Баллон Анри 2 страница

Заканчивая анализ психического развития ребенка, Валлон в небольшом заключении перечисляет в сжатом виде общие за­кономерности развития и основные стадии эволюции ребенка.

Раскрытие сложной диалектики психического раз­вития, анализ в связи с этим слабо разработанных в психологии проблем, выдвижение ряда интересных, заставляющих задуматься положений, формулируемых скорее в форме размышлений, чем безапелляционных заключений,— вот достоинства этой книги, ко­торая, несомненно, привлечет внимание широкого круга научной общественности.

Кандидат философских наук Л. Анцыферова.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

В течение последних тридцати лет значе­ние и влияние детской психологии особенно возросло. Обогащая традиционную психологию новыми методами, способствуя изменению ее взглядов и принципов, детская психология, однако, приобрела у нее меньше, чем дала ей сама. Действительно, для того чтобы постичь «душу ре­бенка», детская психология должна была выйти из тех абстрактных рамок, которыми интроспекция взрослого и словесный анализ ограничили психическую деятель­ность человека. Чисто идеологический анализ содержа­ния умственных явлений, по существу, столь же случай­ный и преходящий, как и обезличенный, детская психо­логия должна была заменить изучением реальных результатов деятельности и жизни детей. Различия в пове­дении ребенка и взрослого, в поведении детей различного возраста, констатируемые детской психологией, постепен­но выявляют истинную структуру психической деятель­ности, хотя исследования при этом могут быть ограниче­ны или искажены различными умозрительными построе­ниями.

Потребности практики впервые показали глубокое не­соответствие между действительностью и схемами, ис­пользуемыми для объяснения психической деятельности. Так, именно педагогические проблемы заставили искать иные методы оценки и использования факторов и форм психического развития ребенка. Необходимость с извест­ной точностью определять способности или неспособности школьников заставила Бине и Симона выработать метри­ческую шкалу умственного развития. Результаты систе-

у

магического применения тестов, основанных на этой шка­ле, дали толчок развитию психотехники.

Чтобы обосновать зависимость между наиболее сво­бодным развитием всех способностей ребенка и средой, такой педагог и философ, как Дьюи, не являвшийся пси­хологом, в узком смысле слова, указал путь не только для многочисленных практических способов обучения, но и для исследования потребности ребенка в деятельности и влияния на него окружающей среды. В работе Декро-ли (Decroly) трудно разграничить психологию и педаго­гику: необходимость приспособить объект, с которым зна­комится ребенок, к его возможностям и интересам позво­лила установить существенные различия в восприятии и понимании у ребенка и взрослого. Вокруг института Ж.-Ж. Руссо в Женеве, ставившего своей целью дать каждому ребенку «соразмерное образование», группиро­вались такие психологи, как Клапаред, Вове (Bovet), Пи­аже. Стремление объединить понятия «школьник» и «ребе­нок» мы встречаем также у Буржада (Bourjade) из Лиона.

Исследователи не ограничивались сопоставлением ре­бенка и взрослого или сравнением детей на различных этапах их развития. Примеры существующих вариаций искали и в патологии, где могли быть обнаружены при­чинные связи, равно относящиеся и к норме. Отклонение, возникшее в процессе развития и затрагивающее один из его факторов, представляло тем более поучительные дан­ные, чем больше оно разрушало функцию в целом или останавливало развитие поведения на ранней его стадии, а также в тех случаях, когда оно приводило к компенса­циям, выявляющим отношения, в обычных условиях трудно распознаваемые. Такой метод сопоставления с психопатологическими данными, получивший широкое распространение во Франции со времен Рибо, не мог не способствовать появлению значительных работ в области детской- психологии; он дал ценные результаты также и в других странах, особенно в СССР в исследованиях Гуревича, Озерецкого и их школы.

