Собрание сочинений по психопатологии 28 страница

Неестественность, чудачества, странности и все то, что вместе можно назвать неясностью, и замкнутость в характере этих людей в некоторых случаях является решающей. Людей с развитым интеллектом и вместе с тем образованных людей, которые могут довести до нас, до нашего чувственного понимания свои переживания, чьи жизненные интересы и чувства стоят ближе к нашим, мы с гораздо меньшей легкостью рассматриваем как непонятных, неестественных и странных. Нараноиналъиые формы Dementia praecox — не только гебефренически-кататонические — мы диагностируем гораздо труднее у образованных, чем у людей без образования. В силу нашего сочувственного понимания мы гораздо более склонны предполагать дегенеративные психозы странного вида. Эти более редкие случаи, напротив, не кажутся нам странными, а только

В нашем исследовании мы иногда, особенно если оно касается особых видов обмана чувств, с трудом можем прийти к ясному результату. Эта трудность характерна для всей психопатологии, так как непосредственными наблюдателями являемся не мы, а больные. Мы можем стимулировать их наблюдение только с помощью вопросов, сделать их способ выражения более четким и менее допускающим ложное толкование, удостовериться, что, собственно, они имеют в виду. Мы опасаемся либо навязывания больному своими вопросами четкого различия, либо боимся не увидеть эти важные различия в его переживаниях, если больной сам не подходит к этому. Это подтверждается особенно в отношении ложных восприятий. Насколько трудно получить точные и надежные сведения о свойствах обмана чувств, узнал и сам фехнер, несмотря на то, что он опрашивал только здоровых и образованных людей, чтобы получить сведения о картинах воспоминаний, последовательных образах и т. д. Он говорит, что очень трудно даже самому получить надежные данные и найти для них правильный способ выражения. "Тщательное и неоднократное самонаблюдение с "удерживанием" обманов чувств, определенная постановка вопроса при работе с другими, боязнь вложить в их уста ожидаемые ответы — все это должно быть непременным условием. В отношении некоторых пунктов едва ли может быть дана объективная гарантия, что, опрашивая других, мы были верно поняты и правильно понимали сами, и что внутри наблюдения имели место сравнимые обстоятельства". Мы от-

дифференцированными. Мне кажется, они предназначены показать нам, как в дифференцированном состоянии проявляют себя процессы, которые мы видим в большом количестве и за недостатком хорошего наблюдения и описания неясных форм при всех тех параноидальных процессах, каких много наблюдается в лечебницах.

Похожим образом дело обстоит с ложными восприятиями и суждениями о них. Мы знакомимся с ними не посредством наблюдения по возможности многих случаев, а с помощью по возможности подробного исследования больных, обладающих интеллектом и пониманием. Знания, полученные от немногих, научат нас распознавать только грубо обозначенные феномены у большого числа пациентов.

Например, больные иногда обозначают псевдогаллюцинации как "внутренние голоса", или они называют этим несколько символическим выражением навязчивые мысли, "сделанные" мысли или же свои чувства и побуждения.

Фехнер. Элементы психофизики II. С. 477.

носимся к больному как экспериментатор к участнику эксперимента, как это происходит в некоторых современных психоло гаческих экспериментах, которые придают особое значение последующим описаниям переживаний испытуемыми. Но мы лишены всех преимуществ тех экспериментов. Мы не можем сами быть участниками эксперимента, мы имеем лишь очень скудный материал по гипнотическим галлюцинациям и иллюзорным переживаниям из собственной жизни. Мы почти никогда не можем далее варьировать условия наступления интересующих нас явлений. И наконец, мы можем лишь очень редко наблюдать больных в то время, как они непосредственно испытывают обман чувств. При острых психозах больные менее склонны по нашей просьбе приступить к самонаблюдению, а в большинстве случаев неспособны к этому. Только исследование по окончании психоза показывает нам, что испытывал больной. У хроников обманы чувств тоже не бывают настолько часты, что мы можем уловить момент их наступления и присутствовать при этом. Так объяс няется факт, что вся казуистика получается результатом исследований постфактум.

