Выпуск № 7 2 страница

Так что, мы могли бы допустить, чтобы это делалось у нас? Чтобы десталинизация началась по третьему разу? Мы понимаем, что результата в итоге могло быть два. Либо бесконечная пропасть между управляющими системами и народом, которая чревата только коллапсом и смутой. Либо окончательное разрушение самосознания и сознания. Но нельзя осуществить десталинизацию демократическим путем, если 90% голосуют «против».

Итак, любая публичная акция, которую либероиды будут сейчас осуществлять, пытаясь доказать себе, что у идеи десталинизации и других идей в русле перестройки-2 есть какая-то общественная поддержка, должна корректно, интеллигентно, демократически преодолеваться. Так, как она и преодолевалась в ходе «Суда времени».

Мы ведем этот бой. И можно сказать, что какие-то тактические победы в нем, безусловно, одержаны. Все могло быть совсем не так, как оно было. И если нам удастся создать широкое общественное поле для того, чтобы давать отпор таким попыткам, то у нас есть огромный исторический шанс. И это совершенно конкретная идеолого-политическая работа.

Создание практически действующего крупного идеологического центра – огромная задача, которая не решалась все это двадцатилетие. Насколько можно с этой помощью решать большие задачи, я поясню на мысленном эксперименте. Физики любят такие идеальные мысленные эксперименты: «Представим себе, что земной шар висит на ниточке». Это не значит, что он на ней висит, но нам предлагают вообразить такую конструкцию.

Вот так же, в порядке совершенно абстрактного фантазийного эксперимента, представим себе, что создалась очень большая организация. Эта организация собрала доказательные бумаги от 50 миллионов граждан (которые предоставили свои паспортные данные и т.д.), заявивших, что они против десталинизации. Можно ли после этого проводить десталинизацию? Можно, но в режиме диктатуры. А это противоречит очень многому: установкам правящей либероидной группы, которая боится репрессивного аппарата; международному контексту «войны с диктатурой». Мало ли еще чему.

Этот идеально-умозрительный пример говорит о том, что крупный, сильный идеологический центр в существующих условиях может абсолютно корректно и абсолютно респектабельно, демократическим путем добиваться очень и очень многого и корректировать хотя бы протекание самых негативных процессов. Махатма Ганди не пренебрегал такими вещами. А здесь ими почему-то надо пренебрегать?

Но если говорить совсем по-крупному, то речь, конечно, идет о том, чтобы противодействовать не десталинизации и даже не перестройке-2, а всему этому набору: перестройке-1, -2, -3, -4 и так далее, тому, что стоит за ними.

Чему мы говорим «нет»? И чему говорим «да»? Ведь если мы только скажем «нет» всем перестроечным процессам (не назвав даже, чем они являются по совокупности), но не скажем «да» чему-то другому, мы уже проиграли. Надо наступать. И надо, наступая, иметь свое созидательное «да», а не одно только «нет», которое необходимо, но недостаточно.

Итак, вернемся к содержанию всех этих «перестроек», которое мы уже обсуждали. Оно состоит в следующем. Как минимум, завершается «эпоха А» и начинается другая эпоха – «эпоха Б». Мы стоим на мостике между этими эпохами, и нас волокут в «эпоху Б». Причем не только в мировом масштабе (что особенно ясно после Египта, да и после кризиса 2008 года), но и во внутреннем (что ясно по всем этим де­сталинизациям и т.п.). Нас волокут в «эпоху Б» – и вот этому процессу и надо сказать «нет».

А что значит сказать «нет»? Это значит наметить другой маршрут и объяснить, куда мы хотим попасть и по какому пути мы хотим туда прийти. Создать большую стратегическую карту. Вот это и есть идеолого-мировоззренческая задача. Потому что просто сказать: «Нет, я не хочу в эпоху Б». Ну, не хочешь – стой на мосту, а все перейдут и тебя туда перетащат, и мост рухнет.

