Н. А. Красавский 41 страница

Наивным сознанием немцев вербально опредмечена лёгкость трансформаций эмоций: «Ihre Trauer wuchs fast bis zur Verzweiflung» [L. Tieck]; «Und dein Kummer wird zur Freude» [C. Brentano]; «Aerger, mit ein wenig Trauer vermischt, stieg in Wolfgang auf» [H. Fallada] и др. Иногда номинации эмоций анализируемого ряда могут использоваться в художественных произведениях как лексический плеоназм («triste Schwermut» [W. Trampe]) и оксюморон («Die letzte Spur jenes Gluckes der Trauer war nun verschwunden» [H. Boell]).

Очевидна отрицательная направленность группы эмоции Trauer: ср. «schaurige Trauer» [H. Boell]; «toedliche Melancholie» [ L. Tieck]; «Vor Gram sterben» [L. Tieck]; «Und der Traenen kelch der Wehmut sinkt in ihr verwirrtes Herz» [C. Brentano]. Эмоции Trauer, Melancholie, Wehmut и Gram связаны с понятиями ужаса, душевной боли и смерти. Отрицательная оценочность указанных эмоций находит своё выражение также в пословицах и поговорках немецкого языка: Trauer, Traurigkeit, Kummer квалифицируются как нежелательное для человека психическое переживание. Немецким этносом предлагается всячески препятствовать возникновению данных эмоций, избавляться от них (подробнее см.: раздел IV, глава III).

Русский эквивалент Trauer, печаль, в филологических словарях определяется как «чувство грусти, скорби, состояние душевной горечи» (ТС 1995, с. 506); «скорбно-озабоченное, нерадостное, невесёлое настроение, чувство» (ТС 1939, т. 3, с. 248). С аксиологической точки зрения дефинируемое явление имеет отрицательную направленность (скорбно-озабоченное, нерадостное, невесёлое). Данный тип дефинирования (родо-видовой), как мы указывали ранее, трудно назвать исчерпывающим описанием анализируемого феномена.

Анализ многочисленных употреблений слов, формирующих синонимический ряд печали, позволяет зафиксировать соответствующие корреляции его элементов с архетипами воды или жидкости (*«Печали услаждаются вином» [В. Муковский]; «А тоска мою выпила кровь» [А. Ахматова] и воздуха («Только лёгкая грусть, словно дымкой, обволакивала его сердце, и почему-то трудно было дышать» [М. Шолохов]; *«Облако печали покрыло очи их» [К. Батюшков]). Примечательно отсутствие корреспонденции элементов рассматриваемого ряда с архетипом огня, являющимся ассоциативной базой при распредмечивании русским языковым сознанием такой, например, эмоции, как гнев.

Русская печаль и её «дериваты» чрезвычайно часто уподобляются человеческим поступкам. Группа эмоций печали в высшей степени антропоморфна, если её даже сравнивать с таким импульсивным рядом, как гнев в русском этносе. Русская печаль и её «производные» активны; они зримы, значительно более деятельностны (!), чем немецкая Trauer. Считаем уместным привести многочисленные, наиболее экспрессивные примеры, служащие подтверждением сделанному выводу: а) *«Грусть... душит меня» [К. Чуковский]; б) *«Злая печаль поселилась во мне» [Н. Никитин]; в) «Любил я когда-то, но смех и печаль ушли без возврата...» [К. Бальмонт]; г) «И грусть на дне старинной раны зашевилилася, как змей» [М. Лермонтов]; д) «Хорошо, что в дремотные звуки не вступают восторг и тоска» [А. Блок]; е) «И подлинно во мне печаль поёт» [О. Мандельштам]; ж) *«Ни змея Вас не ужалит, ни печаль...» [В. Ходасевич]; з) *«И хладную душу терзает печаль» [А. Пушкин]; и) *«Болеть тоской» [В. Вересаев]; к) «Свернулась на сердце жалость, холодит тоской и скукой» [М. Шолохов]; л) *«Страдать тоской» [А. Пушкин]; м) *«Я потащу с собой всюду свою тоску...» [Ю. Нагибин]; н) «И всё же они не поддались унынию» [Д. Гранин]; о) *«На лица слушающих падали тени, преображая лица, выдвигая складки грусти...» [А. Солженицын]; п) «Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна сидит в раздумье одиноком» [М. Лермонтов]; р) «И благодарные сердца томились тайною тоской» [М. Лермонтов]; с) *«Снедает грусть» [К. Батюшков].

