Паразиты сознания 6 страница. Для среднего человека душевное заболевание всего лишь физический недуг, но

Для среднего человека душевное заболевание всего лишь физический недуг, но

если бы он попробовал сам бороться с болезнью, его бы уже ничто не

остановило.

Помню, после этого мы отправились в столовую на утренний чай (кофе мы

решили не пить принципиально, расценив его как наркотик). Когда мы

переходили главную площадь Компании, я обратил внимание, что на окружающих

мы взираем снисходительно, словно представители более высокоразвитой

цивилизации. Как же они все погрязли в мелочных заботах, запутались в своих

ничтожных желаниях в то время, когда мы наконец-то столкнулись с

единственно настоящей реальностью - эволюцией мозга!

Первые результаты не замедлили сказаться: я начал сбрасывать лишний

вес, здоровье приходило в норму. Я спал глубоким спокойным сном, а

просыпался отдохнувшим и бодрым. Работа мозга поражала своей точностью - я

мыслил спокойно, без спешки, почти педантично. Это было очень важно для нас

обоих. Вайсман сравнивал паразитов с акулами, а чем обычно привлекают акул

неопытные пловцы? Своими криками и шлепаньем по воде. Мы же не собирались

допускать подобных ошибок.

Мы снова вернулись к раскопкам, но вскоре нашли отговорку, чтобы бывать

там как можно меньше. Это было совсем нетрудно, поскольку оставшаяся часть

работ больше касалась инженеров, чем археологов. Райх на всякий случай уже

подумывал, как бы перебросить оборудование в Австралию - там находилось

одно местечко, описанное Лавкрафтом в "Тени времен", а поскольку с

некоторых пор у нас исчезли сомнения в ясновидении Лавкрафта, игра стоила

свеч. В августе мы просто решили взять отпуск, сославшись на жару. Целыми

днями пристально и незаметно следили за малейшими сигналами паразитов.

Умственное и физическое самочувствие было великолепным, мы постоянно были

начеку в ожидании любых проявлений ментального "вторжения", которые

описывал Карел. Но все было спокойно, и это настораживало. Случайно я

обнаружил причину этого спокойствия, когда в начале октября приехал в

Лондон. Срок аренды моей квартиры на Перси-стрит подходил к концу, поэтому

пришлось вылететь утренней ракетой в Лондон, и в одиннадцать я был дома.

Едва я зашел в комнату, как тут же понял - они здесь. За месяцы ожидания

этой встречи мои чувства весьма обострились. Раньше я бы ни за что не

понял, откуда свалилась на меня внезапная подавленность, какой-то затаенный

страх, вспыхнувший, словно расстройство желудка. Теперь-то я был дока. Я

знал, к примеру, что внезапная дрожь по телу - так называемые "мурашки" -

всего лишь обычный сигнал тревоги: кто-то из паразитов поднялся слишком

близко к поверхности сознания.

Да, меня рассматривали паразиты в моей комнате. Странно, конечно,

звучит: "в моей комнате" - они же были внутри меня. До чего же несовершенен

наш обыденный язык. В каком-то смысле единое сознание совпадает с единым

пространством и временем, как считал Уайтхед[29]. На самом деле, сознание

вовсе не "внутри" нас, как например кишечник. Личность человека подобна

водовороту в океане сознания, она своего рода - отражение мировой души.

Итак, когда я вошел в комнату, паразиты были уже внутри меня и ждали меня

там. И я знал, почему: они стерегли бумаги.

