Три холма

До 1836 г., когда Дмитрий Тихомиров, известный уроженец Спасска, местный любитель старины из купеческого семейства, решил приступить к раскопкам: над плоским плато Старорязанского городища возвышались три холма, хранившие под собой остатки каких-то полностью разрушенных монументальных зданий. Крестьяне, добывавшие из холмов камень и кирпич для своих построек, называли эти места «каменищами».

Тихомиров выбрал для раскопок холм в юго-западной части городища, принадлежавшей церковнослужителям, где стояла ветхая деревянная Борисоглебская церковь. «Цель нашего исследования, — писал он, — была единственно та, чтобы по снятии насыпи, глубже в материке, открыть место погребения великих князей и архипастырей рязанских». И действительно, открытый археологом-любителем памятник оказался родовой усыпальницей рязанских князей и высшей аристократии. Церковь представляла собой шестистолпный трехапсидный собор. Внутреннему членению здания снаружи соответствовали пилястры — вертикальные столпообразные выступы в стене с мощными полуколоннами. В юго-западном углу храма была выделена небольшая часовня с полукруглой апсидой для размещения алтаря. Она служила для крещения взрослых людей, что говорит о длительном существовании язычества в Рязанской земле, и одновременно — местом захоронений. В центральной апсиде церкви сохранились остатки престола и горнего места за ним, где на возвышении стояла кафедра епископа. Собор был расписан: как отметил Тихомиров, «на одной из арок сохранились остатки образа какого-то святого угодника». Находки резных камней с растительным орнаментом свидетельствовали об изысканном внешнем декоре здания. Куски олова, «от огня слившегося в разные, неправильные формы», относились к покрытию церкви оловянными листами по закомарам — полукруглым завершениям фасадов, которые соответствовали членениям интерьера.

Особенно интересны раскопанные Тихомировым погребения внутри церкви как под полом, так и в саркофагах. В их расположении наблюдаем определенную закономерность. У северной и западной стен обнаружены подпольные захоронения в истлевших деревянных гробах, перекрытые залитыми известью каменными плитами. В одном случае поверх плиты выложили кирпичный склеп. Погре-{121}бения в саркофагах, высеченных из цельных каменных блоков, можно считать княжескими. Одно из них вскрыто в северо-западном углу храма, Два других — в крещальне-усыпальнице, предназначенной для членов княжеской семьи. А когда В. А. Городцов и А. Л. Монгайт раскопали не замеченные Тихомировым южный и западный притворы церкви, то в их стенах оказались сложенные из кирпича сводчатые склепы. Притворы отделялись от храма простенками с дверью посредине. Поскольку захоронения в церквах не одобрялись православными богословами, гробницы рязанской аристократии, жаждавшей заступничества небесных сил и после кончины, помещались в наименее священных частях храма — в удаленной от алтаря западной половине или притворах как преддверии «дома божьего», не входивших в символическую структуру храма, этой модели вселенной.

В отличие от притворов миниатюрная часовня-усыпальница имела собственный престол, повторяя в уменьшенном виде космологическую символику монументальных храмов. В ней сумели вместить только три княжеские могилы. Ее расположение справа от главного входа, на «десной стране», исходило из новозаветного представления, что на Страшном суде праведники встанут одесную судьи, а грешники — ошуйю, то есть слева. Во фресковых изображениях Страшного суда, помещавшихся обычно на западной стене, рай с идущими туда праведниками представляли справа от входа. Следовательно, погребенные здесь получали своеобразную «гарантию» загробного спасения.

Открытые Тихомировым захоронения рязанской знати оказались разрушенными. В одном саркофаге оказалось 10 черепов и множество костей, в другом — 12, третий заключал прах четырех человек. Объяснение находим в трагических событиях, о которых речь впереди. После разорения Рязани Батыем вернувшийся на пепелище князь Ингварь Ингваревич среди множества мертвых разыскал трупы великой княгини и снох своих, а на поле боя «взял тела братьев своих — великого князя Юрия Ингваревича, и князя Давыда Ингваревича Муромского, и князя Глеба Ингваревича Коломенского, и других князей местных...». В Пронске он «собрал рассеченные части тела брата своего благоверного и христолюбивого князя Олега Ингваревича и повелел нести их во град Рязань, а честную главу его сам князь великий Ингварь Ингваревич до града понес, и целовал ее любезно, и положил его с великим князем Юрием Ингваревичем в одном гробу («во единой раце»). {122} А братьев своих, князя Давыда Ингваревича да князя Глеба Ингваревича, положил в одном гробу близ могилы тех». Последним приютом погибших героев стали саркофаги — раки в юго-западной усыпальнице рязанского храма.

