Психическая энергия: превращения и истоки 6 страница

В одних случаях Матерью считали сам колос пшеницы, в других боготворили облаченный в женскую одежду сноп колосьев. В Перу кукурузный початок (маис) одевали в богатое платье и называли Zara-Mama; Фрэзер говорит, что как Мать он обладал способностью родить и выращивать маис⁵. На вкладной иллюстрации I мы видим украшенный пером кукурузный початок на жердочке. Индейцы пауни называли его «Матерью Кукурузой» и почитали как таковую на своей церемонии Нако.

В Древней Греции богиней зерна и Матерью Землей была Де-метра. Ее дочь Персефона, проводившая каждый год в подземном царстве три месяца, на протяжении которых поля стояли голыми, и девять месяцев на земле — период, соответствующий сезону выращивания зерновых — также олицетворяла пшеницу. На изваяниях матери с дочерью их обеих можно видеть с пшеничным венком на голове и со снопом колосьев, а иногда с одним колосом пшеницы в руках, как на рис. 1.

М.Э. Хардинг

Рис. 1. Деметра и Персефоиа

Деметра, как царица жатвы, вручает колосья пшеницы своему воспитаннику, Триптолему (с характерным для него искривленным плугом), который, согласно легенде, первым посеял пшеницу в Греции. Позади него стоит Кора (Персефона) с факелом в руках как царица подземного мира.

В Элевсинских мистериях, праздновавшихся в сентябре во время сбора урожая, проигрывалась в лицах история поиска Демет-рой пропавшей ГТерсефоны. Последний и самый торжественный день фестиваля посвящался празднованию ритуального бракосочетания иерофанта и жрицы, олицетворяющей богиню. Они уходили в темную пещеру, где их священный брак скреплялся символическим половым актом, ибо, как повествует Ипполит, автор Philosophumena, иерофанта «выхолащивали болиголовом, лишая всякого мирского потомства». Сразу же после этого жрец выходил наружу и молча демонстрировал благоговейному взору посвященных liknon⁶ с одним колосом пшеницы. Затем он громко восклицал: «Божественная Бримо породила священного сына, Бримо-на», т.е. «сильная [породила] сильного»⁷. Таким образом, колос пшеницы был «ребенком» богини зерна. Его называли «Сильным», потому что хлеб служит источником человеческой силы³. Это была эпоптея или богоявление, демонстрация — высшее откровение богини своим служителям.

Источник психической энергии

Кажется несколько неожиданным, что священным животным Деметры бьша свинья. На изваяниях богиня часто изображается в сопровождении свиньи. Это животное обычно приносили в жертву на ее празднествах⁹. По всей вероятности, на самой ранней стадии богиня зерна сама была свиньей. Вначале божество в буквальном смысле является животным, затем это животное становится его спутником и это же самое животное приносится ему в жертву. Еще позднее предполагается, что это животное представляет или воплощает дух божества. Однако поначалу не совсем понятно, почему свинья — животное, отличающееся своей жадностью и разрушительностью — должна представлять богиню-мать, дарительницу зерна и всей пищи. Некоторый свет на этот вопрос проливает одна странная деталь мифа о Персефоне¹⁰. Когда богиню завлек Плутон, владыка подземного мира, бог богатства и достатка, и она сквозь расщелину в земле провалилась в Гадес, вместе с ней провалился и свинопас Евбулей со всеми своими свиньями. А когда Деметра в отчаянных поисках пропавшей дочери бродила по окрестностям, следы Персефоны оказались затоптанными свиньями. Эта история, вероятно, представляет собой последующую попытку скрыть тот неприглядный факт, что Персефона, прекрасная богиня весны и колосящейся пшеницы, первоначально сама была свиньей.

