Неомарксизм 23 страница

Близки к рассмотренным и взгляды американского исследователя Органски. Основываясь на теории политического равновесия (баланса сил), в анализе причин конфликта он исходит из того, что нарушения структурного равновесия в международной системе объясняются по­явлением в ней государств-«челленждеров». Их растущая мощь при­ближается к мощи занимающих в мировом порядке ведущие позиции наиболее сильных держав, но значительно отстает от уровня их поли­тического влияния (см. об этом: Ваггеп. 1978. Р. 325).

Еще одна разновидность «структурного» подхода к вопросу о про­исхождении международного конфликта — стремление объединить предложенные К. Уолцем три уровня анализа — уровня индивида, уровня государства и уровня международной системы (8епагс1ет. 1992. Р. 41—49). На первом уровне исследование причин международного конфликта предполагает изучение естественной природы человека («апнтшк Согптапси», о котором упоминает Г. Моргентау) и его пси­хологии, и прежде всего особенностей психологического облика госу­дарственных деятелей (отражаемых, например, в теориях инстинктов, фрустрации, агрессии и т.п.). На втором уровне рассматриваются де­терминанты и факторы, связанные с геополитическим положением го­сударств, а также анализируется специфика господствующих в этих государствах политических режимов и социально-экономических структур. Наконец, на третьем уровне выявляются характерные черты международной системы: «полярность», или «конфигурация соотно­шения сил» (Р. Арон), другие структурные признаки.

К структурным представлениям могут быть отнесены и господство­вавшие в советской литературе взгляды на характер и природу проис­хождения международных конфликтов. Происхождение конфликтов объяснялось неоднородностью глобальной международной системы, Для которой свойственно разделение на мировую капиталистическую систему, мировой социализм и развивающиеся страны, в среде послед­них, в свою очередь, выделяли процессы размежевания на классовой основе. Причины же конфликтов, их основной источник видели в аг­рессивной природе империализма.

Как уже говорилось, некоторые авторы основу зарождения между­народных конфликтов видят в особенностях взаимодействия межгосу­дарственной системы и ее внутренней среды. С этой точки зрения вооруженным конфликтам или предшествующим им кризисам в наи­большей степени благоприятствует международный контекст, харак­теризующийся размыванием или же резким изменением соотношения сил. В том и другом случае государства теряют ясное представление о их взаимном положении в международной иерархии и пытаются по­кончить с возникшей двойственностью (как это произошло, например, в отношениях между США и СССР во время «Карибского кризиса» 1962 г.).

Отсутствие общепринятого определения структуры международной системы затрудняет попытки разделить «структурный» и «кон­текстуальный» подходы. Впрочем, как подчеркивают исследователи, указанные подходы тесно связаны друг с другом и содержат ряд общих идей (Ваггеа. 1978. Р. 327). Их объединяет, например, явная привер­женность государственно-центричной модели международной системы со всеми вытекающими отсюда последствиями, главным из которых является сведение всего многообразия международных конфликтов к межгосударственным противоречиям, кризисам и вооруженным столкновениям. Об этом говорят и различные типы классификации конфликтов.

Так, Ф. Брайар и М.-Р. Джалили выделяют три группы междуна­родных конфликтов, которые отличаются по своей природе, мотивациям их участников и масштабам. К первой группе они относят классические межгосударственные конфликты; межгосударственные конфликты с тенденцией к интеграции; национально-освободительные войны и т.п. Во вторую группу включаются территориальные и не территориальные конфликты; последние, в свою очередь, могут иметь социально-экономические, идеологические мотивы или же просто вытекать из воли к могуществу. Наконец, в зависимости от масштабов конфликты подразделяются на генерализованные, в которые втянуто большое количество государств и которые способны перерасти в мировые конфликты, а также региональные, субрегиональные и ограниченные (по количеству участвующих государств) конфликты (БгаН-1агй... 1988. Р. 109).