Остатки шелковых тканей, обнаруженные в княжеских погребениях Борисоглебского собора. На одеяниях позолоченными нитями вышиты узоры в виде плетенки, фигуры грифонов и павлинов. Из книги: Тихомиров Д. Исторические сведения об археологических исследованиях в Старой Рязани. М., 1844

В погребениях найдены серебряные позолоченные пуговицы, а главное — многочисленные обрывки шелковых материй от расшитых золотом мужских и женских костюмов. Как писал Тихомиров, скелеты были покрыты «примечательными тканями, изображающими по шелку золотом драконов, страусов, крокодилов, грифов и прочих мифов». Мастерицы Рязани вышивали шелковые ткани, поступавшие на Русь из Средиземноморья и стран Ближнего Востока, серебряно-позолоченными нитями, что придавало одеяниям пышность и декоративность. Кроме плетений, причудливо изогнутых стеблей и стилизованных цветов, вышивальщицы создавали узоры с благопожелательным смыслом. На шелках из раскопок Тихомирова видим шитых {123} золотом грифонов — крылатых львов с птичьей головой, воплощавших власть и силу, «райских птиц» — павлинов, олицетворение царственного достоинства и бессмертия. Одна из могил возле церкви содержала редкостную для Рязани находку: невысокие, без каблуков башмаки, сшитые из цельных кусков кожи.

Исследованный Тихомировым памятник не удалось сохранить. В 1886 г. на его месте построили часовню, а в 1913—1914 гг. на средства местной помещицы Стерлиговой соорудили громоздкий кирпичный собор, окончательно похоронивший под собой остатки древнего храма. Видные издалека, его «романтические» руины неизменно вызывают любопытство приезжих и экскурсантов.

Первый раскопанный на городище храм построили во имя князей Бориса и Глеба, причисленных русской церковью к лику святых. Культ этих помощников русских князей в борьбе с междоусобицами и иноплеменной агрессией имел ярко выраженный патриотический характер. Их канонизация способствовала укреплению международного престижа правителей Киевской Руси. Борис и Глеб, «в Русской земле просиявшие», почитались и «сродниками» князей Рязани, их личными покровителями. Тема патроната, заступничества, ограждения широко распространилась в литературе и искусстве Руси XII—XIII вв. Первое летописное упоминание о каменной церкви «святых мученик Бориса и Глеба» относится к 1194 г. в связи с погребением в ней рязанского князя Игоря Глебовича, но возвели ее раньше. Вероятно, инициатором постройки своего патронального храма был честолюбивый князь Глеб, сын Ростислава, правивший в 1155—1178 гг. Претендовавший на равное положение с сильными владимирскими самовластцами, он вступил с ними в неравную борьбу, но потерпел поражение, а его потомки держались за Рязань с поразительной цепкостью и упорством.

Имевшие «любовь несытну о зданьих», князья Рязани стремятся укрепить авторитет молодой столицы созданием каменно-кирпичных храмов. Заказывая постройку церкви, они посвящали ее своему покровителю — «в свое имя», как писал летописец. К середине XII в. Рязань, где стояли только рубленые церковки, «построенные миром», не имела традиций монументального зодчества. И князья-«храмоздатели» обращаются к опыту киево-черниговской архитектурной школы. В ту пору мастера-строители одной области сплошь и рядом строили в городах других земель, расши-{124}ряя обмен техническими и художественными достижениями, содействуя выработке общерусских архитектурных форм.

С конца XI и почти весь XII в. политические и культурные контакты тесно связывали Рязань и Чернигов. В Рязани правили беспокойные и буйные князья, кровные родичи черниговской династии Святославичей. Рязань входила в Черниговскую епископию, завися от церковных кругов Чернигова.