Те суждения, которые высказываются не о реальности, а о собственных переживаниях, мы называем психологическими суждениями. Рассматриваемые нами психологические суждения таковы: я переживаю тот или иной факт, я уверен, что вижу или слышу это достоверно, воспринимаю этот процесс. Соответствующие суждения о реальности звучали бы следующим образом. я уверен, что этот предмет существует, что он реален, что этот процесс происходит на самом деле.

Психологическое суждение является определяющим в вопросе, являются ли чувственные переживания достоверными или они похожи на представления. Из психологического суждения мы узнаем не только то, что фактически переживает больной, но и сам больной может впасть в заблуждение, если его психологическое суждение бьио ошибочным1. Особый случай, если процесс, подвергаемый суждению, существует только в воспоминании, "Быть убежденным в том, что испытываешь ощущение, или испытывать его в действительности — это не всегда одно и то же. Человек, никогда не испытывавший сенсорную галлюцинацию, с легкостью принимает так называемою психическую галлюцинацию за реальную" (Кандинский, с. 9).

а не в моментальном переживании. Очень часто о воспоминаниях судят неправильно, особенно если явление длилось очень короткое время. Мы сами можем наблюдать перед сном, как мимолетность образов делает невозможным суждение о том, находились ли они в субъективном пространстве или в темном фоне, возникающем при закрывании глаз. Если бы явление было более стабильным, мы могли бы скорее судить о нем. Психологическое суждение о достоверности в присутствии явлений (а не воспоминаний) и при ясном состоянии сознания не будет ошибочным, если вопрос, побуждающий к наблюдению, будет поставлен правильно.

Мы переходим к описанию отдельных случаев, которые покажут нам действенность и значение психологического суждения.

Доктору медицины Штраусу, род. в 1870 г., было 36 лет, когда он стал хроническим морфинистом и кокаинистом, и именно к этому году относится первый объективный отчет, которым мы располагаем. В течение ряда лет он лечился от наркомании, но затем снова и снова случались рецидивы. Каждый раз новый рецидив приводил к интоксикационному психозу с бредом и галлюцинациями. В марте 1906 г. он снова находился в состоянии галлюциноза. Он подозревал, что его жена и отец с помощью "колдовства" пытаются привести его в то состояние, при котором он принужден будет отправиться в лечебницу. Он отличал кокаиновые галлюцинации от, по его твердому убеждению, действительных, таинственных и пугающих явлений, которые давали повод для бредовых идей. Он поменял жилье, чтобы не испытывать более подобного. Но в первую же ночь он сломал всю мебель и в смирительной рубашке был доставлен в лечебницу. Врач замечает, что еще до того, как он стал употреблять кокаин, у него были проявления мании преследования, иногда он был твердо в них убежден, а порой признавал патологическими.

С марта по август 1906 г. он находился в закрытой лечебнице. Там он успешно освободился от морфиновой и кокаиновой зависимости. Но его психоз не прошел. Он все время слышал голоса, высказывал бредовые идеи против жены и отца, врачей и выдающихся личностей, которые якобы преследовали его, обнаруживал следы мании величия: он не просто врач, медициной должен был заниматься просто ради куска хлеба, всю жизнь против него затевались козни и интриги; таинственно намекает на связь с австрийским эрцгерцогом.

Его состояние часто менялось. То он лежал с неподвижным и напряженным лицом, не отвлекаясь от своего общения с голосами

См. с. 233, 235, 239 и 241. Имена лиц и названия мест изменены.

(непонимание, основанное на иллюзии), то будучи, напротив, в ясном рассудке, извинялся за свои нелепые речи, то был радостно возбужден или глубоко подавлен. Голоса он почти всегда принимал за достоверную реальность. "Это никакие не галлюцинации. Кто это утверждает, просто негодяй". Кроме прочих, он слышал голос отца, на который отвечал бранью. Особенно когда было тихо, голоса внушали ему что-то. Тогда он пытался отвлечься в чьем-нибудь обществе. Он слышал критические замечания в ответ на свои слова, часто таким образом его слова превращались в полную противоположность. Голоса называли его "Ваше императорское высочество", и он откликался на это и тоже называл себя так. Во время чтения, при любом другом занятии голоса мешали ему. Он иногда признавал патологическое происхождение части голосов. Наконец, он стал считать, что это — всего лишь искусный прием, что врачи пытались влиять на него внушением.