Во время Тесмофорий, священного для Деметры и Персефоны осеннего праздника, когда одновременно отмечались сбор урожая и сентябрьский сев пшеницы, женщины не только имитировали скорбные поиски Деметрой дочери, но и принимали участие в торжественной ритуальной трапезе, основным блюдом которой было свиное мясо. В этом обряде, так же, как и во многих других ритуальных приемах пищи, верующие ели плоть животного, представляющего божество, для того чтобы объединиться со своим богом. Аристофан сатирически намекает на этот обычай в «Лягушках». Когда мисты поют восторженный гимн, созывая на праздник посвященных, Ксанф, стоящий рядом со своим спутником, Дионисом, замечает:

«О высокоблагословенная Дева Деметра, Что за восхитительный аромат жареной свиньи!» И Дионис отвечает: «Тесс! Придержи язык! Может и тебе дадут немного»".

М.Э. Хардинг

Рис. 2. Жертвоприношение свиньи. Три факела указывают на подношение богам подземного царства.

На этом же самом празднестве свиней и другие подношения бросали в расщелины скал, которые называли «расселинами Де-метры и Персефоны» (рис. 2). Чтобы свинья стала приемлемым для богини даром, ее необходимо было очистить. На нижеследующем рисунке (рис. 3) мы видим проведение обряда очищения. Весной останки животных доставали и закапывали на полях в период сева. Считалось, что таким образом дух зерна, сохраняющийся в плоти свиньи, оплодотворит семенное зерно и оно принесет обильный урожай.

Рис. 3. Очищение «Мистической» Свиньи

Источник психической энергии

Свинья представляла пшеницу, или, более точно, дух пшеницы не только в Древней Греции. Фрэзер сообщает, что в Тюрингии, когда ветер волнует поля, обычно говорят: «Через пшеницу несется вепрь». В Эстонии аналогичным образом упоминают «ржаного кабана». В некоторых районах человека, принесшего последний сноп пшеницы или сделавшего последний удар цепом при обмолачивании зерна из колосьев, жнецы обвязывают соломенной веревкой и затем гоняются за ним, называя «свиньей». Это незавидное прозвище остается за ним целый год, он терпеливо выносит грубые шутки своих соседей, которые делают вид, что от него несет, как из свинарника. Если он попытается переложить ношу олицетворения духа свиньи на кого-нибудь из своих товарищей, что можно сделать, вручив последнему фигурировавшую в обряде соломенную веревку, то рискует быть запертым в свинарнике вместе «с другими свиньями». В придачу его могут даже побить или дурно обойтись с ним иным образом.

В других местах связь между свиньей и урожаем сохраняется в менее бурных обычаях. В Швеции, например, из теста делают рождественского борова и сохраняют его в течение всего сезона. Он олицетворяет богатый урожай. Во многих районах Европы рождественский боров представляет собой зажаренное целиком реальное животное, блюдо с которым стоит на буфете как холодная закуска и угощение для всех гостей. По-видимому, этот обычай имеет аналогичное происхождение.

Мы видим, что в этих обычаях олицетворяемый свиньей человеческий голод, а вернее, алчность, тесно связаны с образом зерна, которое представляет мать, кормилицу. Как будто свинья и зерно вместе олицетворяют жадность и ее удовлетворение. Это олицетворение имеет двойной смысл: хотя свинье свойственна жадность к еде, а портит пищи она даже больше, чем съедает, вместе с тем она является очень плодовитым животным с сильно выраженным материнским инстинктом. Возможно, с челове-ком-«свиньей», действие которого завершает сбор урожая, дурно обращаются и гонят прочь потому, что он представляет не только изобилие, но и ненасытную алчность, а следовательно, и угрозу голода.

В более отдаленные времена людей, избранных представлять Дух зерна, действительно приносили в жертву во время сбора урожая, вероятно, в попытке покончить с отрицательным аспектом понятия еды, каковым является нужда. Такие человеческие жер-

М.Э. Хардинг

твоприношения¹² каждый год регулярно совершали инки, мексиканские индейцы, пауни и другие племена в Америке. Они были также широко распространены в западной Африке, на Филиппинах и в Индии, особенно в дравидских племенах Бенгалии. В каждой из этих областей жертва выбиралась заранее, и несколько недель с ней очень хорошо обращались, сытно кормили и даже почитали до самого жертвоприношения как духа зерна во время ритуала, посвященного сбору урожая. Во всех этих случаях нужда и жадность в большей или меньшей степени отражены в составной идее духа зерна, однако в целом акцентируется положительный аспект, понятие достатка. Однако в некоторых областях Германии и славянских странах дух зерна представляет не утоленный аппетит и обилие, а голод и крайнюю нужду. У народов этих районов считается, что когда весенний ветер колышет поля, то это не свинья шелестит колосьями, а волк. Они предостерегают своих детей не ходить на поля за цветами, «иначе волк съест вас».

