Н Л Лейдерман 61 страница

Ошибка приносит ветер свободы в зону, огороженную повествовательной логикой. Мир без ошибок - опасная, как всякая утопия, тоталитарная фантазия. Исправляя, мы улучшаем. Улучшая - разрушаем.

Недостаток - моральный, физический - играл роль ошибки, без которой человек как персонаж судьбы и природы выходил ненастоящим, фальшивым. Несовершенство венчало личность. Ошибка делала ее годной для сюжета. <... > Как раз жизненный провал и превращает отрицательных персонажей [Довлатова] если не в положительных, то в терпимых. Аура неуспеха мирит автора с всеми" (Генис А. Довлатов и окрестности. - М., 1999. - С. 58, 59).

*361 Крайне уместным здесь представляется наблюдение Виктора Кривулина: Довлатов "создал собственный жанр, в пределах которого анекдот, забавный случай, нелепость в конце концов прочитываются как лирический текст и остаются в памяти, как в стихотворении - дословно. Перед нами не что иное как жанр возвышающего романтического анекдота. Жанр парадоксальный, не могущий существовать - но существующий" (Кривулин В. Поэзия и анекдот // Звезда. - 1994. - No3. - С. 123).

*361 Simmons Katy. Plays for the Period of Stagnation: Liudmila Petrushevskaya and the Theatre of Absurd. Birmingham Slavonic Monographs. No. 21. - Birmingham, 1992. См. также: Kolesnikoff Nina. The Absurd in Liudmila Petrushevskaja s Plays // Russian Literature. - XLIII (1998). - P. 469-480.

*362 Simmons Katy. Op. cit. - C. 12.

*363 Туровская М. Памяти текущего мгновенья. - М., 1987. - С. 198, 199.

*364 Тименчик Р. "Ты - что?", или Введение в театр Петрушевской // Петрушевская Л. Три девушки в голубом. - М., 1989. - С. 397.

*365 Туровская М. Памяти текущего мгновенья. - С. 131.

*366 Мифологизм поэтики Петрушевской проявляется и в том, какие черты приобретают в ее прозе пространство и время. Как показала Джозефина Волл, у Петрушевской пространство разбито на замкнутые локусы-клетки, заменяющие для обитателей этих локусов весь мир; а временные параметры максимально размыты и неопределенны: "Ограниченная, клаустрофобная атмосфера художественного пространства Петрушевской усиливается благодаря разрушению временных барьеров. Время в ее прозе расчленено, действие разворачивается вне времени... Ее мужчины и женщины существуют в своих изолированных микрокосмах, не столько не имея представления о событиях в большом мире, сколько не имея каких-либо значимых контактов с этим миром" (Wall Josephine. The Minotaur in the Maze: Remarks on Lyudmila Petrushevskaya // World Literature Today: A Literary Quarterly of the University of Oklahoma. - 1993. - Vol. 67, No 1 (Winter). - P. 125, 126.)

*367 Такая интерпретация повести Петрушевской была наиболее подробно обоснована Х. Гощило. См.: Goscilo Helena. Mother as Mothra: Totalizing Narrative and Nurture in Petrushevskaya // A Plot of Her Own: The Female Protagonist in Russian Literature / Ed. Sona Stephan Hoisington. Evanston, 1995. - P. 105 - 161; Goscilo Helena. Dexecing Sex: Russian Womanhood During and After Glasnost. - Ann Arbor: Univ. of Michigan Press, 1996. - P. 40 - 42. Гощило Х. Ни одного луча в темном царстве: Художественная оптика Петрушевской // Русская литература XX века: Направления и течения. - Вып. 3. - С. 109 - 119.

*368 Интересно, что эти вечные скандалы между разными поколениями из-за еды по-своему тоже оправданы "памятью" идиллического жанра: "Еда и питье носят в идиллии или общественный характер (походы Анны Андриановны с внуком Тимой по гостям в надежде на даровое угощение, поездка с выступлением в пионерлагерь - с той же целью. - Авт.), или - чаще всего семейный характер: за едой сходятся поколения, возрасты. Типично для идиллии соседство еды и детей" (разрядка автора - Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. - М., 1975. - С. 267).

*369 Там же. - С. 266.