Существует множество других классификаций, критериями которых выступают причины и степень напряженности международных конфликтов, характер и формы их протекания, длительность и мас­штабы и т.п. Подобные классификации постоянно дополняются и уточняются, предлагаются новые критерии и т.п. Однако следует от­метить, что по крайней мере в одном отношении радикальных измене­ний в общей картине типологии и классификации международных конфликтов (за небольшими исключениями) пока не произошло. Речь идет о том, что наибольшее место в таких классификациях и сегодня по-прежнему отводится конфликтам между государствами. Это касается как отечественных, так и зарубежных работ, систематизированных в нашей литературе в 1980-е гг. (см., например: Доронина. 1981. С. 58— 87) '. Такое положение не может не влиять и на развитие третьего на­правления в анализе международных конфликтов — «исследований мира».

Исследования мира

В рамках названного направления («автономность» которого, как и тех, что были рассмотрены выше, относительна) речь идет о широком комплексе вопросов, связанных с поисками путей урегулирования международных конфликтов. В изучении данной проблематики можно выделить три основных подхода. Один из них связан с традициями англосаксонской школы «СопШсг КекоШоп» («регулирование кон­фликта»), второй основывается на видении, присущем европейскому течению «Реасе КекеагсЪ» («Исследования мира»), третий делает акцент на процессе международных переговоров.

Значительную роль в развитии первого подхода продолжает играть созданный в 1955 г. при Мичиганском университете Зоигпа1 о/Соп/11с1 КехоШНоп. Приверженцы данного подхода уделяют особое внимание анализу вопросов, связанных с механизмами разрешения и контроля конфликтов и с поиском на этой основе путей перехода от конфронтации к сотрудничеству. Большое значение имеет разработка математических и игровых методов изучения социального конфликта. Одна из широко распространенных идей состоит в том, что конфликты являются универсальным феноменом, присущим всем сферам общественной жизни. Это означает, что они не могут быть устранены, в том числе и в области международных отношений. Поэтому речь должна идти о таком анализе конфликтов, который позволил бы создать механизм управления ими с целью найти общую пользу для каждого из участников ()Угщк1. 1965). С этой точки зрения существует четыре способа разрешения социальных конфликтов: 1) соглашение в результате совпадения мнения всех сторон; 2) соглашение в соответствии с законодательной или моральной волей внешней силы; 3) соглашение,

¹ Как известно, отечественная социально-политическая литература этого времени от­личалась идеологической перегруженностью, часто носила откровенно апологетический характер, объявляла любые позиции, не совпадающие с марксистско-ленинской пара­дигмой, ненаучными и т.п. В то же время указанные особенности нередко были в боль­шой степени формальными, имели внешний характер. Это, в частности, относится ко многим работам, посвященным «критике буржуазных теорий», которые способствовали ознакомлению научной общественности с состоянием зарубежной науки в той или иной области.

навязанное одной из сторон конфликта; 4) ситуация, когда застарелый конфликт теряет свою актуальность и разрешается сам собой (Соци­альный конфликт... 1991).

Большую роль в осознании возможностей разрешения междуна­родных конфликтов мирными средствами сыграли публикации выхо­дящего в Осло «1оигпа1 о! Реасе Кекеагспе». Один из главных выводов, сделанных в рамках формируемого этим изданием идейно-теоретичес­кого течения, в том, что мир — это не просто отсутствие войны, но прежде всего законность и справедливость в отношениях между госу­дарствами {8вп§паа$. 1971). Й. Галтунг идет еще дальше, считая, что мир — это не просто отсутствие прямого насилия, но и отсутствие любых форм насилия, в том числе и тех, которые проистекают из структурных принуждений. Характерная черта данного течения запад­ной конфликтологии — это большая степень нормативизма. Мир рас­сматривается его представителями не только как ценность, но и как цель, достижение которой предполагает активные действия его сторон­ников. Средства таких действий могут быть разными, некоторые из авторов не исключают даже временного использования силы, усугубляя тем самым внутреннюю противоречивость течения (Зскшгй. 1968).