Недели тренировок прошли не зря. Мой мозг увернулся от их слежки, как

дерево пригибается от ветра или как больной прячется за свою болезнь. Снова

мне показалось, что за мной следят не акулы, а спруты - зловещие обитатели

дна. Не обращая внимания на слежку, я занялся делами: подошел к ящикам,

заглянул в них и без особого интереса полистал папки с психологическими

исследованиями. Теперь я знал, что обладаю новой силой мозга. Я просто взял

и отрешился от человека, которого пару месяцев назад звали Гилбертом

Остином, отделился, словно кукловод от марионетки. И покуда они наблюдали

за мной, я смешался со своим бывшим "Я", став при нем, если можно так

выразиться, просто пассажиром, при моем прежнем "Я". Больше незачем бояться

обнаружения, для этого у меня был слишком хороший самоконтроль. Я

отключился от старого "Гилберта Остина" - тот словно кукла прошелся по

комнате, позвонил в Хэмстадт и справился о здоровье миссис Вайсман, затем

позвонил в фирму по хранению имущества и попросил перевезти мебель (мою

мебель) и ящики с бумагами к ним на склад. Затем сходил поговорить с

домохозяином, а остаток дня провел в Британском Музее у Германа Белла,

заведующего археологическим отделом. И все это время я знал о слежке

паразитов, хотя она была уже не такой пристальной. Видимо, после того как я

распорядился насчет ящиков, интерес ко мне стал спадать.

Двое суток подряд я старался не думать ни о чем, кроме ежедневной

рутины, связанной с раскопками в Каратепе. Это было не так уж сложно (позже

читатель поймет, почему). Надо было лишь, по системе Станиславского,

отождествить себя с той частью Гилберта Остина, которая с возбуждением

рассказывала Беллу о раскопках и прочих вещах. Прогуливаясь по Лондону, я

встретил старых друзей и принял приглашения на "скромную вечеринку", где со

мной носились, как со знаменитостью (вечеринка тут же превратилась в

огромное сборище, куда сбежались толпы приглашенных "на меня"). Я умышленно

старался шевелить мозгами кое-как, в моей прежней манере. Возвращаясь

домой, я хорошенько обдумал свое идиотское времяпрепровождение и дал себе

слово не повторять больше подобных вылазок. Когда вертолет Компании

приземлился в Диярбакыре, я почувствовал, как все вокруг очистилось, но я

попрежнему старался скрывать свои мысли за надежным щитом целых двое суток.

К тому же Райх был на раскопках, так что искушение расслабиться у меня не

возникало. Когда он вернулся, я все рассказал и предположил, что после

отправки ящиков на хранение "они", возможно, отстанут от меня. Впрочем,

уповать на это не стоило - надо по-прежнему соблюдать бдительность.

Итак, мы узнали кое-что новое о паразитах. Выходит, они не держат под

постоянным контролем всех жителей планеты. Но тогда, почему же люди не

"выздоравливают", когда паразиты оставляют их в покое?

Целые сутки мы ломали над этим голову. И Райх нашел ответ. Однажды он

разговаривал с женой Эверта Рубке, президента Англо-Индийской Урановой

Компании - тот только что отбыл на пару недель отдохнуть на Луне. Она

пожаловалась, что у мужа совсем сдали нервы.

- Почему? - удивился Райх. - Ведь дела в Компании идут превосходно.

- О, да, - признала она. - Но когда человек возглавляет такой огромный

концерн, как АИУК, он привыкает к постоянным тревогам и порой не в силах от

них отвлечься.

Вот оно что - привычка! Это же самоочевидно, если только дать себе

труд немного поразмыслить! Не зря психологи толкуют нам, что человек, по

сути своей, машина. Лорд Лестер[30] сравнил как-то человека с огромными

напольными часами, которые идут при помощи пружинок от маленьких наручных

часиков. Малейшая травма в детстве вызывает иногда пожизненный невроз. А

парочка удачных моментов на заре жизни делают человека вечным оптимистом.

Тело справляется с болезнетворными бактериями за неделю, а мозг сохраняет

микробы болезненности и страха до конца дней. Почему? Потому что мозг

склонен к застою. Он работает по привычке, от которой сложно избавиться,

особенно, если эта привычка вредная.

Иными словами, уж если паразиты мозга "застолбили" кого-то, то человек

этот становится словно подпорченные часы, к нему достаточно лишь раз в год

наведываться для контроля. С другой стороны, Вайсман установил, что люди

отравляют друг другу жизнь и этим здорово экономят силы паразитов. Детям

передается мировоззрение их родителей. Один писатель-пессимист влияет на

целое поколение литераторов, а те, в свою очередь, - почти на всех

образованных людей в их стране.