Вместо того чтобы наметить другой маршрут и создать большую стратегическую карту, занимаются чем угодно, но только не этим. Даже при осмыслении процессов на том же Ближнем Востоке у нас блеют, мычат. Банальная бойкая болтовня, которая заполняла собой предыдущее двадцатилетие, превратилась во что-то странное.

Я недавно проводил очередное заседание клуба «Содержательное единство», который основал много лет назад. И назвал тему заседания «Дальнейшее – молчанье», взяв ключевую фразу из «Гамлета». А потом подумал: «Может, назвать «Дальнейшее – мычанье»?»

Описываешь картину, даешь доказательства. В ответ – невнятное мычанье. Оппоненты не согласны с моей концепцией происходящего? Ну, так дайте свою картину, свою контррефлексию, разверните свои построения! Вы ведь интеллектуалы. Ну займитесь этим! Что же вы блеете? Это же неприлично! Блеют, мычат. Скоро вообще замолкнут.

Итак, как мы уже говорили, «эпоха А» имеет своим содержанием всеобъемлющий, полноценный Модерн. Это эпоха монопроектная. Эпоха, в которую все живут по законам Модерна. Длилось она около 500 лет. Теперь проект «Модерн» рассыпается сам – по внутренним причинам. И одновременно его ускоренно демонтируют. Никогда не бывает одного без другого.

Содержание же «эпохи Б» – это полипроектность, когда проект «Модерн» уже утрачивает свое всеобъемлющее значение. Сохраняется только его реликтовая, суррогатная форма в отдельных регионах мира. А одновременно с этим реликтовым Модерном сосуществует Постмодерн и Контрмодерн.

Сначала скажу о Модерне. Есть два принципиально разных модерна.

Один – подлинный, всечеловеческий Модерн – обладает гигантским всемирно-историческим, духовным содержанием. И потому он полноценен. Он не сводится к тому, как именно буржуазия будет получать прибыль и как будет устроена политическая система, при которой буржуазный класс будет чувствовать себя хорошо. Он поднимает вопросы всечеловеческие – не только о «свободе, равенстве, братстве», но и о единстве Разума и Веры. О вере в человеческое Восхождение. О новом качестве гуманности. О новом представлении касательно долга и миссии. Повторяю, это эпоха с гигантским духовным содержанием, хотя мы все время забываем даже о том содержании, которое существует в словах «свобода, равенство и братство»: нет свободы без равенства и братства. Это уже огромное содержание.

Когда потом это содержание развивалось в Советском Союзе, то речь шла о том, как соотносятся свобода и равенство, как соотносятся свобода политическая и социальная, а вовсе не о том, чтобы отказаться от чего-то подобного.

В романе Томаса Манна «Доктор Фаустус» герой, который борется с великим Модерном, говорит своему другу: «Я понял, этого быть не должно».

«Чего не должно быть?»

«Доброго и благородного, того, что зовется человеческим. Того, за что боролись люди, во имя чего штурмовали бастилии и о чем, ликуя, возвещали лучшие умы, этого не должно быть. Оно будет отнято. Я его отниму».

«Что ты хочешь отнять?»

«Девятую симфонию».

Вот масштаб. Если вы хотите понять в полном масштабе содержание величия эпохи человеческого, духовного Модерна, выберите момент, поставьте «Девятую симфонию» Бетховена и вслушайтесь в нее по-настоящему. А также всмотритесь в гигантское количество культурных, религиозных, материальных артефактов, созданных эпохой Модерна. Это реальная великая эпоха.

Она началась где-нибудь в середине XV века, когда зародилась буржуазия. Развиваясь, прошла через Ренессанс, Просвещение. Достигла апофеоза при Великой Французской революции. Она меняла мир. Вот что такое всечеловеческий великий Модерн, он же «эпоха А».

Проект «Модерн» завершается, во-первых, потому, что он устал, и надо специально обсуждать – почему. А во-вторых, потому что его добивают. Беспощадно добивают.