...Попробуем перенестись в 60-е гг. XII в., когда по приглашению рязанского князя в стольный город прибыла черниговская строительная артель-дружина. Во главе ее стоял зодчий, руководитель всех строительных работ, которого почтительно называли «мастером», «здателем», «художником» или «хитрецом». Этот «приставник над делатели» имел помощников и учеников. Квалифицированные мастера «первой руки» выполняли ответственные задания, подбирали для подсобных операций работников-наймитов. Основное ядро странствующей артели «славных» составляли каменщики — «каменьници», «каменосечци»: они вели кладку стен и сводов. Современные архитекторы вычислили, что для возведения кирпичной кладки собора за четыре строительных сезона в артели должны были работать 15—16 каменщиков. Из Чернигова прибыли плотники для изготовления опалубок, лесов, кружал и других деревянных конструкций для выкладки сводов, а также группа формовщиков и обжигальщиков кирпича-плинфы — плинфотворителей — всего около шести человек. Плинфотворители обслуживали и известково-обжигательные печи — приготовляли известь. Черниговская артель переехала в Рязань в полном составе, ибо там отсутствовали собственные кадры строителей.

Ведущий зодчий уже решил, какому образцу он будет следовать при закладке будущего храма, с которым согласился и заказчик — рязанский князь. Таким образцом стал Успенский собор Елецкого монастыря в Чернигове, сохранившийся до сих пор, хотя и перестроенный в стиле украинского барокко. Его план, вплоть до встроенной часовни-усыпальницы, тождественный Борисоглебской церкви, размеры здания, пилястры с полуколоннами позволяют говорить об участии в строительстве обоих храмов одних и тех же мастеров. Установлены общие черты и в пропорциональном построении памятников: у «здателей» имелись промеры основных габаритов Успенского собора, без которых столь точное совпадение планов зданий было бы не-{125}возможно. Кроме того, зодчий мог хранить архитектурные чертежи или какой-то «макет» образца. На их основе, выполняли мелкие детали при разбивке плана на местности, воспроизводили особенности интерьера памятника.

...В погожий весенний день 2 мая, в день святых великомучеников Бориса и Глеба, в присутствии княжеской семьи, духовенства, знатных особ и множества горожан, состоялась пышная церемония закладки храма на «набережной», в новой аристократической части града. Епископ заложил первый камень будущей постройки, на месте строительства совершились торжественные богослужения. Все «людие», собравшиеся на праздник, испытывали ни с чем не сравнимый душевный подъем. Любо было смотреть с высокой кручи на бескрайние дали, и, если взглянуть вверх, где в голубизне медленно проплывали легкие облака, человеку вдруг начинало казаться, что он парит в воздухе: «отовсюду веселие души привлечение, и мниться ака аэра достигше».

А потом начались трудовые будни. На расчищенной и выровненной площадке с помощью колышков и мерной бечевы расчертили план будущей постройки в натуральную величину. «Откладыванию», «размерению основания» главный архитектор придавал особое значение: от него зависел облик всего здания. При этом он пользовался геометрическим методом: определение основных пропорций частей здания в вертикальном разрезе исходило из соотношений частей в плане. Для обеспечения устойчивости и соразмерности архитектурных форм служила ключевая геометрическая фигура — квадрат с вписанным в него другим квадратом, пересеченный диагоналями. Применение в строительстве соотношения квадрата и его диагонали нашло широкое распространение в архитектурной практике Западной Европы и Руси.

Затем подсобные рабочие выкопали рвы для фундамента шириной до 3 и глубиной 1,7 м. Их заполнили горизонтальными рядами белого камня на известковом растворе. Белый известняк добывали в каменоломнях на крутых берегах Оки и Прони и на грузовых судах везли в Рязань.