Чем больше мы узнавали о паразитах, тем яснее понимали, до чего же они

примитивны, и все более невероятной удачей казался нам случай, приведший к

порогу тайны. И лишь гораздо позже слово "удача" перестало быть для нас

неопределенным, подобно большинству абстрактных существительных - в нем

появился совсем иной смысл.

Долго мы обсуждали главный вопрос: кого еще стоит посвятить в это?

Найти ответ было непросто. Начали мы неплохо, но любой неверный шаг мог

погубить все. Прежде всего надо подобрать людей, способных правильно

воспринять наше знание. Не то, чтобы мы очень боялись, что нас сочтут за

сумасшедших, нет, просто нужна была уверенность в том, что избранные нами

союзники действительно принесут пользу, а не разрушат уже сделанное.

Мы пересмотрели кучу книг по психологии и философии в поисках автора,

близкого нам по духу. Нескольких отыскали, но покуда сохраняли

осторожность. К счастью, я и Райх быстро овладели навыками феноменологии;

поскольку мы оба не были философами и никакими предубеждениями против

Гуссерля не обладали, семена его теории нашли благодатную почву, и теперь

надо было разработать способ т р е н и р о в к и в этом виде ментального

спорта. Способ, которым могли бы пользоваться другие люди. Мы не могли

рассчитывать на одну лишь их сообразительность. В кратчайшие сроки их надо

обучить тому, как защищаться от паразитов мозга.

Видите ли в чем дело: стоит научиться однажды пользоваться своим мозгом

по-настоящему, как дальше все пойдет само собой. Главное - порвать с

привычкой, нажитой человечеством за миллионы лет: отдавать все внимание

внешнему миру и считать воображение лишь формой бегства от реальности,

когда на самом деле, воображение - это короткая экскурсия в огромные

неведомые страны нашего сознания. Мы должны знать, как работает мозг. Но не

в физическом смысле, а, именно, как он чувствует и познает. Как оказалось,

самое трудное для человека - понять, что "чувство" есть лишь другая форма

познания. Я смотрю на человека, и я "вижу" его - это объективно. А ребенок

смотрит на того же человека и говорит: "У-у, какой противный дядька".

Ребенок в данном случае чувствует, а для взрослых это "субъективное". Мы

даже не подозреваем, насколько глупа такая классификация, и какой хаос она

вносит в мышление. На самом же деле, чувство ребенка также является

"пониманием", но в более глубоком смысле, точно как наше "видение" является

чувством.

Представьте себе это на примере того, как мы смотрим в бинокль. Вы

крутанули колесико - и все расплылось. Затем еще один поворот проясняет

картинку, делает ее резкой. Теперь представьте, что происходит, когда вам

говорят: "Старик такой-то прошлой ночью умер". Голова ваша обычно полна

самых разных мыслей, и вы в этот момент ничего не чувствуете, вернее,

чувствуете что-то н е о п р е д е л е н н о е, расплывчатое. Возможно,

неделю спустя, вы будете сидеть в комнате и читать, как вдруг что-то

напомнит об умершем старике, и вы почувствуете неподдельное горе. Чувства

сфокусировались, словно в бинокле. Как еще убедить человека в том, что

чувство и познание, в основе своей, - одно и то же?

Мой труд в большей степени является историческим, нежели философским,

поэтому я не собираюсь вдаваться в подробности феноменологии. (Я уже сделал

это в других книгах, а также посоветовал бы в качестве прекрасного

объяснения предмета труда лорда Лестера.) Однако все эти философские

выкладки необходимы для понимания истории борьбы против паразитов сознания.

