Состав, организация и комплектование казачьего войска. 2 страница

Естественно, с обеих сторон случались эксцессы. Г. В. Стеллер отмечает, что в мае 1711 г. после нападения на Нижнекамчатск ительменов казаки, разогнав туземцев, взятых в плен засекли, а некоторых, обмазав жиром, бросили на съедение собакам (Стеллер 1927: 18). Последняя казнь явно навеяна представлениями ительменов о том, что быть съеденным собаками — счастье для человека, т. к. он сразу попадает в подземный мир, но так поступали с покойниками (ЭБ: 63; Стеллер 1927: 48, 67; Крашенинников 1949: 443)². В чукотских сказаниях рассказывается об особой жестокости Якунина, то есть майора Д. И. Павлуцкого: взятых в плен мужчин ставили вниз головой и топором разрубали надвое, женщин рассекали пополам, сидящему мужчине привязывали пенис к шее, затем били по спине, и когда он вскакивал, пенис отрывался (Богораз 1900. № 128: 332; № 129: 333; № 146: 390; 1934: 171)³. Чукчи с содроганием вспоминали, как казаки с живых сдирали кожу, живых поджаривали на небольшом огне, а беременным женщинам распарывали животы (Народы России. 1874. № 2: 26). Можно сомневаться, насколько сказания отражают реальность, но, очевидно, жестокость была с обеих сторон. Ведь, согласно тем же преданиям, сами чукчи поджаривали на костре взятого ими в плен Якунина и совали ему в рот с него же срезанное и поджаренное мясо (Богораз 1900. № 128: 33; ср.: № 146: 390). Однако известно, что Д. И. Павлуцкий пал в бою, а не был захвачен в плен. Как отметил Г. Майдель (1894:

² Чукчи также считали, что Д. И. Павлуцкий убивал людей на корм собакам (Богораз 1902а: 71).

³ Последняя пытка, вероятно, была все же чукотской и просто приписана русским, поскольку аналогичным образом пытали азиаты одного жителя Уэльса (Malaurie 1974: 141).

[123]517), уже в его время чукчи ничего не знали о сражениях, происходивших в их стране, очевидно, речь идет о чисто исторической информации. В целом в фольклоре восточносибирских народов, особенно чукчей, образ казака стал образом лютого врага без каких-либо положительных черт (Кузьминых 1994: 32–39).

Численность походных отрядов. Численность казачьих отрядов, покоривших Камчатку в самом конце XVII — начале XVIII в., была весьма небольшой: в 1696 г. В. В. Атласов имел 65 русских казаков и промышленников и 60 юкагиров; отряд пятидесятника О. Миронова насчитывал около 70 человек, П. Чирикова — примерно сотню, а В. Щепетного — порядка 120 бойцов (Кирилов 1831: 100–101). В 1715 г. из Якутска на помощь Анадырю, которому угрожали юкагиры и коряки, направился отряд из 120 бойцов (Nul... 1866. № 17: 3). В отряде А. Ф. Шестакова в 1730 г. насчитывалось примерно 150 человек, 19 из которых были русскими (Сгибнев 1869: 14–15). В 1741 г. карательный отряд прапорщика П. Левашова, посланный на штурм укрепления ительменов, состоял из 50 морских солдат и камчатских казаков (Крашенинников 1949: 633–634).

В целом в середине XVII в. несколько десятков служилых побеждали несколько сот туземных воинов (Степанов 1937: 222; см.: Маныкин-Невструев 1883: 8, 16–38). Так, в 1651 г. 54 россиянина сражались у устья реки Охоты против более чем 1000 эвенков разных родов, в 1655 г. на реке Ине 34 казака противостояли более чем полутысяче воинов того же народа (ДАЙ. 1848. Т. III, № 86: 320; № 92: 833; Степанов 1937: 222). В 1707 г. вблизи Петропавловска около 800 ительменов напали на центр походного порядка примерно из 70 казаков во главе с И. Тиратиным, но были разбиты (Крашенинников 1949: 479). Впрочем, возможно, казаки в своих «сказках» могли несколько преувеличить количество противников и тем самым приумножали значимость своей победы.