В «эпоху Б» – эпоху полипроектности, когда сосуществуют проект «Модерн», проект «Постмодерн» и проект «Контрмодерн», – Модерн утрачивает свое всечеловеческое значение. То, что мы видим в Китае, Вьетнаме, Южной Корее (условно, на Большом Дальнем Востоке), это суррогатный, реликтовый, ремейковый модерн. Он лишен полноценного всемирно-исторического содержания именно потому, что он локален. Он адресован не всему миру, а одной зоне. Это догоняющая, в основном все-таки техническо-экономическая модернизация. Да, отдельные дальневосточные народы успешно продвигаются сегодня по этому пути для того, чтобы победить в экономической, политической и геополитической конкуренции. Но почувствуйте разницу между реликтовым Модерном и подлинным всечеловеческим, духовным Модерном, который завершается.

Теперь о Контрмодерне. Иногда говорят: «Контрмодерн? Ну и что? Придем к высокому Средневековью.» Нет! Контрмодерн – это специальная искусственная конструкция, задача которой вовсе не в том, чтобы вернуться к великому подъему высокого Средневековья. Это не возвращение в эпоху Джотто. Это совсем другое.

Тогда, в Премодерн, величайшие идеи зажигали сердца, и огонь исторически прогрессивного, двигающегося вперед, к величайшим целям христианства озарял мир. Возникали готические соборы. Возникало новое качество свободы после рабовладения. Возникала новая великая литература, новый великий гуманизм. Действительно по-другому прорабатывалось соотношение Разума и Веры. Сердца согревала великая мечта о великом духовном восхождении человека. Это была эпоха всё пронизывающего Идеала. Всмотритесь в готические соборы. Представьте народ, накаленный великой мечтой, глядящий в готические своды, ввысь, в небо, чувствующий себя единым целым.

Не туда хочет вернуться Контрмодерн! Он выхолащивает из Премодерна все высокое, все гуманистическое содержание, оставляя скорлупу, форму, в которой уже нет ничего животворящего. Это искусственная конструкция, созданная политтехнологами (или спецполиттехнологами, чтобы быть точным). Это конструкция, созданная постмодернистами. Они сами называют ее вторичной, неполноценной архаизацией. Эта конструкция призвана обеспечить жизнь части человечества в состоянии вечного, фундаментального неразвития, то есть в состоянии гетто. Это вторичная колонизация народов, но теперь уже навеки. Ибо та, первая, колонизация была колонизацией «бремени белых». Киплинг писал: «Несите бремя белых, сумейте все стерпеть». Для чего? Чтобы принести колонизированным народам свет разума и просвещения – и они станут такими же, как белые народы. Даже если это была романтическая утопия, а на самом деле за ней таилось циничное политическое содержание, то хотя бы была утопия, хотя бы была декларация!

Теперь нет ничего. Создается вечная «мировая деревня» при вечном «мировом городе». И в какой бы стране контрмодерн ни устанавливался, причем с беспощадным истреблением всех ростков модерна, этот устанавливаемый порядок поразительно напоминает нацистский план «Ост», изобретенный немцами для порабощения славянских и других «неполноценных» народов. Мы («Экспериментальный творческий центр») написали на эту тему совместно с индийским Observer Research Foundation книгу «Радикальный ислам». В ней описано, как это делается.

Переходим к Постмодерну. Говорят: «Это такая культура. Новый тип соотношений между абсолютным, релятивным, относительным и т.д.». Нет, это не культура! Только одна из ветвей Постмодерна – это культурные процессы, которые тоже совсем не так безопасны, как это кажется. Почитайте главных постмодернистских авторов: Гваттари, Дерриду, Делеза. А главное – маркиза де Сада, которого постмодернисты считают своим отцом-основателем, своим богом, который рекомендовал французскому Конвенту в 1793 году демонтаж христианства, семьи, поселение специального разврата в душах, возвращение к формам абсолютной жестокости, морального релятивизма. Французские якобинцы, люди свирепые, отвергли эти рекомендации с ужасом, арестовали де Сада и приговорили к смертной казни. При Наполеоне его держали в сумасшедшем доме. (По поводу всего этого есть даже интересная пьеса Петера Вайса – «Марат/Сад», в которой Жан Поль Марат ведет дискуссии с Садом).