Ибо главным оружием против них был своеобразный "глушитель мысли", который

можно сравнить с устройством, создающим помехи для радара. Мозг мыслящего

человека постоянно изучает вселенную. "Жизнь пробужденного индивидуума есть

постижение". К примеру, астроном следит за небом в поисках новых планет. А

новые планеты открываются при сравнении старых и новых снимков звездного

неба: если звезда сдвинулась со своей точки, то это уже не звезда, а

планета. Вот так же наши чувства и рассудок постоянно обшаривают вселенную

в поисках "смысла", который возникает лишь тогда, когда мы сравниваем две

разновидности опыта и выводим общую закономерность.

Взять, к примеру, первое знакомство ребенка с огнем: ему кажется, что

огонь - это здорово, это тепло и свет. Если же он попробует коснуться огня,

то узнает нечто новое - огонь способен обжигать. Но ребенок вовсе не

считает огонь неприятной штукой, если, конечно, этот ребенок не пуглив и

истеричен. Он просто совместит два опыта, словно две звездные карты и

отметит для себя, что любое качество огня должно быть четко отделено от

остальных. В этом и заключается процесс познания.

Скорее всего, паразиты сознания умышленно "замутили" наши чувства,

когда мы пытались сравнить оба опыта. Они словно взяли и подменили окуляры

астронома на такие же, но с мутными линзами. Мы не успели засечь этот

момент. Случись нам быть слабее духом, мы пришли бы к ложному выводу: огонь

- это "плохо", потому что больно.

Я прошу прощения у нефилософов за эти объяснения, но они действительно

необходимы. Цель паразитов - удержать человечество от открытия собственных

сверхсил, а для этого все средства хороши - они "глушат" наши эмоции,

притупляют чувства, а мы из-за этого погружаемся в своеобразный ментальный

туман. "Исторические размышления" Вайсмана были попыткой изучить историю

двух последних столетий и обнаружить, каким образом паразиты проводили

наступление на род человеческий.

Возьмем для примера поэтов-романтиков начала XIX века - Вордсворта,

Байрона, Шелли, Гете. Разве можно их сравнивать с поэтами предыдущей эпохи

- Драйденом, Поупом и другими. Романтики обладали мощными биноклями,

которые были сфокусированы на самой сути существования человека. Однажды

Вордсворт стоял ранним утром на Вестминстерском мосту над Темзой и внезапно

почувствовал, как забурлил его мозг, как стремительно его ощущения стали

наслаиваться одно на другое. В один миг он окинул взором всю человеческую

историю, взглянув на нее подобно орлу сверху, хотя до тех пор привычным был

взгляд червя. И если перед человеком сверкнет эта истина - будь он поэт,

ученый или государственный муж, - он обретает могучее чувство силы и

отваги, для него становится ясным смысл жизни и человеческой эволюции.

И в этот-то момент истории, когда человеческий мозг совершил

невероятный скачок вперед, - эволюция всегда движется скачками, словно

электрон, прыгающий с одной орбиты на другую, - паразиты сознания забили

тревогу. Они действовали хитро, с дальним прицелом. Они продолжали

манипулировать лучшими умами планеты. У Толстого в "Войне и мире" эта

истина сверкнула на миг, когда он заявил, что личность играет в истории не

самую главную роль - исторический процесс движется механически. Участники

наполеоновских войн д е й с т в и т е л ь н о двигались не по собственной

воле - механически, - они были не более чем пешками для паразитов сознания.

Что подвигло ученых стать догматиками и приверженцами материализма? Очень

просто - им внушили глубокое чувство психологической неуверенности и

незащищенности, и они с готовностью ухватились за идею науки как абсолютно

объективного "знания". Тот же механизм использовался, когда паразиты

пытались обратить мозг Вайсмана к математическим и шахматным задачам. И так

же хитро были сбиты с толку писатели и художники. Титаны, подобные

Бетховену, Гете, Шелли, пожалуй, привели паразитов в ужас - ведь несколько

десятков художников такого масштаба могли бы поднять человечество на

следующую ступень эволюции. Поэтому, Шумана и Гельдерлина довели до

сумасшествия, Шелли спился, а Кольридж и Де Куинси стали наркоманами.

