Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Талиг. Оллария. 400 год К.С. 20-й день Весенних Молний




400 год К.С. 20-й день Весенних Молний

 

 

В кабинет Мевена – пустой – они вошли одновременно. Робер – из приемной Катари, бывшей приемной, Карваль – со двора. Маленький генерал хотел что-то сказать, Робер не дал.

– Нашли?

– В известном смысле… Монсеньор, Штанцлер найден убитым в собственном особняке. Не берусь решать, ограбление это или месть. Может быть и то и другое.

– Садитесь, и по порядку.

– Я боюсь повторить уже… известное.

– Закатные твари, я сейчас плохо соображаю… Мне доложили… – На регентском совете он будет называть сестру ее величеством, но при Никола можно не лукавить. – Катари принимала Штанцлера, он убрался, и к ней вошел Окделл, а потом – фрейлина. Проклятье, опять забыл, как ее звали…

– Дрюс-Карлион, но все было несколько иначе. – Когда Карваль научился так докладывать, после Доры или раньше? – Ее величество велела всем ее оставить, дамы и врач прошли в свитскую гостиную. Почти сразу же графиню Рокслей пригласили к посту у входа в Весенний садик. Она вернулась вместе с Окделлом, который настаивал на немедленной встрече с ее величеством. Такое уже случалось, и его пропустили. Спустя три четверти часа Окделл вышел. По словам дам, он был очень бледен и сказал, что ее величество вызвала фрейлину и просила ее не беспокоить. Дамы сочли, что герцог Окделл… попытался объясниться и не встретил понимания. Окделл ушел. Приблизительно через пять минут духовник ее величества, ничего не объясняя, увел брата Анджело. Разумеется, все находящиеся в свитской гостиной решили, что начинаются роды…

А что еще можно было решить? Он бы тоже так подумал и сидел бы со всеми, ждал… Ну, может, молился бы, если б умел.

– Я так и понял, что ее нашел Пьетро.

– Да. Он отлучался в Ноху, видимо, с поручением ее величества, потому что сразу же прошел в кабинет.

– Никола, а не могло… – Бред. Не подкрепленный ничем, кроме того, что Дикон не мог! – Сколько времени Пьетро там пробыл?

– Он вызвал меня через несколько секунд, прежде чем пошел за врачом. Монах успевал только открыть дверь в будуар и вернуться. Монсеньор, я понимаю, что вы чувствуете, но виновный очевиден. По крайней мере, виновный в убийстве ее величества и фрейлины. Со Штанцлером могут быть сомнения, здесь – нет.

– Почему вы так уверены? Потому что никто, кроме Ричарда, не входил?

– Если бы… – Никола все же сбился с ровного тона. Малыш умел держать себя в руках, но Приддом он не был. – Простите, монсеньор… В ране остался кинжал, с которым герцог Окделл не расставался и который я видел у него перед тем, как он прошел якобы к Мевену. Мне кажется, дамы угадали, Окделл попробовал объясниться и… не встретил взаимности. Монсеньор, я был уверен, что вы знаете подробности.

– У меня нет времени делать плохо то, что вы уже сделали хорошо. Никола, я могу допустить, только допустить, что Дикон убил… женщину, которая его отвергла, особенно если она… не стала скрывать своих чувств к другому. Любовь и ревность творят из нас чудовищ, этого не отменить, но я никогда не поверю, что Ричард убил фрейлину и сбежал. Он бы или покончил с собой, или во всем признался.

– Только не нам. Монсеньор, я должен просить прощения: я прочел не предназначенные мне письма. Окделл оставил их на письменном столе в доме Алвы. Одно адресовано вам, но в нем могло быть что-то… не терпящее отлагательств. Я ничем не мог помочь брату Анджело, а Мевен справляется со своими обязанностями…

– Не извиняйтесь. Давайте письма.

Это Дикон… Лэйе Астрапэ, это все-таки Дикон, и при этом все же не он! «…требовали обстоятельства и Честь Скал»… От Дикона здесь только руки, но не сердце и не умысел; дурака втравили, как втравили в убийство Ворона и в эту подлость с судом… Штанцлер и втравил, только зачем?!