Ниже читателю предлагаются результаты интерпретативного анализа приведённых художественных иллюстраций. Антропоморфный характер концепта печали (может быть, правильнее было бы сказать «тоски»?; ср. с этноидеологемой «русская тоска») не сводится как в случае с Trauer к ассоциациям, примитивно «выхватившим» из мира определённый эмоциональный смысл. Русская печаль не просто уходит или приходит (ср. с нем. «Wie die Hoffnung schwand und an ihre Stelle Trauer trat...» [Ch. Wolf]); она «поселяется» (пример б). Для неё свойственно не просто пассивно пребывать в человеческом сердце (im Herzen sein), но она подобно змею шевелится на «дне душевной раны» (пример г), жалит человека (пример ж), терзает его душу (пример з).

Печаль и родственные ей эмоции русским языковым сознанием ассоциируются с негативными оценками, основывающимися на соматике соответствующих психических явлений (*«Познай же грусть и слёзы» [А. Пушкин]), цвете («седая печаль» [К. Бальмонт], «Я печаль, как птицу серую, в сердце медленно несу» [О. Мандельштам]), обонянии («брезгливая грусть» [М. Цветаева]). Данная эмоция может иметь зооморфное метафорическое описание – «Убить змею печали...» [К. Бальмонт].

Причины переживания эмоций печали и тоски трудно объяснимы. Их сущность не совсем понятна русскому человеку, она как бы не рефлексируется чётко его сознанием (ср.: «В большом и радостном Париже всё та же тайная тоска» [М. Цветаева], «И с тайной грустью...» [А. Блок]).

По сравнению с Trauer концепт печаль значительно более «разработан» и в пословично-поговорочном фонде русского языка, о чём было сказано ранее (раздел IV, глава III). Очевидна его ярко выраженная отрицательная оценочность. Печаль оказывает негативное психолого-физиологическое воздействие на человека; отсюда следует его желание избавиться от неё. Русскими не поощряется переживание печали и предлагается религиозный способ избавления от неё (подробнее см.: раздел IV, глава III).

Слово печаль имеет следующий ассоциативный ряд: моя 11, грусть, тоска 9, глубокая, любовь, светла 3, горькая, грустна, огромная, пришла, прошла, радость, светлая, сильная, человеческая 2 (АС 1996, с. 125). Она выступает реакцией на следующие стимулы: сожаление 11 (АС 1994а, с. 223), грусть 10 (АС 1996а, с. 203), скорбь 4 (АС 1996а, с. 203), гнев 3 (АС 1994, с. 35), горе 3 (АС 1996, с. 46), грустно 3 (АС 1996а, с. 203), любовь 3 (АС 1996а, с. 132), жалость, сочувствие 2 (АС 1994а, с. 223), плохое чувство 1 (АС 1996, с. 203).

Слово тоска ассоциативно связано со следующими понятиями: зелёная 18, по дому 12, по Родине 8, грусть 5, скука, чёрная 3, берёт, печаль, смертная, ужасная 2 (АС 1996, с. 178). В качестве реакции она выступает по отношению к словам: зелёная 18 (АС 1996а, с. 92), грусть 15 (АС 1996а, с. 59), печаль, скука 9, одиночество 6, разлука 5 (АС 1996, с. 48), мука 5, жалость, мучение, сожаление 3 (АС 1994а, с. 314).

Синонимичное печали слово грусть имеет ассоциации: тоска 15, печаль 10, дождь 4, большая, лёгкая, налетела, напала, одиночество, одолела, осень, пришла, радость 2 (АС 1996, с. 48). Реакцией оно является в следующих случаях: тоска 15 (АС 1996а, с. 282), печаль 9, молчи 6 (АС 1996а, с. 59), жалость 6 (АС 1994а, с. 314), расставание, тоска 5, обида, слёзы 3 (АС 1996а, с. 59).