Различия между рассматриваемыми течениями носят довольно ус­ловный характер. Подтверждением может служить тесное сотрудниче­ство представителей всех этих течений в деле исследования происхож­дения, природы и способов урегулирования конфликтов. В 1972— 1973 гг. президентом Международного общества исследователей мира (Реасе КекеагсП 1шегпайопа1 8ос1егу) избирается Д. Сингер, один из известных представителей американской школы бихевиоризма в науке о международных отношениях. С 1974 г. он возглавляет Комитет по изучению конфликтов и мира Международной Ассоциации полити­ческих наук. Немаловажно то, что оба течения важнейшим средством урегулирования конфликтов считают переговоры.

Проблема переговоров в западной конфликтологии становится от­носительно самостоятельной с середины 1960-х гг. Как отмечают оте­чественные специалисты, на работы по международным переговорам оказали влияние две во многом противоречащие друг другу тенденции: с одной стороны, разработка проблем мира (Реасе Кекеагсп), а с другой — идеи «силового подхода». Первая тенденция способствовала формированию представления о переговорах как о средстве разрешения международных конфликтов и достижения мира. Вторая же была направлена на разработку оптимальных путей достижения выигрыша на переговорах (Лебедева, Хрусталев. 1989. С. 107). Однако завершение эпохи холодной войны и глобальной конфронтации вызывает к жизни новые тенденции в сфере переговоров. Эти тенденции сводятся к следующему:

1) международные переговоры становятся основной формой вза­имодействия государств. Они активно воздействуют на дальнейшее уменьшение роли военного фактора;

2) растет объем и количество переговоров. Их объектом становятся все новые области международного взаимодействия (экология, со­циально-политические процессы, научно-техническое сотрудничество и т.п.);

3) возрастает переговорная роль международных организаций;

4) в сферу переговоров вовлекаются специалисты, не имеющие дипломатического опыта, но располагающие той компетенцией в об­ласти сложных научно-технических и экономических проблем, которая необходима при анализе новых сфер взаимодействия между госу­дарствами;

5) возникает необходимость коренного пересмотра процесса уп­равления переговорами: выделения наиболее важных проблем для высшего государственного руководства; определения сферы компетен­ции разных рабочих уровней; разработки системы делегирования от­ветственности; повышения координирующей роли дипломатических служб и т.п. (О процессе международных переговоров... 1989. С. 7).

Разработка проблемы международных переговоров, обогащаясь но­выми выводами, все больше выходит за рамки конфликтологии. Сегодня переговоры становятся постоянным, продолжительным и уни­версальным инструментом международных отношений, что вызывает необходимость выработки «переговорной стратегии», имеющей при­кладное значение. Такая стратегия, по мнению специалистов, предпо­лагает: а) определение действующих лиц; б) классификацию, в соот­ветствии с подходящими критериями, их характеристик; в) выявление иерархии ценностей (ставок) в том порядке, в каком ее представляют себе стороны; г) анализ соотношения между целями, которых хотят достичь, и средствами, которыми располагает определенная сторона в тех областях, где она имеет возможность действовать (там же. С 76, 78).

В анализе международных переговоров наметились попытки це­лостного, системного подхода, понимание их как процесса совместного принятия решения в отличие от других видов взаимодействия (напри­мер, консультации, дискуссий, которые необязательно требуют со­вместного принятия решений), стремление выделить их отдельные фазы (структуру) с целью выявления специфики действий участников на каждой из них (см.: Лебедева, Хрусталев. 1989. С. 109—110). Вместе с тем было бы ошибкой полагать, что сегодня уже существует некая общая теория переговоров, частью которой является теория междуна­родных переговоров. Скорее можно говорить о существовании опреде­ленных теоретических основ анализа и ведения переговоров. Проис­ходит это не потому, что переговоры не занимают самостоятельного места в решении международных проблем и не представляют собой цели, а потому что они являются лишь инструментом ее достижения.