Гениев уничтожали безжалостно и без особых усилий, словно мух. Стоит ли

после этого удивляться, что крупные художники девятнадцатого века так остро

ощущали враждебность мира. Стоит ли удивляться, что Ницше, отважно

попытавшийся воспеть славу оптимизму, молниеносно был сброшен в безумие. Не

стану углубляться дальше в эту проблему - книги лорда Лестера освещают ее в

полной мере.

Паразиты пользуются историей как ловушкой для человечества. Именно

история всегда была их главным оружием. Они ее немного "исправили", и

история превратилась в притчу о слабости человеческого существа, о

безразличии природы и беспомощности человека в борьбе с Необходимостью. И

как только мы сможем осознать эту "исправленность" истории, мы тут же

станем недосягаемы, избавимся от игры, в которую нас втягивают. Выходит,

если даже Моцарт, Бетховен, Гете и Шелли не справились с паразитами, то

грош им цена. На деле же сами паразиты не стоят ломанного гроша. Говорить о

человеческой слабости - просто глупо. У человека бездна сил, если бы их

каждую ночь не подтачивали вампиры души.

Это открытие вдохнуло в нас небывалый оптимизм. На данном этапе он был

вызван нашим полным неведением относительно истинной сути паразитов. Зная,

как они стремятся ничем не обнаружить своего существования, мы пришли к

выводу - и дорого за него впоследствии поплатились, - что у паразитов не

было реальных возможностей навредить нам. Оставалась, правда, неразгаданной

история самоубийства Карела, однако его вдова предложила вполне

правдоподобное объяснение. Карел любил чай с сахарином, а бутылочка с

цианистым калием была точь в точь похожа на склянку с сахарином. Скорее

всего, он заработался и по рассеянности бросил в чай яд. По идее, его

должен был остановить запах. Но если паразиты в состоянии притуплять

обоняние, так сказать, "глушить" его, то почему бы им не сделать это?

Карел, по-видимому, сидел ни о чем не подозревая за столом, думал о работе,

наверняка устал. Он автоматически тянется за сахарином, и один из паразитов

услужливо ведет его руку несколькими дюймами левее...

Райх и я были готовы принять эту версию, которую подтверждали остатки

цианидов в чае. Она также соответствовала нашей концепции, что

принципиально паразиты сознания не опасней любых других паразитов, таких,

как древоточец или сумах ядоносный. Поэтому, достаточно знать о них,

принять меры, и все будет в порядке. Уж мы-то не будем такими растяпами,

как Карел Вайсман. Нас им никогда не обвести. Что они могут сделать?

Например, сыграть с нами печальную шутку во время поездки в автомобиле.

Когда гонишь под 90 миль в час, это совсем не трудно. И тогда мы решили

полностью отказаться от машины, даже в роли пассажиров. (Любой водитель

может оказаться более уязвимым, чем мы.) Другое дело - летать на вертолете:

там стоял автоматический радар, с которым невозможно попасть в аварию. А

когда мы услышали об убийстве солдата местным пьянчугой, то поняли - это

еще одна возможность, о которой не стоит забывать. По этой причине мы не

расставались с оружием и старались избегать шумных компаний.

И все же в первые месяцы дела шли настолько гладко, что было трудно не

расслабиться. Когда мне было чуть больше двадцати и я учился археологии у

сэра Чарльза Майерса, я частенько испытывал такое возбуждение, словно жизнь

только началась. И все же, даже то чувство трудно сравнить с моим нынешним

оптимизмом. Я понял - в чем состоит ущербность обыденного человеческого

существования, его нелепость, напоминающая попытку наполнить ванну без

пробки или вождение машины при включенных тормозах. Творческие силы

человека постоянно совершенствуются, но созданное им теряется с каждою

минутой. Как только мы осознаем это, все станет на свои места. Ощущение

жизненной силы и самообладания наполнит наше сознание. Исчезнет зависимость

от эмоций и настроения, мы сможем контролировать их столь же легко, как

движения рук. Для тех, кто не испытывал такого ощущения, объяснить его едва

ли возможно. Люди слишком привыкли к тому, что с ними всегда что-то

"случается". Они простужаются, впадают в депрессию, они что-то приобретают,

от чего-то избавляются, их одолевает скука... Но однажды я обратил свое

внимание в глубь собственного сознания, и подобные вещи перестали со мной

случаться - теперь я мог их контролировать.