Слова печаль, тоска, грусть, входящие в единый синонимический ряд, как можно видеть из приведенного тезаурусного материала, ассоциативно связаны друг с другом. Они в «наивном» представлении русских обнаруживают корреляции с другими эмоциями (скорбь, скука, сожаление, жалость, обида, сочувствие, гнев, радость, любовь), что вполне естественно: все эти эмоции принадлежат единой концептосфере. Русская печаль имеет вкусовые (горькая) и цветовые характеристики (светлая). В русском сознании её переживание связано с чётко выраженной негативной оценкой (плохое чувство). Печаль как и её «дериваты» обладает признаком интенсивности (сильная, большая, глубокая, огромная). Примечательно то обстоятельство, что ощущение печали часто сопряжено с личностью респондента (коэффициент местоимения «моя», согласно ответам испытуемых, равен 11). Иными словами, данная эмоция по сравнению с другими базисными эмоциями (страх, гнев, радость) оказывается для русских психологически наиболее актуальной.

Достаточно чётко выражен её антропоморфный характер. Она подобно живому существу может приходить и проходить. Родственная печали грусть также антропоморфна (ср. прийти, напасть, налететь, одолеть). Семантика некоторых из приведённых глаголов обнаруживает явно выраженные признаки интенсивности (напр., напасть). Грусть русским этносом мыслится как нежелательное переживание (разлука, слёзы, обида и т.п.). Она может вызываться изменениями погоды (дождь), сменой времени года (осень). Грусть как и печаль градуируется: она может быть лёгкой и большой. Причинами появления грусти могут быть расставание с другим человеком, одиночество.

Аналогичными характеристиками обладает и тоска. Однако особенностью тоски является тот факт, что она, во-первых, ассоциативно связана с цветовым спектром – «зелёная» (максимальный коэффициент 18) и негативный цвет «чёрный» (релевантный коэффициент 3) и, во-вторых, она активно корреспондирует с понятиями смерти, ужаса, душевной муки.

Ассоциации, вызываемые в сознании русских словами синонимического ряда печаль, дают, как кажется, определённый ответ на вопрос, поставленный А. Вежбицкой относительно концепта тоски, который, по её мнению, «в русском языке необычайно подробно разработан» <...> «и не имеет определённого каузатора» (Вежбицкая 1997а, с. 33. – Курсив наш. – Н.К.). Вероятно, польская исследовательница, делая вывод о беспричинности появления тоски, опиралась главным образом на лексикографические справочники (дефиниции).

Базисный номинант эмоции Zorn с точки зрения его лексикографической репрезентации описан неудовлетворительно, что было нами отмечено ранее. Удивление и критику может вызывать использование авторами некоторых словарей исключительно релятивного способа его толкования, в частности в DW 1992: «Zorn – heftiger Unwille, aufwallender Aerger» (DW 1992, S. 1470). Более полно представлено его описание в DWB 1989: «Zorn – heftiger Unwille ueber etw., was man als Unrecht empfindet od. was den eigenen Wuenschen zuwiderlaeuft» (DWB 1989, S. 1787). Приведённые филологические дефиниции фиксируют такие содержательные признаки определяемого феномена, как «интенсивность переживания эмоции» (heftiger), «причина и условия появления эмоции» (als Unrecht empfindet od. was den eigenen Wuenschen zuwiderlaeuft и т.п.). Названные здесь семы структуры Zorn соотносятся с теми характеристиками, которые приписываются данному слову «наивными» носителями немецкого языка в художественной и разговорной речи.