С другой стороны, сравнительная психология, исходя из функциональной общности, самым точным образом со­поставляла ребенка и наиболее близкое к человеку живот­ное — обезьяну. Сходно или различно их поведение в оди­наковых ситуациях при наличии одинаковых трудностей? Если вначале имеет место сходство, то в каком возрасте,

на какой стадии развития, под влиянием чего и в какой форме появляются различия? Среди первых наблюдений этого рода следует отметить наблюдения Бутана (Вои-tan); белее систематические и продолжительные исследо­вания проводили супруги Келлог (Kellog); Поль Гийом (Guillaume) также занимался психологией ребенка и обезьяны, но он не дал каких-либо определенных сопо­ставлений между ними.

Существует и другая, весьма спорная попытка — упо­добить, сравнить детское мышление с мышлением перво­бытного человека. Преимущество такого подхода состоит. пожалуй, в том, что при этом рассматриваются данные, зависящие как от постепенного развития способностей ребенка, так и от определенного уровня цивилизации, определенных идеологических, языковых и технических условий. Кстати, это лишь крайние полюсы влияний, ока­зываемых образом жизни, социальной средой на психиче-дкое развитие людей. В настоящее время в этой области ^<»кже Ведутся исследования, особенно американскими и советскими психологами.

' Большое место в детской психологии, и особенно в психологии раннего возраста, занимают описания наблю­дений над детьми. Среди них часто встречаются и цен­ные в теоретическом отношении интерпретации. Так, на­пример, В.Штерн стремился показать, что между всеми психическими явлениями имеется глубокое единство, ко­торое невозможно объяснить без основного — личности субъекта. Следует также отметить и интерпретацию Коф-фки, который старался выявить структуры, лежащие в основе психических явлений. По его мнению, как вся­кое восприятие, так и всякое поведение отвечают некой «форме», которая определяет роль и значение деталей или элементов. Определяющим являются не части, а целое. Это целое изменяется не только в зависимости от обстоя­тельств и ситуаций, но также в зависимости от предрас­положенности или потенциальных динамических возмож­ностей, присущих самому субъекту и зависящих от процессов, проявляющихся в его нервной системе — как в сенсорной, так и в моторной сфере. У детей разных воз­растов и у взрослого человека возможности указанных це­лостных структур различны.

Результаты применения всех этих методов позволяют выделить разные, иногда противоречивые аспекты психи-

ческого развития, преобладание каждого из которых ха­рактеризует последовательные этапы развития ребенка. Знание их чрезвычайно важно. Поэтому психологи, на­пример Гезелл (Gesell), систематически собирали не только описательные, но и кинематографические мате­риалы, свидетельствующие о различном характере реак­ций в зависимости от возраста. Такие наблюдения имеют важное значение, потому что последовательность свиде­тельствует о связи, существующей между различными факторами в развитии. Эти факторы и связи отвечают сущности самой психики ребенка, если, действительно, в жизшг индивида детство представляет собой период, в котором заканчивается реализация в индивидууме осо­бенностей его вида. Такая психогенетическая точка зре­ния и принята в данной работе.

Часть первая

ДЕТСТВО И ЕГО ИЗУЧЕНИЕ

Глава первая РЕБЕНОК И ВЗРОСЛЫЙ

Ребенок переживает свое детство. Позна­ет же детство взрослый. Но что важнее для познания дет-ciBa — точка зрения взрослого или точка зрения ребен­ка? Если человек вообще начинал с того, что ставил себя на место объектов своего познания, приписывая им образ жизни и действия в соответствии с представлениями, ко­торые он имел о своем собственном образе жизни и дей­ствиях, то особенно сильным оказывается соблазн посту­пать так по отношению к существу, происходящему от него самого, которое должно стать ему подобным, ребен­ку, за которым он наблюдает, развитием которого руко­водит и которому часто трудно не приписать собственные мотивы или чувства. К такому непроизвольному антро­поморфизму приводят много поводов и обстоятельств. За­бота взрослого о ребенке является своего рода диалогом, в котором взрослый воссоздает интуитивно ответы, кото­рых он не получил на свои вопросы; он невольно прибега­ет к истолкованиям, могущим, по его мнению, дополнить неполные и изменчивые явления, привести их в систему¹. На основе каких допущений создается такая система? На допущении интересов, которые взрослый считает интереса­ми ребенка, хотя сам ребенок имеет о них лишь смутное представление; на допущении предрасположений, кото­рые взрослый хотел бы увидеть у ребенка; на допущении привычек, духовных или социальных обычаев, которые взрослый более или менее отождествляет со своими соб-

' См.: М. Sherif, The Psychology of Social Norms, New-York, 1938.