В этих местностях жнецы очень стараются «поймать волка», ибо говорится, что если он убежит — в стране наступит голод. Иногда этого волка представляет горсть колосьев с особенно длинными стеблями, иногда человек, выбираемый по причине какого-либо специфического жеста или действия. Затем этого человека одевают в волчью шкуру и ведут на веревке в деревню. В других местах говорят, что волк убит, когда пшеница обмолочена. В древние времена человека, представляющего волка, убивали на самом деле. Позднее убийства разыгрывались в лицах в ритуальной драме или же человека заменяли символической фигурой, например, чучелом или булкой хлеба, формой напоминающей человека. Во многих народных обычаях первоначальное реальное убийство до сих пор отображается символической игрой, часто грубой и бурной, в которой может присутствовать довольно жесткое обращение с жертвой. Однако происхождение и значение игры давно забыто.

Иногда роль духа зерна по имени «волк», вместо животного или человека, играет последний связанный во время жатвы сноп. Этот сноп не молотят, его перевязывают, а иногда обворачивают волчьей шкурой и хранят в амбаре всю зиму. Говорится, что за его «здоровьем» тщательно следят, дабы сохранить всю его силу. Весной зерно с этого снопа перемешивают с посевным зерном и высеивают. Если из-за крайней нужды или по оплошности этот особый запас будет съеден, то волк отомстит крестьянину. Он не

Источник психической энергии

наделит духом зерна —■ способностью расти — следующий посев; урожай не вызреет и наступит голод.

Эти обычаи и верования отражают, по-видимому, большие трудности, испытанные человеком при попытках сохранять достаточное количество зерна для посева. Это было особенно сложно, когда урожай оказывался слишком скудным и зерна не хватало для утоления голода крестьянина на протяжении долгих зимних месяцев в условиях северного климата. Несомненно, последний сноп — волк — должен бьш храниться в амбаре всю зиму для того, чтобы на весну осталось посевное зерно. Должно быть, этот урок бьш одним из самых тяжелых, среди тех, что человеку пришлось усвоить на протяжении перехода от собирательства пищи к культуре выращивания продуктов питания, так как инстинкт, естественно, подталкивал его к утолению голода, заставлял съедать всю имеющуюся в наличии еду. Верование в то, что последний сноп содержал дух или даже действительно являлся пшеничным волком, — это единственное, что сдерживало его. Ибо если бы семенное зерно было съедено, то тогда волк голода действительно оказался бы выпущенным на волю на его земле.

У аборигенов островов Тробриан в Тихом океане бытуют некоторые любопытные представления и обычаи, касающиеся этой проблемы. Эти люди не считают, что пшенице присуща своя собственная жизнь или существование, которые воплощены в самом зерне, способном к возрождению, независимо от того в чьих оно руках. По их мнению, пшеница — это часть или принадлежность определенных людей, жизнь или ману которых она разделяет и вырасти без них не может. 'Каждая семья имеет свое родовое зерно, которое прорастет только в том случае, если его посадит один из членов этого семейства. Ни для кого другого оно не вырастет. Зерно передается из рук в руки, от поколения к поколению, и владение им возлагается на женщин семьи. Если бы мужчина допустил использование в пищу всего зерна своей семьи, новых семян он бы достать не смог, так как существует строгий запрет на передачу семян вне круга семьи. Он оказался бы перед лицом гибели, ибо не смог бы засеять свои поля весной, если бы не смог уговорить выйти за него замуж женщину, унаследовавшую семена. Такое верование налагает крайне строгую дисциплину в отношении потакания собственному аппетиту и, подобно обычаю сохранения волка — последнего снопа — в амбаре на протяжении всей зимы, имеет большое практическое значение.