О периоде с 1906 по 1910 гг. нет никаких сведений. В 1910 и 1911 гг. Штраус находился на повторном лечении в Гейдельбергской клинике. Порой он полностью воздерживался от употребления кокаина, а иногда должен был заново отвыкать от него. Он рассказывал, что все время слышал голоса. На исследования он соглашался только крайне неохотно, иногда отказывался отвечать на многие вопросы. В январе 1911 г. он признался одному врачу, что у него все еще есть "нарушения слуха". Это, наряду с другими обстоятельствами, послужило причиной нового рецидива злоупотребления морфием. "Теперь я примирился с этим и снова достиг внутреннего равновесия. Мы уже говорили об этом. Вы, должно быть, принимаете меня за сумасшедшего, да и я, расскажи Вы мне подобное, также считал бы Вас сумасшедшим. Я сам врач, я часто вижу таких же людей у X. (врача, которому он иногда ассистировал в одном неврологическом санатории). У меня, вне всякого сомнения, был психоз, и я знаю, что это такое. Вопреки всему, я не могу решиться признать голоса галлюцинациями, по крайней мере, в те моменты, когда их испытываю. Как естествоиспытатель, я говорю себе, что эти голоса имеют естественную природу и поэтому должны быть, как и все остальное, чем-то обусловлены. Но они находятся определенно вне меня, так что я, чтобы объяснить их, предпочел бы выдвигать все возможные теории, которые соответствуют нашим познаниям о природе, чем признать, что они основаны только лишь на воображении. Так, я пришел к мысли о беспроволочном телеграфе. Вы наверняка знаете о нем. Конечно, я понимаю, что все мои предположения бессмысленны, и что речь'идет о галлюцинациях. Что касается галлюцинаций, то я знаю средство заставить голоса замолчать. Это происходит, если я отвлекаю внимание. В таких случаях я обычно читаю "Отче наш". Я могу отвлечь себя говорением, я просто должен нарушить тишину". "Как я уже говорил, я примирился со своей судьбой. Я знаю, что меня не успокоит никакое объяснение. Подобные вещи

К оглавлению

необъяснимы. Поэтому я не заставляю себя искать объяснения. Это значит, что сейчас мне нужно заставлять себя делать это".

Одна "попытка объяснения" была связана с аудиенцией у министра императорского дома фон У., которой он добивался, чтобы заявить о том, что он подвергается преследованиям. Эти идеи возникли вследствие злоупотребления морфием. Он считал, что кайзер или министр фон У. каким-то образом заинтересованы в том, чтобы состояние его здоровья улучшилось, возможно, сочувствуют ему, а может, хотят наказать его в воспитательных целях. "Я не знаю, как это лучше выразить, но я приписываю голосам положительное влияние, несмотря на то, что они часто внушали мне страх".

Несколько недель спустя он объявил о своей готовности к дальнейшему исследованию. Он еще раз откровенно признает, что 5 лет назад у него был острый психоз, объективно описанный выше. Из него постепенно развилось его теперешнее состояние, в котором он слышит голоса. В первой фазе он первые четыре дня испытывал живейшие оптические явления. Позднее он смог представить себе все еще более отчетливо, например, целую шахматную доску с фигурами для игры вслепую. Теперь, к сожалению, наблюдать подобное он уже не может. В течение четырех дней он видел церковные кладбища, открытые могилы, видел "ужасные события", в императорских склепах общался с живыми мумиями. Крыша склепа разверзлась, он увидел каменные руины, звездное небо. О дальнейших подробностях он говорить не захотел. Видения сексуального характера испытывал лишь однажды. Иногда не узнавал окружающие предметы, например, шкаф принимал за постовую будку, откуда за ним наблюдали. Однажды он по собственной воле захотел вновь увидеть императорские склепы и был уже близок к этому, но вдруг раздался возглас "Браво!", всегда означавший, что он находился на ложном пути. После этого свои попытки он прекратил. В первое время, когда он начал слышать голоса, он был возбужден и взволнован, полагая, что их слышат все. Поэтому он требовал от врача снотворное.

