Выступление

Кобервитц, 11 июня 1924

Позвольте мне прежде всего выразить глубокое удо­влетворение тем, что экспериментальная работа, начатая по инициативе графа Кайзерлинга, обрела здесь свою ор­ганизацию и расширилась благодаря вступлению тех, кто, интересуясь вопросами сельского хозяйства, впервые при­сутствовал на таком собрании.

Начало было положено ещё тогда, когда наш друг г-н Штегеманн, откликаясь на много­численные просьбы, согласился рассказать кое-что из содержания тех бесед, которые мы с ним вели на протя­жении последних лет по вопросам сельского хозяйства, и об опытах, проведённых им в своём хозяйстве.

При об­суждении затронутых вопросов между г-ном Штегеманном и графом Кайзерлингом возникла мысль об органи­зации специального Объединения для эксперименталь­ной работы в области сельского хозяйства и была сфор­мулирована резолюция, которая сегодня была вам здесь предложена. Отсюда же возникла и самая возможность собраться нам здесь для настоящего курса.

Глубоко отрадный факт, что целая группа людей на­меревается объединить свои усилия, чтобы провести свои опыты в соответствии с теми руководящими направле­ниями, которые будут даны в нашем курсе, подтвердить их правильность и выяснить способы их практического применения.

Однако необходимо, чтобы сегодня, когда таким отрадным образом создается новое Объединение, мы сознавали, как важно для нас использовать опыт тех организаций, которые уже раньше создавались в нашем антропософском движении для работы в различных областях практической жизни.

Особенно же важно избе­жать ошибок, так ясно обнаружившихся с течением вре­мени в практике этих организаций, стремившихся из об­ласти, я бы сказал, центральной антропософской работы выйти на периферию, чтобы в различные области жизни внести то, чем может и должна быть антропософия. И естественно, что для работы Сельскохозяйственного Объ­единения особый интерес представляет опыт, получен­ный нами при введении антропософии в область, я бы сказал, общенаучных знаний.

В этом отношении между теми, кто до сих пор руко­водил центральной антропософской работой, на свой лад, с полной внутренней преданностью и самоотверженнос­тью, и теми, кто, выходя на периферию, стремится при­менить антропософию в той или иной отдельной области жизни, не было, как правило, настоящего взаимного по­нимания.

Особенно сильно мы это чувствовали в совмест­ной работе с нашими научными институтами. С одной стороны, антропософы как таковые, антропософы, всем своим существом живущие этой центральной антропосо­фией как мировоззрением, как содержанием жизни, ан­тропософией, которую они, может быть, ежеминутно всем свои существом несут в мир.

Это те, кто творят антропо­софию, любят её, для кого она стала их собственным внут­ренним содержанием. И они, как правило — не всегда, но, как правило — считают чем-то очень значительным, если кто-либо или даже многие становятся сторонника­ми антропософии.

В своей внешней деятельности они стремятся, собственно, только вербовать сторонников антропософии. И вместе с тем считают, что эти люди долж­ны сразу же — извините за такое выражение — со всеми потрохами включиться в антропософию, подобно тому, как, например, профессор какой-либо отрасли естество­знания включён в профессиональную работу по своей специальности.

Такие антропософы в своём добросерде­чии и любви считают само собой разумеющимся, что и сельский хозяин может вот так же со всеми потрохами, со всей своей землёй и всем что на ней произрастает, со всей продукцией, которую он выдает людям, что он может вот так запросто сегодня-завтра включиться в антропософское движение, как в свою специальность.

Так думают центральные антропософы. Разумеется, они за­блуждаются. И если очень многие из них утверждают, что они мои верные приверженцы, то во многих случаях это так и есть, они в своем настроении мои верные привер­женцы. Но они же очень часто пропускают мимо ушей то, что я вынужден говорить в решающие моменты.

Они не слышат меня, когда я, например, говорю: наивно ду­мать, что какого-либо профессора или иного научного специалиста можно вот так одним махом «завербовать в антропософию». Не выйдет! Человеку надо порвать со своим 20-30-летним прошлым, вырыть позади себя про­пасть. Надо же видеть вещи такими, каковы они есть.

Антропософы нередко считают, что жизнь состоит в мышлении. Но она состоит не в одном мышлении. Об этом надо сказать, чтобы поставить наше дело на пра­вильную основу. Многие, кто с любовью и преданностью хотели соединить антропософию с той или иной облас­тью жизни, или с той или иной научной специальностью, совсем не понимали этого, начиная свою работу в антро­пософии.