*370 В качестве иллюстрации приведем мнение известного канадского слависта Нормана Н. Шнейдмана: "Сегодня Маканин - один из немногих русских писателей, кому удалось за пределами брежневской эры сохранить уровень художественности своей прозы. Путем создания экзистенциального мифа Маканин в своих недавних произведениях сформулировал новую концепцию реальности, причем не застывшую, а подвижную и текучую. Он создает сюжеты, впечатляющие своей философской значительностью, которые обновляют без тривиализации обсуждаемые им темы" (Shneidman N. N. Russian Literature, 1988 - 1994: The End of an Era. - Toronto; Buffalo; London, 1995. - P. 86).

*371 Агеев А. Истина и свобода. Владимир Маканин: Взгляд из 1990 года // Лит. обозрение. - 1990. - No 9. - С. 25-33.

*372 Роднянская И. Б. Незнакомые знакомцы // Художник в поисках истины. - М., 1989. - С. 108 - 145.

*373 Аннинский Л. Структура лабиринта: Владимир Маканин и литература "серединного человека" // Локти и крылья. - М., 1989.

*374 Этот рассказ, опубликованный в "Новом мире" (1995. - No 4), вызвал в критике противоречивую реакцию. С одной стороны, в нем увидели отражение Первой Чеченской войны (начавшейся в декабре 1994 года), хотя Маканин писал рассказ до начала собственно военных действий. С другой стороны, обозреватель "Литературной газеты" Павел Басинский осудил Маканина за "игру в классики на чужой крови" (так называлась его статья в "Лит. газете" (1995. - 7 июля. - No 22). Особенное раздражение у оппонентов Маканина вызвало гомосексуальное влечение русского солдата Рубахина к "кавказскому пленному". Так, Олег Павлов видит "громаду неправды" в маканинском изображении кавказского юноши: "Женоподобие презирается у горцев и даже карается. И того юноши женоподобного, которого Маканин пишет как воина, никак и никогда не могло в боевом отряде горцев существовать, да еще с оружием в руках. Горцы, с их почти обожествлением мужественности и силы, такого бы юношу, возьми он в руки, как и они, оружие, брось он на них хоть один самый безвинный взгляд, удушили бы первее, чем тот русский солдат" (Знамя. - 1996. - No 1. - С. 209). Бесполезно спорить с наивной логикой "а в жизни так не бывает". Парадоксально, что, взывая к гуманизму русской классики, критики Маканина обнаружили собственную нетерпимость, вряд ли совместимую с гуманизмом. Возможно, впрочем, что Маканин сам спровоцировал эту реакцию той смелостью, с которой он соединил интертекстуальные отсылки к русской классике (Пушкин, Толстой, Лермонтов, Достоевский) с приметами новой постмодернистской культуры, для которой в высшей степени характерно внимание к социально маргинализованным группам и феноменам.

*375 Роман вызвал широкий резонанс в критике. См., например: Немзер А. Когда? Где? Кто? О романе Владимира Маканина: Опыт краткого путеводителя // Новый мир. - 1998. - No 10; Архангельский А. Где сходились концы с концами // Дружба народов. - 1998. - No 7; Золотоносов М. Интеллигент-убийца // Московские новости. - 1998. - No 25.

*376 Показательно, что рядом с романом Маканина напечатана повесть Людмилы Петрушевской "Маленькая Грозная" (Знамя. - 1998. - No 2), в которой разрабатывается та же метафора - главная героиня борется за свою жилплощадь, за свое пространство, как за единственную реализацию своей свободы, неся страдание и смерть своим же детям.

*377 На пресс-конференции, посвященной выходу романа, Маканин еще более явно определил андеграунд как экзистенциальное подсознание общества: "Есть андеграунд социальный, готовый стать истеблишментом, как только сменится власть. Это, в сущности, была форма оппозиции режиму, когда каждый умный человек понимал, что гораздо выгоднее быть в подполье, нежели при власти.

Совсем другое дело андеграунд экзистенциальный, подсознанье общества, отражающее его внутренние процессы: он биологичен по природе и никогда не выйдет наверх, подсознанье не может стать сознанием. Как говорит мой герой, это Божье сопровождение любого действия, любых реалий, нечто, всегда дающее почувствовать тем, кто нами управляет, что они не есть последняя инстанция. Если поискать модель андеграунда в прошлом - это были юродивые, чьи проговорки сознания позволяли что-то услышать, какие-то вещи понять" (Цит. по: Мартыненко О. Выход из подполья: Первая пресс-конференция Владимира Маканина // Московские новости. - 1998. - No 21 (31 мая - 7 июня). - С. 30).

