже разговор стратегический, концептуальный), то необходимо обсуждать две темы: наличествующее и альтернативы наличествующему.

В каком ключе обычно происходит подобный разговор?

«Вот наличествующее, оно скверно, оно мне не нравится. А у меня есть мечта, идеал – альтернатива. Как мне одно заменить на другое?»

Для меня такой разговор абсолютно бессмыслен и аморален. Потому что дело не в том, скверно наличествующее или не скверно. И не в том, насколько мне нравится альтернатива. Дело в том, что наличествующее нежизнеспособно. И тогда надо спросить себя: почему?

СИСТЕМА (элемент № 1) должна опереться на ПОЛИТИЧЕСКИЙ КЛАСС (элемент № 2).

Но нынешний ПОЛИТИЧЕСКИЙ КЛАСС несовместим с жизнью России. Ему не нужна Россия. Он не отвечает задачам, которые стоят перед Россией. Он Россию может воспринимать только как паразит, который хочет дожрать ее до конца и бежать вон.

А СИСТЕМА может жить как социально-поли­тический организм только до тех пор, пока Россия существует как государство. И она, система эта, особенно в ее верхнем эшелоне, понимает, что когда она рухнет вместе с Россией, то будет наказана не только внутренними силами страны, но и внешними.

Значит, у системы и политического класса есть не только симбиоз («мы с тобой одной крови – ты и я»), но и противоречия. Как подобные противоречия разрешаются в истории?

Первый вариант. Политический класс делится на две части: компрадоров и националов, автохтонов и аллохтонов. И эти две части начинают воевать друг с другом. Наконец, жизнеспособная часть – та часть, которая является национальной, которой Россия нужна, – побеждает. Система опирается на нее и при этом чуть-чуть трансформируется.

Второй вариант. Система ищет новые базы опоры. Должна найтись сила, на которую система сможет опереться. Это очень редко реализовывалось в истории. Не знаю, имеет ли тут смысл разговор про 1937 год или нет, и осуществлял ли Сталин смену опоры. Знаю, что Петр I осуществлял смену опоры. Это уникальный случай в истории, когда гений сам себе создал опорную базу. Но он занимался этим долго. На то, чтобы созданные Петром потешные полки стали гвардией, как мы знаем, ушло довольно много времени. И не на одну только гвардию он опирался в своих решениях.

Итак, существуют ли сегодня какие-нибудь группы как живые, энергичные социальные организмы, на которые система могла бы опереться? Отвечаю. С моей точки зрения, их нет.

Задача не в том, чтобы ответить на вопрос, «как спасать Россию», разбирая отношения между системой и существующим политическим классом, или разбирая отношения между системой и какими-то другими классами, или даже имея в виду, что эти другие классы будут не строить отношения с системой, а сметать ее. Все эти варианты возможны.

Но нет элемента № 3 – НОВОЙ ОПОРНОЙ ГРУППЫ, НОВОГО ОПОРНОГО КЛАССА как реальной сущности, как реального социального организма. Его нет, и сегодня трудно даже представить, что это такое. И вся программа «Суть времени» посвящена тому, чтобы обсудить, что же такое этот элемент № 3? Почему его нет? Можно ли его создать? И за счет чего?

Вы спрашиваете «что делать?» так, как будто есть живой, полноценный элемент № 3, действия которого (в виде надстроек над ним – политических партий и так далее) должны либо построить с системой новые отношения, либо трансформировать ее, либо разрушить. А мы вам говорим: нет этого элемента № 3! Откройте глаза!

Вы скажете: «Откроем глаза – и выяснится, что все безысходно и надо то ли просто бежать, то ли прятать голову в песок».

Нет, надо строить элемент № 3! Надо создавать, собирать этот аттрактор, эти катакомбы, эти социальные организмы – живые и достаточно мощные.

Как их собирать? Кто собирает такие социальные организмы?

Их собирает дух. Их собирает смысл. Значит, этот смысл и надо обсуждать.

Итак, мы видим следующие процессы.

Система пытается опереться на существующий политический класс и. проваливается, потому что опереться на него нельзя. Она проваливается, начинает загнивать. Загнивание политических систем происходит именно тогда, когда они опираются на классы и сущности, которые не отвечают тем задачам, которые должны решать системы. Это классическая ситуация загнивания.

Система загнивает все больше. Постепенно у нее возникают патологические свойства, присущие всем загнивающим системам, которые не могут нащупать точку опоры. Им не на что опереться, и они опираются сначала на самое себя, потом на части себя, потом на подчасти и так далее. В итоге государь император опирается с трудом на руку супруги, а супруга на руку государя императора. И все кончается.

Эта коллизия неумолима. И мы понимаем, что самый простой способ ее решения (ибо мы боимся, что вместе с системой завалятся и государство, и страна) заключается в том, чтобы «элемент № 2», то есть российский буржуазный класс, разобрался сам с собой, поделившись на компрадоров и националов. Чтобы можно было помочь националам победить компрадоров – и тогда система могла бы опереться, с небольшими изменениями, на националов. Которые проявят историческую состоятельность. Которые будут соразмерны задачам страны. Которые, в конце концов, будут следовать великим строчкам Есенина:

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!»

Я скажу: «Не надо рая,

Дайте родину мою».