Сказанное во многом относится и к исследованиям конфликтов. Несмотря на многочисленные попытки создания общей теории кон­фликтов, ни одна из них не увенчалась успехом (см. об этом: Между­народные отношения... 1993. С. 57). Не существует и общей теории международных конфликтов. На эту роль не могут претендовать ни полемология, ни конфликтология, ни социология конфликтов. Во-пер­вых, многочисленные исследования не выявили какой-либо устойчивой корреляции между теми или иными атрибутами международных акторов и их конфликтным поведением. Во-вторых, те или иные факторы, которые могли бы рассматриваться как детерминирующие конфликтный процесс, как правило, варьируются на различных фазах этого процесса и поэтому не могут быть операциональными в анализе конфликта на всем его протяжении. Наконец, в-третьих, характер мотивов и природа конфликтов редко совпадают между собой, что также затрудняет возможности создания единой теории конфликтов, годной на все случаи (ВгаШагй, В]аПП.1988. Р. 108).

Оптимизм, выказываемый некоторыми видными специалистами относительно исследований международных конфликтов (8т§ег. 1987. Р. 292), не помешал развитию кризиса, в который с конца 1980-х гг. эти исследования вступили.

3. Особенности «конфликтов нового поколения» Общий контекст

Окончание холодной войны, крушение социалистического лагеря и развал СССР вывели на первый план те вопросы, которые отражают феномены массового масштаба, свидетельствующие о переходном ха­рактере современного международного порядка и не освоенные до конца ни одним из рассмотренных выше теоретических направлений в исследовании международных конфликтов.

Действительно, в эпоху холодной войны тотальный контроль над миром со стороны двух сверхдержав выполнял регулятивную роль в международных отношениях. В наши же дни ядерное оружие уже не имеет прежнего устрашающего и сдерживающего значения. Вместе с

развалом Советского Союза, исчезновением биполярности и оконча­нием идеологического противоборства между Востоком и Западом произошло высвобождение «замороженных» прежде этнических, меж­племенных, националистических конфликтов, столкновений социаль­ных меньшинств, культурных идентичностей и иных явлений, дости­гающих сегодня кризисных масштабов во многих, особенно в слабора­звитых, странах.

С окончанием холодной войны произошли глубокие изменения в правилах международных взаимодействий и в поведении их участников, особенно негосударственных акторов. Нельзя строить типологию конфликтов и кризисов, исходя лишь из идеологического и ядерного противостояния.

Глубина возникающего в этой связи комплекса проблем отражена американским ученым Дж. Розенау. Он обратил внимание на становя­щееся все более очевидным «раздвоение» международной арены, где «акторы вне суверенитета» демонстрируют сегодня влияние, которое по своим.последствиям может конкурировать с влиянием традиционных (государственных) акторов (Козепаи. 1990). Значение новых акторов подчеркивают М.-К. Смуте и Б. Бади, французские специалисты в области политической социологии. Они отмечают трудности в иден­тификации негосударственных акторов, которые придают междуна­родным конфликтам и насилию роль «рационального» средства в до­стижении своих целей (Байге, 8шои1$.1992). Исследователь Еврейского университета в Иерусалиме Мартин ван Кревельд подчеркивает фундаментальное отличие современной эпохи (с точки зрения наиболее типичных для нее конфликтов и войн) от всей предыдущей истории международных отношений. Начиная с 1648 г. войны почти всегда велись государствами и поэтому могли быть поняты на основе идей Карла фон Клаузевица, но теперь ситуация изменилась. Эпоха нацио­нальных государств и, следовательно, межгосударственных конфликтов подходит к концу, а с ней исчезает и ясное «подразделение на три субъекта — правительство, армию и народ», которое ранее возникло в связи с тем, что войны велись государствами (цит. по: Кар1ап. 1994. Р. 71). Известный американский исследователь и публицист Роберт Каплан считает, что войны XXI в. «будут субнациональными, то есть государствам и местным властям будет трудно защитить граждан фи­зически. Именно таж в конце концов погибнут многие государства» (там же. Р. 72).

К аналогичным выводам приходят и многие отечественные ученые. Так, эксперты СВОП отмечают появление феномена «падающих госу­дарств», которые становятся средоточием конфликтов, «базой «идео­логизированного», фундаменталистского терроризма, «безопасной га­ваныо» для международной оргпреступности, источником угрозы рас­пространения оружия массового распространения (ОМУ) «для бедных»

— химического и бактериологического оружия» (Стратегия для России... 2.15). М.М. Лебедева отмечает, что «современные конфликты

— практически все внутригосударственные. Они получили название «конфликтов идентичности» и характеризуются плохой управля­емостью, подключением многих участников, слабостью центральной власти и т.п.» {Лебедева. 2000. С. 31).