М.Э. Хардинг

Когда дух зерна представлен пшеничной матерью, а не волком, в большей мере подчеркивается положительный, а не отрицательный аспект этого духа. Тем не менее, даже здесь присутствует отрицательное значение. Возможно, разница в позиции, представляемой контрастом между двумя символами, связана с возможностью выращивания достаточного урожая в данной местности. В плодородных районах человек склонен был представлять дух зерна матерью, тогда как в северных районах и на бесплодных почвах, где урожаи были под сомнением, — более подходящим символом выступал волк.

Там, где доминировал положительный аспект духа зерна, — сноп, олицетворяющий пшеничную мать, оберегался в период вегетации и почитался во время жатвы. Его одевали, как женщину, и хранили в амбаре всю зиму. Здесь мать зерна периодически церемонно навещали и спрашивали, хорошо ли она себя чувствует. Если казалось, что она ослабла, сноп сжигали, а на его место водружали новую пшеничную мать, так как обессилевшая мать не может разродиться крепким потомством.

Здесь мы видим переход от положительного аспекта духа зерна к отрицательному. Если мать зерна ослабевала, ее саму необходимо было сжечь, дабы она не принесла голод вместо изобилия. Таким образом, при определенных обстоятельствах дух зерна, похоже, становился пагубным для человека. В таком случае его следовало уничтожить или изгнать, то есть избавиться от угрозы голода. И человека, связавшего последний сноп, принимали за олицетворение этой потенциальной опасности и изгоняли из деревни, как козла отпущения. В некоторых случаях его действительно убивали. Древние мексиканцы во время сбора урожая регулярно убивали человека кукурузы, но не как козла отпущения, а в качестве жертвоприношения, а его тело съедалось в ритуальной трапезе, подобно тому, как съедали свинью в Элев-синских мистериях.

Постепенное развитие и совершенствование этого варварского обычая прослеживает Фрэзер. Поначалу обряд требовал реального убийства и поедания человека, считавшегося фактическим воплощением духа зерна. Позднее приносили в жертву и съедали зерновое животное; эту стадию иллюстрирует свинья Деметры и жатвенный боров. Затем последовало съедение хлеба из свежесжатой пшеницы, выпеченного в форме человеческого тела. И наконец появилась подлинная церемониальная трапеза.

Источник психической энергии

подобная той, что отмечается по завершении сбора урожая риса на острове Вит, когда каждый член племени для участия в ритуале под названием «поедание души риса» должен был внести немного риса из своего нового урожая¹³. Это название ясно указывает на обрядовый характер трапезы. В этом пиршестве в ознаменование окончания сбора урожая мы видим ранние истоки причащения, во время которого верующие вкушают тело бога в символической форме, полагая, что тем самым они впитывают его естество и силу.

Эти легенды и обычаи, окружающие дух зерна, представляют два аспекта стремления человека разрешить проблему потребности в пище. С одной стороны, он пытается контролировать природу и таким образом расширить источник пополнения припасов. С другой стороны, он решает задачу управления своим собственным естеством. К собственной врожденной лености и инертности, порождаемых, как говорят буддисты, авидьей или незнанием, добавляется его непреодолимое влечение утолить сиюминутный голод, невзирая на последствия. Последнее также является следствием авидьи. ибо если бы человек действительно осознавал последствия съедения всего сразу, то, очевидно, так бы не поступал. Но поскольку муки сегодняшнего голода безотлагательны и неотвратимы, а переживание голода завтрашнего далеко, то человек может представить его лишь как жалкое подобие сегодняшних страданий. Поэтому представитель примитивной культуры — так же, как первобытный человек в современном индивиде — не желает задумываться над законом причины и следствия, осознание действия коего, согласно буддистам, — урок, который необходимо усвоить людям «малого ума»¹⁴. Он предпочитает поступать, руководствуясь изречением: «Давайте есть и пить; ведь завтра мы умрем».