Будет Родина.

Не хочу сейчас подробно распространяться на китайскую тему и никогда не считал, что Китай – во всем для нас эталон. Но я убедился кое в чем во время многих моих поездок в Китай, и скажу об этом несколько слов. Там – помимо даосизма, буддизма, конфуцианства, сыгравших огромную роль в том, что Китай состоятелен (всего этого у нас нет), – есть еще один элемент, которого у нас нет: домашние храмы, храмы предков. До сих пор китаец верит, что он может работать где угодно, но захоронен он должен быть в родной земле, в земле своего селения, чтобы сразу попасть к предкам, которые уже для него и кусок неба зарезервировали, и... Я не хочу доводить до конца свои рассуждения, они слишком краткие, чтобы я мог изложить адекватно, а иначе это будет какая-то полукарикатура, а я отношусь ко всему этому серьезно.

Вот это ощущение предков, святой родной земли, в которой надо быть захороненным, свойственно китайской культуре не в меньшей степени, чем ее даосистско-буддистско-конфуцианские уровни. Этот уровень более древний, более глубокий. Между прочим, во Вьетнаме нащупывается примерно это же. У нас этого нет.

Но все равно буржуазный политический класс в каком-то виде должен соотнести себя с задачами субъекта под названием «Россия». Он должен то ли хотеть грабить с ее помощью, то ли хотеть прятаться в ее лоне, то ли действительно любить ее по-настоящему, служить ей. И это, конечно, самое лучшее. Но, по большому счету, это уже не столь важно, поскольку разделения на националов и компрадоров нет. Все слиплось. «Все смешалось в доме Облонских».

Значит, коллизии «система (элемент № 1) опирается на политический класс (элемент № 2)» не существует.

Но и коллизии «разделение политического класса (элемента № 2) на компрадоров (элемент № 2А) и националов (элемент № 2Б)» тоже не существует!

Таким образом, комбинации, при которой система (элемент № 1) опирается на националов (элемент № 2Б), а компрадоры (элемент № 2А) исчезают с нашего горизонта, тоже не существует.

Нет полноценного конфликта между либералами и консерваторами, между компрадорами и националами, между аллохтонами и автохтонами! Нет этого! Предлагаются идеологические основы такого переоформления, такого разделения класса, создается смысловая ткань, а переоформление не идет! Потому что класс несостоятелен. Весь элемент № 2 несостоятелен.

И тут возникают три вопроса.

Первый вопрос. Насколько капитализм вообще сегодня состоятелен? Насколько состоятелен буржуазный класс в целом? Такой ли он гегемон в современном мире, как это кажется?

Второй вопрос. Была ли буржуазия когда-нибудь (даже в ситуациях намного лучших, чем сегодняшняя) состоятельна в России? В феврале 1917 года она была гораздо лучше качеством. Но она же не была состоятельна! Она все проиграла.

И третий вопрос. Что такое сегодняшняя криминальная буржуазия, наскоро созданная для того, чтобы уничтожить коммунизм и СССР разгулом «первоначального накопления»? Созданная на той основе, на которой она была создана? Более надежного средства дискредитировать капитализм в России, чем применить при его создании те методы, которые были применены, придумать невозможно. Потому что капиталистический класс в России сформировался в итоге как криминальный класс. А криминальный класс никогда, ни в какой мере не может быть самостоятельным. И очиститься он не хочет и не может. Вот в чем проблема нашего политического класса, этого самого «элемента № 2», и проблема системы.

Поскольку весь этот класс таков, каков он есть, система оторвана от него и гниет. Она не то чтобы сильно отличается от этого класса, она плоть от его плоти, кровь от его крови. Но у системы как социального организма есть собственная жизнь. Класс-то может переползти во Францию, Германию и куда-нибудь еще, а система никуда переползти не может! Ее руководители дорого заплатят, если она грохнется вместе с Россией. И они это понимают. Они понимают, что счет им предъявят отнюдь не только внутри страны, но и за рубежом. Значит, система живет своей, отдельной от политического класса жизнью.

Что же касается «элемента № 3» (новых социальных организмов, новых социальных классов), то амбициозная, невероятно сложная, почти нерешаемая задача состоит в том, чтобы собрать эту сущность. Программой «Суть времени», нашей деятельностью, нашими идеологическими дискуссиями, нашими организационными, пока еще самыми начальными, шагами собрать ее в исторически короткие сроки.

Мне скажут, что это безумие, что это невозможно сделать, что это неподъемная задача и так далее. А я ничего другого не вижу! Не вижу, не понимаю, как можно действовать иначе. И считаю, что тут шансы, пусть и минимальные, есть, а ни на что другое шансов нет.

Что это за социальный организм? Как он должен строиться? За счет чего он может собраться быстро?

Отвечаю. Быстро он может собраться не за счет новой утопии – это невозможно. А за счет внимательного, настойчивого, энергичного и, прошу прощения, умного вглядывания в собственное прошлое и выявления в нем какой-то драгоценности. Это притча о советской жемчужине. Что такое «советская жемчужина»? Что за послание содержится внутри советской реальности? Что из советской реальности мы можем и должны использовать? И почему мы можем использовать это сегодня?

Разбор подобных вопросов связан с двумя видами деятельности.