Эпинэ убрал письмо, стараясь не думать о возможной встрече Ричарда с Эрвином. Только бы Окделл не бросился к Лукку, хотя куда он может сбежать? Ни дома, ни друзей, ничего…

– Что со Штанцлером?

– Это моя неудача, монсеньор. Дом, который занимал Окделл, находился под наблюдением. Карету Штанцлера тоже сопровождали, но Штанцлер избавился от спутников в церкви Святой Алисы. Он ездил туда довольно часто, к этому привыкли, к тому же его, как и было предписано, сопровождали люди Окделла. Возвращаясь после аудиенции, Штанцлер остановил карету и вошел в храм. Кучер и лакей, как обычно бывало, остались с лошадьми, мои люди в церковь не входили, чтобы не привлекать внимания. Иногда Штанцлер молился очень долго, а может, не молился, а размышлял. Как бы то ни было, его ждали, а он выскользнул через боковой вход и отправился к себе. Это не очень далеко…

– Я знаю.

– Я счел своим долгом отыскать Окделла. Я знаю, как вы относитесь к этому… молодому человеку, но я в любом случае не допустил бы расправы.

– Спасибо, Никола…

– Я забрал письма, оставил в особняке нескольких человек и поехал назад. У церкви я заметил карету и неподалеку своих людей. Я поговорил с ними и вошел в церковь, думая, что нашел хотя бы Штанцлера, но ошибся. На всякий случай я решил проверить особняк. Привратника на месте не оказалось, но ворота были распахнуты, и мы вошли. В доме похозяйничали мародеры, но давно. Беглеца мы обнаружили в бывшем кабинете. Труп уже остывал.

Штанцлера кто-то застрелил, кто-то очень меткий, поэтому я сомневаюсь, что это Ричард Окделл, хотя он там был и оставил вороную мориску. Вы ее знаете, монсеньор; она, насколько я мог понять, была подарена Окделлу герцогом Алва.

– Да, я ее знаю. Дикон ее бы никогда…

О «никогда» пора забыть не только на войне. Если Ричард решил бежать, он мог понять, что Сона слишком приметна, но бросить лошадь у дома Штанцлера! Разве что бедняга не сомневался: по его следам уже идут…

– Его не могли увести силой?

– Кто, монсеньор?

Таинственные убийцы бывшего кансилльера, которых, скорей всего, не существует. Что-то заставило в общем-то доброго мальчишку сперва убить Катари с фрейлиной, а потом и старого мерзавца. Убить и бежать… Может, сама Катари? С сестры бы сталось из последних сил велеть дураку уходить.

– Вы хотите осмотреть особняк?

– Зачем? Если вы уверены, что Штанцлер мертв…

– Уверен, монсеньор. Герцог Окделл, уезжая, велел слугам уничтожить икону святой Октавии, я отменил это распоряжение. Это было бы святотатством.

– Правильно… Полковнику Блору придется обойтись без подарков. Все, что еще остается в доме, принадлежит Алве. Сейчас не до того, чтобы переделывать ворота, но выгнать лишних и поставить охрану нужно.

– Уже сделано. Позвольте мне выразить…

– Не надо, Никола. Вы все уже выразили. Не знаю, что бы я без вас делал…

– Монсеньор, нужно отменить инспекцию гарнизонов. Лучше, если письма с объяснением подпишете вы. Я распорядился их подготовить.

Никола успевает всюду, но понять, что из этого выходит, у него получается не всегда. Он не думал с драгунами Райнштайнера, и теперь тоже…

– Сейчас не время что-то отменять. Мы с Левием займемся похоронами, а вы – гарнизонами. Отправитесь с утра, с надлежащей охраной, и сдерете с нерадивых восемь шкур. Нельзя позволить им думать, что власти больше нет… Так уж вышло, что в пределах Кольца Эрнани единственный маршал и родич новорожденного принца – я. Если Ноймаринен или Алва захотят свернуть мне шею за то, что я делаю, пусть сворачивают, но пока будет так, как я скажу.

– Как именно, монсеньор?