До сих пор вспоминаю самое сильное переживание той начальной поры. Я

сидел тогда в библиотеке Урановой Компании около часа дня, читал свежую

статью по лингвистической психологии и размышлял над тем, стоит ли доверить

наш секрет автору статьи или нет. Меня заинтересовали некоторые ссылки на

основателя этой школы - Хайдеггера. Я неожиданно со всей ясностью увидел

ошибку, которая вкралась в основание его философии, а заодно узрел те

заманчивые перспективы, что сулили открыться в случае исправления ошибки. И

тут над моим ухом с противным зудением пролетел комар, потом вернулся и еще

раз пролетел, и так несколько раз. Погруженный в раздумья о Хайдеггере, я

лишь мельком взглянул на насекомое и пожелал ему поскорее убраться в окно.

В тот же миг я почувствовал, как мои мысли были в о с п р и н я т ы

комаром. Он неожиданно отклонился от своего курса и полетел в сторону

закрытого окна. Я мысленно держал его и не отпускал до тех пор, пока не

направил через всю комнату к открытому окну, где крутился вентилятор и где

воздушный поток помог ему вылететь на улицу.

Пораженный, я откинулся на спинку стула и в крайнем изумлении уставился

вслед насекомому. Вряд ли я бы больше поразился, если бы я сам внезапно

отрастил крылья и полетел. Но неужели это я вывел комара из комнаты? Я

вспомнил, что в туалете обитает целый рой ос и пчел - их привлекали

растущие под окном пионы. Направился туда. В туалете было пусто, лишь одна

оса жужжала и билась о холодное оконное стекло. Я прислонился к двери,

сосредоточился на осе. Ничего не произошло. Обидно - я чувствовал, что

допускаю какую-то ошибку, словно толкаю дверь, запертую на ключ. Снова

мысленно вернулся к Хайдеггеру, почувствовал растущее возбуждение и

неожиданно ощутил, как в моем мозгу произошло некое с ц е п л е н и е. Я

вошел в контакт с осой, словно зажал ее в кулаке. Я велел ей подлететь ко

мне. Впрочем, нет, "велел подлететь" - это не то выражение. Вы же не

приказываете своей ладони сжиматься и разжиматься - вы просто делаете это.

Так же и я поднес осу через всю комнату к себе, затем развернул ее, отнес к

окну и вышвырнул на улицу. Это было настолько невероятно, что я был готов

одновременно рыдать и смеяться. Больше всего рассмешило гневное возмущение

осы, которой пришлось улететь против собственной воли. И я чувствовал этот

гнев.

Влетела еще одна оса - а может, та же самая, - и снова я выставил ее на

улицу. Правда, после этого накатила усталость - мой мозг пока не привык к

таким трюкам, и хватка на этот раз ослабла. Внизу, среди пионов огромная

пчела охотилась за нектаром. Я мысленно схватил ее и приказал улетать.

Насекомое начало сопротивляться - в точности словно пес, выведенный на

прогулку и рвущийся с поводка. Я напряг силы - разгневанная пчела

выпорхнула из бутона. Внезапно я почувствовал усталость, и пчелу пришлось

отпустить.

Мне больше не хотелось доводить себя до истощения, как случалось в годы

глупой юности, я просто расслабился, стараясь успокоить свой мозг и

подумать о чем-то другом. Через десять минут чувство мозгового спазма

улетучилось.

Интересно, а получится то же самое с неживыми объектами? Я

сконцентрировал внимание на выпачканном губной помадой сигаретном окурке,

который лежал в пепельнице на соседнем столе, и попробовал передвинуть его.