И они постоянно исходят из ошибочного пред­ставления, будто и здесь надо работать так, как они рабо­тали до сих пор в своей научной специальности. Вот, на­пример, целый ряд очень милых, хороших антропософов работает у нас в области медицины — в этом отношении д-р Вегман является исключением: она-то всегда в своей медицинской работе исходит из внутренних закономер­ностей антропософии.

Но многим нашим медикам хотелось бы, ничего не меняя в своих прежних навыках медицинской работы, при­менять то, что вытекает из антропософской медицины. Что же получалось? Я говорю не о распространении цент­ральной антропософии, а о выходе антропософии во внеш­ний мир.

Здесь и получалось, что люди науки говорили: это же самое и мы до сих пор делали и делаем, в этом мы специалисты, вот этим мы можем овладеть, пользуясь нашими методами, вот об этом мы можем судить с полной уверенностью. Но то, что они утверждают, противоречит тому, что мы устанавливаем нашими методами. И тогда они заявляют: это неверно.

И часто оказывалось, что там, где мы хотели только подражать научным методам, они говорили: мы делаем это лучше; и в этих случаях не при­ходится отрицать, что они лучше владеют своими метода­ми — хотя бы по той причине, что за последние годы, в сущности, методика пожрала науку.

В науках только и осталась одна методика; науки потеряли целенаправлен­ность к предмету, они перегружены методикой, они из­нуряют в ней свои силы. Так что теперь можно встретить превосходные эксперименты, за которыми нет никакого содержания.

И мы видели, что эти учёные, гордые точ­ностью своих методов, приходили в ярость, когда явля­лись антропософы и по сути дела манипулировали теми же самыми методами. Что можно сказать таким спосо­бом?

Из наших прекрасных занятий, из превосходных ис­следований, проводившихся в биологическом институте, не получилось ничего, кроме того, что люди пришли в ярость, когда наши учёные в своих докладах говорили о тех же самых методах.

Они приходили в ярость потому, что слышали здесь о вещах, которые они привыкли свя­зывать с определённым образом мыслей, а здесь им снова твердили о том же.

Но бывали и другие случаи, и это очень важно. Бы­вало так: кто-либо из наших учёных, основываясь в своем докладе на общепринятых методах, делал это лишь напо­ловину: в первой части он оставался строго научным в своих рассуждениях, и в применении научных методов.

Тогда слушатели раздражались: зачем вмешиваться в наши дела? Что это значит? Это просто наглость — так диле­тантски вмешиваться в нашу науку! Но затем докладчик переходил ко второй части и описывал самые факты не такими, какими их видят на прежний лад, а такими, какими их видит антропософия, исходя из сверхчувст­венного познания.

Тогда те, кто только что раздражались, становились очень внимательными, жаждали услышать об этом и начинали увлекаться. Антропософию люди уже жаждут. Но они не могут мириться — и совершенно пра­вы, как я уже сказал — не могут мириться с той мутной мешаниной из антропософии и науки, которую ныне пытаются склеить. С этим нельзя двигаться вперед.

Поэтому я с большой радостью приветствую то, что по предложению графа Кайзерлинга Объединение про­фессионалов сельского хозяйства решает примкнуть к Естественнонаучной Секции Гетеанума в Дорнахе. Эта Естественнонаучная Секция, как и настоящее Объедине­ние, возникла из нашего Рождественского Собрания.

Так что из Дорнаха будут исходить те импульсы, которые здесь нужны. Там мы будем сами силами самой антропософии находить точнейшие научные методы и руководящие на­правления для нашей работы. Но, разумеется, я не могу согласиться с графом Кайзерлингом, что учреждённое здесь Объединение профессионалов сельского хозяйства должно быть только исполнительным органом.

Вы сами убедитесь, что из Дорнаха будут исходить лишь такие ру­ководящие направления и сведения, которые от каждого, желающего с нами сотрудничать, потребуют, чтобы он на своем месте был по-настоящему нашим сотрудником в полном смысле слова.

Больше того — и это выяснится в конце курса, когда после докладов будут даны первые такие руководящие направления — основы той первоочередной работы, которой мы в Дорнахе должны будем заняться, мы можем получить только от вас. Мы будем так прово­дить свою руководящую линию, что она может получить­ся только на основе получаемых нами ответов.