– Катарина умерла родами. Родами. Она велела врачу спасать не себя, а сына, и врач повиновался. В присутствии двоих монахов и вашем сестра объявила меня Проэмперадором Олларии и прилегающих земель, и я немедленно приступил к исполнению своих обязанностей. Брат Пьетро и брат Анджело это подтвердят с разрешения Левия. Вы?

– Разумеется, но слухи все равно пойдут.

– Безусловно. Они бы пошли, даже будь все правдой, но я не хочу, чтобы горожане принялись искать убийцу. Не думайте… Дело не в Диконе, то есть не только в Диконе. Я не хотел бы, чтоб толпа разорвала даже Штанцлера, а люди на взводе, хотя кому это я рассказываю? Мы не можем подливать масло в огонь – наша королева умерла от естественных причин. Слабое сердце, переживания… Странно, что девочка в самом деле держалась… Держалась и…

– Хотите вина, монсеньор?

– Хочу. И вы хотите… Никола!

– Да, монсеньор?

– Я получил письмо от Эрвина… От графа Литенкетте. Он просит помощи. Ему не хватает людей, чтобы перекрыть дорогу к Олларии и заворачивать беженцев в Придду.

– Я пошлю туда Дювье. Он знает те места, хотя мне было бы спокойней увидеть беженцев своими глазами. Конечно, если в Олларии…

– Мы с Мевеном и Дэвидом справимся. Ричарда ищут?

– Я сделал все от меня зависящее.

– Не сомневаюсь. Будем помнить!

– Будем, монсеньор.

Никола не просто сочувствует, ему больно… Как же ее все любили… Все, от последнего нищего до несчастного убийцы!

– Она должна лежать среди маков… Среди маков, Никола… Идемте, срежем все, которые найдутся в этом закатном саду! Сколько бы их ни было…

 

 

У привратника были обе руки, то есть не у привратника, у капрала-чесночника, обманувшего Дика пустым рукавом. Ловушку поставили на всякий случай, а она сработала. Теперь ставший тюремщиком «безрукий» драил свои сапоги, насвистывая какую-то песенку. Будь мерзавец дворянином, Дик, даже связанный, знал бы, как с ним разговаривать. Но препираться со слугами и солдатней – не уважать себя, и Окделл молчал, пытаясь найти хоть какой-нибудь выход.

Карваль как исчез, так и не возвращался, время шло, закрывавшие окна доски уже не золотились, но свет сквозь них еще проходил. Самые долгие дни в году и бесконечное, убивающее своей беспомощностью ожидание, в конце которого либо Багерлее, либо смерть на месте от руки все того же Карваля. Дикон понимал, почему его не прикончили вместе со Штанцлером: смерть Повелителя Скал привлекла бы слишком много внимания, а жирный Инголс заставляет говорить даже ключи. Коротышка медлил, думая, что держит в руках близкого друга ее величества, а солдаты при всей своей надежности имеют языки.

Конечно, Карваль мог приказать своим головорезам убить пленника, когда господин генерал будет где-нибудь в Барсине. Новоиспеченный барон вернется, и ему «доложат» о двойном убийстве в особняке Штанцлера. Иноходец в очередной раз убедится в незаменимости своего подручного, а подручный избавится от всех подозрений. План был бы безупречен, если б не известная всем верность Эпинэ старой дружбе. Среди чесночников может затесаться кто-то, кто предпочтет выскочке истинного герцога. Быть уверенным в молчании всех побывавших в особняке Штанцлера солдат нельзя, а выкормыш Дорака неглуп и осторожен. Это давало смутную надежду выбраться из передряги живым. Давало бы, если б не Катари…

Прежние планы Карваля были неочевидны, его нынешние действия сомнений не вызывали – инспекцию отменят, Карваля вернут, и он бросится «искать» убийцу и, разумеется, найдет. Скорее всего, герцог Окделл «погибнет в стычке», и это будет хуже всего. Смерти Ричард не боялся, как и суда. Ворон сохранил достоинство и в цепях, а мужество Алана стало легендой. Пока ты смеешься своим палачам в лицо, ты не побежден, другое дело – получить пулю в чужом подвале. Штанцлер жил и умер как подлец, но его убийство не стало возмездием. Карваль не мстил и не исполнял законный приговор, он прикончил бывшего сообщника, как вор убивает вора…

– Сидит?

