Собрание сочинений по психопатологии 26 страница

Такое понимание разницы лежит в основе высказывания Гольдштейна: "Собственные возбуждения сетчатки, которые производят здесь субъективный феномен, я могу рассматривать и как не обусловленные объектом, расположенным вне нас — об этом идет речь — сопоставить с образами воспоминаний" (см. с. 606, прим.).

Например, Гольдштейн, с.606: "...В этом другом суждении о реальности мы должны видеть принципиальное отличие между образами восприятий и воспоминаний".

3. Это отличие, которое продолжает существовать независимо от возникновения и правильного или неправильного суждения о его возникновении. Под этим отличием или его частью мы подразумеваем противопоставление объективного и субъективного характера. Оно лежит в самом переживании восприятия.

В вопросе различия между характером объективности и характером субъективности, достоверности и образности нас прежде всего интересует третье различие. Психологи рассматривают это различие принципиально по-разному. Одни считают, что если оставить в стороне "возникновение" и "суждение о реальности", то между восприятием и представлением существует непреодолимое противоречие, другие, напротив, находят постепенные переходы от одного к другому.

Два отличия между восприятием и представлением нужно, наверное, применять для последней точки зрения. Они по праву играют большую роль, несмотря на то, что представляют не абсолютное, но сглаженные переходными состояниями противоречия. Сперва приведем их: 1. Представление зависимо от воли, любой субъект может вызвать их в своем сознании и заставить исчезнуть, изменять и комбинировать их, как ему заблагорассудится. Восприятия же, напротив, константно воспринимаются с чувством пассивности, не могут быть изменены. В первом случае господствует собственная воля и ее цели, здесь — внесубъективная связь, которую необходимо принять.

2. Представления неполны и расплывчаты, их изображение неопределенно, размыто. Они исчезают и должны всегда производиться заново. Восприятия, напротив, имеют определенный

Гольдштейн имеет в виду различие в факте восприятия и представления, когда пишет: "Обобщая, скажем (образ воспоминания восприятия, так же как оно само, состоит из чувственных и не чувственных составных частей), что оба феномена, кажется, различаются по степени, чем принципиально (см. с. 600). То, что Гольдштейн не разделяет четко эти три различия между восприятием и представлением, кажется, является основанием, что он не придаст значения принципиальному разделению достоверности и суждения о реальности; то, что точка зрения на различие без комментариев меняется, имеет следствием, например, что Гольдштейн называет псевдогаллюдннацин галлюцинациями (с. 593), представлениями (с. 605), что путает различие 1 и 2 на с. 604, что энтоптические явления (с. 606) сопоставляются с образами воспоминаний, (с. 618) причисляются к галлюцинациям и т. д.

рисунок, могут быть удержаны, стоят перед нами во всей полноте и во всех деталях.

Как видим, здесь речь вдет не об абсолютных противоположностях, а о типах, стоящих в противоположных концах ряда.

Между тем, как представления, характеризующиеся отсутствием объективного характера, приобретают все свойства, которые здесь приписывались восприятию, возникают псевдогаллюпинапии Кандинского, которые совершенно независимо от воли — только в зависимости от внимания — подобно восприятиям, появляются и исчезают как нечто чуждое, и при этом так же абсолютно подробны, как восприятия, не обладая при этом достоверностью.

Следовательно, характер объективности не только идентичен независимости от собственной воли, хотя эта независимость нередко дает повод для неправильной оценки реальности. Мы увидим, что вопреки этой неправильной оценке реальности больные все же могут узнать и описать характер объективности1. Далее характер объективности не идентичен детальной подробности, наполненное™, наглядности и устойчивости содержания чувственных ощущений. Все это может быть в наличии и без характера объективности. Наоборот, очень неясное, тенеобразное, быстро исчезающее восприятие может обладать этим характером объективности.

После того, как мы отклонили оба этих неправильных толкования, возвратимся к вопросу о непреодолимом противоречии между восприятием и представлением, которое связано с проникновением в суть характера объективности.

В восприятиях, как и в представлениях, мы можем различать в определенном ранее смысле материал ощущений, пространственно-временные представления и действия. Каждый вопрос, будь то противоречие или переход, будет расчленяться таким образом на три подвопроса в отношении указанных трех моментов.

Из этих трех подвопросов мы рассмотрим прежде всего подвопрос о различии материала ощущений в восприятиях и представлениях. Теперь мы позразумеваем не восприятие полностью, а элементы ощущений. Возможность разделения при

Ср. с. 206.