Первый вид деятельности – критика капитализма. Поскольку два десятилетия назад капитализм был объявлен нашим светлым будущим, панацеей от всех бед, поскольку было сказано, что ничего хорошего, кроме него, никогда не было и не будет, что только он может нас всех спасти, и только он эффективен, то серьезная критика капитализма все это время была под запретом. Даже не в идеологическом или тоталитарном смысле: «Не сметь, а то посадим вас в тюрьму!» А просто очевидность преимуществ капитализма довлела над сознанием постсоветского гражданина, даже если он внутренне и считал, что более привержен социализму, социал-демократии, но не коммунизму! Коммунизм так навернулся, что постсоветскому гражданину казалось страшным повернуть голову в ту сторону и уж тем более критиковать капитализм.

Так было до 2008 года. А потом о кризисе капитализма заговорил весь мир, кроме России. В России это все не звучит. Опыт критики капитализма в России (а это обязательное занятие, коль скоро мы действительно хотим собрать «элемент № 3») коммунистический. А внутри коммунизма существовала цензура на огромное количество сущностных вещей, связанных с нашим реальным советским укладом, с коммунизмом как таковым. Гнать любую диссидентскую «пургу» на советскую систему было разрешено – проклинать ее, ухмыляться по ее поводу. А вот искать внутри нее жемчужины, подвергать ее интеллектуальному переосмыслению и доосмыслению было запрещено. И платить за нарушение этого запрета приходилось гораздо большую цену, чем за критику системы. Так странно была устроена сама советская система. И нам эту странность тоже придется обсудить.

Итак, занимаясь критикой капитализма, к «коммунистическому вчера» мы обратиться не можем. Как бы мы ни уважали свое прошлое, «в карете прошлого далеко не уедешь».

Тему капитализма надо переосмысливать.

Давайте для начала поговорим о том, как именно критику капитализма осуществляли люди большого масштаба – и на Западе, и во все мире. Как это делали корифеи – корифеи безусловные, не имеющие отношения ни к Институту марксизма-ленинизма, ни к Высшей партийной школе, ни к ЦК КПСС.

Я далеко не во всем согласен с Эрихом Фроммом – одним из людей такого масштаба. Мне есть в чем оппонировать ему. Могу указать на точки, где Фромм, по моему мнению, категорически неправ. Я не хочу, чтобы его книги стали новой Библией. Но мне представляется крайне важной та оценка капитализма, которую дает Фромм. Фромм, а не советские начетчики из Высшей партийной школы.

Фромм говорит, что капитализм – это общество, основанное на том, чтобы разбудить алчность, себялюбие, конкуренцию всех против всех. И он тут не первый. Об этом говорили и Гоббс, и Адам Смит. Давно говорилось о том, что если разбудить алчность и низменные чувства в каждой конкретной человеческой особи и каждая особь начнет воевать с другой, то якобы в целом человеческое сообщество вдруг начнет огромными темпами развиваться. Что единственное, на что мы можем опираться в развитии, – на низменное в человеке, на его алчность, себялюбие, на его человеческую природу.

Фромм считает, что опора на такую природу, которая выдумана в значительной степени для того, чтобы оправдать определенное устройство общества, приводит к отчуждению. Потому что формируется общество, в котором хотят «иметь», «обладать», но не «быть».

Фромм разбирает не то, больше или меньше в этом обществе будут кушать. Он смотрит в корень и бьет в самую больную точку: «Потребление – это одна из форм обладания и, возможно, в современных развитых индустриальных обществах наиболее важная. Потреблению присущи противоречивые свойства: с одной стороны, оно ослабляет ощущение тревоги и беспокойства».

Человек понимает, что он смертен, что он неустойчив, что в одиночку (а ведь его сделали индивидуалистом!) он абсолютно беззащитен перед роком. Он начинает тревожиться и беспокоиться, и тогда ему в виде наркотика предлагают потребление. Оно ослабляет ощущение тревоги и беспокойства. Иди в магазин, покупай все больше, и ты временно успокоишься, ты защитишь свое «Я» скорлупою вещей. Ты потрогаешь их, они тебе понравятся, и ты забудешь о том, что ты смертен, что ты одинок, что, по большому счету, ты несчастен.

Все эти супермаркеты, все эти гипермаркеты, все эти беспрерывные шопинги нужны для того, чтобы заглушить внутреннее экзистенциальное беспокойство, говорит Фромм. А показы по телевидению бандитов, каннибалов и т.п. нужны для того, чтобы разбудить страх. И тогда потребитель, который начнет беспокоиться еще больше, снова побежит потреблять. Фильмы ужасов, культура агрессии нужны для того, чтобы загнать человека в шопинг. «Современные потребители, – пишет Фромм, – могут определять себя с помощью следующей формулы: я есть то, чем я обладаю и что я потребляю».

Дальше он спрашивает: а к чему это приводит?

«Все эти соображения, по-видимому, говорят о том, что людям присущи две тенденции: одна из них – тенденция иметь – обладать (т.е. бегать по шопингам и грызться друг с другом. – С.К.), – в конечном счете, черпает силу в биологическом факторе, в стремлении к самосохранению».