Гонтран де Понсен¹⁵ сообщает, что живя среди эскимосов северной Канады, он обнаружил, что в первую ночь пути они съели пищу, приготовленную на весь период путешествия. К нему отнеслись с большим подозрением, когда он съел лишь часть своих припасов, оставив остальное про запас. В конце концов ему пришлось отдать все личные припасы своим спутникам, опасаясь их враждебного отношения к нему. Это было особенно тяжело, так как к тому времени он еще не привык к эскимосской пище и надеялся, что небольшого запаса продуктов питания «белого человека» ему хватит до конца путешествия. Одно лишь наличие за-

М.Э. Хардинг

паса пиши большего, чем требовалось на один день, стало опасностью. Ибо его спутники не только съели все его припасы: после обильного пиршества они проспали весь следующий день, отказываясь подняться, несмотря на тот факт, что им предстояло долгое и опасное путешествие.

Кочевые и промышляющие охотой народы, такие как эскимосы, вынуждены периодически, но регулярно, заниматься добыванием пиши, и одна лишь эта необходимость не позволяет им спать все свободное время. Но когда племя оседает и начинает заниматься сельским хозяйством, оно в значительной мере освобождается от опасностей и неопределенности образа жизни, основанного на охоте. Оно может обеспечивать себя пропитанием с собственных возделываемых земель, и больше не зависит от наличия дичи. Однако само существование запаса еды являет новую опасность для жизни.

Если основную опасность прежней жизни человека (как охотника) составляла свирепость животных, а также непредсказуемое появление и исчезновение дичи, то теперь его главными врагами стали человеческая лень и жадность. Ибо когда группа людей впервые собирает урожай и получает большое количество еды, естественной реакцией является желание немедленно устроить пир. На наших современных праздниках сбора урожая мы сами поступаем аналогичным образом. Будучи благодарением Дарителю урожая, этот праздник одновременно служит удобным случаем устроить пиршество, где отметается привычное сдерживание чувственных излишеств. Но человек примитивной культуры не только пирует; он к тому же разбрасывает и уничтожает то, что не может съесть. Затем, когда все разбазарено, неизбежно следует нужда, ибо в чисто сельскохозяйственной общине нет никакой иной возможности восполнить запасы продуктов до следующего урожая.

Эта стадия проблемы, с вытекающей необходимостью дальнейшего психологического развития, отображена в древней фригийской легенде о духе зерна¹⁶. В ней говорится, что Литиерс, сын царя Мидаса (такого же обладателя несметного богатства, как Плутон в мифе о Персефоне), был жнецом пшеницы. У него был непомерный аппетит, ибо как незаконнорожденный сьш он представлял теневую сторону или противоположный, бессознательный аспект своего отца. Мидас, его отец, представляет богатство и достаток, а незаконнорожденный сьш, не наследник и изгой в семье, неизбежно наделен всеми отрицательными аспек-

Источник психической энергии

тами, которых избегает «сын и наследник». Таким образом, Литиерс — это подлинное олицетворение ненасытной жадности. Он промотал и разбазарил все накопленное отдам богатство.

Эта легенда особенно поучительна, так как дает ключ к современной проблеме сына, ощущающего себя отвергнутым отцом. Он может быть законнорожденным, в отличие от Литиерса, однако, если по какой-либо причине он ощущает, что один или оба родителя не вполне приемлют его (в случае мальчика это чаще всего отец, а в случае девочки — мать), то скорее всего он будет бессознательно реагировать так, как Литиерс из легенды. Такой сын сосредоточится на матери, он будет мягок и будет потворствовать своим желаниям. Он может быть и зачастую оказывается очень тучным, ленивым, требовательным и ужасно ревнивым по отношению к любому сопернику, трудолюбие и самодисциплина которого награждаются собственной независимостью и одобрением отца, а возможно, и всего мира. Ибо отрицательное или дефективное отношение мальчика к отцу неизбежно затрудняет развитие мужских достоинств в нем, и он рискует остаться «маменькиным сынком». Если девочка ощущает нелюбовь со стороны матери, то она сосредоточится на отце и разовьет в себе мужские качества, характерные для анимуса. Она может сделать карьеру в мире, а в более серьезных случаях, когда причиненный ущерб значительнее, может стать своевольной и озлобленной женщиной, внешне самоуверенной и властной, а в душе страдающей от чувства неполноценности и неуверенности в женских делах. Она не может себе представить, что будет привлекательной для мужчин и вполне возможно, что мужчины действительно сторонятся ее, отпугиваемые ее острым и злым языком.