Если те, кто формирует сегодня в нашей стране определенную действительность, раньше шутили по поводу советской действительности: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», – то теперь они с издевкой говорят: «А мы на самом деле другого хотели и о другом говорили. Мы рождены, чтоб Сада сделать былью. Если эти идиоты так хотели построить Рай на земле, то теперь мы им построим Ад на земле по рецептам де Сада».

Вот что такое постмодернизм. Он празднует победу над подлинным Модерном. И он объединяется с Контрмодерном, который сам же он и создает в виде архаизации. Он будет вечным «мировым городом» – тем, что раньше называлось «золотым миллиардом», а теперь обретает совершенно новые формы. Может быть, это будет даже и не миллиард. Неизвестно, сколько вообще населения при подобных трансформациях останется на Земле. Многие считают, что 10 процентов того, которое есть сейчас.

А будет еще архаизированная периферия («мировая деревня»), с которой сам же «мировой город» будет воевать. И одновременно он будет ею управлять. Установится некое «единство и борьба противоположностей» навеки. Потому что при архаизации никакого развития быть не может, а без развития «деревня» никогда не победит «город». Вот что замысливается на месте великого Модерна.

И теперь давайте обсудим главное серьезно и спокойно.

Если все это так (а, разумеется, надо проверять – так это или не так), то о чем идет речь? О том, что легитимация капитализма – это великий всечеловеческий духовный Модерн. Не реликтовый модерн в локальных регионах, а именно этот великий, духовный Модерн легитимирует капитализм. Нет у капитализма другой легитимации! Нет у капитализма другого исторического оправдания, кроме того, что проект «Модерн» – это его великий проект, поскольку он несет весть всем людям. В рамках этого проекта буржуазный класс является не «классом для себя», а «классом для других», историческим классом, локомотивом истории. Это легитимация капитализма.

У капитализма нет легитимации за рамками великого всечеловеческого Модерна. Если великий всечеловеческий Модерн рушится сам и в то же самое время демонтируется противниками – значит, капитализм теряет легитимацию полностью. Мне кажется, что Хабермас это прекрасно понимает. А вот здесь этого не понимают совсем! Капитализм, вышедший за границы полноценного – не реликтового – модерна, теряет легитимацию полностью и заваливается.

Итак, в течение 500 лет существовала «эпоха А» и был капитализм, который нес с собой не только зло, но и добро, который был усмирен великим проектом «Модерн» и который одухотворялся этим проектом, и потому не был «Зверем из Бездны». Капитализм вне этого одухотворения страшен, чудовищен, убийствен не только в России, но и в любой другой стране. Главное – это узда Модерна, которая на него надета. Если снята эта узда – все, конец! Преодолевая пределы, которые устанавливает Модерн, выходя за эти рамки, капитализм превращается в чудовище, в монстра. Он теряет способность обеспечивать историческое развитие. И рано или поздно он превратится в неонацизм, демонтаж единства рода человеческого, в гностицизм. Он не может ничего другого сделать.

Полипроектный мир из трех элементов («контрмодерн и постмодерн – против реликтового, регионального модерна») – это делегитимация капитализма, это его заваливание в абсолютную мерзость.

Капитализм начал выходить за рамки великого Модерна (модерна для всех, духовного модерна) и «заваливаться» уже в конце XIX века. Это декаданс, это то, что Шпенглер называл «закатом Европы». Он почти полностью вышел за эти рамки во время Первой мировой войны – чудовищной войны непонятно за что. Вторая велась с фашизмом. За что велась Первая – никто не понимал. Она усыпала Европу миллионами гниющих трупов. Она была антигуманна, бессмысленна, абсурдна. Все понимали только, что воюют за какие-то абстрактные интересы, что мир кончается. После этой войны родилось потерянное поколение (рис.30).

Рис. 30

Капитализм уже почти полностью завалился в мутацию, гностицизм, протонацизм. Но тут появился советский Красный проект, и он как бы подпер собою капитализм. Заваливающаяся балка оказалась подперта другой балкой (рис.31).