Это удалось - окурок переместился до края пепельницы, но чего это мне

стоило - гораздо тяжелее, чем с пчелой. Зато здесь меня ждал новый сюрприз:

едва я вошел в мысленный контакт с сигаретой, как по телу пробежала волна

острого сексуального желания. Я отвлек внимание от окурка, потом снова

"подключился" к нему - снова то же чувство. Позднее я узнал, что эту

сигарету курила секретарша одного из директоров - пухлогубая блондинка в

толстых роговых очках. Ей что-то около тридцати пяти, не замужем, довольно

неврастеничная особа, сразу и не скажешь - привлекательна она или нет.

Вначале я решил, что это было мое собственное вожделение - вполне

нормальная реакция на такой сексуальный стимул как окурок со следами

помады, - однако в следующий раз, когда секретарша сидела неподалеку, я

попробовал мысленно "прикоснуться" к ней, и меня словно ошарашило

электрическим разрядом терпкой, почти животной похоти, исходившей от нее.

Может быть, перелистывая страницы статистического отчета, она задумалась в

этот момент о сексе вообще или о каком-то конкретном партнере. Скорее

всего, возбужденность была ее привычным состоянием.

Узнал я от нее и еще кое-что. Стоило мне ослабить свое внимание, как

она бросила на меня задумчивый взгляд. Я продолжал читать и делал вид, что

не замечаю ее. Она, похоже, потеряла интерес ко мне и снова погрузилась в

свои цифры. Но я успел сделать важный вывод: она ощутила мой "мысленный

зондаж". Когда я пробовал "подключаться" к мужчинам, те никак не

реагировали. Выходит, женщины, особенно с проблемами на почве секса,

обладают сверхчувствительностью к подобным вещам.

Но это выяснилось позже. В тот день я лишь пробовал манипулировать

окурком и добился своего, хотя и с большим трудом. Видимо, причина в том,

что окурок был неживым. Куда легче воздействовать на живые объекты,

поскольку можно использовать их жизненную энергию и не надо преодолевать

инерцию.

К вечеру, все еще захваченный своим новым открытием, я разорвал на

мелкие клочки лист папиросной бумаги и забавлялся тем, что устроил на столе

маленькую снежную бурю из бумажек. Занятие это тоже изрядно измотало меня,

поэтому через пятнадцать секунд я сдался.

Вечером Райх вернулся с Каратепа, и я рассказал ему об открытии. Он

загорелся еще больше моего, хотя, что было довольно странно, сам не

торопился повторить эксперимент, а вместо этого принялся анализировать на

все лады возможности открытия. Что касается возможностей "психокинеза" -

они известны человечеству уже полвека и достаточно изучены Райном, который

дал следующее определение психокинезу (ПК): "феномен воздействия

индивидуума на объект без применения своей двигательной системы". "Иными

словами, - писал он, психокинез является прямым воздействием сознания на

материю". Райн подтверждал, что некоторые игроки могут воздействовать на

игральную кость. Он провел тысячи экспериментов с неживой материей и пришел

к тому же выводу, что и я: после серии опытов с "психокинезом" мозг

чертовски устает. В начале опытов "попаданий" куда больше, потом же их

количество уменьшается - по мере того, как накапливается усталость.

В принципе, все нормальные люди владеют энергией ПК, пусть даже в малых

дозах. Я же развил свои силы благодаря практическим занятиям феноменологией

и мог направлять более мощный поток ментальной энергии в русло психокинеза.

Райх воспарил в своих мечтах, словно ястреб, освободившийся от пут. Он

пророчил, что наступит день, когда мы сможем поднять на поверхность руины

Кадата безо всяких приспособлений и, вообще, человек сможет путешествовать

на Марс в любое время, просто актом напряжения воли заботясь о космическом

корабле. Он заразил меня своим возбуждением, ясно было, что он верно оценил

наше великое начинание и в философском, и в практическом смысле. Увы, в

определенном смысле научное направление не было правильным в прогрессе

человечества. Взять хотя бы наши каратепские раскопки: мы с самого начала

кинулись решать чисто механическую задачу - как извлечь город из-под

Дата добавления: 2015-06-04