Тема 14. Мир любви. Человек любящий - Homo amoris

Социолог оперирует понятиями (например, «семья», «ценность», «престиж» или же «сакральное и мирское»), часто не принимая в расчет ту движущую жизненную силу, которая наполняет энергией и пронизывает все эти разные формы и объекты человеческих отноше­ний. Любовь как жизнеутверждающая сила проявляется не столько и не только в сексуальной сфере, как полагают многие, сколько и в сфере сакрального, священного, трансцендентного. В лекции мы по­пытаемся обосновать единство мира любви людей и указать на черты и проблемы человека любящего.

Природа любви. “Ordo amoris”

Человек внутри объективной, наблюдаемой Вселенной, знания­ми о которой обязан науке («научная картина мира»), создает свою эмоционально-ценностную Вселенную. Она складывается в процессе взаимодействия его жизненных миров, противоречивых по своей природе. Миры, вынесенные за пределы повседневности, основным способом существования которых является человеческое сознание, способное к самоотождествлению с ними, принимают различные культурные формы, будь то мифологические, религиозные или ду­ховно-культурные образования светского характера. Именно они и определяют мировидение, мироощущение и связанные с ними духовные ориентиры поведения. Возникает достаточно локальное пространство, насыщенное ценностно-нормативными установками, которое ощущается даже физически при смене культурной среды.

М. Шелер в книге «Формализм этики» утверждает, что творение ценностной Вселенной обязано такому фундаментальному способу (модусу) человеческого бытия, как “ordo amoris” (порядок любви). Всякий порядок, установившийся опытным путем, в том числе и в сфере любви, есть элемент общей культуры, представляющий собой

текущий итог объективации человеческих действий, обладающих ценностно-нормативным содержанием, направленностью, интенсив­ностью и рожденных в контексте «любящего бытия» (ens amoris). Объекты человеческой любви в науке получали название «ценности». Ввиду их различной значимости в глазах людей они подразделяются на гедонистические, утилитарные, ценности: жизни, ценности культу­ры и ценности священного (М. Шелер). Поскольку мир любви и мир господства (конкуренции, соперничества, экспансии, стремления к доминированию) принципиально различаются по направленности и содержанию, то и конкретные побудители.действий человека в этих мирах различны. Эта противоречивость миров человека представля­ет собой одну из самых сложных загадок егР существования¹.

В истории идей, посвященных загадка человеческого сущест­вования, впервые, как признают многие авторы, поставил вопросы о Добре и Зле как вселенских началах Заратустра (приблизительно XII—X века до и. э.). Социальное знание в его время производи­лось мифологическим мышлением, отливающимся синкретизмом (слитностью рационального и ценностного подходов). Люди не ис­пытывали никаких сомнений относительно достоверности мифов, объясняющих происхождение и воздействие Земли, Неба, Творца на судьбы людей. Они не переживали выбор линии поведения личностно, следовательно, не несли и ответственности за этот выбор, поскольку находились во всевластии внеличностного, традиционно- мистифицированного мышления. Отдельный человек действовал по принципу подобия своему окружению, его героям (социальным образцам). Заратустра, видимо, впервые в истории людей смог выйти за пределы такой слитности и на основе личностно ориентированно­го мышления оставил нам образы Бога, дьявола, рая, ада, чистилища, Матери-девственницы, Страшного суда². Иудаизм, переняв эти идеи, стал своеобразным передаточным звеном к христианству и исламу.

Мировые религии стали проповедовать личную ответственность перед Высшим существом, обусловленную возможностью выбора ли­нии поведения в жизни и в житейских ситуациях самим индивидом по своему усмотрению. «Справедливое» воздаяние за содеянное от­кладывалось «на потом», относилось к посмертному существованию.

Нормы-запреты постепенно заменялись нормами-рамками, в пре­делах которых индивид обретал некую свободу выбора. Понятно, что такого рода ответственность основывалась на чувстве как всеобщей, так и индивидуальной любви к Творцу, воспитываемой церковными организациями, духовной литературой, музыкой, живописью, пов­седневными молитвами; в ходе последних происходит «медитация», сосредоточение духовных усилий человека на общении с Высшим существом. Уход от повседневности, от ее суеты способствует самоотождествлению человека с миром сакрального — миром Творца.

Теоцентрический мир (сформированная религиями картина мира) был целостным со своей логикой объяснения всего сущего, там были и есть свой порядок, всеобъемлющая иерархия и нравс­твенность. По религиозным представлениям, борьба между Добром и Злом в таком мире в перспективе должна закончиться окончательной победой Добра. Характерно, как толкуется этот вопрос в «Молоте ведьм»: «Бог дает свободу воли человеку и не мешает полностью проявлению злобы и демонов и следит, чтобы из этих двух сил полу­чилось возможно больше добра для Вселенной». Таким образом, Зло переходит в Добро, и наоборот.