ственными; наконец, на воспоминаниях собственного дет­ства, которые он считает сохранившимися. Известно, од­нако, что исходные впечатления меняются с возрастом. На воспоминания человека влияют психическое развитие, склонность и различные обстоятельства. Если воспоми­нание не заключено прочно в рамки объективно опреде­ленных обстоятельств, что в случае впечатлений детства происходит редко, то оно может оказаться скорее отража­ющим настоящее, чем прошлое. Так, уподобляя ребенка самому себе, взрослый стремится постичь его душу.

Взрослый признает различия между ребенком и са­мим собой, но чаще всего сводит их лишь к количествен­ным различиям. Сравнивая ребенка с самим собой, взрос­лый видит, что тот более беспомощен перед теми задача­ми, которые сам он способен решить. Конечно, степень этой неспособности можно попытаться измерить, и такие измерения, соответствующим образом собранные, могут показать различие соотношений и структур психики ре­бенка и психики взрослого. В этом смысле подобные из­мерения могли бы иметь положительное значение. Но и тогда ребенок все-таки остался бы просто уменьшен­ной копией взрослого.

Между тем то, чего недостает ребенку, можно рас­сматривать с качественной стороны — в случае, если воз­растные различия в способностях, которыми обладает ре­бенок, объединить в системы и если определенные пери­оды развития приурочивать к каждой из этих систем. Тогда речь будет идти об этапах или стадиях, каждой из которых соответствует определенный уровень развития тех способностей или особенностей, которые ребенок дол­жен приобрести. Юношу в этом случае можно было бы характеризовать как взрослого, развитие которого дошло до стадии, наиболее близкой к стадии взрослого. Спуска­ясь до раннего детства, можно было бы так рассмотреть каждый возраст. Но какими бы специфическими ни каза­лись возможности, свойственные каждому этапу, они, со­гласно этой гипотезе, должны лишь сложиться с другими возможностями, для того чтобы образовать стадию взрос­лого; развитие рассматривается здесь, по существу, еще с количественной стороны.

Эгоцентризм взрослого может, наконец, проявляться в убеждении, что всякое психическое развитие имеет неизбежным пределом образ мыслей и чувств взрослого,

образ мыслей и чувств его среды и эпохи. Если же взрос­лому случается встретить ребенка, мысли и чувства которого отличаются от его собственных, то ему не остает­ся ничего другого, как считать их отклонением, отклоне­нием, разумеется, устойчивым и в этом смысле необходи­мым и нормальным, механизм которого надлежит объяс­нить. Но прежде всего встает вопрос: действительно ли существует это отклонение? Действительно ли психика ребенка и психика взрослого так различны, что переход от одной к другой требует коренных преобразований? Яв­ляются ли законы мышления взрослого единственно воз­можной нормой и правомерно ли считать мышление ре­бенка просто отклонением от норм разума? Действитель­но ли умозаключения ребенка не имеют никакой связи с умозаключениями взрослого? И мог ли бы интеллект взрослого быть плодотворным, если бы его источники но были теми же, из которых берет начало интеллект ребенка?

Другой подход к решению вопроса заключается в том. чтобы исследовать ребенка в его развитии, принимая за отправной пункт его самого, прослеживая смену его воз­растных этапов и изучая соответствующие стадии его развития без всяких предвзятых логических представле­ний- Если рассматривать каждую из стадий развития не отдельно, а в их совокупности, то их последовательность кажется прерывистой, переход от одной стадии к другой является не просто результатом количественных измене­ний, но перестройкой; деятельность, преобладающая на первой стадии, становится второстепенной и, может быть, даже вовсе исчезает на следующей. Часто при пере­ходе от одной стадии к другой возникает кризис, кото­рый может заметным образом влиять на поведение ребен-ьа. Таким образом, развитие сопровождается конфликта­ми между старыми и новыми видами деятельности. Тот из двух видов деятельности, который начинает подчи­няться законам другого, должен перестроиться и в даль­нейшем потерять свою функцию в регуляции поведения. Но способ, которым разрешается этот конфликт, не яв­ляется ни абсолютным, ни одинаковым для всех. При этом способ разрешения конфликта накладывает свой отпеча­ток на дальнейшее развитие.