Вооружение. Казаки не знали строевой службы и не проходили военного обучения. Лишь в 1752 г. селенгинский комендант Якобий приказал селенгинских и нерчинских казаков обучать по военным уставам (Васильев 1916. Т. II: 76), городовых же казаков не обучали вплоть до 1835 г. (Маныкин-Невструев 1883: 56), хотя на смотры и стрельбы их могли собирать (История казачества... 1995: 44). В XVII в. казаки получали оружие из государевой казны в остроге и после похода туда же сдавали (АИИ, ф. 160, № 850, ест. 9; 25 (1684)), однако в самом конце XVII в. оружие у казаков было свое (АИИ, ф. 160, № 851, ест. 25 (1684); Сафронов 1978: 70). В частности, за пищаль потом вычитали из жалованья (АИИ, ф. 160, № 959, ест. 54–56; 130–131; 172–173 (1690)). Выдавали пушки, пищали, порох, свинец, муку (ДАЙ.

[123]1862. Т. VIII, № 101: 326; Крашенинников 1949: 476; Вернадский 1915: 333; ср.: АИ. 1842. Т. V, № 15: 25–26). Впрочем, артиллерии было очень мало. Верстанные в казаки по указу брали мушкеты и пищали от выбывших со службы (Тобольск, 1679 г.) (ДАЙ. 1859. Т. VII, № 74: 350). При опасности нападения кроме казаков оружие из казны получали местные солдаты и крестьяне (АИИ, ф. 160, № 443, ест. 7 (1687); № 844, ест. 7 (1684); ДАЙ. 1859. Т. VII, № 74: 356; 1867. Т. X, № 80-VIII: 364–365).

Часто казаки сами покупали для похода коней, сбрую, оружие, одежду и продовольствие, однако после похода казна должна была возместить расходы (Орлова 1951. № 32: 137; Белов 1952. № 19: 76; № 45: 148; № 72: 207; ср.: Nul... 1866. № 16: 4). Так, сын боярский Иван Ерастов (после 1645 г.) прямо указывает, что для похода «кони, и оружья, и одежу, куяки и сбрую конную покупали» (Орлова 1951. № 32: 137). Для такого полного снаряжения казака требовалось более 100 рублей (Белов 1952. № 45: 148). Поскольку такой суммы у простых служилых не было, то они залезали в долги в надежде после похода покрыть эту сумму выплатами из казны (Белов 1952. № 19). Казацкая старшина выступала в поход на двух конях (Белов 1952. № 19: 76; № 45: 148).

Основным оружием казака была пищаль, а во второй половине XVII в. — более легкий мушкет, из холодного оружия имелась пика или пальма. Холодное оружие, приобретаемое самими воинами, было весьма пестрым: сабли, шпаги (в XVIII в.), топоры, бердыши, саадаки с луком и стрелами; анадырские казаки даже в мирное время всегда носили ножи под верхней неподпоясанной паркой (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 583 об.; 585). Униформы также не было — надевали обычно кафтан (зимой — шубу), сапоги и шапку с меховым околышем (Гагемейстер 1854: 75; Якутия... 1953: 317; Никитин 1988: 35; 1996: 7 5–7 6).

Характерной особенностью служилых Восточной Сибири в XVIII в. было наличие защитного вооружения, вышедшего из употребления в начале этого столетия в Европейской России, а в 1730-х гг., по сообщению И. Г. Гмелина, его уже давно не употребляли и в Южной Сибири (Зиннер 1968: 158). Такая заторможенность развития военного дела связана, естественно, с местными условиями: война велась с народами, которые использовали холодное оружие, огнестрельное же только осваивалось ими в XVIII в. (ительмены, коряки, юкагиры). «Немирным иноземцам» государство запрещало продавать железное оружие. Это была традиционная политика царского правительства, которое, например, еще в 1675 г., с одной стороны, воспретило продавать оружие башкирам, калмыкам, китайцам и монголам, а с другой — наказало закупать в казну панцири (ДАЙ. Т. VI, № 126: 375; Т. VII, № 71: 331; Кузнецов 1890. № 10: 24; Васильев 1916. Т. I. Прил.:

[123]44). Впрочем, чукчи покупали или захватывали оружие у ясачных туземцев — коряков, эвенов, юкагиров.