Действительно, динамика вооруженных конфликтов, разразившихся в мире после холодной войны, говорит именно об этом: в последние годы самыми многочисленными вооруженными конфликтами стали этнические и сепаратистские. В 1993—1994 гг., согласно ежегоднику СИПРИ, в мире было зарегистрировано более 30 вооруженных конфликтов. 16 из них могли рассматриваться как международные, поскольку причиной их стали территориальные или пограничные тре­бования; 12 имели внутригосударственную природу. В 1996 г. из 27 во­оруженных конфликтов только один мог рассматриваться как между­народный. Новизна вооруженных конфликтов еще и в том, что они затрагивают уже не только страны «третьего мира», но и Европу, в частности Балканы и страны бывшего СССР. «Война возвращается в Европу. На смену жесткой системе отношений между Востоком и За­падом, находившейся под контролем двух основных игроков с простым кодексом поведения, пришло множество новых игроков» {Давид. 1996. С. 196).

В расколотом посткоммунистическом мире, как считает Д. Коляр {Со1агй. 1996. Р. 74—75), вполне логичен возврат истории и географии, культуры и религий, этнических идентичностей и меньшинств. Это объясняет рост локальных кризисов и конфликтов, развитие новых форм вооруженной борьбы (герилья, терроризм, интифада, блокада, эмбарго, анархия насилия,..).

Изменились.и сами факторы мощи: наблюдается переход от мира с преобладанием классических войн к миру, в котором преобладают экономические и технологические конфликты. Роль дипломатии И стратегии становится менее важной, менее значительной, чем роль эко­номики и финансов.

Причины, участники, содержание

Из всего вышесказанного можно сделать следующие выводы.

Во-первых, в канун XXI в. изменились причины и источники кон­фликтов. Последние все чаще возникают на этнической и религиозной основе. Все чаще возникают экономические и финансовые противоречия, проявляется обострение борьбы за рынки и ресурсы. В перспективе именно дефицит ресурсов (причем не только нефти и газа, но и воды, а также продуктов питания) превратится в одну из главных проблем. Борьба за доступ к ресурсам на местном, региональном и глобальном уровнях способна стать одной из наиболее распространенных причин конфронтации, вооруженных столкновений и войн. Новые конфликты тесно связаны со снижением влияния и эффективности государственной власти, с ее эрозией. Источниками кризисов и конфликтов становятся также нестабильность, слаборазвитость и нищета, которые благоприятствуют подъему религиозного интегризма, в частности исламского фундаментализма. Среди глубинных причин конфликтов нового поколения следует назвать социально-экономические и социально-демографические изменения: разрыв в доходах между различными странами и различными регионами в рамках одной страны; бурный рост урбанизации; продолжающееся обвальное увеличение населения в наименее развитых странах мира. В результате массового исхода сельского населения в города последние превращаются в огром­ные деревни, новое население которых, утрачивая свою идентичность, культурное самосознание, не имеет никаких шансов на трудоустройство. В странах с переходной экономикой модернизация не всегда может служить средством предотвращения конфликтов: способствуя увеличению разрыва в доходах населения, сопровождаясь обнищанием значительной его части, она подогревает индивидуальные и групповые амбиции при одновременном ослаблении лояльности по отношению к государству. Наконец, одной из причин современных конфликтов счи­тают глобализацию. По мнению одного из обозревателей «Монд дип­ломатика» С. Латуша, подъем интегризма, усиление конфликтов иден­тичности и этнического терроризма представляют собой ответную ре­акцию на высокомерную политику безальтернативности либеральной демократии, ничем Не ограниченной экспансии рынка, прав человека в их западной интерпретации. Подобная политика стала своеобразной формой этноцентризма с «транскультурными инвариантами», не до­пускающими никаких возражений. Ликвидируя таким образом куль­турное многообразие, глобализация порождает возникновение «племен», покорность, рост этницизма, взрыв конфликтов идентичности, а не сосуществование и диалог (см.: Ьа1оиске. 1999).