данном рассмотрении, несмотря на то, что элементы ощущений никогда не существуют сами по себе, а только в восприятиях, основывается на том, что изменяется только эта сторона восприятия, в то время как другое стороны остаются неизменными. Например, при отравлении сантонином больные видят все в желтом цвете при сохранении пространственной формы окружающих объектов и направленности на те же самые объекты.

В отношении различия элементов ощущения в восприятии и представлении возможны три точки зрения: 1. Элементы ощущения в обоих случаях совершенно идентичны. Различие состоит не в них самих, а в их синтезе, в богатстве элементов, которые содержатся в восприятии и представлении. Сам по себе монотонный серый цвет, в котором все представляется некоторыми людьми, является, как таковой, тем же самым элементом ощущения, что и при восприятии.

2. Элементы ощущений в восприятии и представлении по интенсивности различны. Это означает, что они не противоположны, но связаны отношениями перехода.

3. Элементы ощущений непереходно качественно различны. Элемент ощущения в представлении несравним с элементом ощущения в восприятии. Оба находятся в совершенно разных сферах, в совершенно разных измерениях, между которыми не может быть перехода.

Более подробного разъяснения требует точка зрения 2. О разнице в интенсивности между ощущением и представлением писали часто, но понятию интенсивности в этом вопросе во многом недостает полной ясности.

Понятие интенсивности в общем ясно. Так называемая интенсивность ощущений располагается в ряд от едва различимого звука до грохота пушек, от едва заметного лучика до слепящего солнечного света. Этот ряд интенсивности, конечно, не переходит в представления. Ощущение, например, луч света, можно уменьшать по степени яркости, и он, наконец, не переходит в представление, а просто перестает быть видимым, или он исчезает в игре энтоптических феноменов (не представлений), которые заполняют наше объективное поле зрения, когда все внешние раздражители восприятия устранены. Данный ряд интенсивности

Ср. обсуждение работы Кюльпе (с. 245 и далее в этой работе).

не переходит в представление, а, скорее, становится представлением сам. Тихий звук представляется нам тихим, а громкий грохот пушек — громким.

Отдельно следует поставить вопрос, ведет ли иной ряд интенсивности, например, от ощущаемого тихим звука, к тихому представляемому звуку. Я не в состоянии констатировать такой ряд интенсивности. Я нахожу не ряд, а некую дилемму, при которой остается вопрос, являются ли элементы ощущения качественно различными или идентичными.

Другие понятия интенсивности, нежели оба названных, для элементов ощущения не подходят. Особенно вводит в заблуждение многократное употребление понятия "интенсивность", когда имеются в виду детальность и отчетливость представлений или восприятий. Кандинский пишет, "что первичные чувственные представления (если зрительный объект, например, рисунок имеет расплывчатые контуры и краски) могут быть даже менее интенсивными, чем образы воспоминаний предметов, виденных четко" (см. с. 162). Точно так же, вводя в заблуждение, говорят о достоверности, имея в виду полноту, содержательность и отчетливость представлений. Во всех этих случаях подразумеваются не свойства элементов ощущения, а характерные особенности их синтеза и протекания. Если здесь и можно сказать "интенсивность", то лишь в переносном смысле. Слово "интенсивность" употребляется по причине всеобщей склонности естествоиспытателей к количественной градации, но здесь она вовсе не уместна. Как иначе объяснить, что вместо емких слов "отчетливость, ясность, детальность, содержательность" применяется слово "интенсивность"?

Дальнейшее отличие, наблюдаемое в представлениях, мне кажется, также нельзя назвать различием по интенсивности. Некоторые люди не могут представить себе многих цветов, и все в своих представлениях видят серьм, но тем не менее они знают о существовании других цветов и замечают, что их "серые" представления не соответствуют действительности. Между крайностями, выражающимися в том, что кто-либо может представить себе любой цвет и цветовой нюанс, а кто-либо — только лишь опенки серого, имеются переходы. Здесь у разных людей способность к представлению элементов ощущения варьируется. Они должны довольствоваться тем, что непредставляемые для

них элементы ощущения заменяются другими. Разумеется, что существует ряд возрастающего приближения к представляемому ощущению, соответствующему восприятию. Это лишь выражение того факта, что мы можем переживать чувственные элементы, скорее воспринимая, нежели представляя. Некоторые чувства, как, например, осязание, для многих людей в представлении вообще не участвуют. Каждому представленному ощущению, возможно, соответствует какое-либо воспринятое (но не каждому воспринятому — представленное), будь это даже зрительно воспринимаемый серый цвет. В представлении мы нуждаемся вместо адекватных в многократно заменяющих их чувственных элементах. То, что место заменяющих элементов занимают адекватные, является, наряду с детальностью, свойством псевдогаллюпинапии. Каждый человек характеризуется какими-либо адекватными ощущениям элементами представлений, так как каждое представляемое ощущение является адекватным, если не тому, которое оно замещает, то другому, даже если это серый цвет. В момент сразу после восприятия ощущения представлений почти всегда адекватны (последовательные образы воспоминаний). В этом случае ясно видно, что адекватные элементы представления все же являются элементами представления.