Наиболее характерный набор защитного вооружения встречаем в документе от 1646 г., где говорится о том, что для похода из казны Верхоленского Братского острога выдали «куяки с наручи, и шеломы, и пансыри» (ДАЙ. 1848. Т. III, № 4: 26; Вернадский 1915: 333). Тут речь идет об обычном для XVII в. защитном вооружении. Отметим, что наличие наручей у казаков упоминает и чукотский эпос (Богораз 1900. № 146: 389). В Сибири обычно применяли куяки — доспех, в котором отдельные пластины закреплены на подкладке (Винклер 1992: 272. Рис. 356). Вторым самым обычным видом доспеха был распространенный в европейской части России «пансырь» — рубашка из мелких колец, более легкая и удобная, чем кольчуга (Богоявленский 1938: 265; Гордеев 1954: 79–95; Винклер 1992: 271. Рис. 351). И. Г. Гмелин считал характерным для сибирских служилых доспех, состоящий из кольчуги и прикрепленных сверху пластин, — вероятно бехтерец (Зиннер 1968: 158; см.: Винклер 1992: 271).

В отписке анадырского приказчика якутскому воеводе содержится просьба прислать служилых людей для войны с коряками (1708): «Также людей к такому воинскому делу надобно искусных и одежных куяшников, а без куяков и без лушников в здешней стране однем огненным боем с ними коряками управливатца трудно, для того: огненные бои они вызнали, на боях порядки не руские» (ПСИ. Кн. 2, № 117: 477–478; ср.: КПМГЯ. № 188: 232; № 189: 234). Итак, куяки были нужны для защиты от холодного оружия местного населения. Другая отписка анадырского приказчика поясняет причину нужды в доспехах (1709): в столкновении у острожка служилые и тунгусы (эвенки) были без куяков, и коряки при вылазке переранили их копьями (ПСИ. Кн. 2, № 117: 487; ср.: Степанов 1959: 201). Отметим, что речь идет именно о куяках, т. е. пластинчатых доспехах, а не о простых кольчугах. Видимо, это не случайно. Композитный лук длиной 1,5–1,7 м — основное оружие народов Восточной Сибири — был достаточно упруг, а стрелы у чукчей имели наконечники из кости, моржового клыка, камня, позднее даже из железа (Богораз 1991: 90; Антропова 1957: 191). Однако можно полагать, что такие стрелы могли пробить кольчугу. Так, испанцы во время завоевания Флориды (XVI в.) заставили пленного индейца выстрелить из своего лука по кольчуге с расстояния 150 шагов (примерно 105 м). В итоге тростниковая стрела с кремневым наконечником пробила кольчугу на два кольца (Малинова, Малина 1988: 43). Вероятно, именно вследствие того, что по своим защитным свойствам кольчуга уступала куяку, где сила удара распределялась по всей пластине, этому виду доспеха отдавалось

[123]предпочтение (ср.: Медведев 1966: 33; Горелик 1991: 4). Хотя и кольчуга также широко применялась казаками, о чем можно судить по тому же чукотскому фольклору (Богораз 1900. № 130: 334; № 146: 389). Очевидно, это были те же «пансыри», т. е. кольчуги, имеющие мелкие кольца, которые лучше защищают от проникающих ударов стрел и копий, чем простые кольчуги.