Так что с самого начала нам нужны активные, активнейшие сотруд­ники, а не просто исполнители. Ибо, видите ли — огра­ничусь хотя бы одним замечанием — каждое хозяйство уже в том смысле всегда индивидуально, что оно никогда не идентично другому.

Климатические и почвенные ус­ловия составляют наиболее глубоко заложенную основу индивидуальности каждого хозяйства. Хозяйство, распо­ложенное в Силезии, иное, чем в Тюрингии или Южной Германии. Это действительно индивидуальные организмы.

Именно согласно антропософскому мировоззрению общие понятия, абстракции, вообще лишены всякой цен­ности, а когда речь идёт о приложении их к практичес­кой жизни — особенно. Что за смысл об этих практичес­ких вопросах, о хозяйствах, говорить «вообще»?

В общем надо, прежде всего, обращать внимание на конкретное, тогда и в общем найдется нечто, что можно затем применить практически. Подобно тому, как из 32 букв алфавита можно составить разнообразнейшие слова, так и из того, что сообщается в этих докладах, можно сделать выводы, нужные для практики того или иного хозяйства.

Если мы хотим говорить о практических во­просах с шестьюдесятью сотрудниками — это значит, что мы должны найти практические цели и практические ос­новы для этих шестидесяти конкретных хозяйств. А для этого, прежде всего, понадобится изучить всё, что нам о них известно.

Отсюда выяснится первоочередная серия опытов, нужных для действительно практической рабо­ты. Для этого нам и нужны активнейшие сотрудники. Здесь нужны, как и во всем Антропософском Обществе, насто­ящие практики, твёрдо усвоившие принцип, что именно практические цели ставят такие задачи, которые нельзя осуществить одним махом — не сегодня, так завтра.

Если те, кого я назвал центральными антропософами, думают, что какой-то профессор, или сельский хозяин, или врач, десятки лет проработавший в определённой области, мо­жет сразу, в один прекрасный день, принять антропосо­фические убеждения, то они как раз ошибаются.

И в об­ласти сельского хозяйства это обнаружится особенно на­глядно: антропософ, двадцать девять лет занимавшийся сельским хозяйством, может быть и захотел бы, если он для этого достаточно идеалистичен, на тридцатом году перевести своё хозяйство в русло антропософии.

Но сде­лают ли это вместе с ним и его поля, и все хозяйственные заведения, сделают ли это и все те, кто является посред­никами между ним и потребителями его продукции? Всех их нельзя в один миг на тридцатом году существования превратить в антропософов. А, увидев, что дело не идёт, очень часто сразу теряют мужество.

А главное здесь как раз в том, чтобы ни в коем случае не терять мужества, а твёрдо знать, что речь идёт не о мгновенном успехе, а об упорной работе. Делать надо то, что может быть сейчас выполнено. Один может больше, другой меньше.

В конце концов — как бы парадоксально это ни казалось, можно даже сказать, что работа будет тем успешнее, чем ограниченней размеры хозяйства, на­чинающего применять наши методы. Не правда ли, на маленьком участке, в маленьком хозяйстве потребуется при этом меньше разрушить, чем в большом.

И результа­ты улучшений, введённых на основе антропософских положений, обнаружатся тем скорее, чем меньше они потребуют ломки существующего. И эффективность их здесь будет легче выяснить, чем в большом поместье.

В таком практическом деле, как сельское хозяйство, осо­бенно необходимо согласие между участниками нашего Объединения, если мы хотим, чтобы оно имело успех. Но вот что удивительно: на нашем первом собрании много говорилось о расхождении между графом Кайзерлингом и Штегеманном — конечно, со всей доброжелательнос­тью и без иронии, поскольку все радовало.

Однако спор принял такую окраску, что я почти что был готов подумать о том, чтобы просить членов Правления или ещё кого-нибудь принять участие в нашем собрании, чтобы при­мирить спорящих. Но малу-помалу мне стало ясно совсем другое.

В этих спорах выступило то, что, собственно, мо­жет послужить основой более глубокой внутренней терпимостьи между сельскими хозяйствами. В этой внешней жёсткой оболочке действовало глубокое внутреннее желание отстоять свой авторитет между коллегами.