Одной из задач социального знания в истории мысли являлось примирение Знания с Добродетелью. В основе Знания лежит скеп­сис, сомнение как стимулятор любознательности, без чего нет, как известно, научного поиска. В основе же Добродетели — любовь, в том числе и к человеку как к венцу творения. Сущностью любви является саморастворение любящего в своем объекте, т. е. полное отсутствие сомнения. Здесь находится водораздел между наукой и верой. Первая серьезная попытка их примирения была сделана Сок­ратом. Ядром его учения был девиз «Познай самого себя!», знание он отождествил с благом, добродетелью, настойчиво утверждая, что нет ничего сильнее знания, оно управляет человеком, зло же совершает­ся «по недостатку знания». Он утверждал также, что знание о себе и окружающем приближает человека к мудрости и делает добродетель­ным его поведение, а недостаток знания ведет к поступкам глупым и потому — дурным.

XX век, однако, показал, что знание по своей природе амбивален­тно, что это сила, которую можно использовать и во имя добра, и во имя зла. Встал вопрос о степени универсальности понятий добра и зла. Действительно, по отношению к какой группе людей добро есть Добро, а зло есть Зло? Еще в античном мире одни софисты доказы­вали, что право, мораль, справедливость — это заговор слабых против сильных, ибо запреты, сковывая одаренного и смелого, подчиняют его интересам бескрылого большинства. Другие же, напротив, дока­зывали, что это заговор сильных против слабых — хитрые и могущест­венные манипулируют простодушным большинством, которое под влиянием моральных предрассудков вынуждено заботиться о чужих интересах как о своих¹.

Позже первая позиция была ясно выражена в формуле Ницше, согласно которой человеку надо стать сильным, а для этого необхо­димо находиться «по ту сторону добра и зла». Германский нацизм использовал этот девиз, фальсифицировав его, для формирования своего идеала личности — «белокурой бестии». Вторая линия со­фистов была творчески продолжена большевизмом, объявившим «буржуазные мораль и право» лживыми, лицемерными, а потому яв­ляющимися орудиями классового господства. Противоположностью этим ценностям и нормам должны были стать пролетарская мораль и революционная законность.

Результатом в обоих случаях явилось формирование обществ то­талитарно-мобилизационного социоцентрического характера. Про­летарско-классовая и национал-социалистская культуры, уходя от религиозных Абсолютов и разрушив их в массовом сознании, волей или неволей, в конечном счете открыли дорогу к вседозволенности для себя (нации, партии, вождя) во имя достижения, возможно, вели­ких, но утопических целей.

Но спасает ли религиозно-сакральный мир от зла в поведении людей? К сожалению, столкновения, участившиеся на уровне кон­фессий, говорят, что причины конфликтов все больше уходят в ментальные миры (в виде «борьбы богов»). Однако влияние веро­ваний, т. е. круг устойчивых представлений о сверхъестественном вмешательстве в жизнь людей, о божественной предопределенности их судеб, представлений, за которыми скрываются потребности в защите, благосостоянии, бессмертии, на сознание и поведение людей,

вопреки надеждам мыслителей античности и эпохи Просвещения, не ослабевают. Во всем мире религиозность растет. Эта тенденция характерна и для России¹.

Наименование конфессии	Количество религиозных организаций
Годы
Русская православная церковь
Российская православная свободная церковь	—
Ислам
Иудаизм
Буддизм
Евангельские христиане-баптисты
Адвентисты седьмого дня
Пятидесятники
Римско-католическая церковь
Лютеране
Кришнаиты

Понятие «верование» обычно связано со словом «вера», т. е. не­критическим восприятием чьего-либо суждения, убеждений, картины мира, взглядов на жизнь. Верование связано с трансцендентальными объяснениями фактов социальной и индивидуальной жизни, с отне­сением их к воле Высшего существа. В менталитете любого народа су­ществуют устойчивые представления (архетипы), например, о жизни после смерти, переселении душ, Страшном суде, посмертной судьбе человека и т. д. Верования оживляются бурно особенно в периоды об­щественной дестабилизации, ломки устоявшихся ценностно-норма­тивных координат поведения и социокультурных образцов. Духовная дезориентация людей, происходящая при этом, ведет к повышенной нужде людей в наставничестве извне, ориентации на «вечные» нормы и ценности, в укреплении духа за счет повышающегося доверия к авторитету Высшего существа. Социолог и антрополог профессио­нально обязан, не прибегая к шкале ценностей и норм того или иного вероучения и не сравнивая их, отыскивать социальные причины их существования. В этом области истинно то, что дано жизнью.