В 1675 г. в Якутском остроге, по сообщению воеводы А. Барнешлева, у русских и «иноземцев» не было панцирей. (ДАЙ. 1859. Т. VII, № 71: 331). Служилые должны были получать куяки, как и другое оружие, из казны, причем в первую очередь — верхушка служилых (КПМГЯ. № 189: 233–234). В том же документе читаем: «Якуты и тунгусы куяки... сами делают, и для твоих государевых служб у якутов в твою великого государя казну служилым людям куяки емлют». Юкагиры также в качестве ясака поставили в 1650 г. «десять куяков якутских да четверы нарушны, шапку железную», 287 пластин «куяшных» и две большие пальмы (Белов 1952. № 66: 194). В 1678 г. охотские казаки просили себе на помощь у якутского воеводы 60 конных служилых в куяках, причем и лошадей, и доспехи русские взяли у ясачных якутов (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 44–5: 158). Также воины получали куяки в качестве добычи (ДАЙ. 1859. Т. VII, № 3: 10, 36; КПЦ. № 42: 116). Таким образом, куяки имели местное происхождение (ср.: Антропова 1957: 219). Однако неясно, подвергались ли данные брони переделке в соответствии с русскими традициями или нет. Какие-то различия существовали между более распространенными куяками русских, якутов и эвенков. Так, опись казны в Индигирском остроге за 1650 г. отмечает четыре государевых куяка, «да государев же якутцкой куяк, а в нем 180 полец, да два государевых же панцыря да куяк ламутского дела» (Белов 1952. № 67: 196; ср.: № 57: 172; КПМГЯ. № 39: 90). Якутские доспехи, по-видимому, отличались от эвенкийских, которые имели крылья, защищающие затылок и левую руку (Антропова 1957: 219). Возможно, именно эти щиты упомянуты при перечислении элементов тунгусской паноплии в документе от 1678 г. (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 44–5: 158). Подобное прикрытие затылка и рук имелось у ительменских, корякских, чукотских панцирей, а также у доспехов азиатских и островных эскимосов. Возможно, данное прикрытие не использовали служилые.

Кроме того, в XVIII в. служилые продолжали употреблять шлемы различных типов, использовавшихся в предшествующем столетии. У русских в XVII в. основными видами шлемов были шеломы с округлой, оканчивающейся небольшим острием, тульей, не имеющие забрала, иногда с защитой для ушей; шишак со шпилем, оканчивающимся навершием, и железная шапка — каска с отогнутым нижним краем (Винклер 1992: 278–281; ср.: Стре—

[123]лов 1916. № 41: 132). Вместе с тем, как и на Востоке, употреблялись небольшие округлые шлемы с кольчужной бармицей, закрывающей также лицо, известные на Руси под названием «мисюрки». Чукотское предание называет шлем Якунина-Павлуцкого, имеющий защиту лица с прорезями для глаз, «котлом» (Богораз 1900. № 128: 333; № 146: 390). По-видимому, речь идет о мисюрке, имевшей бармицу и кольчужную защиту для верха лица (Винклер 1992: 278. Рис. 371). В корякском фольклоре так описывается вид шлема: «...шапки носят, как котлы наши» (Жуков 1974: 65). Очевидно, речь идет о «железной шапке», имевшей округлую тулью и потому похожей на перевернутый котел (ср.: Зиннер 1968: 158).

О распространении защитного вооружения среди сибирских служилых известно немного. В уже упоминавшейся отписке якутского воеводы упоминается, что жители Якутска не имели у себя в собственности кольчуг, в то же время служилые обладали куяками: из 250 русских, которые, по словам казаков, готовились к покорению бунтовщиков-якутов, у 100 были куяки (1675 г. ДАЙ. 1859. Т. VII, № 3: 24). Следовательно, 40 % служилых имели доспех.