Ведь действительно сельскому хозяину больше, чем кому-либо другому, нужно защищать себя от вторжений: очень легко люди берутся давать ему советы о вещах, о которых только он один может правильно судить. Вот в этом уважении к авторитету другого и заключается основа настоящей взаимной терпимости.

Всё это должно дей­ствительно правильно чувствоваться в нашем Объедине­нии. И я говорю здесь об этом только потому, что я дей­ствительно считаю необходимым, чтобы мы сразу же на­чали правильно. И я хочу, поэтому ещё раз выразить своё глубокое удовлетворение тем, что мы здесь с вами совер­шили.

Я думаю, что мы правильно учли опыт Антропо­софского Общества, что наше начинание послужит ко благу антропософии, и что мы в Дорнахе со своей сторо­ны сделаем всё, чтобы активнейшим образом сотрудни­чать со всеми, кто захочет принять участие в нашем деле.

Мы должны радоваться уже одному тому, что осущест­вляется здесь в Кобервитце. И если граф Кайзерлинг говорит, что, приехав сюда, я взял на себя большой труд, то я могу — не ради каких-то дискуссий — ответить во­просом: какой же такой большой труд я на себя взял?

Я нахожусь здесь в прекрасных, наилучших условиях, все заботы и труды на себя взяли другие. Мне же надо лишь каждый день говорить с вами. Конечно, это требует от меня большого внимания, потому что это новая область. Мой труд совсем невелик.

Когда же я вижу весь тот труд и заботы, которые взяли на себя домочадцы, чтобы спра­виться со всем, что свалилось на них, как снег на голову, то я должен сказать, что каждый из присутствующих, по­лучивший здесь что-то ему нужное, обязан благодарнос­тью тем, кто сделал возможным наше здесь совместное пребывание, неизмеримо больше, чем мне, приехавшему на всё готовое.

В этом пункте я как раз не могу согла­ситься с нашим хозяином. И прошу вас за всё, что вы найдёте в настоящем курсе ценного, благодарить его. И, прежде всего, вспомните, что если бы не его настойчи­вость, с которой он всё обдумал и прислал в Дорнах свое­го представителя, и не отступал от обдуманного, то при том множестве дел, которые выполняются и должны вы­полняться в Дорнахе, этот курс в отдалённом восточном углу Германии, может быть, так и не состоялся бы.

И я никак не могу согласиться, чтобы ваша благодарность на­правлялась только на меня, она в гораздо большей мере принадлежит графу Кайзерлингу и всему его дому. Вот о чем я хотел ещё сказать в нашей дискуссии.

Остаётся сказать ещё немногое: нам в Дорнахе нуж­но будет получить от каждого, кто хочет сотрудничать в нашем Сельскохозяйственном Объединении, сведения об его хозяйстве — что он имеет под землёй, что над землёй, и каким образом то и другое работает вместе.

Не правда ли, если хочешь руководиться какими-либо принципами, надо очень точно знать положение вещей там, где эти принципы должны применяться.

Здесь речь идёт о том, что вам из вашей практики известно лучше, чем нам в Дорнахе: почвенные условия данного хозяйства, сколько леса и каких пород имеется поблизости, какие культуры возделывались в последние годы, каковы были урожаи — словом, мы должны знать всё, что должен знать каждый хозяин, желающий разумно — именно, по-крестьянски разумно вести своё хозяйство.

Это первые сведения, ко­торые нам нужны: что имеется в наличии и что с этим делалось. Это я говорю пока очень бегло. Как надо со­ставлять эти сведения, выяснится в ходе дальнейших докладов, после того как будут освещены многие поло­жения, указывающие на связи, существующие между тем, что даёт нам почва, и тем, что она собой представляет вместе со своим окружением.

Я думаю, что этим уже характеризуется то, что граф Кайзерлинг согласно выработанному им проекта резо­люции ждёт от нашего Объединения. Однако в дружес­ких добрых словах, обращённых ко всем собравшимся нашим милым хозяином, проведено тонкое различие меж­ду «крестьянами» и «учёными», причём получается так, что здесь в Объединении находятся все «крестьяне», а в Дорнахе сидят одни «учёные».

Это противопоставление не должно, не может оставаться в силе. Мы должны, так сказать, срастись. В Дорнахе должен жить дух «крестьян­ства», в наибольшей мере совмещаемый с «научностью». А то, что исходит из Дорнаха как «научность», как духов­ное знание, должно вносить свет понимания в самую консервативнейшую «крестьянскую» голову.