И это очень большая сила, говорит Фромм, на которую, конечно, можно опереться. Это звериная толща – все то дочеловеческое, природное, что существует в человеке, это все инстинкты, которые спят, но никуда не исчезли. Самосохранение... грызня. джунгли. «война всех против всех»...

«Вторая тенденция – быть... жертвовать собой – обретает силу в специфических условиях человеческого существования и внутренне присущей человеку потребности в преодолении одиночества посредством единения с другими...

Те культуры, которые поощряют жажду наживы, а значит, модус обладания, опираются на одни потенции человека. Те же, которые благоприятствуют бытию и единению, опираются на другие».

Но не надо, указывает Фромм, говорить, что этих других потенций нет. Не надо говорить о том, что можно опираться только на те потенции, которые нужны культурам, поощряющим жажду наживы, даже ради развития. Адам Смит, Гоббс, «война всех против всех»... Адам Смит: алчные индивидуумы начинают грызться, порождают развитие, общественное благо, благо из алчности.

«В заключение, – пишет Фромм, – можно сказать, что нет ничего удивительного в том, что стремление человека к самоотдаче и самопожертвованию проявляется столь часто и с такой силой, если учесть условия существования человеческого рода».

Человеческий род не может существовать без опоры на это. Он погибнет, если не будет существовать с опорой на это.

«Удивительно, – пишет Фромм, – скорее то, что эта потребность может с такой силой подавляться, что проявление эгоизма в индустриальном обществе (как и во многих других) становится правилом, а проявление солидарности – исключением. Вместе с тем, как это ни парадоксально, именно этот феномен вызван потребностью в единении. Общество, принципами которого является стяжательство, прибыль и собственность, порождает социальный характер, ориентированный на обладание, и как только этот доминирующий тип характера утверждается в обществе, никто не захочет быть аутсайдером, а вернее отверженным; чтобы избежать этого риска, каждый старается приспособиться к большинству, хотя единственное, что у него есть общего с этим большинством, – это только их взаимный антагонизм».

А дальше Фромм идет до конца: «В католической теологии такое состояние существования в полном разъединении и отчуждении, не преодолеваемом и в любви (а Фромм подробно объясняет, почему в подобном состоянии подлинной любви быть не может, и она подменяется сексом, и почему нужны все эти сексуальные революции. – С.К.), определяется, как «ад»«.

Фромм ставит знак тождества между адом метафизическим и адом социальным. Ад – это состояние всеобщего разъединения, не преодолеваемого и в любви.

А дальше он обращает внимание на ту сторону Маркса, которую не то чтобы запрещено было обсуждать в советское время, а просто ее категорически не хотели обсуждать. Об эксплуатации говорили, об отчуждении – нет. А мы сейчас, осуществляя критику капитализма, заговорили об отчуждении.

Фромм пишет: «Труд, по Марксу, символизирует человеческую деятельность, а человеческая деятельность есть жизнь. Напротив, капитал, с точки зрения Маркса, – это накопленное, прошлое и в конечном счете мертвое. Нельзя полностью понять, какой эмоциональный заряд имела для Маркса борьба между трудом и капиталом, если не принять во внимание, что для него это была борьба между жизнью и смертью, борьба настоящего с прошлым, борьба людей и вещей, борьба бытия и обладания».

Видите, какой выстраивает ряд Фромм вместе с Марксом? Бытие или обладание, жизнь или смерть, живое или мертвое.

«Для Маркса вопрос стоял так: «Кто должен править кем? Должно ли живое властвовать над отжившим или отжившее над живым?» Социализм для него олицетворял общество, в котором живое одерживает победу над отжившим».

То есть метафизическую победу.

А вот теперь хотелось бы обсудить, – куда ведет эта дорога, которую мы наметили, когда сказали о том, что капитализм сегодня постепенно выстраивает Большой Юг, Большой Запад, Большой Дальний Восток. И начинает игру Большого Юга против Большого Дальнего Востока, заигрывает с ним. Это социокультурная политика, это глобальная политика, это стратегия, но это еще не концепция и не конечная цель. Что по другую сторону этой стратегии?

Если верить тому, что говорят Фромм и Маркс, по другую сторону этой стратегии – то единственное, что и может быть построено, когда сложатся «мировой город» и «мировая деревня» и когда остановится развитие. Как только остановится развитие и иерархия окажется неподвижной, выяснится, что история – это грех. И рано или поздно окажется, что единственное, что может дооформить это концептуально, метафизически и стратегически, – идея многоэтажного человечества.

Поскольку род человеческий (для Маркса) отчуждает в капитализме свою сущность от себя, то род человеческий, потеряв свою сущность, потеряет единство. И в этой потере единства он рано или поздно придет к идее многоэтажного человечества. А идея многоэтажного человечества, в котором единство вида будет отменено (что и будет представлять собой новую и гораздо более тонкую разновидность фашизма), рано или поздно обязательно востребует гностическую метафизику. Ибо именно в гностической метафизике все доведено до предела: там есть «пневматики», то есть высшие люди, живущие духом, творчеством, интеллектом; «психики», живущие только эмоциями; «хилики», живущие только телом, только жратвой и пр.