Рис. 31

Возникла, как ни странно, довольно устойчивая конструкция (ее часто называют «ялтинской»): два мира, два проекта, две системы. Особенно она была устойчива потому, что все-таки сформировалась на трупе нацизма. Нацизм ненавидел эту конструкцию и обещал обязательно уничтожить сначала «красного» ялтинского хищника, а потом и либерально-западного.

А затем советский проект начали демонтировать в ходе перестройки (с 1987 по 1991 гг.) и постперестройки (с 1991 по 2011 гг.). Он стал рассыпаться (рис. 32).

Рис. 32

И тогда капитализм, оставшись один, стал снова заваливаться, мутировать, выходя за рамки всеобщего и безусловного Модерна (рис. 33).

Рис. 33

Вот что мы сейчас наблюдаем. Ему помогают еще быстрее упасть. Но он и сам падает! Потому что ему опираться не на что.

Три проекта - реликтовый модерн, контрмодерн и постмодерн - реальны. Это не выдумки, не какие-то абстрактные рассуждения. Это реальность, которая воплощена в миллионах идеальных, религиозных, культурных и материальных артефактов. В этом живут народы.

Итак, наша задача - сказать «нет» делигитимированному капитализму, вышедшему за свои пределы и превращающемуся в монстра. «Нет» - «эпохе Б», состоящей из постмодерна, контрмодерна и реликтового модерна. Наша задача - обогнуть эту «эпоху Б», выйти во что-то другое и не дать ей состояться. Разгромить ее. Но для этого нужно иметь четвертый проект, столь же реальный, под названием «Сверхмодерн» (рис. 34).

Рис. 34

Не будет этого проекта – мы никакого «да» не скажем. Мы только скажем «нет» трехпроектной «эпохе Б». Как говорилось в экзистенциальной литературе, «сказать «нет» и умереть». А наша задача – жить и победить. Значит, нам нужен этот четвертый проект. И мы его уже обсуждали в предыдущей передаче. Мы называли его «Сверхмодерн» и сказали, что у него есть четыре блока (рис. 35).

Блок № 1 - стратегическая новизна, отвечающая на вызовы XXI века.

Блок № 2 (наиважнейший!) – советское в том виде, в каком оно было осуществлено к концу доперестроечного периода. Во всех передачах «Суд времени» я не обсуждал блок № 1, или блок № 3, или № 4. Я занимался только реабилитацией блока № 2, освобождал его от чудовищных либероидных «тараканов», потому что без этого блока нет ничего. Борьба за него есть борьба политическая, духовная и стратегическая, что не одно и то же.

Кроме этого, есть блок № 3 – это те наработки, которые сначала были санкционированы советской системой, а потом оказались ею либо осуждены, либо неадекватно использованы.

И, наконец, есть наработки, которые вообще никогда не были санкционированы советской системой, – это блок № 4.

Рис. 35

Реальная конструкция Сверхмодерна состоит из этих четырех блоков, основным из которых является блок № 2 – «советское в том виде, в каком оно было реализовано к концу доперестроечного периода». Это главный блок, потому что он реален. По этой модели жили сотни миллионов, чуть не миллиарды людей. Она несла в себе свой образ жизни, она несла в себе свои принципы развития, основанного на коллективизме. Это безумно важно, поскольку говорит о том, что советское развитие не было модернистским развитием, а было другим развитием. Мы это тоже обсуждали, и мы еще должны будем к этому подробно вернуться.

Теперь возникает главный политический вопрос. Почему, говоря о проекте «Сверхмодерн» или о том, что миру необходимо снова обрести устойчивость, нельзя призвать просто вернуться в один этот блок № 2 – в советское в том виде, в каком оно реально было осуществлено к концу доперестроечного периода? Почему туда нельзя вернуться? Почему нельзя оставить один этот, хорошо известный блок? Ведь еще не забыли, как он выстроен. Ведь, казалось бы, можно его снова сконструировать и в нем зажить. Потому что нынешняя жизнь для кого-то более удобна, комфортна и т.д.?