Не покладая рук трудились плинфотворители. В конце прошлого века крестьяне села Шатрищи, обрабатывая огороды, случайно открыли печи для обжига древних кирпичей. «С помощью нанятых для раскопок арестантов» приехавший из Рязани А. В. Селиванов исследовал «пещи плинфяны» с сохранившимися кирпичными стенами и сводами. Оборудование мастерских состояло из деревянных рам для {126} формовки кирпичей, навесов для их просушки, горнов для обжига. При раскопках в Рязани постоянно встречаем фасонные кирпичи: из них выкладывали сложнопрофилированные пилястры, декоративные аркатурные пояса по фасадам ниже основания закомар. Обращают на себя внимание выпуклые знаки на торцах некоторых кирпичей, оттиснутые с деревянных форм при формовке сырцов. Они отмечали определенные партии кирпича для загрузки печи при обжиге. Рельефные знаки разнообразны по рисунку. Большинство из них простые: черточки или сочетания нескольких черточек, зигзаги, треугольники, четырехконечные и косые кресты, многолучевые звезды. Встречены клейма в виде стрел, латинских букв и цифр, буквы кирилловской азбуки. Известны и сложные декоративные начертания. Княжеские знаки в форме двузубца и трезубца могут говорить о связи строительной артели с княжеским двором. Искусные «каменьници», присланные дружественным правителем, получали от князя немалое денежное вознаграждение и довольствие натурой — жили на всем готовом. Несомненно, они испытывали удовлетворение своей угодной богу работой, гордились ею.

Иногда плинфотворители, уставшие от однообразного труда, позволяли себе невинные шутки. И тогда на плоской постелистой стороне кирпичей появлялись процарапанные по сырой глине «вольные» рисунки. Вот гротескная морда льва с собранными на лбу складками, вот какой-то четвероногий хищник, прочерченный одной линией, а вот и геометрическая фигура из трех вписанных один в другой квадратов, пересеченных диагоналями,— импровизированная «доска» для игры в мельницу. Так же как азартная игра в кости — «зернь», ныне забытая игра в мельницу была очень популярна на Руси и по всей Европе. Каждый из двух игроков имел по три шашки, различные по цвету или форме. Побеждал тот, кто первым располагал свои шашки на одной стороне любого из трех квадратов, то есть «строил мельницу». Можно представить, с какой горячностью отдавались занимательной, богатой комбинационными возможностями игре древние кирпичники во время коротких перерывов в работе.

Поскольку при проектировании собора решили включить в отделку фасадов резные белокаменные детали, в составе черниговской дружины прибыл опытный резчик, знакомый с романской архитектурой Западной Европы. В памятниках романского стиля XI—XII вв. широкое применение нашла монументальная скульптура. Богаче всего де-{127}корировали главный западный фасад и капители колонн храма. В древнерусском зодчестве сочетание кирпичной кладки с белокаменным узорочьем типично для церквей Чернигова. Фрагменты резного камня, обнаруженные среди развалин Борисоглебского собора, позволяют реконструировать его внешнее убранство.

Расположившись на строительной площадке, при помощи зубил и тяжелых молотков камнесечцы обрабатывали привезенные из каменоломен известняковые блоки. Им поручили создать нарядное обрамление порталов — входов в здание. Изогнутые камни, украшенные горельефными подковообразными дужками, предназначались для архивольтов — арочных завершений порталов. Карнизы с сердцевидно изогнутыми стеблями служили архитравами — несущими балками, перекинутыми между вертикальными опорами. Уверенной рукой выполнены эти опоры — прямоугольные косяки, располагавшиеся по сторонам портала. Они орнаментированы копьевидными медальонами, заполненными пальметтами. Очень выразительна скульптурная мужская голова: узкое скуластое лицо обрамлено шапкой курчавых волос и небольшой окладистой бородой. Большие, широко открытые глаза некогда имели свинцовое заполнение на месте зрачков. Скульптура сохранила следы розовой раскраски лица и белой — волос: перед нами изображение седовласого старца. Изваяние напоминает головы статуй библейских царей и пророков, выполненных во Франции между 1160 и 1180 гг. Возможно, голова старца служила завершением откоса дверей, а симметрично располагалась голова юноши: в противопоставлении молодости и старости заключалась идея быстротечности и бренности человеческой жизни. К белокаменному декору храма относятся консоли для поддержки каких-то выступающих деталей здания. Ваятели украсили их вьющимися побегами и цветами лилии.