Раскачивание потребления рано или поздно приведет к формированию огромного количества обездушенных человеческих потребителей-скотов, над которыми начнут надстраиваться другие иерархии. Не иерархии суперпотребления, а «верхние этажи многоэтажного здания» – иерархии, отрывающие самих себя от «нижних этажей». В этом завершение замысла со всеми этими Большим Югом, Большим Дальними Востоком и так далее. Это гностическое, по большому счету, завершение, после которого человечество как единое целое перестает существовать. А как только оно перестает существовать как единое целое, гуманизма в том виде, в каком мы к нему привыкли, уже не будет. Никто ведь не запрещает директору совхоза или зоотехнику сокращать поголовье кур, если это полезно для совхоза и для потребителей куриного мяса. Почему тогда нельзя сократить количество «хиликов», если они не нужны? Почему нельзя растоптать «психиков», если они не одно с тобой человечество? Если они фундаментально, антропологически, метафизически другие?

Что противостояло этому? И в чем (за пределами той конкретики, которой ни в коем случае нельзя пренебрегать) корни советского?

Итак, первое – это советский опыт индустриального и даже постиндустриального коллективизма, о котором мы уже говорили. Это огромный опыт. Его наличие свидетельствует о том, что можно развиваться без атомизации, без разрушения коллективистско-традиционалистской солидарной сферы, без грызни вокруг «иметь», без разбуженного алчного состояния.

Но тогда весь этот коллективистски-солидаристский материал – это не уголь для топки развития, который пока кидаешь – паровоз едет, а потом уже угля нет, и паровоз останавливается (именно так происходит в классических обществах Модерна). Это огромного значения опыт. И мы не имеем права его не осмысливать.

На столь часто задаваемый мне вопрос «Что надо делать?» – отвечаю: осмысливать. Не можете книги писать – собирайте материал, пишите статьи, выявляйте отдельные аспекты проблемы. Учитесь. Находите тех, кто это может делать, чтобы они учили других.

Но, прежде всего, надо понять масштаб проблемы. До сих пор говорилось, что двигаться-то можно только так, как описали Адам Смит и Гоббс. За счет того, что разбужена алчность. А ее не разбудишь, пока не будет индивидуумов, пока человеческое сообщество не превратится в газ. Но когда оно превращается в газ, человеческая сущность отчуждается от человечества, и формируется уже вполне дочеловеческая, звериная многоэтажная иерархия.

Однако, если можно развиваться по-другому, зачем же развиваться так?! Тем более что так уже развиваться нельзя! У нас – потому, что нет традиционалистского материала для топки Модерна, на Западе – по той же причине. А на Востоке это топливо еще есть, но и там остановка не за горами.

Второе – это «новый человек», «новый гуманизм» и «история как сверхценность». Говорил, повторяю и буду говорить, что нет экономики как таковой, нет социологии как таковой.

Есть социологии и экономики, опирающиеся на человека как константу.

И есть социологии и экономики, опирающиеся на человека как процесс.

Если вы можете человека поднять наверх, то с этим «поднятым человеком» вы сделаете другую экономику. А создав другую экономику, вы его еще больше поднимете. Вопрос не в том, что природа человека неизменна (и потому уж «извиняйте – что есть, то есть»), как нам пытаются втолковать. А в том, что есть две природы. Нам предлагают опереться на одну, а вторую игнорируют. Но опереться-то как раз можно именно на нее, ибо она есть и ее надо изучать – эту вторую природу солидаризма, коллективизма. С ее дочеловеческими корнями, с ее развитием, с ее потенциалом. Ее надо изучать и надо показывать, как ее использовать и как ее актуализировать.

Третье – это альтернативный образ жизни, основанный на иных краеугольных представлениях о том, что хорошо и что плохо. Я лично считаю (никому не берусь это навязывать), что если тряпок меньше, а кинотеатров и возможностей духовного роста больше, то это прекрасно. Что если квартиры скромные, но есть хорошие Дворцы культуры и качественная инфраструктура общественного транспорта, то это замечательно. Что не обязательно сидеть в «Бентли». Что смысл жизни вообще состоит не в том, чтобы оградить себя стеной из вещей, а в том, чтобы испытывать счастье от того, что ты восходишь вместе с другими к каким-то невероятным, новым перспективам, которые открываются перед тобой в течение твоей жизни.

И, наконец, четвертое – это окончательный характер того, что происходит в пределах обозначенного антагонизма. Если один корень, который мы выявили сейчас, гностический, то нам нужен другой. И ясно, что он хилиастический. Ясно, что коммунизм уходит глубочайшими корнями в хилиастические мечтания о Тысячелетнем царстве человечества, о жизни в справедливости и солидарности, о Царстве Божьем на земле и так далее.

И тогда надо изучать эти корни. Это единство, которое было прервано, со всеми его обертонами (в «обертона» входит богостроительство, которое говорило, что человек сам станет богом, а также наука, которая говорит, что на самом деле формы в их развитии борются с Тьмой как энтропийным принципом, принципом разрушения форм).

Есть гигантское поле изучения предельных конфликтов между тем, что порождает собой гностицизм (рано или поздно говорящий об иерархиях и «многоэтажном человечестве», приводящий Жизнь к концу и грезящий концом Вселенной и бытия как царства греха и злого Демиурга), и хилиазмом (который говорит о совершенно других вещах). Мы же это тоже не изучаем.