Применение метода сплошной выборки фиксирует высокую степень антропоморфности концепта Zorn. Примечательно, что, по нашим данным, слова Zorn и Wut в предложении, как правило, выступают в функции субъекта действия, что мы объясняем максимальной силой интенсивности переживания соответствующих эмоций человеком. Будучи психологическим субъектом («деятелем») в речи, Zorn и Wut активно сочетаются с глагольной лексикой – erfuellen, steigen, brodeln, fassen, erfassen, packen, hinreissen, toben, hineinkommen, uebermannen и др. При этом нельзя не обратить внимания на гиперактивность (если не сказать агрессивность) семантики некоторых слов, в особенности fassen, packen, hinreissen, toben, что, по нашему мнению, подчеркивает импульсивность эмоций Zorn и Wut. Названные выше глаголы обозначают действия человека. Следовательно, можно с полным правом заключить, что соответствующие номинации эмоций уподобляются активным поступкам человека. С целью иллюстрации этого утверждения приведём ряд примеров, не нуждающихся, как нам кажется, в каком-либо комментарии: «Nie schien der Zorn ihn selbst zu ergreifen» [R. Musil]; «Eine rasende Wut gegen den Bengel Rader fasst sie...» [H. Fallada]; «Zorn verschlug ihm nicht den Appetit» [H. Fallada]; «Wie die Wut in mir tobt!» [L. Tieck]; «Dann uebermannte sie der Zorn» [H. Fallada]; «Dann packte mich die Wut» [R.M. Rilke]; «Und es ging sein Zorn verloren» [C. Brentano]; «Ungeduld kam hinein, Aerger, dann Zorn» [H. Fallada]; «Und den Mann ueberkam eine grosse Wut» [P. Bichsel].

Помимо антропоморфных признаков, приписываемых Zorn и Wut, нами зафиксирована натурморфная ассоциативность рассматриваемых концептов. Эмоции Zorn и Wut в немецком языковом сознании связаны с представлениями о цвете, температуре; иногда они коррелируют также со зрительными и вкусовыми образами. Мы считаем, что переживание импульсивных эмоций гнева (бешенства и т.п.), физиологическое и физиогномическое проявление которых максимально выражено, служит основой для многочисленных метафор.

Цветовая метафора, в целом не свойственная ранее рассмотренным эмоциям, оказывается продуктивной при наивной характеристике группы эмоций Zorn. Приведём некоторые наиболее экспрессивные и типичные для её метафорического описания художественные примеры: «Vor Zorn rot werden» [R. Musil]; «Vor Wut rot werden» [H. Boell]; «Weiss vor Zorn» [H. Fallada]; «Armer Irrer!» – zischt vor Wut weiss gewordene glatzkoepfige Kommissar» [W. Bredel]; «Dann geriet die Gnadige in hellen Zorn» [H. Fallada]; «Er betrachtete alles mit verstecktem Aerger, der oft in helle Wut umschlug» [Voelkner B.].

Описание природы эмоций Zorn и Wut, как видим, основывается на трёх цветообозначениях – rot, weiss и hell. Человек, согласно наблюдениям «наивных» немцев, в ситуации переживания гнева (бешенства) либо краснеет, либо бледнеет (белеет). В данном случае речь идёт о физиогномическом типе метафоры. Её можно, на наш взгляд, квалифицировать как естественную, примитивную ввиду очевидности связи между переживаемыми эмоциями и натуральностью их проявления. Полисемант hell (первичное значение «светлый») метафоризует многочисленные явления немецкой культуры, в том числе и некоторые фрагменты психического мира человека. Данная лексема, согласно словарным дефинициям (DW 1989, S. 538), в качестве метафоры выполняет функцию усиления выражаемого признака (интенсивность), предельности развития свойства определённой субстанции.

Ряд учёных полагает, что феномен цвета по сравнению с другими раздражителями (напр., со вкусом) психологически релевантен при освоении и характеристике человеком окружающего его мира. Отсюда и многочисленные метафоры, основанные на цвете, его восприятии и богатых ассоциативных потенциях (Циген 1998, с. 387-388, с. 394).

Эмоции Wut и Zorn в немецком языке описываются также с помощью «температурной» метафоры, в чём опять же проявляется физиология их человеческого восприятия – «Eine kalte, bittere Wut erfuellte sie» [F. Weiskopf]; «Scham, Zorn und Ratlosigkeit stiegen ihm heiss zu Kopf» [F. Weiskopf]. Переживание эмоций группы гнева сопряжено, таким образом, с физическим ощущением повышения/понижения температуры человеческого тела.