О голосах он говорит, что в них сперва не было смысла, они лишь повторяли бессвязные вещи. Со времени упомянутой аудиенции голоса стали осмысленными. "Они произносили все так же достоверно, как и Ваш голос, так же реально". Можно было различить пять или шесть голосов, среди них женский голос. Они приходили извне, были всегда устойчиво локализованы в пространстве, или, особенно часто, где-то под крышкой черепной коробки. Они раздавались в разных местах.

Голоса отдавали ему приказы, и он был вынужден подчиняться им. В начале психоза у него было состояние слабости, он чувствовал себя вялым, мог двигаться лишь с трудом. Голоса приказывали: правую ногу вынести вперед на полметра, опустить пальцы правой ноги вниз и т. д. Он должен был проделывать это, и оказалось, что, подчиняясь этим полезным приказам, он улучшил свое состояние.

Голоса говорили чрезвычайно энергично. За ними стояла какая-то личность, которую он не отождествлял с собой, что еще более убеждало его в реальности голоса.

Голоса в течение лет становились реже и тише. Они прекратили приказывать. Теперь он может их слышать, если особо прислушивается. Он слышал голоса птиц во время прогулок. Птицы щебетали слова, это было словно в сказке. Он был счастлив прежде всего потому, что все, что ни говорилось, было связано с хорошим к нему отношением. Он чувствовал себя среди друзей. Каждый шум автомобиля или железной дороги казался ему голосом. Он полагал, что все шумы и щебет птиц имели влияние на головной мозг. Штраус еще раз говорит о том, что чтение "Отче наш" отвлекало его. После двукратного чтения молитвы голоса обычно исчезали. При этом любая религиозность ему не свойственна. Если бы он произносил строки из "Илиады", это имело бы тот же эффект.

Часто он не мог сомневаться в реальности голосов при их достоверности. В словах был смысл. Сам бы он никогда не смог так сказать. Он думал о том, что раньше учил в гимназии о волнах Герца, возможно, что подобным образом однажды будет произведено влияние на мысли человека против его воли. Кортиев орган приспособлен для приема таких колебаний. Он не мог отделаться от мысли, что что-либо подобное существует и что он подвергается подобным влияниям. Как это происходит, может знать только изобретатель.

С другой стороны, он видит, что голоса становятся реже и тише. Он предполагает, они, возможно, исчезнут совсем, и это, скорее, говорит о том, что имело место заболевание. Все же нужно признать, если такие вещи и можно прочесть в каждом учебнике по психиатрии, то это не поможет избавиться от голосов. "Если бы Гете говорил о беспроволочном телеграфе, то его тоже посчитали бы сумасшедшим". Иногда он даже убежден, что за этими голосами нет реальности. Но теперь он снова и снова сомневается в этом. "Иногда я преодолеваю это, но затем все же не могу считать голоса галлюцинациями. Надеюсь, что мне удастся это преодолеть".

Влияние на тело никогда не производилось, хотя раньше он подобным образом объяснял ишиас.

В поведении мужчины нет никаких странностей. Он любезен, говорит отчетливо, понятно. Манера выражать свои мысли свидетельствует об интеллекте и образованности. Он очень чувствителен, и когда ему задают вопросы о содержании его галлюцинаций, отвечает очень сдержанно. Он стесняется быть объектом наблюдения.

Этот случай показывает нам, как трудно, даже умному и образованному человеку, находящемуся в ясном сознании и способному к размышлениям, рассматривать подобные феномены как чисто ложные восприятия. Личность врача, насколько можно

судить, полностью интактна. Последние годы он бьш ассистентом в лечебном учреждении. Его мышление не отличается от мышления здорового человека. Он ведет себя — не в начальной стадии острого психоза, 'но в последние годы — нередко как наблюдатель и естествоиспытатель по отношению к феноменам. Он знает, что у него бьи психоз, он перечисляет основания, которые с преимущественной вероятностью говорят за то, что он переживал не реальности, а ложные восприятия (голоса стали реже и тише, стало возможным отвлечение, наступление их только после острого психоза, необходимость прислушиваться), но он не может упускать из виду контраргументы: достоверность голосов, их появление независимо от его воли, содержание, независимое от его мыслей, голоса полны смысла, полезны для

него.