Некоторые из этих конфликтов разрешаются биологи­чески. Это значит, что сам факт органического роста при-

водит индивида к разрешению конфликта. Так, напри­мер, двигательная система человека представляет собой систему наслаивающихся деятельностей, центры которых располагаются в определенном порядке по цереброспи-нальной оси соответственно появлению их в процессе оволюции. Эти системы последовательно вступают в дей­ствие в течение раннего детства, почти в той форме, в которой соответствующие двигательные акты могут включаться в системы, подчиняющие и изменяющие их так, что их самостоятельное функционирование может дать лишь частичные и чаще всего бесполезные эффекты. Однако если позже случится так, что патологическое вли­яние высвободит отдельные двигательные акты из-под контроля объединивших их в одно целое функций, то они становятся препятствием для реализации этих функций, и это свидетельствует о наличии скрытого конфликта, существующего между ними. Впрочем, даже в нормаль­ном состоянии интеграция различных двигательных си­стем может иметь различную степень. Отсюда проистека­ет большое разнообразие индивидуальных типов. Но именно в области психомоторных и психических функций эта интеграция часто бывает наиболее слабой, так что конфликт никогда не бывает полностью разрешен. Так, например, обстоит дело между эмоциями и интеллекту­альной деятельностью, которые явно соответствуют двум различным уровням нервных центров и двум последова­тельным этапам психического развития.

Другие конфликты должен разрешить сам индивид. При этом в одних случаях содержание конфликта может иметь настолько коренное значение, что нормальным яв­ляется лишь один способ его разрешения, в других же случаях, наоборот, разрешение конфликта может не быть однозначным и зависит от условий. Возводя конфликты в своего рода мифическое общее начало, Фрейд сводит их главным образом к конфликтам между инстинктом, кото­рый проявляется в каждом индивиде как половое влече­ние (libido), и требованиями жизни в обществе. С одной стороны, подавляемые, с другой — оправдываемые раз­личными уловками, необходимыми для того, чтобы обма­нуть бдительность «цензуры», эти конфликты якобы пре­вращают психическую жизнь в непрерывную драму. Все психическое развитие ребенка, согласно Фрейду, направ­ляется последовательными фиксациями либидо на

доступных ребенку объектах. Либидо должно оторваться от первых объектов, для того чтобы идти вперед по направ­лению к другим, что не обходится без страданий, без сожалевпй, без возможных возвращений к прежнему. Впрочем, выбор нового нет необходимости приписывать половому инстинкту, хотя специфические проявления этого инстинкта и наблюдаются у ребенка. При этом ничто из того, что оставлено, не пропадает и ничто из того, что устарело, не остается бездейственным. От каж­дого пройденного этапа у ребенка остаются возможности, обладающие потенциальной силой.

Итак, путь, который проходит ребенок в ходе своего превращения во взрослого, не обходится без препятствий, разветвлений и извилин. Наличие ведущих ориентиров на этом пути не исключает в отдельных случаях неуверен­ности и колебаний. Но сколько существует других слу­чаев, когда ребенок стоит перед необходимостью выби­рать между действием или отказом от него. Такие случаи создает окружающая среда — как люди, так и вещи:

мать ребенка, его близкие, его обычные пли необычные встречи, школа; ведь существует столько связей, столько различных ситуаций и положений, под влиянием кото­рых происходит вхождение ребенка в общество. Речь ре­бенка выступает как посредник между ним и объектами его желаний, между ним и людьми и в силу этого может являться как препятствием, так и средством, способ­ствующим достижению целей, тем, чем можно владеть и что можно совершенствовать.