Для меня, например, она более удобна и духовно комфортна, чем та жизнь, не буду этого скрывать. Но если бы речь шла о том, что в советское – в том виде, в каком оно было реализовано к концу доперестроечного периода, – можно вернуться, что это морально, политически реализуемо и эффективно для страны, то я пожертвовал бы своим нынешним избыточным комфортом, включая духовный. Потому что для сотни миллионов людей жить там, в том мире, не только более комфортно (точнее, менее дискомфортно), но еще и более праведно. Я отвечаю за свои слова. Речь идет не только о том, что там жизнь для большинства была более сытая (что тоже очень важно, особенно когда дети плачут от голода или не доедают, не потребляют нужного количества белка или когда в стране несколько миллионов беспризорников)... И не только о том, что лучше было жить в смысле количества благ. Та жизнь была праведнее, понятнее, чем жизнь, которая строится сейчас. Потому что оправдать неравенство и принципы дифференциации не может ни один человек, в котором осталась совесть.

Так, значит, дело не в том, что та жизнь была менее удобной для кого-то. Тогда в чем же?

Может быть, дело в том, что вернуться в конец советской эпохи невозможно? Это принцип пасты и тюбика: пасту легко выдавить, но ее нельзя втянуть назад. Может быть, чтобы попасть в конец советской эпохи, надо сначала вернуться назад к ленинизму, а потом к сталинизму и претерпеть все то, что происходило тогда? Кроме того, в одну и ту же воду нельзя войти дважды.

Это серьезный аргумент, но не он основной. Основной аргумент прост и убийствен одновременно. Каков же этот аргумент, в котором метафизика, политика, экзистенциальная основа и практика соединяются воедино?

Та схема, в которую так хочется вернуться («back to USSR», «ах, как хочется в СССР»), РУХНУЛА. Она несла в себе безумно много блага, она решила многие задачи, а потом взяла и РУХНУЛА. И это колоссальный аргумент. Никаких других фундаментальных аргументов против возвращения в схему, в которой будет только блок № 2, нет. Но этот аргумент колоссальной силы – и политической, и моральной.

Почему она рухнула? Потому что в ней завелись «кроты»? Сколько? Миллионов семьдесят людей, проголосовавших за Ельцина, – это все были «кроты империализма»? Съезд КПСС и Пленумы, которые голосовали за Горбачева, когда уже было видно, что он убийца партии, – это «кроты американского империализма»? Кто-то в это верит? Ну, хорошо, если в той схеме завелись «кроты», то сейчас, когда мы ее воспроизведем, они в ней снова заведутся и она снова завалится?

Гигантское значение подобного аргумента не проработано в нашей среде внутренне, духовно, морально. А ведь этот аргумент в течение двадцати последних лет лично для меня, например, был самым главным. Именно на его основе строилась до меня практика жизни и деятельности, которую я назвал «немешательство». (Не путать с «невмешательством». Вмешиваться можно, мешать не надо.)

Строят капитализм? Пусть строят. Капитализм существует только тогда, когда существует сильное государство. Пусть построят сильное, эффективное государство. Пусть обеспечат в этом государстве действительное развитие. Пусть откроют каналы вертикальной мобильности. Пусть решат все задачи, которые должно решить это государство. Пусть сделают страну, им дан мандат. Блок № 2, который я люблю и любил всегда намного больше, чем капитализм, рухнул, и я не имею право навязывать его политический возврат.

Все эти 20 лет я существовал по принципу «немешательства», занимаясь страной, делая все, чтобы она не развалилась, помогая даже строить этот чужой проект – со стороны, дистанцированно, тактично и деликатно, не входя в систему, которая это строит. Потому что эта система чужая, но страна-то своя! Не идеология выше страны, а страна выше идеологии. И каждый, кто думает иначе, с моей точки зрения, аморален.

Но капиталистический эксперимент длится уже 20 лет. Давайте зафиксируем это спокойно и окончательно. Мы можем праздновать двадцатилетие этого эксперимента, со скорбью и печалью. Это важнейшая историческая веха, которую никто не хочет обсуждать и даже замечать.