В тоне и содержании голосов и в их власти над ним он чувствует личность, которая сильнее, чем он, которая — не он сам, которая преследует свои пели, "работая" с ним. По меньшей мере, содержание голосов имеет для него некую связь. Все это врач ясно представляет себе. Временами, когда он слышит голоса редко, он полагает, что речь идет о галлюцинациях. Если голоса появляются достоверно снова, он бывает убежден в обратном. Его колебания не прекращаются. Он, наконец, приходит к результату: "Я знаю, что не успокоюсь ни при каком объяснении. Эти явления необъяснимы".

Оказывается, что для нашего понимания последнее "необъяснимое" является не идеей врача, а его ложными восприятиями. Мы понимаем, что это отношение нормального мышления. Если мы ищем элементарные симптомы патологии, то они говорят о ложных восприятиях, а не о бредовых идеях, изменениях личности или сознания.

Вид ложных восприятий определяется достоверностью, смыслом и ощутимой за ними личностью, по сравнению с достоверными, но "безразличными", бессмысленными и лишенными понятной связи голосами в псевдогаллюпинапиях.

Интеллигентные больные сообщают, что определенные феномены не могут быть просто патологическими, за ними стоит "метод". Или что содержание Для нее является совершенно "чужим" и поэтому не могло возникнуть в ее голове.

Последнее противопоставление не является принципиальным, это различие, связанное переходами. Если связь содержание голосов незначительна, бессмысленность перевешивает, мы понимаем, как, наверное, больной, который в остальном имеет т^ же феномены, приходит к постоянной правильной точке зрения Сюда, мне кажется, относится стоящий несколько отдельно случай, описанный Пробстом.

Одна 62-летняя женщина в течение шести лет иногда слышш голоса, последние два года постоянно. Все ее мысли, также все, что она думает при чтении или письме, повторяются. Часто голоса приходят безо всякой связи с мышлением и, на первый взгляд, имею странное содержание, которое больная объясняет себе полузабытыми воспоминаниями молодости. Во время еды голоса говорят, что пере„ ней "яд" или "жаба". Больная с трудом преодолевает отвращение и продолжает есть дальше, думая, что это обман чувств. Голоса повторяют одно и то же предложение, произносят молитвы, считают рассказывают стихотворения, имитируют ругань других больных. Он? не знает, кому принадлежат эти голоса, но один из них — это голо^ девочки примерно восьми лет. Голоса бывают далекими, близкими фомкими, приглушенными. Приходят всегда извне. Ее слух ста.? более тонким, чем до болезни. Она слышит все шумы громче. Если она слышала музыку, то затем мелодия повторяется в ложном восприятии. Она "слышит" шум трамвая, стук снега в окно кухни Голоса иногда выдают себя за людей. Или предвещают несчастье, например, пожар. Сперва больная пугалась, затем перестала, так как знала, что это заблуждение. Но голоса продолжали быть назойливыми, мучительными. Если она не верила тому, что ей говорили, голоса обещали; "Мы не оставим тебя до последнего мгновения твоей жизни, мы будем говорить тебе на ухо".

Вначале голоса занимали больную. Она даже прислушивалась, чтобы расслышать как можно больше (теперь же она пытается отвлечься, разговаривая с кем-нибудь). Она полагала, что это говорят люди в подвале, но вскоре заметила, что везде "носит" голоса с собой. Решив, что в ее организме есть какое-то нарушение, она обратилась к ларингологу. Она хотела забыть о существовании голосов, чтобы жить с людьми, а не с голосами. Свое пребывание в лечебнице она считала целесообразным для выздоровления. Если ей суждено умереть, она желает, чтобы ее мозг был вскрыт с целью обнаружения патологии, вызывавшей голоса.

Пробст. О мыслях вслух и о галлюцинациях без бредовых идей. Месячник по психиатрии, 13, 401, 1903.