Все прежние рассуждения говорят о том, что мы склонны принимать непереходящее качественное различие между элементами ощущения, восприятия и представления. Это вопрос, решаемый обычной констатацией, все новыми и новыми сравнениями переживании, повторными попытками превратить все в данность. Наши рассуждения имеют целью лишь разъяснение понятия и четкую постановку вопроса. Несмотря на то, что эти элементы ощущения представляются самой простой вещью на свете, чрезвычайно трудно прийти к конечному результату. Нам, несмотря на многочисленные попытки, сделать этого так и не удалось. Наша предположительная точка зрения часто высказывалась, но, правда, не ограничивалась последовательно элементами ощущения. Лучшие формулировки мы находим у Лотца и Йодля. Лотц пишет: "Это различие состоит не в том, что состояние, вызывающее наше ощущение, возвращается в воспоминании в крайне ослабленной степени, но в том, что последним недостает чувства живой причастности, т. е. как раз того, что сопровождает восприятия первых".

Йодль пишет, что "представление не является ни слабым, ни сильным ощущением, оно не является ощущением вообще". Второй вопрос состоит в том, как ведет себя пространственный момент в восприятии и представлении. Прежде всего, возможны те же три ответа, как при материале ощущений, и их нужно было бы обсудить подобным образом. Существует одно различие между материалом ощущений и пространственным представлением. Если бы элементы ощущений, восприятии и представлений были идентичны, то между ними существовала бы непрерывность. Нам было бы безразлично, является ли элемент ощущения частью представления или частью восприятия, и ничто не препятствовало бы тому же элементу представлений в следующий момент стать иллюзионистической составной частью восприятия. Иначе при пространственном представлении: различие объективного и субъективного пространства, проведенное Кандинским, не исключает того, что оба пространственных представления полностью идентичны во всех отношениях, кроме одного, но в этом одном отношении они полностью разделены: несомненен факт, что нельзя находиться в двух пространственных представлениях одновременно. Из одного пространства в другое нет перехода, есть только скачок. Между объективным и субъективным пространствами не существует непрерывности. Черный фон, который мы видим, закрыв глаза, относится к объективному пространству. Этот фон при почти сомкнутых веках можно наблюдать наряду с внешними восприятиями. Эта прерывность пространственных восприятий выражается в том, что восприятия мы видим внешним оком, а представления — внутренним.

Достоверностью обладают только восприятия в объективном пространстве. Следующие три возражения должны быть отклонены: во-первых, можно было бы утверждать, что объекты внутреннего псевдогаллюпинаторного восприятия могут быть не только плоскими, но и объемными (например, см. случай Гольдштейна, с. 593), в то время как ложные восприятия в объективном пространстве иногда лишены какой бы то ни было объемности и представляют собой "плоские" комплексы ощущений, аналогично последовательным образам. Это доказательство достоверности псевдогаллюпинаторного восприятия. Можно возразить, что "объемность" (телесность, вещественность) внутренних образов является не достоверной, а образной "объемностью", и

что в этом внутреннем восприятии может быть воспроизведено достоверное восприятие, так что больные совершенно отчетливо, но тем не менее "образно" "видят" в субъективном пространстве не только плоскости, но и предметы, тела. Достоверность (характер объективности — прим. пер.) и телесность — это нечто разное. Телесность присуща только оптическим восприятиям и означает пространственную трехмерность. Достоверность означает особое свойство всех восприятий, плоских и объемных, акустических, тактильных и оптических.

Во-вторых, утверждают, что этим псевдогаллюпинаторным восприятиям могла бы быть иногда присуща полная реальность, и тогда они должны были бы быть также достоверными. Оценка реальности будет изложена ниже, здесь же, забегая вперед, лишь кратко заметим: 1. При нормальном сознании и одновременном достоверном восприятии за псевдогаллюпинапиями не признают такой же реальности, как за восприятиями, но признают реальность лишь в той степени, что эти образы как бы вызываются внешними силами и рассматриваются как адекватное отражение действительных событий, происходящих сверхъестественным и особенным путем.