*378 Все цитаты из Бродского приводятся по изданию: Бродский И. А. Сочинения: В 4 т. -СПб., 1992-1994.

*379 Полухина В. Грамматика метафоры и художественный смысл // Поэтика Бродского / Под ред. Л. В. Лосева. - Tenafly, 1986. - С. 64.

*380 См.: Винокурова И. Иосиф Бродский и русская поэтическая традиция // Иосиф Бродский: Творчество, личность, судьба. - СПб., 1998. - С. 124 128.

*381 Высказывания Деррида об отношении между автором и языком подчас очень близки к тому, о чем говорит Бродский. В книге "Writing and Difference" Деррида пишет: "Слова выбирают поэта. <... > Искусство писателя состоит в том, чтобы мало-помалу выполнять волю и интерес слов... так, постепенно книга окончит меня" (Chicago, 1978. - Р. 65). Современный исследователь так комментирует эту концепцию Деррида: "Свобода письма двусмысленна, так как соединяет в себе дар богоизбранности с богооставленностью, это награда пустотой, изгнанием, одиночеством, избранничеством" (Черняева Н. А. Поэтика подвластности письму // Русская литература XX века: Направления и течения. - Екатеринбург, 1995. - Вып. 2. - С. 34). Как мы увидим ниже, комбинация именно этих еоставляющих характерна и для художественной философии Бродского.

*382 Бродский глазами современников. - СПб., 1998. - С. 63 - 64. С утверждением Я. Гордина перекликается; Глушко А. Лингводицея Иосифа Бродского // Иосиф Бродский: Творчество, личность, судьба. - С. 143, 144.

*383 Иосиф Бродский: Творчество, личность, судьба. - С. 268.

*384 Там же. - С. 223.

*385 Там же. - С. 57.

*386 Иосиф Бродский: Творчество, личность, судьба. - С. 131. Более подробно аналогичный подход к вопросу о соотношениях между эстетикой Бродского и традицией барокко развернут в книге: MacFayden David. Joseph Brodsky and the Baroque. - Montreal and Kingston, London, Ithaca: McGill Queen s University Press, 1998. Автор этой книги также рассматривает экзистенциализм Кьеркегора и Шестова как соединительное звено между Бродским и трагической метафизикой барокко.

*387 Bornhofen P. L. Cosmography and Chaography. Baroque to Neobaroque. A Study of Poetics and Cultural Logic. - A Diss... Univ. of Wisconsin - Madison, 1995. - P. 80.

*388 Maravall Jose Antonio. Culture of the Baroque. Analysis of a Historical Structure / Transl. by Terry Cochran. - Minneapolis: Univ. of Minesota Press, 1986. - Vol. 25. Theory and History of Literature. - P. 158.

*389 Bornhofen P. L. - Ор. cit. - Р. 80.

*390 Bethea David M. Joseph Brodsky and the Creation of Exile. Princeton, 1994. - P. 93.

*391 Эпштейн M. Н. Демоническое, апофатическое и секулярное в русской культуре: Переход от двоичной модели к троичной // Доклад на Вторых Чтениях по русской культуре (Лас Вегас, 1997). - Звезда. - 1999. - No 1. Близкая концепция развивается в работах А. Уланова и M. Павлова. См.: Уланов А. Опыт одиночества: Бродский // Бродский: Творчество, личность, судьба. - С. 108 - 112; Павлов М. Поэтика потерь и исчезновений // Там же. - С. 16 - 21.

*392 Бродский глазами современников. - С. 62.

*393 По поводу этой строчки М. Эпштейн замечает: "Поэзия Бродского это как бы платонизм наизнанку, его мир состоит из минус-идей, отрицательных сущностей. Его город создается из людей, забывших Бродского, - некая идеальная общность, основанная на минусовом признаке". (Эпштейн М. Демоническое, апофатическое и секулярное в русской культуре: Переход от двоичной модели к троичной. - С. 42).

*394 Подробный анализ этого стихотворения в контексте творчества Бродского см в статье Polukhma Valentina "I, Instead of a Wild Beast Entered the Cage" // Joseph Brodsky. The Art of a Poem - London, New York, 1999. - P. 68-91.