Я надеюсь, что это было лишь свидетельством дружеского расположения ко мне, когда граф Кайзерлинг сказал, что он меня не понимает. Эта откровенность — особый вид дружествен­ности. Ибо я думаю, что мы — Дорнах и Сельскохозяйст­венное Объединение — срастёмся наподобие близнецов.

В заключение он назвал меня «крупным крестьянином». Ну что же, это уже показывает, что и он в глубине души чувствует, что такое сращение возможно. Но я не думаю, что это выражение можно применить ко мне только по­тому, что перед поездкой сюда я сам принимал участие в размешивании навозного удобрения. Я только начал размешивать, потому что не имел времени довести до конца, это делали другие, потому что его надо очень долго раз­мешивать.

Но это всё мелочи. Не ими я взращён. Но действи­тельно верно, что я «взращён» крестьянством. А по свое­му умонастроению — я говорю об этом в своей автобио­графии — хотя, конечно, не в таких крупных поместьях, как здесь, а в меньших масштабах — но я принимал учас­тие и в работах по выращиванию картофеля, и по разве­дению если не лошадей, то свиней, а в ближайшем сосед­стве также и коров.

Всё это долгое время в моей жизни было мне близко, я в этом участвовал. И именно это вос­питало во мне любовь к сельскому хозяйству, им я взра­щён. Всё это и теперь во мне гораздо важнее, чем то, что я там немножко размешивал удобрение.

И ещё с одним в этом смысле я не могу согласиться: оглядываясь на свою жизнь, я нахожу, что самое ценное в «крестьянстве» не­сёт в себе не крупный хозяин, а именно мелкий крестья­нин — тот, кто с детских лет работал в сельском хозяйст­ве. А если теперь это должно осуществляться в более круп­ных масштабах, превращаясь в духовнонаучное знание, то это знание действительно должно взращиваться в по­чве, питаемой, как говорят в Нижней Австрии, «крес­тьянским упрямством».

И именно эта почва послужит мне теперь лучше, чем то, что было мною получено позднее.. Поэтому смотрите на меня как на такого «мелкого хозяина», с детства впитавшего в себя любовь к сельскому хо­зяйству, который помнит о своём «крестьянстве», заня­том в современном сельском хозяйстве. Это будет понято в Дорнахе, в этом вы можете быть уверены.

Я всегда был того мнения — но не в ироническом смысле, как вы, по-видимому, это поняли — что крестьянская «глупость», «простота», есть мудрость перед Богом, перед Духом. И действительно то, что думали крестьяне о своём хозяйст­ве, я всегда находил гораздо умнее того, что писали раз­ные учёные авторы.

Я всегда так думал, и собственно и теперь так же думаю. Я всегда охотнее слушал того, кто вот так случайно расскажет о своих наблюдениях непо­средственно на своём поле, чем какого-нибудь ариманического статистика, гордого своей научностью. Я всегда радовался таким сообщениям, потому что я всегда нахо­дил их чрезвычайно мудрыми.

И именно в области прак­тического применения, исполнения, я находил эти реко­мендации современной науки чрезвычайно глупыми. Если эта наука и делает что-то умное, то она делает это как раз благодаря крестьянской «глупости». Внести побольше этой крестьянской «глупости» окажется мудростью перед Богом.

Если мы будем работать в таком духе вместе — это будет подлинно консервативным и, вместе с тем, крайне радикальным, прогрессивным начинанием. И для меня наша встреча здесь останется самым лучшим воспомина­нием, если именно этот курс станет исходной точкой того пути, на котором действительно подлинное мудрое «крес­тьянство» вольёт свои силы, если не в глупую — это вас обидело бы — но, скажем, в умерщвлённую методику науки.

Д-р Ваксмут тоже говорил здесь об умерщвлённой науке, отвергая её и призывая к живому знанию, оплодо­творённому крестьянской мудростью. Давайте же сдела­ем так, чтобы и Дорнах, и Сельскохозяйственное Объ­единение действительно срослись бы наподобие сиамских близнецов. О таких близнецах говорится, что у них об­щие чувства и общие мысли.

Если и у нас будут такие общие чувства и общие мысли, то мы в своей области с наибольшим успехом двинемся вперед.

Дата добавления: 2015-06-30