Значит, у нас есть огромное богатство. И когда спрашивают, вокруг чего надо формировать «элемент № 3», мы отвечаем – вокруг переосмысленного, понятого по-новому советского наследства. Ибо те, кто говорит нам сегодня, что плановая экономика или директивное планирование уже в прошлом, просто лгут. Те, кто говорит, что общество, «застрявшее» в коллективизме, не может развиваться, лгут. Те, кто говорит, что человеческая природа неизменна, лгут.

Рано или поздно вокруг элемента № 3 надо начать спокойно развивать смысловые кольца, структуры и организационное начало. Нельзя развивать одно без другого. Пусть этот № 3 сформируется раньше, чем все обрушится.

Теперь о том, как будет происходить обрушение и почему.

Система, потерявшая точку опоры, начинает загнивать и сходить с ума. Она сходит с ума очень «многообразно». Недавно мне пришлось по необходимости посмотреть несколько передач по центральному телевидению. Я смотрел и все время думал: зачем нужны такие передачи? Ведь люди, которые производят телевизионную продукцию, не так глупы и не так бездарны. Почему же они все так производят? Кому это адресовано?

Ведь обычная манипуляция (а я всегда считал, что манипуляция – это низкое искусство, а высокое искусство – актуализация, когда ты пробуждаешь в человеке подлинную энергию, и дальше эта энергия движет вперед неслыханными темпами и тебя, и его) строится на признании фактов. Высказывание Ленина о том, что надо говорить массам правду, – это азы политики. И Ленин, и Корнилов должны были сказать, что ситуация в стране ужасная. Только Корнилов должен был сказать, что к ужасу привели «краснопузые», а Ленин должен был сказать, что «белогвардейская сволочь». А это уже называется «интерпретация после признания фактов». Но не признавать факты нельзя!

Все, что сейчас происходит по телевидению (или большая часть того, что происходит), основано на игнорировании фактов, на превращении реальных фактов неблагополучия, о которых говорит каждый таксист, в какой-то оторванный от жизни гламур. Политический гламур.

«Кому он нужен?» – думал я все время, вглядываясь в эти несколько передач. И, наконец, понял – кому. Начальникам. Начальники не народ успокаивают с его помощью, они себя успокаивают. Это невроз системы, оторванной от политической базы, которая начинает успокаивать себя.

Гламур уничтожает основу сегодняшней власти – телевизионный «ящик». Но в 1996 году, когда он, «ящик», спас политическую систему, не было интернета. А сейчас – есть. Казалось бы, система должна осваивать интернет. Но когда она его осваивает, она насаждает там все тот же гламур. То есть отдает себя на растерзание интернету. И здесь перед нами тоже стоит задача – либо интернет станет орудием в руках американцев, либо он станет орудием в руках конструктивных сил. Сейчас-то он ничей. Система каждый раз, прикасаясь к нему, порождает очередного гламурного монстра. А интернет кипит сам по себе, и рано или поздно это кипение как-то во что-то будет структурироваться.

Итак, ни полноценного телеящика нет, ни понимания, что рядом уже существует интернет (а когда система прикасается к интернету, она его тоже выхолащивает). Значит, нет всего оператора массовой информации. Но нет и идеологии, которая должна бы была заставить этот оператор работать. Это не так-то просто объяснить. Люди либо понимают, либо нет, почему без идеологии система средств массовой информации не работает. Нельзя управлять каждым журналистом директивным методом – система останавливается или начинает вяло производить то, что от нее спрашивают, то есть саботировать процесс. Это я и вижу невооруженным глазом.

Нет идеологии. Нет оператора средств массовой информации. Нет референтуры, потому что президент Медведев сначала сказал, что все, что говорят Меркель, Саркози и Кэмерон о провале мультикультурализма, это чушь и что мы не будем отменять мультикультурализм, в отличие от них. А потом добавил, что мы строим российскую нацию с сохранением других идентичностей. Но это же совсем другая модель!

Суть мультикультурализма как раз и состоит в отрицании того, что в ядре находится какая-либо нация. Мультикультурализм строит системы без ядра, мозаику. Однако эта модель провалилась, и об этом говорят три лидера стран старой Европы. Мультикультурализм – сложное явление. Я изучал его в свое время, потому что меня интересовал вице-президент США Альберт Гор, а Альберт Гор очень ратовал за мультикультурализм.

Почему референты не могут рассказать президенту о том, что такое мультикультурализм? Что, нельзя сделать, чтобы несколько групп референтов его нормально сопровождали – так, чтобы одно высказывание не противоречило другому? Но этого тоже нет.

И социологических данных нет, потому что социологию залил все тот же «шоколад» – победные рапорты.

Так что есть?

Репрессивный аппарат? Но мы с вами рассматривали, что это такое, на примере Египта.

Есть верхушка.

Есть собственно репрессивный аппарат, который, коль скоро он становится «счетократическим» (то есть вывозит средства в огромном размере на Запад), подконтролен Западу и может быть «выключен».

Есть «глобики», то есть люди интернета, «фейсбука» и пр., всегда готовые не за страх, а за совесть поддерживать то, что делают американцы.

И есть фундаменталисты, которые по особым каналам связываются с теми же американцами.