– Да что ему станется? Как оно?

– Да кошки его знают. Ты его кормил?

– Такого, пожалуй, накормишь… Укусит еще. Ну, я пошел.

Шаги, шорохи, скрип. «Привратник» убрался. Тот, кто заступил на смену, смачно чихнул и осведомился:

– Ужинать будешь?

– Нет.

– А подумать?

– Нет. – В последний раз Дик перекусил утром, причем наскоро, но голодным юноша себя не чувствовал, а вот пить хотелось ужасно. Как и размяться, но не просить же милости у «тыкающего» герцогу солдата. Все, что Ричард мог в своем положении, это сохранить достоинство. Никто не скажет, что Повелитель Скал унижается и юлит, а южане – солдаты, они отличат Окделла от Штанцлера, но как же старый гусак струсил! Фердинанд и тот больше напоминал дворянина. Еще одна жертва конца Круга, как и его так и не рожденный сын… Катарина нагромоздила горы лжи, но имя отца последнего ребенка назвала верно, в этом Дикон не сомневался. Олларам отпущен один Круг. Род был обречен и иссяк, только об этом никто не расскажет. Как и о конце Ричарда Окделла. Ну почему он не умер во дворце, оборвав династию узурпаторов и смешав на клинке Алана свою кровь с кровью женщины, которую любил до того, как возненавидел?! Такая смерть не была бы ни глупой, ни бессмысленной, но Повелитель Скал сделал то, что требовал долг, и проиграл. Карас выпал из рукояти меча, второй раз его не найти. Нет камня, нет Надора, нет Окделлов…

– Может, хватит дуться? – раздалось над ухом. – Чего пузо мучить, не казенное!

– Оставь меня в покое!

– Ну, хозяин барин.

Узнав про королеву, чесночник запоет иначе. Южане помешаны на Катарине Ариго, им не объяснить, что они молятся на змею. Не объяснить даже Роберу, если они вдруг встретятся. Единственный, кто может понять, это Алва. Ворон знал цену любовнице и не считал нужным это скрывать. Ветра честны, как и Скалы. Штанцлер лгал, утверждая, что сын Эгмонта подражает эру, это было не подражание, а сходство, которое не могло не тревожить старого интригана и его дочь. Знает ли Алва настоящее имя Катарины? Эпинэ, тот уверен, что королева – его кузина… Была кузиной.

Если дневник Каролины Борн еще существует, он где-то в кабинете. Штанцлер не успел открыть тайник, только это не значит, что его нельзя отыскать. Пока есть время, надо заставить солдат обыскать кабинет. Сейчас не до фамильных тайн и не до вежливости к покойной гадине. Правда о Катарине может спасти даже от Карваля…

Ричард обернулся к зевающему сторожу, но заговорить не успел. В коридоре раздались шаги, в дверь просунулась усатая физиономия. Охранник вскочил, широкие плечи заслонили проем, но разговор длился недолго.

– Эй, – кивнул вошедший усач, – пошли. Генерал ждет.

Ричард поднялся, возможно торопливей, чем следовало, но лучше поспешить, чем позволить до себя дотронуться. Сторож снова зевнул, распространив вокруг себя запах чесночной похлебки. Он был спокоен, как и вошедший Дювье. Видимо, Карваль не счел нужным сообщить своим людям о смерти королевы. Что бы он ни затевал, новость о дневнике заставит его обыскать дом.

Сторож вышел первым, а Дювье посторонился, пропуская пленника. В руке сержанта был палаш. Какие, однако, предосторожности!

– Я не намерен бежать, – бросил Дикон. – Скалы не бегают.

…Оно налетело сзади, едва Дикон шагнул за порог. Чесночная вонь сделалась кисло-сладкой и тошнотворной, как в Доре. Юноша еще понял, что падает. Истоптанный мраморный пол сделался розовым и мохнатым, закачался, позеленел, став лужей у порога, из которой усмехнулась, показав язык, щербатая толстощекая девчонка. Ювелирша.