На ребенка воздействуют различные предметы, преж­де всего наиболее часто встречающиеся ему и имеющие для него наиболее важное значение: его чашка, ложка, кастрюлька, его одежда, техника, как самая простая. старинная, так и новая, например, электричество, радио. Одни из этих предметов ставят его перед задачей или перед затруднением, другие помогают ему выполнять те или иные действия, одни предметы нравятся, другие не нравятся ему; все ото и формирует его деятельность.

В конечном счете среда навязывает ребенку мир взрослых, и следствием этого является известное едино­образие в формировании детской психики в каждую эпоху. Но из этого не следует, что взрослый имеет право видеть в ребенке только то, что он в него вкладывает. Прежде всего способ, с помощью которого ребенок все это

усваивает, может не иметь ничего общего с тем способом, которым пользуется сам взрослый. Если взрослый пре­восходит ребенка, то и ребенок по-своему превосходит взрослого. У него имеются психологические возможности. которые по-разному используются в различной среде. Коллективный опыт преодоления в разных социальные группах многих трудносгей выявил эти возможности. Если цивилизация обогащает разум и чувства человека. не основывается ли этот процесс на потенциальных воз­можностях ребенка?

Глава вторая КАК ИЗУЧАТЬ РЕБЕНКА?

В то время как в различных областях зна­ния эксперимент вытесняет простое наблюдение, в об­ширных разделах психологии роль наблюдения остается преобладающей. Физика и химия возникли из экспери­мента. В биологии эксперимент не перестает расширять свое поле деятельности, а физиология является почти целиком экспериментальной наукой. По примеру физио­логии была создана экспериментальная психология. Но детская психология, во всяком случае психология ран­него детства, основывается почти исключительно на наблюдении.

Экспериментировать — это значит создавать опреде­ленные условия, которые должны повести к определен­ным однозначным результатам; по меньшей мере, это значит вводить в условия известные изменения и отме­чать соответствующие изменения в результате. Таким образом, возникает возможность сравнивать следствие с его причиной и измерять одно с помощью другого. При этом нет необходимости вмешиваться в получение самого результата; для этого достаточно изменить условия на­блюдения. Так, объекты, находящиеся за пределами нашей досягаемости, как например звезды, могут под­вергаться подлинным физико-химическим исследованиям благодаря использованию спектроскопии или фотогра­фии. Предположим, что технические трудности экспери­мента решены, тогда, следовательно, вне возможностей экспериментального исследования остались бы только те объекты, условия существования или наблюдения которых

невозможно изменить, не уничтожая тем самым их самих. Примером такого рода мог бы являться случай изучения совокупности явлений, где сама совокупность в своей первоначальной целостности составляет предмет изучения. Много таких примеров можно было бы при­вести из области психологии или биологии.

В наблюдении данное целое должно быть воспринято во взаимодействии всех своих частей. В этом смысле раннее детство является удобным объектом чистого наблюдения. Один и тот же исследователь может наблю­дать ребенка от рождения до 3 или 4 лет. Таким образом могут быть прослежены все обстоятельства жизни и пове­дения. Именно это стремились сделать такие авторы, как Прейер (Ргеуег), Пере (Perez), Мажо (Major), В. Штерн, Декроли, Дирборн (Dearborn), Шин (Shinn), Скапен (Scupin), Крамоссе (Cramaussel), П. Гийом. Одни из них, как например Прейер, опубликовали результаты своих наблюдений если не в форме дневников, то по крайней мере распределив их но очень общим рубрикам. Работы других авторов, например В. Штерна, посвящены отдельным вопросам. Некоторые исследователи, ограни­чиваясь в своих наблюдениях частными проблемами, тем не менее уделяли внимание и жизни ребенка в целом. Эти исследования остаются самым ценным источником при изучении раннего детства.