Между тем с конца гражданской войны (с 1922 года) по начало Великой Отечественной войны прошло 19 лет. И это не только сталинские пятилетки и коллективизация, но еще и восстановительный период после гражданской войны, когда избавлялись от беспризорности, вводили НЭП, вели политические дискуссии. И все это за меньший, чем сейчас, интервал времени.

С начала коллективизации и сталинских пятилеток (с 1929 года) до начала войны прошло 12 лет, чуть ли не вдвое меньше, чем длится капиталистический эксперимент в России.

То есть капиталистический эксперимент длится слишком долго для того, чтобы мы могли не обсуждать его реальные исторические результаты. Ну, так и давайте их обсуждать – спокойно, деликатно, без напряжения.

Дал ли капиталистический эксперимент за эти годы что-нибудь исторически или хотя бы стратегически значимое? Принес ли он новую весть или хотя бы то, что приносит с собой новая стратагема, – то есть новую степень развития производительных сил, качественно новые социальные возможности для большинства населения и приумножение возможностей страны, например, ее территорий или территорий ее влияния? После Великой Отечественной войны территория влияния СССР, как минимум, удвоилась, а то и утроилась, считая Китай, Индию и другие страны.

Ничего подобного не просматривается. Нет тысяч новых заводов. Нет новых каналов вертикальной мобильности. Нет нового развития производительных сил. Нет нового качества образования для людей, причем для большинства людей.

Кто-то получил возможность ездить за границу? Кто? Люди с зарплатой в 15, 18, 12 тысяч рублей могут ездить за границу? Опомнитесь, они из Томска в Омск с трудом переезжают! А уж во Владивосток – тем более. Для них поездка в Москву – гигантская роскошь.

Мобильные телефоны? Говорил и еще раз повторяю: за 2 триллиона долларов, которые вывезли из страны, можно было столько купить этих мобильных телефонов! Это и есть наше достижение? Ну, что мы дурака-то будем валять!

Капиталистический эксперимент в России провалился. Чуть раньше или чуть позже это придется признать. И тогда посмотрите, что получается.

Есть 20 лет российского капитализма, и они завершаются.

Есть 500 лет проекта «Модерн», который легитимирует капитализм. Они тоже завершаются.

Конструкция российского капитализма была сделана под фиаско, и это тоже можно доказать. Зачем нужно было обнулять вклады населения, почему нужно было бандитам отдавать собственность и так далее – это отдельный вопрос.

Но ведь происходят два провала – российский и общемировой, завершаются наш капиталистический эксперимент и эпоха проекта «Модерн». И она не в 2008 году завершается, а гораздо раньше. Уже в 2005 году начали обсуждать, как этот проект демонтировать. А теперь, на наших глазах, в 2011 году пошла большая волна очень сознательного демонтажа, глобальная перестройка-2, падение новой Берлинской стены (рис. 36).

Рис. 36

Но не это самое главное. Главное то, что были исторические эпохи – эпоха Модерна, Премодерна, еще какие-то эпохи. А теперь вообще не ясно, что за чертой истории? Какие общества, какие гигантские социальные массивы станут возгораться от огня великого нового идеала? И каким будет этот великий новый идеал?

Итак,

1) наш российский эксперимент кончается,

2) наползает этот самый «конец истории» – завершается эпоха Модерна;

3) капитализм впадает в состояние делегитимации.

Так что же о капитализме-то сейчас говорить!

Хотите говорить – давайте. Я понимаю, что изложенная мною точка зрения и точка зрения властей предержащих расходятся диаметрально, на 180 градусов. Хорошо, давайте это обсуждать. Вы хотите национального капитализма, который спасет страну? Давайте его делать! Мы опять поможем, в последний раз – давайте! Но тогда надо:

поднять его идеологическое знамя,

собрать его сторонников

и дать бой компрадорской, либероидной, псевдокапиталистической элите (рис. 37).

Рис. 37

Но всего этого нет и в помине!

Ну, скажите мне, кто это делает? «Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека»... На этой есенинской фразе из поэмы «Пугачев» я завершаю свою лекцию.

22 марта 2011 года

Дата добавления: 2015-06-04