На следующий год, когда за зиму фундамент осел, начали возведение кирпичных стен. Кладку вели двое каменщиков, работавших одновременно по обе стороны растущей стены. Когда ее подняли на высоту 1,5 м, дальнейшую работу производили с дощатых лесов. Собор строили в равнослойной технике, при которой все ряды плинф выходят на поверхность стены. В известковый раствор примешивали толченый кирпич, что придавало швам розовый оттенок.

Весь город ходил смотреть, как постепенно поднимается в высоту нарядное здание, как споро работают люди на {128} лесах, которым дюжие работники подносят на носилках или подымают при помощи блоков кирпичи и скрепляющий раствор. Строительство начали с алтарной части, чтобы совершать богослужение еще до окончания западных частей церкви, где уже появились хоры — балкон для привилегированных лиц, куда вела лестница в толще стены. Наконец дошли до верхних конструкций храма: при помощи кружал выложили подпружные арки, опирающиеся на столбы и стены. Их функция — поддерживать крестообразно расположенные своды и паруса — то есть сферические треугольники для перехода от квадратного подкупольного пространства к круглому кольцу барабана купола. Для облегчения верха постройки своды выложили толщиной в один кирпич. До перекрытия здания сводами соорудили временную крышу, чтобы не прекращать работ во время дождя и непогоды.

По возведении сводов начали настилать полы: в притворах — кирпичные, а в алтаре — из поливных керамических плиток желтого и зеленого цветов. Использовали и квадратные плитки с разноцветной росписью. В деревянные оконницы узких окон вставляли круглые стекла. Кровлю храма покрыли, свинцовыми листами.

Через «три лета» — обычный срок выполнения строительных работ — Борисоглебский собор был завершен. Его освящение в присутствии собравшегося из разных мест городского и сельского люда прошло еще благолепнее, чем закладка. Народ живо чувствовал благородную простоту, строгую логику в пропорциях храма, увенчанного массивной главой. Уравновешен, спокоен был архитектурный облик памятника, завершенного полукруглыми закомарами. Плоскости фасадов четко разграничивались пилястрами с полуколоннами, их оживляли сдвоенные или строенные окна и аркатурные фризы. Церковь выглядела нарядной, многоцветной благодаря чередованию в кладке красных, розовых, желтых кирпичей в сочетании с белокаменными порталами. Она выделялась эффектным цветовым пятном, контрастируя с домами и оборонительными стенами — серым или серо-коричневым фоном рядовой застройки Рязани.

Храмовая утварь полностью погибла при разрушении города Батыем. При раскопках в разных частях городища найдены лишь обломки бронзовых паникадил-хоросов, снабженных чашками с шипами для установки свечей.

На следующий год после окончания строительства князь пригласил в Рязань артель мастеров-фрескистов — на Руси {129} их называли «образописьцами», «писцами», «живописьцами», — чтобы расписать интерьер храма. Работу выполнили за один сезон в технике фрески — росписи стен водяными красками по сырой штукатурке — «левкасу». Этот сложный труд требовал огромного опыта. Тысячи обнаруженных при раскопках небольших кусков расписной штукатурки не позволяют воссоздать сюжетные композиции и систему их размещения. И все же изучение фрагментов специалистами-реставраторами дало интересную информацию. Художники-монументалисты использовали минеральные краски: охры желтые, красные, коричневые, зеленые, разбавленные известковыми белилами. Богата гамма оттенков очень чистых цветов; пробел и разделка на одеждах святых выполнены известковыми белилами. Абстрактный синий фон возносил священные образы в некий идеальный небесный мир. В качестве синего пигмента употребляли натуральный ультрамарин — ляпис-лазурь. Переступив порог «красно исписанного» храма, человек попадал во вневременную и внепространственную среду, уводящую далеко за пределы земного. На такое «мистическое» восприятие и была рассчитана живопись интерьера, охватываемого взглядом разом с одного места.