Не продуктивными для художественного описания эмоций Zorn и Wut оказались такие типы метафоры, как вкусовая и зрительная: «Eine kalte, bittere Wut erfuellte sie» [F. Weiskopf]; «In blinder Wut sterben» [C. Brentano] (подробнее см. раздел IV, глава III), что позволяет говорить об отсутствии жёсткой связи между данными эмоциями и их соответствующими способами освоения (вкус и визуальное восприятие).

В ходе исследования установлено, что эмоции группы Zorn связаны с архетипами огня («erglueh’nd im Zorne» [C. Brentano]; «die Wut glomm langsam in ihm hoch» [Voelkner B.]; «Ach in seinem Herzen wehen Hoellenflammen tiefen Zornes» [C. Brentano]); воды («Es versinkt dein grimmer Zorn» [C. Brentano]); огнём-водой («In seinem...Gehirn brodelte die Wut wie siedenes Wasser» [B. Voelkner]; «Er kochte innerlich vor Wut und Empoerung» [B. Kellermann]; «Er kochte vor Wut» [D. Noll]) и воздуха («Sein Zorn ueber Uta war laengst verraucht» [D. Noll].

Данный лингвистический материал служит доказательством психологической релевантности первоэлементов мира (архетипов) для становления эмоциональной понятийной системы, включающей в себя по определению многочисленные метафорические дескрипции и экспликации чувственной сферы жизнедеятельности человека. Как видим, представления об эмоциях архаичного и средневекового человека, сохранились в знаковой (метафорической) форме и по сей день. Это обстоятельство, с одной стороны, говорит нам о преемственности языка и культуры в целом, а с другой – о важности вербального оформления важнейших для человека социальных смыслов.

Явления культуры, как известно, расположены в поле оценочных координат. Языковая (речевая) метафора служит одним из наиболее убедительных доказательств квалификации того/иного феномена в том/иной этносе. Данное замечание априори проецируется на номинации эмоций, наиболее тесно, плотно корреспондирующие с фрагментами психического мира человека.

Наиболее очевидно оценка группы эмоций Zorn выражается в немецком языке прилагательными и причастиями, выступающими в речи в качестве эпитетов. Приведём обнаруженные нами примеры метафоризации соответствующих эмоций с последующим кратким лингвокультурологическим комментарием: а) «ein wilder Zorn erfasste alle und riss sie hin» [R.M. Rilke]; б) «angreifender Zorn» [A. Zweig]; в) «Pagel bezwingt den aufsteigenden Zorn» [H. Fallada]; г) «Er erstickte fast vor sinnlosem Zorn» [H. Fallada]; д) «Er zitterte vor sinnloser Wut am ganzen Leibe» [H. Fallada]; е) «von unsinniger Wut» [H. Fallada]; ж) «Wenn ich steh’ in boesem Zorne!» [C. Brentano]; з) «Er sprach mit bekuemmertem Zorn» [L. Tieck]; и) «in fuerchterlichen Zorn geraten» [R.M. Rilke]; к) «Im heiligen Zorne Gottes» [C. Brentano].

Гнев, согласно представлениям немцев, часто может: 1) иметь агрессивную форму выражения (примеры а), б); 2) обладать способностью возрастания (пример в); 3) разрушать (erstricken – задыхаться) его носителя (пример г) и д). Кроме того, переживание этой эмоции приводит человека к неразумным поступкам (примеры г), д) е). Неумение сдерживать гнев, следовательно, немецким сообществом порицается. Как и при интерпретации эмоции Angst мы здесь имеем дело с её ярко выраженной отрицательной оценочностью (примеры ж), и). При этом слово Zorn употребляется с уточняющими его аксиологическую характеристику дериватами номинантов эмоций Furcht и Kummer – furchterlicher, bekuemmerter (примеры з), и).

В поэтическом выражении «im heiligen Zorne Gottes» достаточно легко распознать перекочевавшие из мифолого-религиозной в современную наивную картину мира соответствующие вербальные реликты. Гнев Всевышнего всегда справедлив; он священен (heilig).