2. При помрачении сознания и исчезновении реальных восприятий псевдогаллюцинации становятся такими же достоверными, как и картины сна, и принимаются за реальные (характер реальности согласно нашей терминояоиии). Исследование этих феноменов относится к области исследования помрачения сознания.

В-третьих, в отношении вопроса Гольдштейна были выдвинуты неожиданные утверждения, не соотносимые с нашими. Гольдштейн принимает различия между объективным и субъек-

0 недоразумениях, содержащиеся в этимологическом смысле встречающихся здесь слов, указано выше.

Подобные случаи опубликовывал, например, Пферсдорф (Мания телесного воздействия. Месячник по психологии и неврологии, 17, 157). Например: "В зеркале отражаются лица и все прочее. Я могу отсюда через зеркало увидеть мою деревню и улицу". Или: "У меня была книжка с картинками животных. Эти животные покачивались мне в зеркале". Объяснение диссоциацией, которое дал Пферсдорф, я думаю, можно отнести к охарактеризованным на с. 214 этой работы недоказуемым объяснениям. Оно частично подойдет к 1 и 2.

тивным пространством. В частности, он полагает, что появление феноменов в одном и в другом пространстве определяет разницу между восприятием и представлением. "...Картины воспоминаний от восприятий отличает то обстоятельство, что я могу свести в одно зрительное поле любые восприятия, но я не в состоянии свести в одно и то же поле воспоминания и восприятия. Невозможно просто перейти от воспоминаний к восприятиям, и наоборот (см. с. 605)1. Обычно при этом полагают, что Гольдпггейн близок здесь к признанию непереходного различия между галлюцинациями и псевдогаллюпинапиями, как различия между патологическими восприятиями и патологическими представлениями. Думать так, значит ошибаться. Гольдштейн вообще не признает ложных восприятии в объективном пространстве. Он пишет: "Это не отсутствие специфического элемента, а сознание пространственной неконгруэнтности, которая отличает зрительные псевдогаллюпинапии, как все другие субъективные оптические восприятия" (см. с. 1093).

Этот тезис, на первый взгляд, очень впечатляющ. Несмотря на различные попытки, доказать оптические ложные восприятия в объективном пространстве удается крайне редко. Большинство так называемых оптических галлюцинаций оказывается псевдогаллюцинациями. Несмотря на это, в объективном пространстве существуют такие оптические ложные восприятия. Во-первых, существуют иллюзии, привязанные к скудным впечатлениям и являющие перед нашим сознанием достоверные образы и предметы. Во-вторых, имеются подлинные оптические ложные восприятия двух видов: такие, которые, хотя находятся в объективном пространстве, но не локализованы в определенном месте, в гораздо большей степени, чем последовательные образы в соответствии с движением глаз, и такие, которые имеют в объективном пространстве постоянную локализацию, при отклонении взгляда перестают быть видимыми, при возвращении взгля-

Гольдштейн, который различает чувственные и нечувственвые компоненты между восприятием и представлением только по степени и обнаруживает непереходную разницу только в суждении о реальности, кажется, запутался в противоречии: он видит в факте непреходимое различие, пространственную прерывность между восприятиями и представлениями. По поводу двойственности понятия пространственной прерывности ср. с. 248 этой работы.

О многозначности понятия "пространственная инконгруэнция" ср. с. 248.

10 К Ясперс. Т. 1

да появляются снова. Так как наличие этих оптических галлюцинаций в объективном пространстве и вместе с тем доетовер ность оптических галлюцинаций оспариваются, мы пыгаемсй подтвердить обратное примерами. Так как, если здесь при самых различных чувственных восприятиях удалось бы опровергнул, достоверность при ложных восприятиях, то тогда был бы пос тавлен под сомнение тезис о разделении противоположностей — достоверность и правильная оценка реальности.