Ущербный фундаментализм и «глобики» выходят против верхушки при парализованном репрессивном аппарате. И верхушка, то есть политическая система, летит в тартарары.

Я не знаю, полетит ли она туда завтра или через полгода, но я знаю, что подобное обрушение страны не настоящая революция. Это не всеобщая политическая забастовка, которая грезилась большевикам или осуществлялась в 1905 году. Это не вооруженное восстание 1917 года. Это не демократический процесс. Это не военное восстание. Это не Фидель Кастро, не национально-освободительная борьба в Китае или Вьетнаме. Это твиттерная, «оранжевая» революция суррогатная, и нужна она только для того, чтобы все рухнуло.

Кто-то надеется на нее? Кто-то хочет к ней подключаться? Кто-то по второму разу хочет сыграть в эту карнавальную штучку и второй раз потом изумиться, что обломки государства падают всем на голову? Вряд ли.

Что в этой ситуации можно делать?

Можно надеться на то, что система будет гнить не полгода, а три года. Потому что пять лет она гнить не будет, это уже ясно. Она может рухнуть при внешнем воздействии завтра.

Можно надеться на то, что исторический срок, пусть малый, но есть, и собирать этот «элемент № 3». Собирать его, обсуждать, как мы ЭТО делаем? Что дальше делать с ЭТИМ? Если есть субъект, то понятно, каков проект. Вокруг чего это собирать, тоже понятно. От чего надо освобождать сознание и психику, понятно.

Меня спросят: «А что делать, если процессы будут развиваться быстро?»

Отвечаю. Если процессы будут развиваться быстро, в тот момент, когда все начнет заваливаться и станет ясно, что это крах государства, силы, любящие страну, верные долгу и державности, должны столкнуться с теми силами, которые иноземцы мобилизуют для того, чтобы страну обрушить. Тогда, а не раньше. «Утром деньги, вечером стулья. Вечером стулья, утром деньги. Но деньги вперед».

Сначала нужно всячески способствовать тому, чтобы система гнила подольше, и надеяться даже, что она спасется от гниения, потому что все остальное есть авантюра. И при этом формировать субъект № 3.

Но если система все-таки начнет заваливаться, в этот момент есть только площадь. И на этой площади не должны стоять только сторонники окончательной ликвидации России. Не должно быть так.

Вот тут наступает момент истины. Тут, а не раньше. Это ключевой политический момент. Это и есть вопрос о том, надо ли лить воду или жечь огонь.

Тот, кто работает на обрушение системы, совершает историософский и политический грех и рушит все себе на голову. Площадь начинается только после того, как другие мобилизуют разрушительный потенциал, а система скажет: «Ребята, меня нет, я ушла, до свидания! Я очистила поле». Ах, очистила? Вот тогда давайте посмотрим – силы собирания державы или силы ее ликвидации окажутся мощнее в постсоветском обществе.

И никакого противоречия между первой задачей (согласно которой надо строить элемент № 3) и второй задачей (согласно которой надо готовиться к тому, что, может быть, придется после обрушения системы противостоять окончательному концу страны) нет. Это двуединая задача.

И никакое нетерпение не должно помешать сделать основное: осмыслить до конца, в чем именно драгоценный клад, который дарован нам в шелухе самых разных вещей, накопленных в советский период. Создать мощное смысловое поле и человека, который способен в нем структурироваться в субъект. Организовать этот субъект. И дальше посмотреть на то, что происходит вокруг тебя...

И всему, что происходит вокруг тебя, не мешать надо, не пытаться его как можно быстрее уничтожить. Наоборот, помогать. Потому что оно это дополнительный каркас. Какой-то каркас над тем, что упадет тебе на голову и приведет к окончательному уничтожению твоей страны.

Есть люди, которые этого очень хотят. Есть люди, которые рассчитывают на ребячество, на то, что в очередной раз на арену истории выйдут глубоко невзрослые люди. Это не будут буржуа, которые сейчас всячески консервируют существующую ситуацию, которые охранительно говорят, что «всё в шоколаде». Это будут люди совершенно другого типа, мятущиеся, не знающие точно, чего хотят, и, может быть, даже желающие чего-нибудь хорошего. И о них очень точно сказал Фромм:

«У молодых людей мы находим такие типы потребления, которые представляют собой не скрытые формы приобретения и обладания, а проявление неподдельной радости от того, что человек поступает так, как ему хочется, не ожидая получить взамен что-либо «прочное и основательное»«.

Это не буржуа, это, казалось бы, новая молодая надежда.

«Эти молодые люди совершают дальние путешествия, зачастую испытывая при этом трудности и невзгоды, чтобы послушать музыку, которая им нравится, или своими глазами увидеть те места, где им хочется побывать, или встретиться с теми, кого им хочется повидать. Нас в данном случае не интересует, являются ли цели, которые они преследуют, столь значительными, как это им представляется. Даже если им недостает серьезности, целеустремленности и подготовки, эти молодые люди осмеливаются быть, и при этом их не интересует, что они могут получить взамен или сохранить у себя».

В этом они, казалось бы, гораздо более искренни и многообещающи, чем то поколение, которое хочет только иметь.