Не лишено, по нашему мнению, психолого-культурологического интереса наблюдение за оценкой концепта Zorn в пословицах и поговорках немецкого языка. Интерпретативный анализ пословично-поговорочного фонда, вербально опредметившего эмоции с доминантой Zorn, позволяет нам сделать следующие выводы: 1.переживание гнева иррационально, человек, не способный себя контролировать, сдерживать данную импульсивную эмоцию, обречён на коммуникативную, а значит, и реальную неудачу в жизни; 2. сопротивляться этой эмоции не могут лишь слабые духом люди; 3. переживание гнева не даёт покоя; 4. следует находить возможность избавляться от отрицательной эмоции гнева; 5. иногда гнев стимулирует деятельность человека; 6. переживание гнева, его дозированное проявление (klein) есть свидетельство привязанности одного человека к другому, гнев может укреплять положительные чувства.

Интерпретативный анализ пословично-поговорочного фонда, включающего слова Zorn и Wut, показывает, что, во-первых, обычно переживание и выражение гнева порицается немецким этносом и, во-вторых, рассматриваемый феномен имеет амбивалентный характер. В целом же указанные эмоции отрицательно квалифицируемы немецким этносом.

Филологическое определение номинации гнева в русском языке так же как и соответствующее определение выше рассмотренного Zorn нельзя признать удовлетворительным: «гнев – чувство сильного возмущения, негодования» (ТС 1995, с. 130); «гнев – чувство сильного возмущения, негодования; состояние раздражения, озлобления» (БАС 1954, т. 3, с. 179-180); «гнев – чувство сильного негодования, возмущения, раздражения» (ТС 1938, т. 1, с. 577). Здесь как и в случае с определением слова радость в качестве метаязыка используются такие семантические признаки, как «отнесённость к миру эмоций» (чувство, состояние), «интенсивность переживания эмоции» (сильный), которых, по нашему мнению, явно недостаточно для «узнавания» анализируемой эмоции.

Наши наблюдения над употреблением слов, обозначающих группу эмоций гнева, обнаруживает высокую степень плотности его метафоризации. При этом данный лингвопсихологический процесс основывается на следующих архетипах: огонь («Страшный гнев, полымем охвативший Макара, вдруг бесследно исчез» [М. Шолохов]; «Высоко пылает ярость, даль кровавая пуста...» [А. Блок]; «Пылая гневом, она разоблачала Уварова...» [Д. Гранин]; вода («И в огромных, расширенных зрачках его плеснулось бешенство...» [М. Шолохов]; вода-огонь («Массивная нижняя челюсть его мелко задрожала, на глазах вскипели слезы ярости и восторга» [М. Шолохов].

Натурморфные, а именно 1) температурные и 2) цветовые признаки, приписываемые русским языковым сознанием рассматриваемым эмоциям наиболее явно выражены в следующих примерах: 1) «Ты, дед, не сепети», – с холодным бешенством заговорил Хопров...» [М. Шолохов]; «Ну подожди...», – с холодным бешенством подумал Давыдов» [М. Шолохов]; 2) «Он спасётся от чёрного гнева мановением белой руки» [А. Блок]; «белое бешенство» [М. Цветаева].

Соматика гнева и бешенства иллюстрируется их речевыми употреблениями: «Он весь дрожал в гневе и бешенстве...» [В. Быков]; «И тут он, не выдержав, сказал дрогнувшим от гнева голосом...» [М. Шолохов]; «И он, вдруг уставившись на Копытовского округлившимися от бешенства глазами, заорал...» [М. Шолохов]; «Как ваше здоровье?» – любезно осведомился Лопахин, испепеляя повара пронизывающим взглядом, еле сдерживая готовое прорваться наружу бешенство» [М. Шолохов].

Слово гнев иногда может сочетаться со своим глагольным дериватом («Прогневался гневом, топнул о землю...» [М. Лермонтов]), что помогает продуценту речи (в данном случае поэтической) в максимальной степени передать эмоциональное мироощущение своего персонажа, а значит, соответствующим образом воздействовать и на читателя или слушателя.