Голоса для нее были достоверны. Она сперва принимала их за действительность. Лишь не обнаружив причину происхождения голосов и заметив, что голоса повсюду сопровождают ее, заключила, что это не так. Бессмысленность, абсурдность и бессвязность содержания голосов не давали ей предположить, что за этим стоит некая личность, сила, цель. В этом ей мешали ее первоначальные выводы, на основании которых она пришла затем к установлению нереальности голосов. Это очень редкий случай. Нужно обладать зрелым, критически развитым умом, чтобы понять это достижение. Во всяком случае, ясно, что патологический элементарный симптом находится не в изменении сознания, не в бредовых идеях, а, скорее, в ложных представлениях.

Примечательно, как начальный характер действительности голосов, установившийся на основе достоверности — из-за чего голоса сильно пугали женщину — наконец исчез на основании размышлений и выводов, которые убедили ее в нереальности голосов. Этим они потеряли всякое воздействие, кроме того, что остались тягостны и мучительны. Следует заметить также, как сильно такие голоса, если с ними считаться, имеют тенденцию завладевать личностью. Больная сказала, что хочет жить не среди голосов, а среди людей.

В большинстве случаев достоверность голосов, даже если в них мало смысла, как в данном случае, склоняют нас к допущению некоторой реальности. Мы можем иногда понять суть некоторых достоверных голосов, но если они постоянно возвращаются и становятся содержанием каждодневных восприятий, то едва ли кто-нибудь устоит против веры в их реальность. Следующий случай иллюстрирует это.

Иоганн Хагеман, 24 года, коммерсант. В июле 1909 г. посетил поликлинику. Уже восемь месяцев он слышит речи типа: "Вы знаете его, это сумасшедший Хагеман", "Располагайтесь удобнее, ведь у Вас болит спина", "Вы не должны так быстро ходить, ведь у Вас не в порядке спинной мозг", "Теперь он снова здоров, с этим человеком просто не знаешь, как быть", "Теперь он это слышал, посмотрим, что он будет делать, у него совсем нет гордости", "Но ведь он услышал это снова, а еще говорил, что туговат на ухо", Хотя больная не наблюдалась специально для того, чтобы посмотреть, не идет ли, возможно, речь о псевдогаллюпинапиях (Кандинский). Но все описание не дает сомневаться в этом направлении.

"Давайте улыбнемся ему, чтобы он видел, что мы не так уж плохо к нему относимся", "Ну-ка, плюньте на его новые брюки", "Что он говорит? Ах, до меня дошло, он говорит, что не хочет в психушку. Ах, Иоганн, да тебя и не спросят, ты уже с начала ноября находишься под опекой господина Шт.", "Ну, надо оставить его в покое, он уже почти плачет", "Сумасшедший, а еще подыскивает себе новое место, а то и покончит с собой", "Бедняга, да скажите же Вы о своей болезни, Вы же все время разговариваете сам с собой", "Он заставляет свою экономку хватать себя за гениталии". Кроме подобных высказываний он слышит, как люди повторяют то, что он думает.

Все это он слышал на улице, в магазине, в железнодорожном вагоне, в ресторане. Голоса окликали его, заговаривали с ним, в большинстве случаев довольно тихо, но очень отчетливо и подчеркнуто. Если вблизи нет людей, голосов он не слышит. Он рассуждает об этом следующим образом; "Ошибка здесь полностью исключена. Я говорю себе, это не могут быть галлюцинации, так как если никого нет вблизи, я не слышу ничьего разговора". Это объяснение приводит его к врачу. Он говорит, "У меня, должно быть, болезнь, при которой мои произносительные мускулы работают сами собой, когда я думаю. Я не слышу, что я думаю, но люди слышат это, так как они повторяют это за мной. Все в магазине участвуют в этом. Я не могу на это обижаться, так как для людей должно быть отвратительно все время слышать то, что я думаю. Они повторяют это, чтобы вылечить меня". При этом он видит движения чужих губ. "Мысли вслух" он полностью исключает.