«Они кажутся гораздо более искренними, чем старшее поколение, хотя часто им присуща некоторая наивность в вопросах философии и политики. Они не заняты постоянным наведением глянца на свое «я» (как это старшее поколение – буржуазия. – С.К.), чтобы стать «предметом повышенного спроса». Они не прячут свое лицо под маской постоянной лжи, вольной или невольной; они в отличие от большинства не тратят свою энергию на подавление истины. Нередко они поражают старших своей честностью, ибо старшие втайне восхищаются теми, кто осмеливается смотреть правде в глаза и не лгать. Эти молодые люди образуют всевозможные группировки политического и религиозного характера, но, как правило, большинство их не имеют никакой определенной идеологии или доктрины и могут утверждать лишь, что они просто «ищут себя». И хотя им и не удается найти ни себя (ибо нельзя найти себя, когда ты ищешь только себя. – С.К.), ни цели, которая определяет направление жизни и придает ей смысл, тем не менее они заняты поисками способа быть самими собой, а не обладать и потреблять.

Однако этот позитивный элемент картины нуждается в некотором уточнении. Многие из тех же молодых людей, а их число с конца 60-х годов продолжает явно уменьшаться (Фромм писал о хиппи и том, что за этим последовало. – С.К.), так и не поднялись со ступени свободы от (той свободы «глобиков», которую будут использовать американцы, чтобы перестраивать мир. – С.К.) на ступень свободы для (той свободы, а не несвободы, которую должны использовать мы. – С.К.); они просто протестовали, не пытаясь даже найти ту цель, к которой нужно двигаться, и желая только освободиться от всякого рода ограничений и зависимостей. Как и у их родителей – буржуа, их лозунгом было «Все новое прекрасно!» (помните: «Мы ждем перемен!»? – С.К.), и у них развилось почти болезненное отвращение ко всем без разбора традициям, в том числе и к идеям величайших умов человечества. Впав в своего рода наивный нарциссизм, они возомнили, что им по силам самим открыть все то, что имеет какую-либо ценность».

И тут Фромм говорит главное: «Их идеалом, в сущности, было снова стать детьми, и такие авторы, как Маркузе (а Маркузе – это крайнее крыло Франкфуртской школы, которое отделилось от марксизма и очень активно было использовано ЦРУ. – С.К.), подбросили им весьма подходящую идеологию, согласно которой возвращение в детство – а не переход к зрелости – и есть конечная цель социализма и революции. Их счастье длилось, пока они были достаточно молоды, чтобы пребывать в этом состоянии эйфории; однако для многих этот период закончился жестоким разочарованием, не принеся им никаких твердых убеждений и не сформировав у них никакого внутреннего стержня. В итоге их уделом нередко становится разочарование и апатия или же незавидная судьба фанатиков, обуреваемых жаждой разрушения».

Наша задача – формировать взрослость вокруг тех идей, которые мы сейчас раскапываем, доосмысливаем и развертываем.

Потому что на другом полюсе будет вот этот маркузеанский идеал ребенка, который шарахается в своем недовольстве из стороны в сторону. И которым, как газом, всегда можно управлять – для разрушения. Как говорил когда-то один из спортивных комментаторов СССР, «такой хоккей нам не нужен». Это будет то, что будет нам противостоять.

Сегодня, как никогда, нас интересует взрослость. Способность быть и действовать. Возвращение себе полноты бытия, которая и делает человека субъектом действия. Беспомощные вопросы о том, что делать («Говорите, что делать? Где находится ваше Политбюро?» и так далее), – это вопросы детские.

Ясно, что делать – становиться социальным микролидером. Соединяться с другими такими же лидерами. Создавать формы деятельности, которые будут совместимы с твоими идеями, и не бояться того, что ты не сможешь их создавать. Формировать из этого социальную ткань будущего аттрактора. Если ты можешь – выдвигать новые идеи. Если не можешь – учиться идеям и учить других. Если ты находишься где-нибудь посередине – помогать и создавать какие-то промежуточные формы деятельности, подбирать материалы, давать новые и новые факты, работать.

Нашлись люди, которые сделали стенограммы 46 серий передачи «Суд времени», за что им низкий поклон. Нашлись люди, которые создают портал по советскому наследству, за что им низкий поклон. Нашлись люди, которые хотят снимать фильмы и просят нас, чтобы мы давали контент, выступали в этих фильмах, а они будут готовить всю канву, всю матрицу. Они делают это сами.

Мало ли еще форм деятельности, которые можно вместе осуществлять, если действительно хотеть работать, быть серьезным и создавать этот самый элемент № 3 – социальную макрогруппу, которая сможет противостоять беспомощности и аннигиляции, коллапсу того, что нынешняя система считает своей базой и опорой и вместе с чем она будет уходить в небытие.

Вот это и есть та главная цель, ради которой можно производить такие программы, как «Суть времени». А также другие программы, другие продукты. А также заниматься деятельностью, строить социальные организмы, микро- и макро-, объединять их между собой. И, понимая, как все плохо, не опускать руки, а заниматься альтернативной деятельностью.

Либо мы успеем сформировать этот самый «элемент № 3» – и тогда ситуация гораздо более спокойным образом будет выходить на нужные нам параметры. Либо не успеем. Но, может быть, успеем. Успеем создать то, что окажет противодействие окончательному обрушению России.

8 марта 2011 года

Дата добавления: 2015-06-04