Подобных работ, относящихся к детям начиная с 4-летнего возраста, крайне недостаточно. Так как со­бранные наблюдения являются лишь отрывочными, то. возникла необходимость воссоздать то целое, в котором они могли бы получить свое значение. Таким образом вы­рабатывались методы, которые происходили из чистого наблюдения, но которые, однако, должны были его пре­взойти. Они продолжают эксперимент, основная цель которого, как, впрочем, и всякого метода познания, за­ключается в том, чтобы выявить определенную зависи­мость. Экспериментатор воссоздает эту зависимость пли подвергает ее изменениям, которые позволяют изолиро­вать связываемые ею элементы от всего остального. Когда устранено всякое влияние на эту зависимость. остается лишь попытаться установить ее произвольные пли случайные изменения. Но, для того чтобы их опре­делить, нужно сравнить их с нормой, привести в опре­деленную систему. Норма может также служить для

сравнения патологических отклонений с нормальным со­стоянием. Характеристика системы основывается на ста­тистических данных, полученных с помощью обширного числа сравнений. Как бы то ни было, наблюдение может быть признано таковым только в том случае, если оно включено в целое, которое придает ему смысл, вплоть до окончательной формулы. Это необходимость столь важ­ного значения, что она обязывает нас вернуться к так называемому чистому наблюдению и исследовать, при помощи какого механизма и при каких условиях оно может стать средством познания.

В сущности, не бывает наблюдения, которое представляло бы собой точную и полную копию действи­тельности. Впрочем, если даже предположить, что это так, то и в этом случае вся важнейшая работа была бы еще впереди. Так, например, при кинематографической съемке ситуации, хотя она сама по себе уже отвечает часто очень сложному отбору условий (выбор самой ситуации, моменты съемки, точки наблюдения и т. д.), все же собственно наблюдение начинается только в ра­боте с фильмом, обеспечивающим непрерывное воспро­изведение деталей, которые ускользнули бы от самого внимательного зрителя, если бы фильм не давал возмож­ность при желании вернуться к ним. Наблюдение не бы­вает без выбора или без нашего отношения, ясно или неясно выраженного. Выбор предметов или событий опре­деляется нашим отношением к наблюдаемым явлениям, включающим наши ожидания, наши желания, предполо­жения или даже некоторые сложившиеся способы мыш­ления. Причины выбора могут быть осознанными и пред­намеренными, но могут также ускользать от нашего сознания, так как осознание их прежде всего зависит от нашей возможности мысленно формулировать основания выбора. В процессе наблюдения могут быть выделены только такие обстоятельства, которые мы можем выра­зить. Для того же, чтобы их выразить, нужно привести их к чему-нибудь привычному непонятному, к некоторой системе, которой мы пользуемся намеренно или не отда­вая себе в этом отчета.

Большая трудность чистого наблюдения как способа познания заключается в том, что мы пользуемся некото­рой системой, упорядочивающей наблюдаемые явления,

чаще всего не зная об этом — до такой степени ее при­менение происходит автоматически, бездумно, само собой. Когда мы экспериментируем, сама постановка опыта пред­полагает включение факта в систему, которая позволяет его объяснить. Что же касается наблюдения, то здесь интерпретация фактов часто зависит от наших более субъективных отношений к реальности, от тех понятий, которыми мы пользуемся в повседневной жизни. Вот почему очень трудно наблюдать ребенка, не приписывая ему ничего из своих чувств и намерений. При наблюде­нии, например, жестов ребенка нам привычнее регистри­ровать приписываемые им значения, а не сами жесты, так как главное в жесте то, что он выражает.

Всякое усилие, направленное на познание и научное истолкование, всегда состояло в стремлении заменить систему непосредственных эгоцентрических впечатлений системой таких понятий, которые могут быть объективно определены. Впрочем, очень часто случается так, что эти схемы, заимствованные из ранее установившихся систем знания, оказывались недостаточными для нового ряда изучаемых явлений. Например, в психологии, как и в анатомии, предполагалось, что всякое умственное про­явление представляет собой следствие деятельности опре­деленного органа или определенного элемента органа. Таким образом, для каждого объекта наблюдения прежде всего важно определить некоторую систему, упорядочи­вающую получаемые данные, которая отвечает цели ис­следования.