В легенде Литиерс гордился своей силой и, тем не менее, вынужден был убеждать и себя и мир повторными победами. Обычно в период жатвы он завлекал какого-нибудь незнакомца на пшеничное поле и предлагал соревнование: кто больше выжнет. Соревнования такого рода до сих пор устраиваются во многих местностях. Однако, если сегодня это просто игра, в древние времена и в легенде к этим состязаниям относились серьезнее, ибо они могли заканчиваться зловеще. Литиерс, человек с непомерным аппетитом, всегда выигрывал. После чего он увязывал своего соперника в сноп пшеницы и обезглавливал.

Эта легенда, должно быть, относится к началу сельскохозяйственной стадии цивилизации, когда человек научился выращи-

М.Э. Хардинг

вать урожай, но управлять своим аппетитом еще не умел. Его инстинкт был компульсивен и ни в коей мере не подвергался контролю или модификации со стороны разума. Пробуждаясь, инстинкт завладевал всем полем сознания. Никаких других соображений не существовало; для человека на этой стадии психологического развития, когда инстинкт побуждает к действию, все иное забывается. Именно это инстинктивное свойство и представляет Литиерс. Он — естественный человек, сильный, здоровый и гордый. Легенда гласит, что вплоть до встречи с Геркулесом никто не смог одолеть его.

Приглашенный помочь в жатве незнакомец представляет собой новую позицию, аспект, который начал развиваться в людях того времени — зачаток самодисциплины. Однако этот новый человек все еще не знаком с проблемами, которые появились с возделыванием полей и выращиванием урожая. У него есть голова, это верно; он стал думать, осознавать закон причины и следствия, как говорят буддисты¹⁷, но голова еще не очень прочно сидит на плечах, ибо соревнование всегда выигрывает Литиерс (внутренний инстинктивный человек), а незнакомец (новое осознание в человеке) теряет голову. Аппетит побеждает, и урожай, вероятно, съедается во время пиршества. Прежде чем снова наступит пора сева, в деревне начнется голод.

Эта повторяющаяся борьба, очевидно, долгое время продолжалась без особых изменений. Затем на сцене появился Геркулес и, увидев, в насколько затруднительном положении находится деревня, решил жать вместе с Литиерсом. Он вышел на поле и вызвался участвовать в соревновании. Соперники жали бок о бок, и произошло нечто ранее никогда не виданное. Геркулес обогнал Литиерса и выиграл. Затем он завязал Литиерса в сноп, что так часто проделывал сам Литиерс с другими, убил его, а тело выбросил в реку. То есть инстинктивный фактор был возвращен в глубины бессознательного, аналогично тому, как сегодня жадность чаще подавляется, чем трансформируется. С тех пор во Фригии во время сбора урожая ежегодно проводился ритуал, в основу которого был положен этот удачный исход противостояния. Незнакомца, случайно проходившего мимо полей, с которых убирали урожай, жнецы принимали за воплощение духа зерна, хватали, обвязывали снопами и обезглавливали.

Очевидно, Литиерс выступает не только духом зерна, но и духом жадности. Он олицетворяет ненасытный аппетит, неподвлас-

Источник психической энергии

тный никакому обычному сдерживанию. Однако от этого аспекта духа зерна следует избавиться, для того чтобы человек смог наслаждаться достатком круглый год. Поначалу сознание слишком слабо, чтобы просветить слепой инстинкт, побуждающий человека есть до тех пор, пока остается какая-либо еда: по сравнению с силой требований желудка, влияние головы слишком ничтожно. Но в конце концов появляется Геркулес, солнечный герой, способный усмирить тиранствующий аппетит. Ибо он представляет божественную или полубожественную искру сознания, солнце в человеке, позволяющее ему предпринять усилие, необходимое для преодоления векового господства биологического влечения. Таким образом, осуществляется следующий шаг в процессе трансформации инстинкта.