Трак-так-так! – завопила она. – А ну, взяли! Трак-так-так…

 

 

На ночь Эпинэ во дворце не остался, хотя понимал, что придется привыкать. Королевская резиденция не должна пустовать просто потому, что не должна, а без короля, регента, Проэмперадора дворец пуст, даже если в нем спит новорожденный принц. Смерть Катари навсегда сделала ее сына Олларом и братом его величества. Октавий Оллар… Имя предложил Левий, и Робер удивился, что не додумался сам. Иноходцу казалось правильным назвать мальчика Фердинандом, но это имя не сулило счастья, как и имя Мишель, которое Иноходец изо всех сил старался не назвать. Октавий, тезка стоившего матери жизни и оставившего по себе добрую память короля, – это то, что нужно Талигу. Даже если Ноймаринен и Алва отменят все решения самозваного Проэмперадора, имени у принца не отобрать…

Звон от Святой Луизы заставил натянуть поводья и оглядеться. Проклятье, он свернул туда, куда ехать ни в коем случае не следовало. С Капуль-Гизайлями кончено. Завтра он напишет барону, все объяснит и попросит объяснить Марианне. Повелитель Молний должен ходить по лезвию ножа один. Как Ворон. Почему Алва не написал сестре, Робер догадался в саду, когда они с Никола кромсали маки. Охапки кровавых цветов ложились наземь, заполняя пространство между коротко подстриженными кустами, и он вспомнил. Это было в Сакаци, в ночь смерти деда. Духота и далекая смерть породили сон, бред, откровение, в котором Робер надевал кольцо с отравой и оставался жив. Последний из семьи, когда-то такой большой…

Родные тонули в смертных гвоздиках, их захлестывали увядающие волны, а он пытался застрелить убийцу, не понимая, что стреляет в родную кровь. Он, Робер Эпинэ, маркиз Эр-При. Последний в роду.

Кукушонок, вот ты кто! – надрывался писклявый голосишко, отвратный, но от этого не менее правдивый. – Кукушонок Эпинэ… Они умерли, а ты живешь… Ты живешь, потому что они умерли… Они умерли, потому что ты живешь…

Все, кто оказывался рядом, кто был нужен и дорог, погибали, а он не понимал, что это из-за него. И Алву тоже не понимал, а ведь с маршалом творилось то же самое – погибшие братья, мертвые сестры и одиночество. Единственный способ защитить любимых – это отказаться от них и уйти, унося свое проклятие – свою замешенную на чужой гибели удачу.

Робер не знал, кто из них двоих погубил Катари, вернее всего он. Алва пытался спасти свою женщину бегством, но тут объявился пропащий брат, и гвоздики взяли то, что хотели…

– Монсеньор, вам плохо?

Бледные, заострившиеся лица в ворохе алых цветов, сухая вязкость песка, кольцо, которое он не выбирал. Молния! Древней кровью вечер ал…

– Все в порядке, Жильбер. Если ты имеешь в виду обморок.

– Монсеньор, сегодня плохо всем! Если я встречу Окделла…

– Надеюсь, первым его встретит Карваль. И еще больше надеюсь, что ты умеешь молчать.

– Монсеньор, я помню Айнсмеллера. Каким бы он ни был…

– Вот и помни.

Только бы отыскать Ричарда и понять, как все случилось! Штанцлер поплатился за какие-то прошлые подлости, сестра… сестра не выдержала и сказала, что Дику надеяться не на что, но дурочка-фрейлина?! Зарежь ее кто другой, Робер бы решил, что Розалин стала свидетельницей убийства, но сын Эгмонта не был ни трусом, ни подлецом, по крайней мере пока его не толкал под руку опытный интриган. Только интриган не стал бы губить себя самого, а выстрел из пистолета в лоб старику, почти в упор… Это даже не кинжал в грудь сказавшей «нет» женщине. Это что-то другое, но как же мальчишку довели! Как Моро…

– Мы ведь у Старого парка, да, монсеньор?