При изучении ребенка это, несомненно, хронология его развития. При регистрации каждого явления все на­блюдатели отмечают возраст ребенка в месяцах и днях, исходя из того, что последовательность проявлений дея­тельности ребенка имеет определенное значение для на­учного объяснения. Действительно, опыт подтверждает, что эта последовательность проявлений повторяется у каждого ребенка. Исключения, которые случается кон­статировать, не превышают, по данным Шерли (Shirley), тщательно исследовавшей развитие 25 маленьких детей, 12% и относятся главным образом к изменениям после­довательности рядом стоящих этапов. Только позже мож­но наблюдать среди уже четко дифференцировавшихся форм деятельности случаи раннего или запоздалого ча­стичного развития.

v

Различие реакций в зависимости от возраста было прекрасно продемонстрировано Гезеллом посредством кино. Ребенку предлагалось одно и то же испытание из недели в неделю или из месяца в месяц; например, ему показывали один и тот же предмет на одном и том же расстоянии. Сопоставление последовательных действий ребенка показывает, какие быстрые и часто радикальные изменения наступают с течением времени. Однако неко­торые наблюдатели констатировали в этой временной по­следовательности, входящей в понятие развития, оче­видные исключения. Рассмотрение этих исключений позволит яснее понять условия и значение процесса раз­вития. Иногда возникает новая реакция, которая, одна­ко, исчезает на следующий же день и появляется снова 'только несколько недель спустя; иногда же уже давно приобретенное кажется исчезнувшим в момент, когда активность ребенка переходит в новую область. Между течением времени и ходом психического развития имеются, таким образом, несоответствия.

Сталкиваясь с первым случаем, некоторые наблюда­тели, например Прейер, прежде всего задавали себе во­прос, не искажалось ли их описание интерпретацией, которая предвосхищала событие. Но опыт показал, что антиципация часто заключена в самих фактах. Коффка объясняет это тем, что всякая реакция есть целое, един­ство которого может включать более или менее различ­ные и взаимозаменяемые части или условия. Такими условиями являются внешние обстоятельства и внутрен­ние предрасположения, находящиеся в разном соотно­шении. Чем больше внешних обстоятельств, тем вероят­нее их одновременное воздействие может дать случайный результат. Наоборот, чем более влияют внутренние пред­расположения с их тенденцией к образованию единства, тем устойчивее их проявления у субъекта. Именно в этом направлении идет развитие организации в живот­ном мире. Поведение животных, по крайней мере по сво­ей форме, с течением времени все больше начинает зави­сеть от внутренних причин и соответственно перестает непосредственно управляться влияниями внешней среды. Развитие в период детства с необходимостью требует возвращения к филогенетически более ранним структу­рам, которые обеспечивают индивиду полное овладение способами деятельности, свойственными данному виду

Впрочем, в дальнейшем всякое обучение, всякое приоб­ретение навыков имеет тенденцию свести воздействие внешних ситуаций к роли простых сигналов, на основании которых действие уже совершается как бы само собой, при помощи внутренних структур, возникших в результате обучения.

К этому следует добавить, что функциональное пред­восхищение не случайное, или частное, явление, но что оно выступает как правило. Постоянным является тот факт, что новые реакции надолго исчезают после того, как в течение короткого периода времени они проявля­лись один или даже несколько раз. Следовательно, недо­статочно, по-видимому, приписывать данный факт лишь стечению внешних обстоятельств. Более вероятно, что во многих случаях первое появление жеста или поступка проистекает в основном из внутренних факторов. Дейст­вительно, последние гораздо многообразнее, чем мы за­частую можем предполагать. Механизмы исполнения яв­ляются только их частью. То, что приводит внутренние факторы в действие, вытекает из наличных возможностей или из энергетических направленностей, также имею­щих свои периоды. Кроме того, включаются моменты самого различного характера. Например, новизна впечат­ления, вызывающая в первый раз какой-либо жест, мо­жет оказаться достаточной, чтобы мобилизовать на не­которое время ввиду ее повторяемости сумму энергии, которая исчезает, когда привлекательность предмета ста­новится менее значительной. Нерегулярность какой-либо реакции даже при наличии соответствующих раздражи­телей объясняется недостаточностью связи между обус­ловливающими ее внутренними элементами. Нужно так­же учесть, что вначале порог реакции является высоким и она требует для своего проявления более энергичной стимуляции или большего количества энергии, чем в ста­дии, когда порог снижается благодаря влиянию функцио­нального созревания или обучения.

Дата добавления: 2015-06-27