После кори, перенесенной в детстве, он глуховат. Испытывает состояния головокружения без потери сознания. Снижение работоспособности из-за растущей утомляемости. Головные боли. Ухудшилась способность к концентрации. Течение его мысли нарушают внезапные идеи, цитаты и т. д. Уже давно он живет уединенно. Несмотря на это, продолжает работу в магазине. Его умственные способности не ухудшились. Только думает он иногда медленнее из-за мешающих ему "промежуточных" мыслей и утомляемости. Его понимание деловых вопросов, память не пострадали. Его поведение совершенно естественно и уравновешенно. Он говорит понятно и по существу.

Два года спустя Хагеман снова пришел в поликлинику и pai сказал, что после визита к врачу он на несколько недель взял отпуск по болезни, но затем 16 сентября возобновил работу в прежнем магазине. Он снова слышал ту же речь, повторение своих мыслей. Он говорил себе; "Пусть люди говорят, что хотят, мне нет до этого дела". Но ничего не получилось. При этом он продолжал испытывать страх. Однажды он попросил одного сослуживца объяснить ему это. Тот все отрицал. Затем сказал, что он сошел с ума. В конце концов он не мог больше выдержать. Он долго сопротивлялся, прежде чем

покинул фирму. Ему было непросто скинуть со счетов будущее. 25 ноября 1909 года он оставил фирму.

Вскоре он подумал, что все было бы, может быть, опять хорошо, найди он другое место. К нему отнеслись бы менее предвзято, и не станут повторять за ним. Может быть, наоборот, ему помогут в его болезни именно предполагаемым непроизвольным проговариванием того, что он думал. Так он поехал в Ф. и пробыл там с января по февраль 1910 г. Но все повторилось. На улице смеялись ему ему вслед. Принимали его за пьяного. Он приехал из Ф, еще более удрученным и взволнованным, чем когда уезжал туда.

Он выработал новый план. Когда он находился один в комнате, никто не мог слышать, что он думает, и, следовательно, повторять за ним. Если бы он оставался в комнате долгое время один, то, возможно, смог бы, таким было его мнение, забыть все это и через несколько лет с новыми силами начать все заново. Поэтому с 15 февраля 1910 г. и до сего дня (апрель 1911 г.) он больше не покидал свою комнату. В комнате вначале ему казалось, что он слышит, как на улице произносят его имя, но убедил себя, что это кричит торговец картофелем о своем товаре. Кроме того, он слышал, как рассыльный, который приходил собирать взносы для общества, в котором он состоял, сказал: "Что он говорит?" Кроме этого, в течение всего времени он ничего не слышал.' Когда он по настоянию хозяев, которые боялись, что он покончит с собой, в апреле 1911 г. пришел в больницу, то он снова стал слышать голоса, но неясно и расплывчато. Он намеренно не обращал на это внимание. Если он обеими руками затыкал уши, то ничего уже не слышал.

В течение года, проведенного им в одиночестве в комнате, он часто скучал. Особенно летом ему очень хотелось выйти, он боялся снова услышать прежние голоса. Он занимал себя чтением романов, прошел курс бухгалтерского дела. Его хозяйка заботилась о еде, приносила ему книги и делала вместо него все необходимые визиты. Однажды он попросил принести себе печатную машинку, чтобы с ее помощью заработать деньги. Но заказов было мало, иначе он мог бы прокормить себя, не нарушая плана своего выздоровления. Он зарос бородой. Волосы стриг сам, как мог. Каждое воскресенье мыл все тело. Производит, впрочем, впечатление чистоплотного человека. Но в комнате дела у него шли не слишком хорошо. Хотя голоса исчезли, он страдал старой неспособностью к концентрации, иногда головокружением и рвотой, нелепыми мыслями, мучившими его, онемением ног. Но в целом он остался прежним. Он общителен, охотно высказывается, размышляет о будущем, справедливо жалуется на то, что он с трудом скопил деньги, чтобы однажды стать самостоятельным, и что ему тут помешала болезнь. При этом в его лице и жестах есть нечто по-детски беспомощное. Ему не хватает энергии взять себя в руки. Он говорит о здоровой пище, о курортах, которые бы ему, возможно, помогли. Привычка привязала его к прежней хозяйке, так что он думает, что только там он хорошо питался.

Дата добавления: 2015-06-04