Во-вторых, меняются участники конфликтов. Конфликты между государствами, в том числе и военные, не исчезают, но перспектива крупномасштабных межгосударственных войн, типа двух мировых, становится все менее вероятной. Это не значит, что государство пере­стает быть одной из сторон конфликтов, однако его противником, или, иначе говоря, другой стороной конфликта, все чаще будут выступать негосударственные акторы — экстремистские религиозные течения и преступные группировки (в том числе и внутри самого государствен­ного аппарата); транснациональные преступные синдикаты, прони­кающие в самые разные структуры; террористические формирования и этнокультурные кланы... Иначе говоря, конфликты часто ведутся «с участием новых бойцов» (см. об этом: Ре1еп: 1994), мотивы которых трудно понять. Они незаинтересованы в окончании конфликта, потере своего статуса «бойца», так как после окончания конфликта общество часто не может предложить им привлекательных стимулов для занятия созидательным трудом.

В-третьих, меняется характер и содержание конфликтов. Как уже было сказано, они все меньше и меньше являются межгосударствен­ными и все более и более внутригосударственными. Иначе говоря, они происходят преимущественно в пределах внутренних границ госу­дарств, и, как правило, в густонаселенных, высокоурбанизированных и слаборазвитых регионах. Все более распространенными становятся асимметричные, в силу сущностного несходства противоборствующих сторон, конфликты. Они приобретают характер раздробленных, де­централизованных процессов, с которыми гораздо сложнее бороться: «...на пространстве, где более не существует общих норм поведения и где происходит ослабление государств, любой, даже слабый стратеги­ческий игрок обладает неконтролируемой способностью уничтожения» {Давид. 1996. С. 196). Кроме-того, конфликты становятся все более продолжительными, все труднее определить точку их начала и окончательного разрешения. Неопределенность распространяется и на результат конфликтов: в отличие от обычных межгосударственных войн, в них становится гораздо сложнее выявить, кто победил и кто проиграл, они не имеют четких ограничений во времени. Указанная неопределенность касается не только времени, но и пространства: кон­фликты все больше распространяются в пространстве. При этом кон­фликтное пространство все меньше определяется государственными границами. Многие исследователи указывают на феномен своего рода «феодализации» — возникновение перемещающихся и многообразных центров власти, напоминающее ситуацию, господствовавшую в меж­дународных отношениях в средние века. Аналогия со средними веками возникает и в связи с такой характеристикой, новых конфликтов, как их растущая ожесточенность. Так как новые конфликты и войны вызывают у великих держав желание сосредоточиться на самих сеое, то значительная часть слаборазвитых стран «третьего мира» «сползает» к полной анархии. Конфликты и войны, которые возникают в странах «третьего мира», отличаются особой жестокостью, дикостью и варвар­ством (см. об этом: Кар1ап. 1994; Давид. 1996). Стирается разница между военными и гражданскими объектами, гражданские цели оказываются все менее защищенными. Многие из «новых бойцов» стремятся направить свои действия именно против гражданских объектов. В-четвертых, перечисляя отличия конфликтов и кризисов нового поколения от тех, которые были типичными для эпохи холодной войны, нельзя не отметить изменения в деятельности международных организаций. Прежде всего это касается такой универсальной органи­зации, как ООН. Справедливая критика в ее адрес не должна заслонять того факта, что по сравнению с периодом холодной войны 1990-е гг. характеризуются определенной активизацией и деблокированием ее деятельности, ростом операций по поддержанию мира и участившимся вмешательством в кризисы и конфликты. Проведение миротворческих и гуманитарных операций под эгидой ООН перестает быть исключи­тельным феноменом.

Механизмы урегулирования

Изменения касаются не только причин, участников и характера кон­фликтов в современном мире. Меняются и механизмы их урегулиро­вания. Структура этих механизмов приобретает более сложный харак­тер, трансформируется их иерархия.