Эта борьба с негативным аспектом духа зерна видна и в обычаях изгнания «старика» или «старухи» перед севом зерна. Эти обряды ранее были широко распространены в Германии, Норвегии, Лотарингии, Тироле и некоторых районах Англии. Идея заключается в том, что за зиму дух зерна ослабевает и дряхлеет; он может обеспечить лишь слабый рост новой пшеницы — а возможно, вследствие долгого зимнего поста, он из духа еды фактически превращается в дух голода. В славянских странах эту старуху называют Смертью, а проводимый перед первым севом обряд — «изгнанием смерти». Это напоминает нам о привычном представлении смерти в виде скелета с косой. Возможно, первоначально это было изображение жнеца, который, подобно Лити-ерсу, съедал весь урожай и таким образом приносил голод и смерть. Позднее этот образ стад представлять смерть независимо от ее причины. Аллегорическая интерпретация фигуры смерти как жницы людей, падающих под ее косой, подобно полевой траве, очевидно, является более поздней концепцией.

Этот старик, которого необходимо изгнать, равнозначен волку из обсуждавшихся выше верований. Он часто уравновешивается «юношей», который, подобно Персефоне, символизирует молодую пшеницу. Например, в древние времена в Риме существовал обычай: 14-го марта — в ночь перед полной луной, отмечавшей начало сева — прогонять старого Марса, Mamurius Veturius. Марс был не только богом войны, но и духом растительности. В этой Церемонии к старому Марсу относились как к козлу отпущения и прогоняли его на территорию врага. Интересно отметить двойственный аспект Марса. Со своей положительной стороны он вые-

М.Э. Хардинг

тупает духом растительности и дает название весеннему месяцу марту. Его зодиакальным домом служит Телец, ассоциируемый с месяцем изобилия. Но в своем отрицательном аспекте он является богом войны. Большинство войн в конечном итоге развязываются из-за пищи, плодородных земель или их современных эквивалентов: в корне своем причина всех войн — недостаток еды. Кроме того, гнев Марса — слепая ярость, овладевающая человеком в такой мере, что он теряет всякий рассудок — как правило, обусловлен фрустрацией одного из основных инстинктов; он представляет вторую фазу инстинкта самосохранения, а именно, импульс защиты от врагов.

Постепенному развитию инстинкта голода способствовали два фактора: влияние людей друг на друга (социальный фактор) и убеждение человека в сверхъестественном происхождении всего того, что ему непонятно в природе. Сперва этот сверхъестественный элемент объяснялся как мана существа, предмета или человека; но постепенно действие маны стали рассматривать как проистекающее от сверхъестественных существ, богов или демонов, управляющих миром, хорошего расположения которых необходимо добиваться для того, чтобы выжить.

Мы не знаем истоков социальных и религиозных факторов, формировавших психологическое и культурное развитие. Они появились задолго до того, как человек начал обрабатывать землю и двигали эволюцию инстинкта одновременно в двух направлениях, имеющих отличные конечные цели. С одной стороны, отношение человека к своему собрату сдерживало его инстинктивный эгоизм; с другой — он понимал, что несмотря на сознательную волю, важную для обеспечения безопасности в мире, перед лицом неуправляемых сил природы она все же оставалась беспомощной. В связи с этим становление отношения к этим силам выразилось в позиции, которая столетиями известна как религиозная.

Когда место собирательства и охоты заняло сельское хозяйство, человек стал жить более многочисленными группами. Для облегчения зашиты полей и домашних животных организовывались постоянные поселения. В результате человеческие взаимоотношения стали играть намного большую роль в жизни каждого индивида. Вдобавок, возделывание полей и сбор урожая как общественные мероприятия были успешными, и значение проблем взаимоотношения опять же возросло. Это привело к возник-

Источник психической энергии

новению обычаев, предназначенных сдерживать инстинктивную жадность человека. Растущее человеческое эго с его стремлением владеть и управлять необходимо было контролировать различными социальными санкциями и запретами. По сей день большинство наших правил хорошего тона основываются на необходимости сдерживать собственный эгоизм и себялюбие: например, согласно культуре застолья, прежде чем приняться за еду, следует убедиться в том, что другим достались лучшие куски, и т.д.

Дата добавления: 2015-06-27