Основным оружием казаков было ружье (пищаль, мушкет, фузея). В 1653 г. солдат выстреливал в бою 3–4 раза, а в длительном сражении делал 12 выстрелов (Богоявленский 1938: 272). В XVIII в. скорострельность ружей была небольшая, меткость еще меньше. Гладкоствольное ружье делало один выстрел за 1,0–1,5 минуты на расстояние 150–200 м, тогда как из нарезного оружия стреляли один раз за 4–5 минуты на 200–250 м (это дистанция для кавалерийского штуцера, который имел более короткий ствол и, соответственно, дальность выстрела была меньше, чем у пехотного) (Маковская 1992: 81). Как видим, нарезное оружие было дальнобойнее, но заряжалось дольше, им были вооружены в начале XVIII в. преимущественно верхи служилых. Так, в 1702 г. среди кузнецких служилых имели винтовки 50 % детей боярских и 33 % казаков, тогда как у тюменских пеших стрельцов лишь 7 % было вооружено винтовальными пищалями (Маковская 1992: 67). В Восточной Сибири, на дальней окраине Российской империи, использовались устаревшие образцы огнестрельного оружия. Они уступали лукам как в меткости, так и в скорострельности. Опытный лучник мог выпустить 10–12 стрел за минуту. Хотя сами чукчи и не были особо искусными стрелками из лука, но, тем не менее, они умели стрелять. С другой стороны, лучники-»иноземцы», в отличие от русских, не соблюдали в бою линейного порядка, а действовали разреженной линией стрелков, в которую сложно было попасть из ружья. Это давало дополнительное преимущество чукчам. Поэтому без по—

[123]мощи лучников было трудно вести борьбу со стрелками. Лучников, способных на равных тягаться с чукчами, русские обычно набирали среди ясачных народов, выступавших союзниками казаков: юкагиров, коряков, эвенов, эвенков, знавших местный способ боя. Да и сами казаки не пренебрегали этим традиционным оружием. Так, еще в последней трети XVII в. конные казаки использовали не только карабины, но и луки со стрелами (ДАЙ. 1859. Т. VII, № 3: 11). Карабин же, дальность стрельбы которого была 100–120 м, уступал луку и в прицельности, и в скорострельности (ср.: Никитин 1987: 57), кроме того, его неудобно было использовать при стрельбе с лошади и перезаряжать. Поэтому сохранение у служилых, в частности всадников, лука и стрел объяснялось не только традицией, но и реальной боевой обстановкой (см.: Медведев 1966: 34). Некоторое представление о колчанном наборе казаков мы можем составить на основании находок на острове Фаддея, где были обнаружены стрелы, в первую очередь охотничьи, русских арктических мореплавателей XVII в. Они имели разнотипные железные, костяные или деревянные наконечники. Древки были тростниковые, камышовые, березовые, яблоневые, кедровые или кипарисовые с оперением из орлиных, лебединых или кречетовых перьев. Из лука стреляли, прикрывая запястья левой руки медным овальным щитком (Руденко, Станкевич 1951: 97–102).

Для ближнего боя конные казаки были вооружены копьями (ДАЙ. 1859. Т. VII, № 3: 11). Копье же упоминается в фольклоре и в письменных источниках в качестве оружия пеших россиян в первой половине XVIII в. (Богораз 1900. № 130: 334; Крашенинников 1949: 483). Пешие служилые умели фехтовать копьем (см.: Иванов 1954: Рис. 28, фиг. 29; Широков 1968: Рис. 7).

Таким образом, вооружение казаков Восточной Сибири лишний раз показывает, как местные условия влияли на его развитие. Ведь одним из основных факторов, влияющих на развитие тактики и вооружения, является способ ведения боя противником. В данном случае противник был вооружен преимущественно холодным оружием, против которого можно было эффективно использовать доспех. Ручное огнестрельное оружие было еще не столь эффективно, как позднее, и подчас уступало по своим боевым качествам луку, что способствовало дальнейшему использованию последнего служилыми. Так, в 1752 г. у селенгинских и нерчинских казаков обычным оружием были, наряду с палашом и шпагой, лук и 30 стрел (Васильев 1916. Т. II: 76). Еще в 1837 г. реестр казаков, посланных на Анюйскую ярмарку, упоминает вооруженных как пищалями, так и луками (Богораз 1934: 52; ср.: Берх 1823: 100). Впрочем, нельзя исключить, что луком были воо—

[123]ружены новокрещеные из сибирских народов, которые в первой половине этого столетия из-за дороговизны ружей и припасов к ним активно использовали лук и стрелы⁴.