От этих описаний и размышлений, лежащих на поверхности, пе­рейдем к выявлению внутренней причины верований. Все верования связаны с феноменом любви. Любовь есть, если ее взять в социаль­ном аспекте, процесс самоотождествления субъекта с объектом, при­обретшим исключительную значимость в глазах субъекта.

Объект любви обретает статус смысловой ценности или сверхцен­ности. Любовь есть отношение к ценности, ради которой порой при­носится в жертву даже такая фундаментальная ценность, как земная, «плотская» жизнь. Любовь в ее высшем значении есть саморастворе­ние человека в другом человеке, группе или символическом образе. Саморастворение есть процесс, имеющий начало, расцвет и конец. Этому процессу содействует практика сакрализации — освящения кого-либо или чего-либо, придание ему «священности», авторитет­ности, сверхценности; влечение к сакрализации приобретает порой фанатичные формы. Ритуалы, церемонии, молебны и молитвы, эс­тетически выразительные храмы, торжественные празднества — все эти социокультурные средства служат одному: породить и углубить чувство уважения, почтения, любви прежде всего к высшему сущест­ву в лице Бога, вождя, святого героя. Сакрализации подвергаются и исторические события (дни Революции, Независимости, Победы и т. д.). Поэтому можно говорить о сакрализации повседневности и о сакральных мирах. Самоидентификация личности с сакрализованными существами и объектами содействует совершению поступков «по подобию», выработке соответствующих этому миру качеств личности (преданности, доверчивости, послушности, способности к самоотдаче, бескорыстия). Христианство, например, специально вы­деляет положение о том, что человек испорчен и полностью греховен. Весьма точно схвачена природа качеств человека — именно в борьбе, в том числе и с собой, формируются его социально приемлемые ка­чества. В данном случае убежденность человека в своей греховности, с одной стороны, и формирование культурного образца — образа Бога — с другой, побуждают индивида к систематической работе над своей личностью.

Всякая канонизация (великомучеников, героев, царей и т. д.) ведет к формированию «эталонных существ» (референтных групп), с нормами и ценностями которых субъект отождествляет свои цен­ностно-нормативные координаты поведения и мыслей (убеждений), причем происходит добровольная ориентация на них. Особенно это характерно для молодости — времени поиска своих героев ввиду

актуализации способностей к подражанию. Почитание связано с лю­бовным отношением, доходящим порой до состояния экстаза. Обо­жание, например, национального героя естественно — оно повышает жизнеспособность общности, связано со спасением, избавлением от опасного, страшного, жестокого и служит привлечению последова­телей.

Любовь как источник жизни вечна. Множество каналов и форм ее проявлений в жизнедеятельности людей — гарантия их жизнестой­кости. Не зря в русской культуре Вера, Надежда, Любовь связаны в единую триаду, придающую человеку оптимистическую жизненную ориентацию.

Подведем некоторые итоги. Знание обретает практическую значи­мость лишь в его соединении с ценностью социального или сакраль­ного характера. Ради чего применяется или будет применяться до­бытое знание — важнейший вопрос современного информационного общества. Актуальной становится сегодня позиция авторов концеп­ции Всеединства, утверждавших, что в самом творчестве человека ре­ализуется единство истины, добра и красоты. Светская культура, раз­виваясь в борьбе с религиозной, формировала у масс представления о свободе как о высшей ценности, а о справедливости — как о норме, устанавливающейся между людьми ими самими. Актуальным в свое время был вывод Маркса о том, что религиозное мировоззрение есть самосознание человека, который «или еще не обрел себя, или уже снова потерял»¹. Этим самым любовь как жизнеутверждающая сила обретала новую ориентацию — через любовь к свободе она возвраща­лась к самому человеку, и он уже не казался «рабом Божьим», а стре­мился быть свободной личностью. Гуманизм и как доктрина, и как социальная практика есть любовь к человеку, «благоговение перед его жизнью». В современных условиях, в век техногенной цивилиза­ции, когда знание — сила, идеальным является состояние уравнове­шенности, гармония между светской и религиозной культурами. Лю­бая религия претендует на придание высших смыслов человеческому существованию. Однако упорядочение внутренней жизни, менталь­ности человека с помощью религиозных ценностей и норм оправдан­но лишь в случае возникающего иногда в обществе вакуума в сфере идей и смысловых ценностей. Поэтому надежда лишь на религию в области духа совершенно иллюзорна. Дело в том, что ценности и канонизированные социокультурные образцы верований обращены в основном в прошлое. Но люди в своем сознании одновременно живут в прошлом, настоящем и будущем. Социальные ценности и нормы, образцы следования в настоящем и будущем многие люди черпают (в условиях свободы совести) из светской культуры, которая, будучи более динамичной, изменчивой, достаточно адекватно соответствует исторически умножающемуся разнообразию людей¹.

Дата добавления: 2015-06-04