1. Иллюзии

Одна пациентка в Гейдельбергской клинике, будучи 2 полном рассудке и нормально ориентируясь в пространстве, чт позволило ей зарисовать видения, наблюдала на стене и как 6?? "вышитыми" на одеяле головы людей и животных, большей частьк бесцветные. Солнечные блики на стене казались ей гримасничающими физиономиями. Подобные вещи она видела в течение многи" лет и знала, что все это заблуждения. Однажды она сообщила: "? каж- дом углублении и выпуклости глаз различает лицо. В начал,. апреля я видела живую голову моего отца. В видения я не верк, но мои глаза видели это; я не спала и очень испугалась. В глазам была угроза. Физиономии плоские и не движутся. Они смотрят на меня. Когда я отвожу взгляд, все меняется, и появляется другая голова, больше обычных размеров. Это может быть голова женщины или мужчины. Выражение лица, в основном, равнодушное. Объяснить себе это я не могу. Цели в этом не вижу. За этим никто не стоит"

2. Галлюцинации, перемещающиеся в соответствии с движениями глаз

Утхофф (Месячник по психиатрии и неврологии, 5, с. 242) описывает больную, страдающую застарелым центральным хориоидитом. После того, как она почти в течение 20 лет не наблюдала ничего подобного, однажды вдруг, "выглядывая из окн;., увидела на булыжнике двора листья виноградной лозы, которые шевелились и менялись.в размерах. Это продолжалось в течение нескольких дней. Затем листва превратилась в дерево с набухшими почками. Во время прогулки она видела, как среди настоящих кустов, как будто из тумана, возникало это дерево". "При движении глаз явления перемещаются тоже, и именно это перемещение наводит

К оглавлению

пациентку на мысль, что это не реальные объекты, которые остаются неподвижными".

3. Галлюцинации, имеющие устойчивую локализацию в пространстве

Один мой знакомый психиатр описал случай, произошедший с ним в детстве. "На Троицу 1886 г. умер Людвиг? Баварский. Это был праздничный день, первый или второй — уже не помню. Мы хотели всей семьей во второй половине дня отправиться на прогулку. По Р.-Гассе мы направились к площади С. Там продавали экстренный выпуск газеты. Насколько я помню, это было в первый раз, когда я испытал нечто подобное. Тогда мне было 13 лет. На улице были толпы народу. Говорили, что Людвиг? был отравлен своим врачом Гудденом. Здесь была какая-то тайна. Мы все были очень напуганы, когда отец прочел нам сообщение. Мой отец, которому часто приходилось видеть короля, в большом волнении рассказывал о нем. Я думаю, что вряд ли что-нибудь еще интересовало меня в этот день. Состоялась ли прогулка в тот день или нет, тоже уже не помню. На следующий день газеты были полны новыми подробностями. Черные ленты на флагах, цветы у портретов, фотографий, бюстов. Разговоры не утихали и на второй день. В тот день, вечером, когда уже смеркалось, я сидел один в столовой, мне было страшно. На фоне большой двустворчатой двери я вдруг увидел некое явление, представляющее собой короля Людвига. Это был его бюст, больше натуральной величины, он тихо парил в воздухе, оставаясь при этом на месте. Он был черно-белым, как рисунок в газете, но "телесно" — как гипсовый бюст. Контуры были четкие. Я видел печальные черты, пустые глазницы, не такие, как обычно у скульптурных изображений, а пустые, "размытые", без взгляда. Хотя мне стало жутко, я все же не мог не смотреть туда. Я попытался смотреть в сторону, читать, делать уроки — в это время явления я не видел, как и когда смотрел на Сикстинскую мадонну или семейные фотографии на стене, или просто поверх рояля. Видение было только около двери. Я не решался ни взглянуть туда, ни выйти из комнаты. Но я с самого начала знал, что это не было реальностью. Когда я поворачивал голову, явление оставалось на месте, когда я отводил взгляд, оно исчезало из моего поля зрения, когда я смотрел на прежнее место, оно снова было там. Я не мог ни разу вызвать его произвольно, и, насколько я помню, оно оставалось неизменным. Когда включили свет, явление исчезло, но я не мог не поглядывать украдкой на дверь, туда, где оно прежде было. Я никому ничего не сказал, так как боялся, что меня либо поднимут на смех, либо

??*

произойдет что-нибудь неприятное, например, вдруг меня заставлт встать там, у двери, вде было видение. Днем я и сам проделывал это, и ничего не произошло. Явления я не видел. Вечером оно??? же отчетливо возникло на прежнем месте. Следующие несколько дней прошли в страхе. Насколько я помню, волнение улеглось, лишь когда видение больше не возникало. Все это длилось, наверное, 3 или 4 дня. Позже ничего подобного мне испытывать не приходилось".

Совершенно аналогичное наблюдение опубликовал Левенфельд (Навязчивые явления в психике. Висбаден, 904. С. 204).