*395 Аналогичный ход прослеживается и в прозе Бродского. Так, например, в эссе "Похвала скуке" он пишет: "Если вас поразила скука, следуйте за ней. Позвольте ей раздавить вас, примите ее удар. Вообще, с вещами неприятными правило одно чем раньше вы достигнете дна, тем скорее выйдете на поверхность". (Brodsky Joseph. On Grief and Reason. - New York, 1995. - P. 108).

*396 Бродский глазами современников. - С. 75.

*397 Там же. - С. 175.

*398 Лотман М. Ю., Лотман Ю. М. Между вещью и пустотой: Из наблюдений над поэтикой сборника Иосифа Бродского "Урания" // Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. - СПб., 1996. - С. 734.

*399 "Мир "Урании" - арена непрерывного опустошения. Это пространство, сплошь составленное из дыр, оставленных исчезнувшими вещами... И именно дыра - надежнейшее свидетельство того, что вещь существовала" (Лотман М. Ю., Лотман Ю. М. Между вещью и пустотой. - С. 737, 740).

*400 Bethea David M. Joseph Brodsky and the Creation of Exile. Princeton, 1994. - P. 86. О роли мотива отчуждения у Бродского см. также главу "The Image of Alienation" в книге В. Полухиной "Joseph Brodsky: A Poet for Our Time" (Cambrdge, 1989. - P. 237-281).

*401 Brodsky Joseph. On Grief and Reason. - New York, 1995. - P. 34.

*402 Лотман M. Ю., Лотман Ю. M. Между вещью и пустотой. - С. 743.

*403 См. анализ этого стихотворения, сделанный В. Куллэ: Куллэ В. Структура авторского "я" в стихотворении Иосифа Бродского "Ниоткуда с любовью" // Иосиф Бродский: Творчество, личность, судьба. - С. 136 - 142.

*404 Bornhofen P. L. Op. cit. - P. 33.

*405 Смирнов И. П. Барокко и опыт поэтической культуры начала XX в. // Славянское барокко: Историко-культурные проблемы эпохи. - М., 1979. - С. 337.

*406 Bornhofen P. L. Op. cit. - Р. 46, 54, 86.

*407 Шерр Барри. Строфика Бродского // Поэтика Бродского / Под ред. Л. Лосева. - С. 97 - 120. М. Ю. Лотман доказал, что в Поэзии Бродского возникают "гипер-строфы" - устойчивые, но не традиционные сочетания различных строф. При этом "сверхструктурированность гиперстрофических конструкций порой оборачивается у Бродского прямой своей противоположностью - структурной амбивалентностью: в сходстве скрываются различия, в различиях - сходство" (Лотман М. Ю. Гиперстрофика Бродского // Russian Literature. 37: 2 - 3. - Р. 303 - 332.

*408 Бродский глазами современников. - С. 176.

*409 Баткин Л. Тридцать третья буква: Заметки читателя на полях стихов Иосифа Бродского. - М., 1997. - С. 53. Весьма показательно и утверждение С. Гандлевского, говорящего о ритмике Бродского: "уникальная ритмика; грандиозное изобретение, позволяющее и шедеврам, и стихотворениям на холостом ходу производить в читателе одинаковую, почти физическую вибрацию. При такой инерционной мощи стиха... <... > величественная значительность интонации обеспечивается сама собой" (Иосиф Бродский: Творчество, личность, судьба. - С. 117, 118).

*410 Бродский глазами современников. - С. 319.

*411 Лотман М. Ю. и Лотман Ю. М. Между вещью и пустотой. - С. 744.

*412 Вот какие характерные черты выделяет в культуре барокко, а точнее - в его наиболее ярком, испанском, варианте, современный исследователь: с одной стороны, восприятие действительности как безумного, перевернутого (вывернутого наизнанку) мира, запутанного лабиринта, где человек остро ощущает свою незащищенность, отсюда обостренный интерес к теме смерти; а с другой стороны - "барокко было одновременно эпохой празднества и роскоши" (Р. 155), крайняя поляризация смеха и слез (Р. 156). - Maravall J. A. Culture of the Baroque. Analysis of a Historical Structure. - Univ. of Minnesota Press, Minneapolis, 1986. Автор другой современной работы доказывает, что в основе барочного художественного сознания лежит образ Хаоса (См.: Bornhofen P. L. Cosmography and Chaography. Baroque to Neobaroque. A Study of Poetics and Cultural Logic. - A Diss... Univ. of Wisconsin. - Madison, 1995).