Например, в условиях уменьшения роли государства-нации наблю­дается снижение эффективности дипломатических методов урегулиро­вания конфликтов. В составе же причин современных конфликтов и в Структуре методов их разрешения, напротив, растет роль экономических механизмов и финансовых средств. Пример борьбы с международными наркамафиозными структурами может подтвердить как силу за­действования, так и ограниченность экономических рычагов. Ограни­ченность их подтверждается также и тем, что ни одно даже самое богатое государство не в состоянии откупиться от конфликтов на ре­лигиозной или этнической почве. С другой стороны, и межгосударст­венные противоречия, и асимметричные конфликты требуют огромных средств для своего предупреждения, урегулирования и управления собой. Растут цены на постоянно совершенствующиеся и обновляющиеся виды вооружений, хотя они, конечно, не в состоянии Дать тех качественных выгод или преимуществ, которые обеспечивают технический прогресс, информация, образование.

Все более заметную роль в составе механизмов урегулирования конфликтов играют гуманитарные операции. В то же время, как уже отмечалось ранее, полной ясности относительно содержания этого тер­мина все еще нет. Включая в себя защиту нрав и свобод человека, достоинства личности, понятие «гуманитарные операции» нередко вы­ступает и как мотив урегулирования конфликтов, и как средство по­литического давления.

Растет роль информационного элемента. И не только в составе ме­ханизмов урегулирования конфликтов, но и в их обострении. Война с участием Си-Эн-Эн, как пишет Ф. Стеч, приводит к тому, что общест­венность и руководители государств описывают события в зависимости от содержания видеоклипов и их звукового сопровождения (см.: 81еск. 1994). В свою очередь, немецкий журналист М. Хеннес отмечает: «В результате постоянных репортажей о войне с ужасными картинами убийств и мародерства в Югославии для западной дипломатии все свелось к вопросу: военная интервенция, да или нет? Не было места для анализа ситуации, для прогнозирования действий, и западная дип­ломатия запуталась в собственной беспомощности и пустых словах» (Неппеа. 1994. Р. 628). Благодаря изображениям, распространяемым электронными СМИ, со времени «Войны в Заливе» намного поднялась роль профессионалов гуманитарных операций. С гуманитарными операциями НПО теперь конкурируют гуманитарные операции госу­дарств и коалиций государств (экс-Югославия, Сомали, Руанда) со всеми недостатками, которые с этим связаны (подробнее об этом см.: Со11агй. 1996. Р. 77-100).

Правовой элемент, как мы уже видели, претерпевает достаточно сложные метаморфозы: это и снижение в последние несколько лет роли ООН и ее Совета Безопасности, и пренебрежение нормами меж­дународного права в новой доктрине и в действиях Североатлантичес­кого союза, и отставание международного законотворчества от развития событий на мировой арене и т.п.

При всех оговорках и ограничениях, которые высказываются по этому поводу, остается бесспорной роль военного элемента в предуп­реждении, урегулировании конфликтов и осуществлении над ними контроля со стороны международного сообщества (ООН). В этой связи специалисты в области стратегических исследований выделяют четыре категории военных задач (подчеркивая при этом, что речь не идет об оборонных задачах, так как в большинстве случаев нет угрозы суверенитету).

Во-первых, это участие в военных операциях. Решение этой задачи связано с поддержанием соглашений о контроле над вооружениями, с обеспечением свободы судоходства в мировом океане, а также с про­ведением миротворческих операций. Вторая задача формулируется как оказание помощи местной гражданской администрации и включает в себя обеспечение правопорядка в зоне поддержания мира, обслужи­вание и материально-техннескую поддержку инфраструктуры, без­опасности границ, борьбу наркобизнесом и терроризмом. Третья задача — оказание гуманитарной помощи населению при стихийных бед­ствиях, поддержка НПО (нпример, «Врачей без границ») и помощь беженцам. Наконец, четверш задача связана с осуществлением одно­сторонних военных операцт, включающих в себя действия по спасе­нию насильственно удержи аемого персонала, по эвакуации мирного населения и т.д.

Дата добавления: 2015-07-02