Лёгкость трансформации одних эмоций в другие иллюстрируется следующими художественными примерами: «Презренье созревает гневом» [А. Блок]; «Велико же было его изумление, перешедшее затем в ярость, когда он...» [М. Шолохов]. Этот лингвистический факт подчёркивает онтологическое единство фрагментов эмоционального мира человека.

Отрицательный, в высшей степени импульсивный характер эмоции гнева может иногда выражаться в инвективных контекстах («Сука, ты подлая», – крикнул он с тихой яростью» [В. Быков]). Оценочность суждений «наивных» русских о гневе представлена и в пословице «Покорное слово гнев укрощает». Здесь подчёркивается, что эту эмоцию в силу её негативной импульсивности следует подавлять.

Согласно данным АС, слово гнев имеет следующие реакции: ярость 27; злость 25; праведный, сильный 21; радость 16; божий 14; справедливый 12; страшный 10; яростный 6; богов, страх, злой, прошел 5; бешеный, боль, большой, злоба, ужас, ужасный 4; буря, любовь, печаль, раздражения, сердитый 3 (АС 1994, с. 35). Словом-реакцией гнев служит следующим стимулам: ярость 56 (АС 1994а, с. 59), злость 25 (АС 1994а, с. 102), раздражение 22 (АС 1994а, с. 102), сильный 21 (АС 1994а, с. 283), страшный 10 (АС 1994а, с. 303), бешенство 7 (АС 1994а, с. 353), боль 4 (АС 1994а, с. 18), злоба 4 (АС 1994а, с. 102), раздражение 3 (АС 1994а, с. 261), ненависть 2 (АС 1994а, с. 186), жалость, сочувствие 2 (АС 1994а, с. 223), возмущение 2 (АС 1994а, с. 45), разъяренный человек 1 (АС 1994а, с. 262), не угасает 1 (АС 1994а, с. 182), негодование 1 (АС 1994а, с. 184), неимоверный 1 (АС 1994а, с. 186), неистовый 1 (АС 1994а, с. 186), хмуриться 1 (АС 1994а, с. 334).

Данная эмоция ассоциативно связана с родственными ей эмоциями – яростью, злостью, раздражением, бешенством, страхом и др., что подчёркивает их онтологическую близость, единство. Ей приписываются свойства интенсивности, достаточно чётко выраженной оценочности (напр., злой, справедливый, страшный, ужасный и т.п.).

Синонимичный рассмотренному выше слову номинант эмоции бешенство русским сознанием ассоциируется со следующими словами: ярость 7; злость 4; гнев 3; ужас 2, смерть 1 (АС 1994, с. 17), прийти, приходить (АС 1994, с. 25), звериное (АС 1994, с. 100). Словом-реакцией бешенство является по отношению к следующим словам-стимулам: ярость 6 (АС 1994, с. 189), злость 4 (АС 1994а, с. 102), темперамент (АС 1994а, с. 310).

По сравнению с бешенством ярость оказывается более «ассоциативной»: гнев 56; благородная 14; дикая 13; слепая 12; сильная 11; ненависть 8; бешеная 7; бешенство 6; злоба, бессильная 4; в душе, злая, кипучая, красная, свирепая, страсть, страх, ужас 3; безграничная, безудержная, грусть, ненависть, неудержимая, страшная, ужасная 2 (АС 1994, с. 189). Слово ярость выступает реакцией на следующие стимулы: злость 55, гнев 25, раздражение 22 (АС 1994, с. 102), бешенство 4 (АС 1994, с. 102), грусть 2 (АС 1994, с. 64). Носителями русского языка указываются её такие признаки, как интенсивность, знаковость (преимущественно отрицательная). Ярость ассоциативно связана со многими другими эмоциями; некоторые из них на языковом уровне синонимичны друг другу: гнев, бешенство.