Черниговские «здатели» построили в Рязани еще один, самый крупный храм, названный в «Повести о разорении Рязани Батыем» «великой церковью», «церковью соборною пресвятой Богородицы». Его длина по фундаментным рвам — 31,6 м, ширина — 20 м. Впервые упомянутый летописцем под 1237 г., Успенский собор являлся главным общегородским храмом, где служил местный архиерей — высший чин из числа черного духовенства, а после образования рязанской епископии — епископ. Именно здесь, «во святой церкви», монголы «епископа и священников огню предали». После нашествия пожженная церковь простояла недолго. Когда в 1949 г. А. Л. Монгайт начал раскопки на месте, где она некогда стояла, торжественно оформляя въезд в город с юга, не только стены, но и фундаменты здания оказались разобранными. План храма удалось восстановить лишь по очертаниям фундаментных рвов. Внутри он был оштукатурен, но не расписан. Полы выложены керамическими плитками с зеленой поливой. Найдено несколько кирпичей с оттиснутым на торце именем плинфотворителя — «Яков». О первоначальных формах здания мы можем судить, сопоставляя его план с уцелевшими памятниками черниговской архитектуры. Близкий рязанской Борисоглебской церкви (отличие состоит в отсутствии притво-{130}ров), храм поставлен несколько раньше — в начале 50-х гг. XII в., в княжение Ростислава Ярославича. Разросшемуся городу стал необходим величественный кафедральный собор, где при большом стечении народа происходили церемонии венчания князя на княжение, его бракосочетание и другие торжественные ритуалы.

С максимальной точностью удалось установить время его закладки. Дело в том, что при разбивке на земле плана храма продольную ось ориентировали на восток, под которым понимали не географический восток, а направление на первый луч восходящего солнца. Зная азимут продольной оси церкви, магнитное склонение и географическую широту местности, можно по таблицам определить день, когда солнце всходило в данной точке. Ось Успенского собора Рязани всего на три дня не совпадает с праздником Успения Богородицы 15 (28) августа, когда закладывали здание.

Успенские соборы строили почти во всех древнерусских городах, ибо праздник Успения (кончины) Божьей матери был очень популярен на Руси, где слился с языческим торжеством в честь окончания жатвы хлебов. Поскольку с почитанием Богородицы связывали убеждение в ее охранительной роли по отношению к городу, княжеству, Успенские соборы по традиции становились кафедральными, то есть в них располагалась кафедра епархиального архиерея. Для людей средневековья Богоматерь — великая заступница и утешительница, служащая страждущему человеческому роду, идеал чистоты, смирения и кротости, терпеливой стойкости в испытаниях. Она облегчает страдания и, как бы нисходя на землю, указывает истинный путь заблудшим, вселяя в них любовь и веру. Можно только вообразить, сколько молитв, обращенных к Богородице, некогда раздавалось в стертой с лица земли «великой церкви», особенно в те ужасные часы, когда в ней заперлись последние оставшиеся в живых рязанцы, пока монголы готовили тараны, чтобы взломать врата храма.

Не случайно Успенский собор Рязани был сходен с Великой Успенской церковью Киево-Печерской лавры, послужившей в XII в. образцом для многих Успенских соборов в разных княжествах. Ведь по преданию «благолепная и великая Печерская церковь» создана самим богом. Постройке предшествовали невиданные чудеса: образ храма являлся в небесах, к его возведению призывали «благообразные юноши» — ангелы, бог-отец указал место будущей церкви — «благословил росой, и столпом огненным, и облаком {131} светлым». Наконец сама Богоматерь «на три года золота дала строителям и икону свою поставила наместной, от которой и поныне многие чудеса творятся». Немудрено, что при всеобщей вере в небесные знамения именно киевская Успенская церковь (разрушена в 1941 г.) стала эталоном храма, исходным пунктом развития монументальной архитектуры Древней Руси.

Как на образец красоты и благолепия, на нее ориентировались знатные заказчики — как светские, так и духовные. Этот тип шестистолпного трехнефного храма с четко выраженным западным членением — нартексом отличался строгой центричностью. Над полуциркульными закомарами возвышался мощный цилиндр барабана с полусферическим куполом. Оба рязанских памятника сохраняли черты, общие для многих храмов Руси XII в. Они были величавы и статичны. Круглящиеся апсиды, волнистая линия закомар, круглый барабан, с завершавшим его куполом, исключали жесткую угловатость форм.

Дата добавления: 2015-06-27