Старается отвлечь. Глупо, наивно, и все равно спасибо. Ну почему Дикон не подружился с Жильбером, ведь они же почти ровесники? Жил в своих выдумках, слушал Штанцлера, вот и…

– Сворачиваем.

Темные колокольни, темные деревья, темные дома. Зимой ночи светлее. Зимой любой дом – дом, если в нем тепло, если тебя там ждет хотя бы крыса. Проклятье, может, хватит себя жалеть?! Ты не так уж и одинок – у тебя армия и город, а без любви живут тысячи тысяч, и ничего. Встают, едят, что-то делают. Алве придется страшнее, когда он узнает… Моро был не первой потерей маршала и не последней.

– Покарауль лошадей.

– Я не пущу вас одного!.. Как хотите, не отпущу. Храм сейчас все равно закрыт.

– С чего ты взял, что я собрался в храм?

– А разве… Разве ее величество похоронят не здесь?

– Ее похоронят в Гайярэ! Постерегите коней, ребята.

Пройтись до каскада и обратно, освежить голову, и домой – письма должны быть готовы к рассвету. Скольким ему предстоит написать? Ноймаринену, Эрвину, Жермону и Ворону в его никуда… Эчеверрия должен знать, где соберано. Тот получит письмо, сорвет печати. Прочтет. «Я не сохранил вашего коня. Я его убил, спасая вашего бывшего оруженосца. Я не сохранил вашу королеву. Ваш бывший оруженосец ее убил, но я попробую сохранить вашего сына. Я знаю, что он ваш, но я назвал его Октавием…» Безумие и при этом правда. Можно подыскать другие слова, суть останется. Моро. Дикон. Катари. Октавий.

– Мы ведь тут были. Помните? Зимой… После гайифского посольства.

– Были. Будь другом, помолчи.

Плеск воды, ровный, спокойный, ласковый. Как быстро они дошли, словно что-то вело, словно тропа сама бросалась под ноги. Водопад, мраморные скамейки белеют сквозь летнюю тьму, будто светятся. Тут они говорили с Эрвином, и ноймар кинул в бассейн золотой. На счастье… Не помогло, не считать же счастьем вечное незнание того, что ты любил без надежды.

Мраморная скамья манит, Драконий источник утешает, уговаривает, лепечет, что время сглаживает боль, как волны обтачивают камни. Самые острые, самые твердые, они становятся гладкими, по ним не больно ходить, но камни остаются камнями… Волны помнят и с этим живут, среди горьких и странных песен, среди рухнувших старых лестниц, задыхаясь от новой боли, унося слезы сердца в море, остывая, как скалы ночью, поседев, как травы обочин, ты идешь от осени к лету, от заката идешь к рассвету… Остальное, поверь, не нужно, отвернись от беды минувшей, посмотри на цветы живые, твои раны – не ножевые, твое горе – не соль морская, жизнь твоя – не чаша пустая…

Плеск. Что-то упало в воду. Что?

– Монсеньор, я бросил на счастье монету. Это все делают.

Все… Он тоже бросит, только не золото. Пусть Марианна живет, пусть она встретит старость, счастливую и незаметную, пусть к ней придет тот, кто заберет ее у барона и кому барон с легкой душой вверит женщину, за которую отвечал… Этот, новый, не подведет – не умрет, не разорится, не разлюбит.

– Будь счастлива, любовь моя. Пусть без меня, но будь жива и счастлива!

Теплая жемчужная змейка в последний раз обвивает пальцы. Завтра Коко получит письмо и рубины Эпинэ, а этот жемчуг останется здесь, на дне. Ничьим… Тихий плеск, песня водопада, почти лето, но звезды еще не падают. Никогда не иди по кругу, пустота не твоя подруга, твое сердце забьется чаще, отрешившись от уходящих; не пытайся бежать от песни, слушай, чувствуй, и ты воскреснешь… Ты поднимешь глаза и встретишь новый день и обнимешь ветер… Эта воля воды и лета предвещает ласку рассвета, предвещает, поет и плачет для тебя, и никак иначе…

– Все, Жильбер, возвращаемся во дворец.

 

 

Глава 4




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-04; Просмотров: 355; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.08 сек.