Сибирские казаки сохранили в XVIII в. старые русские традиции вооружения, которые у них не были прерваны петровскими преобразованиями. Для сравнения отметим, что в XVIII в. традиционное защитное вооружение из стали в сочетании с луком и стрелами еще достаточно широко применялось не только в Китае, Индии, Центральной Азии, Ближнем и Среднем Востоке, Африке, но и, например, у польских гусар.

Тактика полевого боя. Именно с государевыми людьми чукчи чаще сражались в открытом фронтальном столкновении. Подобная тактика диктовалась самим противником. В первой половине — середине XVIII в. русские проводили длительные карательные акции, направленные на покорение «немирных» чукчей. У служилых не было конницы — природные условия не позволяли ее использовать. Карательный отряд обычно состоял из нескольких десятков казаков и солдат, вооруженных огнестрельным оружием, и нескольких сотен туземных союзников (юкагиров, коряков, эвенов), в основном с холодным оружием. Эти отряды вели наступательные действия, громя чукотские стойбища, убивая мужчин, угоняя оленей, уводя в плен женщин и детей, налагая ясак на покорившихся, — типичная картина колониальной войны. Д. И. Павлуцкий во время эпидемии оспы в Анадырске отпустил инфицированного пленного чукчу домой, чтобы он перенес эпидемию к своим, что и произошло: умерли и множество его сородичей (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 585). Как это напоминает зараженные одеяла американцев, подбрасываемые индейцам! В общем, в определенной мере это была стратегия выжженной земли. Если в войне против инков или даже ацтеков испанцам достаточно было захватить правителя, чтобы повернуть ход операции в своих интересах, то с обществом, живущим патриархальными семьями, где не было даже развитой родовой организации, такой прием не удавался. Чукчи, даже давая аманатов, отказывались платить дань-ясак, поскольку заложники не были всем им родственниками (ДАЙ. 1857. Т. 6, № 136: 407; К П Ц. № 57: 156–157).

Поскольку охранение у россиян было организовано хорошо, то основной способ нападения чукчей на непримиримого врага — внезапное нападение на не ожидающего атаки противника — в основном не срабатывал. Засады были более эффективны, но не всегда успешны. Поскольку карательные экспеди—

⁴ Отмечу, что в 1969 г. В. А. Пашков видел обмотанный кожей лук длиной около 1 м в яранге у оленных чукчей в тундре между поселками Черским и Певеком.

[123]\

цйи были продолжительны, то чукчи имели достаточно времени договориться о совместных действиях, поэтому они могли собрать огромные для них по численности войска, ведь самые большие отряды чукчи собирали именно для борьбы с русскими. Однако при фронтальных столкновениях сказывалось превосходство огнестрельного оружия, ведь «по их названию русская галанка или солдатская фузея преимущественно пробивает все их куяки или панцири усовы, и рыбьи кости не помогают» (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 585; ср.: Вдовин 1965: 37). Согласно челобитной служилых Верхоленского острога (1646), их худые пищали не пробивали бурятских куяков, но «нарочитые [отличные] пищали» делали это (КПМГЯ. № 188: 232). Служилые для эффективности стрельбы строились в линию. В первом сражении с чукчами 7 июня 1731 г. капитан Д. И. Павлуцкий, согласно казачьей «сказке» 1772 г., построил «команду в парад так обыкновенно, как и в России на сражениях бывает», отвергнув совет казачьего сотника поставить служилых на расстоянии 1,5 сажени (примерно 3 м) друг от друга, чтобы не дать возможности более многочисленному врагу окружить их (Зуев 2001: 24). Такой «рассыпной» строй, по мнению А. П. Васильева (1916. Т. I. Прил.: 34), был типичен для сибирских казаков. На флангах обычно располагались сибирские союзники. Наступающей стороной обычно были чукчи. Цель огненного боя состояла в том, чтобы нанести наибольший урон противнику и не допустить последнего к рукопашной схватке, в которой чукчи могли использовать свое численное превосходство. В ближнем бою чукчи — индивидуальные воины, благодаря тренировкам весьма искусные в фехтовании копьем, превосходили не только казаков с их сабельным и копейным боем и солдат со штыковым боем, но и своих соседей оленных коряков. Опорой боевого порядка россиянам служил обоз, составленный из нарт, где при неблагоприятном исходе можно было укрыться и обороняться от чукчей, которые не умели вести осаду (см.: КПЦ. № 65: 170). В XVII в. при необходимости принять полевой бой около обоза или у судов обычно оставалась большая часть отряда, служа резервом, тогда как примерно треть служилых шла в сражение (Васильев 1916. Т. I. Прил.: 34).