Примечательно, что в самом начале Серебряного века многие отмечали некое сходство начавшихся художественных тенденций с барокко. Не случайно в эти годы резко возрос интерес к самой эпохе барокко. Появились солидные исследования, которые приобрели большой научный авторитет. См.: Curtius E. R. Europaische Literatur und Latinisches Mittelalter. (Переизд.: Bern; Munchen, 1969); Welflin G. Renessaince und Baroque (1888). (Переизд. в России - 1913 г.) В современном отечественном искусствознании намечается возрождение интереса к связям между XX веком и эпохой барокко. Об этом свидетельствуют некоторые публикации: Смирнов И. П. Барокко и опыт поэтической культуры начала XX века. - Славянское барокко: Историко-культурные проблемы эпохи. - М., 1979.

*413 Виппер Ю. Б. О некоторых теоретических проблемах истории литературы. В кн.: Виппер Ю. Б. Творческие судьбы и история: О западноевропейских литературах XVI - первой половины XIX века. - М., 1990. - С. 307.

Тенденции, отмеченные Ю. Б. Виппером в западноевропейских литературах, носили, судя по всему, общетипологический характер. Об этом свидетельствуют некоторые исследования. См., например: Софронова Л. А. Сосуществование барокко и классицизма в Польше и России XVIII в. // Текст - культура семиотика нарратива: Труды по знаковым системам. - Тарту, 1989. - Т. XXIII.

*414 Коган П. Очерки по истории русской литературы. - 2-е изд. - М., 1912. - Т. III. Современники. - С. 118, 119.

*415 Как в начале, так и в конце XX века такое воззрение не только интуитивно выражается в актуализации "вечных тем" в искусстве, но и достаточно внятно осознается теоретической мыслью. В качестве примера можно привести два суждения. Первое высказано в самом начале Серебряного века: "Перелом, происшедший в душе интеллигента, состоит в том, что тирания политики кончилась. До сих пор общепризнан был один путь хорошей жизни жить для народа, для общества... <... > Теперь принудительная монополия общественности свергнута... <... > Не изменением общественных форм можно поднять жизнь на высшую ступень, а единственно правильным устроением каждого отдельного духа. <... > А первое, самое коренное условие и такой жизни, и такой деятельности есть самосознание" (Гершензон М. Исторические записки. - М., 1910. - С. 180 - 182, 185).

Другое суждение высказано современным критиком - Ириной Роднянской. Оспаривая опасения А. Гениса насчет того, что человечество перейдет к бездуховному, "накожному бытию", ибо в перспективе произойдет "перетекание истории в биологию", история займется не устройством жизни, а жизнью как таковой - рождением, размножением, смертью, Роднянская делает из этой перспективы совершенно противоположные выводы: "Ан нет, совсем наоборот. То, что для амебы биология, для человека - таинственнейшая и глубочайшая глубь, тугой узел, каким душа связана с телом. Последствия выхода этих сил на историческую сцену непредсказуемы и грандиозны. Если такое совершается, значит, человечество на практике, а не только в творениях отдельных философских умов выпрастывается из пут социоцентризма, когда личность понималась как точка пересечения общественных отношений. Такой взгляд (марксистский, но не только) действительно скользил лишь по коже человеческой особи или даже по ее одежке" (Роднянская И. NB на полях благодетельного абсурда // Новый мир. - 1992. - No 8. - С. 226). Как видим, совпадение позиций поразительное. Разница лишь в стилистике: то, что Гершензон называл "принудительной монополией общественности", "тиранией гражданственности" (183), у Роднянской названо "путами социоцентризма"; то, что Гершензон называл "процессом сосредоточения личности в себе самой", у Роднянской облечено в метафору - "таинственнейшая и глубочайшая глубь, тугой узел, каким душа связана с телом".

*416 Не случайно Нобелевскую лекцию Бродский начал с упоминания своих поэтических учителей - и все они оказались представителями "неоклассического" направления в модернизме: Осип Мандельштам, Марина Цветаева, Роберт Фрост, Анна Ахматова, Уистен Оден (Бродский И. А. Собр. соч.: В 3 т. - Т. 1. - С. 5).

*417 Деринг И. Р., Смирнов И. П. Реализм: Диахронический подход // Russian Literature. Vol. VIII. - No 1. - Р. 1, 2.

Дата добавления: 2015-06-04