Четырнадцатилетняя девочка в течение некоторого времени, засыпая и просыпаясь, каждый раз видела над своей кроватью руку. Рука была как настоящая, только больше натуральной величины, на пальце было кольцо. О возникновении этой странной галлюцинации пациентка сперва ничего.сказать не могла. После расспросов, не читала ли она или не слышала о чем-либо подобном, она сказала, что читала роман Крукера "Прелестная мисс Невилл", в котором рассказывалось о появлении таинственной руки. Девочка не мог ia не думать об этом и некоторое время спустя ночью увидела руьу. Галлюцинация скоро прошла.

Подобные наблюдения не единичны, в литературе они описаны довольно часто. Особенно при острых психозах, патологических состояниях сознания, а также у делирантов нередки достоверние оптические галлюцинации одновременно с реальными восприятиями. Феномены, появляющиеся в этих случаях, охарактеризовать гораздо сложнее, чем когда они имеют место при ясном сознании. Еще один пример. 36-летняя пациентка (диагноз: паралич, неврозы, люмбаго, нарушения внимания и памяти высокой степени, эйфорическое слабоумие, чередующееся с депрессиями) в течение нескольких дней испытывала галлюцинации. Боится. Очень возбуждена. Она слышала, что придет человек и отрежет ей ноги. Она рассказывает, что стояла у окна и разговаривала с этим человеком. "Он был там, на улице, с ним был еще один, это произошло сегодня утром". Вдруг, все еще продолжая рассказывать, в страхе съеживается, пристально смотрит на окошко над дверью, выходящее в коридор, шепчет: "Видите, вот они снова пришли, видите конец лестницы — и вон баллон, они пустят газ в комнату, чтобы отравить меня". Она ни за что не хочет выйти в коридор и посмотреть. На следующий день подобные галлюцинации повторяются,· затем исчезают.

Гораздо труднее, чем при зрительных галлюцинациях, понять пространственные свойства других чувств. Пространственность

Возражение, что здесь идет речь о фальсификациях воспоминаний, нельзя опровергнуть доказательно, но при аналогии этого переживания другим, известным, оно не так уж сомнительно.

зрения и осязания признается всеми психологами. Звуковое пространство большей частью отрицается. Акустическая локализация производится всегда при привлечении зрительных и осязательных представлений.

Существуют сомнения, что кроме этой вторичной пространственности акустических восприятий существует еще одна, первичная. То, что зрительные образы появляются всегда при локализованных слуховых восприятиях, усложняет наблюдение. Так что этот вопрос нельзя назвать решенным. Осязание в чистом виде мы также не сможем получить, так как у зрячего человека его место занимает зрительное пространство. Звуковое пространство даже приблизительно не может иметь такую точность и разнообразие локализации, как осязательное и зрительное пространства, но в нем возможны такие локализации, как "близко" и "далеко", "сбоку", "спереди", "сзади". Тем не менее, все эти слова вызывают в нашем сознании зрительные представления.

Так как пространственные представления кажутся всегда зависимыми от двух разных свойств ощущений, то здесь возможно сочетание элементов акустических ощущений с двигательными ощущениями мускулатуры тела. Этим мы лишь хотим подчеркнуть, что утверждение отсутствия собственного звукового пространства не является окончательным. Описания, сделанные больными, которые одновременно испытывали акустические галлюцинации и псевдогаллюцинации, наводят нас на мысль, что здесь, как и при оптических восприятиях, достоверность связана с переживанием, происходящем в объективном и субъективном пространстве. За такими больными велось весьма разностороннее наблюдение, в то время как те, которые испытывали галлюцинации и псевдогаллюпинапии в оптической области, до сих пор, насколько я вижу, были описаны лишь Кандинским.

Здесь мы можем указать на различие двух видов голосов, которые слышала госпожа Краус. См. с. 231 данной работы.

"Мой пациент Перевалов различает в своих субъективных слуховых восприятиях: а) "непосредственную речь" (слуховые галлюцинации) двоякого рода... (громкое и тихое)... Больной полагает, что эти звуки и слова произносят электрики, и они достигают его уха самым обычным путем (например, через отверстия в стенах); б) говорение при помощи особого "тока", причем этот "ток", направленный в голову больного, заставляет последнего слышать те

или иные слова в соответствии с желанием производящего этот "ток". Слуховое восприятие в атом случае лишено характера объективности, не локализовано ни в какой точке внешнего мира, неизменно однообразно: больной не замечает разницы в тембре; в) навязчивое мышление без внутреннего слышания..." Похожие случаи неоднократно наблюдались Белларже и Kenne.

Дата добавления: 2015-06-04