Теперь обратимся к описанию конкретных сражений, которые покажут нам тактику противников. Для нас представляет интерес описание боя в 1702 г., когда в бой против 130 россиян и их союзников, юкагиров и коряков, вступили более 3000 оленных и оседлых чукчей. Сражение шло с утра до вечера, и многие из чукчей были «побиты», россияне же потеряли ранеными 70 служилых и юкагиров (ПСИ. Кн. 2, № 122: 525–526). В. С. Богораз (1934: 44) справедливо отмечает, что количество чукотских воинов преувеличено, впрочем, такое преувеличение сил про—

[123]тивника — явление, характерное для всех времен и народов. Отметим, что о своих потерях информант, казак Т. Даурцов, скромно умалчивает, отмечая лишь раненых, а о враге говорит в общих чертах: они потеряли многих. Однако, вероятно, такие потери соответствуют действительности. Бой длился весь день. Как отмечает К. фон Клаузевиц (1941: 431–432), «рукопашный бой фактически не имеет никакой длительности». Вспомним, что различные документы второй половины XVII — XVIII в. в один голос утверждают: «...а у чюхоч лучной бой...» (ДАЙ. Т. 6, № 136: 407 (1676); ср.: ПСИ. Кн. 2, № 122: 524–525, bis (1710); КПЦ. № 57: 157 (1711); также см.: Вдовин 1965: 37–38). Следовательно, сами противники чукчей считали, что основным видом боя у чукчей является бой с помощью лука, перестрелка. Поэтому, очевидно, чукчи не стремились завязать рукопашную схватку с противниками. Кроме того, нельзя не учитывать и того, что чукчи боялись русских, их огненного боя и железных доспехов (Богораз 1900. № 130: 334). От этого страха, поразившего чукчей, и от особенностей ведения ими боя возникло и само название русских: «огненные [огнивные] враги» (Мерк 1978: 100; Литке 1948: 221; Богораз 1919: 55; ср.: Стеллер 1927: 14 (ительмены); Линденау 1983: 103 (коряки)) или «люди, одетые в железо» (Богораз 1900. № 130: 334; № 146: 389–390). Следовательно, в бою россияне, скорее всего, имели раненных стрелами, тогда как чукчи были убиты из ружей. Вечером же «отошли те чукчи и стояли вблизи». Россияне, очевидно, отсиживались в лагере, из-за численного превосходства врага боясь произвести вылазку или выйти на бой. Пять дней стояли чукчи у русского стана, ничего не предпринимая, а затем пошли в набег на Анадырь.

В источниках мы можем найти два полевых сражения чукчей с российскими отрядами, которые достаточно подробно описаны, чтобы составить некоторое представление о тактике той и другой стороны в бою в первой половине XVIII в. — это сражение на реке Егаче (1730) и на реке Орловой (1747). Оба этих боя закончились гибелью предводителей экспедиционных отрядов — казачьего головы А. Ф. Шестакова и драгунского майора Д. И. Павлуцкого, и поэтому данные сражения хорошо отражены в официальных документах.