Слово раздражение, согласно АС, имеет следующие реакции: сильное 32; злость 22; гнев 17; злоба, ненависть, неприязнь, ярость 2 (АС 1994, с. 139). В качестве стимула оно выступает по отношению к словам: гнев 17 (АС 1994а, с. 59), злость 22, бешенство 4 (АС 1994а, с. 102), негодование 1 (АС 1994а, с. 184), недовольство 1 (АС 1994а, с. 184), остыло 1 (АС 1994а, с. 210), ощущение, чувство 1 (АС 1994а, с. 217), подавить 1 (АС 1994а, с. 231).

Минимальным количеством ассоциаций обладают слова негодование и возмущение: негодование – гнев, раздражение (АС 1994а, с. 184); возмущение – гнев 2 (АС 1994а, с. 45), что, во-первых, говорит в пользу признания действительно «зонного стягивании эмоций» (см. Витт 1983), их «группового родства» (Block 1957. – Цит. по: Рейковский 1979, с. 165-166) и, во-вторых, о пересечении психологических и языковых критериев их отнесения к онтологически единому классу психических явлений и, соответственно, вербальных знаков (синонимов).

Вкратце подведём промежуточные итоги по вопросу концептуализации эмоций в немецкой и русской современной наивной картине мира.

Во-первых, анализ современных немецко- и русскоязычных художественных и пословично-поговорочных текстов, имеющих определённую хронологическую фиксацию (Новое время), позволяет отметить эволюционную смену теоцентризма антропоцентризмом. Человек всё более и более социализируется; в Новое время он становится «мерой всех вещей». Данный культурный процесс, в основе которого лежат причины социально-исторического, экономического и психологического свойства, активизирует рождение и активное распространение антропоморфных номинаций. Антропоморфный тип метафоризации эмоций – один из доминантных вторичных способов оязыковлённой репрезентации психического мира Нового времени. Отмеченные же следы теоцентризма в немецком и русском языках (heiliger Zorn, священный гнев и т.п.) – свидетельство преемственности культуры, эволюционного характера её развития, психологически релевантная привычка языкового сообщества пользоваться «готовыми» знаками.

Во-вторых, наблюдения над употреблением в художественной речи номинантов эмоций обнаруживают ассоциативную общность представлений немцев и русских о рассматриваемых явлениях. Анализ многочисленных современных метафорических описаний эмоций в сопоставляемых языках иллюстрирует онтологическую близость мышления двух этносов. Языковое сознание немцев и русских распредмечивает психический мир с помощью архетипов и их «производных». Архетипы продуцируют в нашем сознании определённые гештальты, устойчивые образы, интеллектуально и вербально «проработанные» слепки физической действительности. Наиболее актуальными для немецко- и русскоязычного сознания являются, согласно нашим наблюдениям, архетипы воды и огня, представляющие собой психолого-культурную универсальную релевантность как для архаического, средневекового, так и для современного «наивного» человека. Антропо-, натур- и зооморфные признаки, приписываемые немцами и русскими эмоциям, в сопоставляемых лингвокультурах часто совпадают. Так, для групп эмоций Angst и страх характерны такие признаки, как высокая степень антропоморфности (т.е. эти эмоции мыслятся, прежде всего, человекоподобно), бесцветность, температурность; для Freude и радости, Zorn и гнева типичны, помимо температурности, также свойства цвета.

Вместе с тем проанализированный языковой материал фиксирует предпочтительность выбора тем/иным лингвокультурным сообществом определённых признаков физического объективного мира при освоении и соответствующем лингвистическом оформлении эмоций. Мы считаем методологически верным учёт количественных показателей использования тех/иных номинаций эмоций в разных языках, в особенности, если речь идёт об их фиксации в золотом фонде языка – пословицах и поговорках, в наиболее ярко выраженной форме эксплицирующих оценочные характеристики интересующих нас концептов. Иными словами, частотность употребления номинирующих эмоции слов в художественных контекстах и устойчивых выражениях (в частности, в пословицах и поговорках) мы признаём значимой величиной. Хорошо известно, что удельный вес оязыковлённых понятийных образований есть свидетельство их культурной, вероятно, прежде всего, психологической актуальности для того/иного этноса.

Дата добавления: 2015-07-02