На основании материалов из сибирских архивов А. С. Сгибнев (1869: 15–17) составил описание последнего боя отряда А. Ф. Шестакова с чукчами на реке Ергаче, между реками Парень и Пенжиной, 14 марта (по старому стилю) 1730 г. Поскольку это не прямой первоисточник, то автор местами мог вносить свое понимание событий, однако все описание с военной точки зрения не вызывает сомнений и согласуется с другими свидетельствами (ср.: Майдель 1894: 544; Слюнин 1900. Т. I: 40–41;

[123]Вдовин 1965: 117). Отряд якутского казачьего головы А. Ф. Шестакова был послан правительством Екатерины 1 для «призывания» в подданство «немирных» чукчей и коряков (1727–1730 гг.; КПЦ. № 60: 160; Зуев 2002: 56–63). Отряд дошел из Якутска в Охотск по суше, но, выйдя оттуда по морю, потерпел кораблекрушение и далее шел по суше из Тауйского острога в Анадырск, по пути заставляя оседлых коряков платить ясак. Если же последние отказывались давать дань, то целые семьи сжигались в их жилищах. Узнав об угрозе нападения чукчей, А. Ф. Шестаков оставил казну в укреплении из санок у реки Тылка, а сам примерно со 150 бойцами, из которых 21 были русскими, отправился вперед⁵ и у реки Ергачи наткнулся на чукчей. Последние направлялись в очередной набег на коряков, но встретили русских. Численность чукчей неясна, но их было значительно больше⁶. Хотя начальники хотели напасть на чукчей ночью, но голова заснул, а будить его, опасаясь крутого нрава, не осмелились. Поэтому бой произошел на следующий день у сопки недалеко от реки. «Сойдясь на близкое расстояние, та и другая сторона начали готовиться к бою. Русские и инородцы надели куяки и шишаки, а чукчи свои костяные куяки. Шестаков построил на правой руке тунгусов пеших, оленных и тауйских, на левой коряк оленных и тауйских, а в центре поставил русских и якутов. Сам же, с переводчиком Тайбутом, поместился позади своего отряда, в острожке из санок, который устроен был во время переодевания и размещения людей.

Сражение началось без всяких предварительных переговоров. Русские сделали залп из ружей, на который чукчи отвечали градом стрел; раненые повалились с обеих сторон. Не давая времени вторично зарядить ружья, чукчи кинулись массой на русских и смяли их. Левое крыло не выдержало натиска, и коряки, ища спасения в бегстве, попали в засаду. Бросившиеся из нее чукчи легко разметали коряк и пошли на острожек. Правое крыло билось также недолго, хотя и было и одето, и вооружено лучше других. Заметив гибель левого крыла, тунгусы бросились в беспорядке в бегство, не думая подать помощь русским. При окончательном бегстве союзных инородцев, остались одни казаки. Шестаков, видя гибель товарищей, не вытерпел — выскочил из острожка выручать своих и побил много неприятелей; но стрела,

⁵ Согласно Г. Майделю (1894: 544), в отряде было 23 казака, из них 5 анадырских, 48 эвенков, 20–30 коряков, 13 эвенов и 10 якутов, то есть всего 114–124 воина. Н. В. Слюнин (1900. Т. П: 6, примеч. 3) полагает, что в 1729 г. у А. Ф. Шестакова было в отряде 13 казаков, 48 пеших эвенков, 30 оленных эвенов, 10 тауйских якутов.

⁶ Как отмечает А. С. Зуев (2002: 63), «по некоторым данным», чукчей было до 2000.

[123]пущенная меткою рукою, поразила его в самое горло и заставила спасаться. Выдернув стрелу, Шестаков бросился на первые попавшиеся санки, но, к несчастью, они были чукотские, и олень завез его в середину неприятелей, где четверо чукоч кинулись на Шестакова и закололи его копьями. Переводчик, свидетель смерти головы, успел убежать и, догнав союзников, которым чукчи не препятствовали отступать, объявил им, что большого не стало».

Схема сражения на р. Ергаче 14 марта 1730 г. между отрядом А. Ф. Шестакова и чукчами.

Выполнена А. В. Сильновым

По данному описанию мы можем выявить характерные черты тактики обеих сторон. Подойдя друг к другу на обозримое расстояние, войска стали снаряжаться для боя. Судя по тексту, защитное вооружение было распространено как среди русских, так и среди местных народностей. Во время этого одевания русские, по своему обычаю, поставили «вагенбург». Это традиция еще XVII в.,

Дата добавления: 2015-06-29