Шшшш^шашш

100 _________________________________________ М.Э. Хардинг

Действующий в человеке механизм самосохранения, оберегающий его жизнь от тысячи опасностей, до сих пор остается по преимуществу бессознательным. Меры, предпринимаемые человеком для самозащиты, лишь в небольшой степени находятся под его управлением или контролем. Чисто физические рефлексы, обеспечивающие благополучие, редко проникают за порог сознания, но их непрестанное бдение продолжается даже во время сна. Желудок человека изрыгает отраву, когда он даже не догадывается, что проглотил ее; глаз моргает, избегая попадания столь маленькой соринки, что человек даже не замечает ее. Число бессознательных механизмов и рефлексов, ежедневно оберегающих человека от физических повреждений, почти бесконечно.

Другие защитные реакции менее бессознательны, а потому менее автоматичны. Они подвержены психической модификации благодаря контролю сознания. Однако реакция, оказавшаяся под сознательным контролем, может снова вернуться в бессознательное, если порог сознания понизится. Обычно вполне кроткая домашняя собака может зарычать и укусить, если ее потревожить во время сна. Ибо во сне ею снова овладевают примитивные инстинкты, и она действует рефлекторно. Многие люди демонстрируют аналогичную регрессию к более примитивному состоянию, когда их сознательный контроль ослаблен усталостью, болезнью или каким-нибудь химическим препаратом (прекрасным примером служит действие алкоголя). То же самое может происходить, когда индивид охвачен сильной эмоцией или при подавлении сознания наплывом бессознательного материала, заполняющего психику. При таких обстоятельствах индивид также может реагировать на опасность, реальную или воображаемую, автоматической или компульсивной реакцией, почти чисто рефлекторной по характеру и не принимающей во внимание реальной ситуации.

Однако, когда автоматическая реакция преступает порог сознания, она подпадает под контроль индивида и частично утрачивает свой автоматизм. Инстинктивный механизм, прежде определявший ее запуск, попадает под модифицирующее влияние моральных, социальных и религиозных факторов, и начинается процесс трансформации инстинкта. На этот процесс огромное влияние оказала склонность представителей рода человеческого объединяться в группы с целью взаимной защиты и добывания пищи. Однако эти преимущества омрачались недостатками, ибо появилось множество благоприятных возможностей для краж,

Источник психической энергии 101

результатом которых являлись ссоры. Таким образом, развитие инстинкта самосохранения сыграло очень большую роль в проблеме человеческих взаимоотношений. В действительности именно на основании вытекающих из этого инстинкта мотиваций человек классифицирует всех людей как врагов или друзей.

Естественным оружием, — зубами, когтями и проворством — с помощью которого одиночное животное обычно может одолеть свою жертву или защитить себя от всего того, что угрожает ему или причиняет боль, человек пожертвовал в интересах сугубо человеческих качеств. В результате враги человека зачастую оказывались слишком сильными, чтобы он мог встретиться с ними один на один, особенно, если имелись дети, требующие защиты и кормления¹. Союзы между отдельными индивидами или семьями и между группами людей обеспечивали взаимную помощь при нападении и защите. В этом движении к становлению социальной жизни уже поразительно очевидна модификация инстинкта; ибо если бы он не претерпел некоторой трансформации, примитивные объединения распались бы вследствие междоусобных ссор. Люди, жившие в устойчивых группах, должны были научиться терпимо относиться друг к другу и сдерживать свои инстинктивные реакции. Кроме того, они должны были научиться сотрудничать и принимать беду одного человека как затрагивающую всю общину. Необходимо было каким-то образом утвердительно ответить на вопрос Каина: «Разве я сторож брату моему?»

С течением столетий человек обрел определенную независимость от своей апатии, достаточную для того, чтобы по собственному усмотрению принимать участие в групповом действии. Ущерб мог стать реальным, дажсесли лично он не страдал от него. Затем он научился запоминать прошлые события и в дальнейшем мог поступать по собственной инициативе и выбору, а не зависеть от раздражителей опасности или фактического повреждения. Тем не менее, у многих примитивных племен даже сегодня эта способность находится в зачаточном состоянии. Довольно часто мобилизация племени для выхода на тропу войны требует пантомимических танцев и постановок, даже несмотря на недавний и серьезный характер вражеских набегов. Для человека примитивной культуры, с его затуманенным сознанием, легче забыть жену, захваченную соседним племенем, или любимого ребенка, убитого волком, чем преодолеть собственную инертность. Он просто не в силах осознать — то есть, «сделать

М.Э. Хардинг

реальной» для себя — подлость врага, причинившего ему боль. Как только пантомима сделала ее реальной, он уже не может удержаться от мщения, как раньше был не в силах сбросить оковы безразличия и летаргии.

В подобных ситуациях, большая часть племени, рядовые члены, полностью зависимы от инстинкта самосохранения. Однако может найтись один человек, поборовший свою инертность и бессознательность. Искра сознания уже зажглась у знахаря либо вождя, которые призывают к танцу или собственной пляской побуждают других к действию. У них психическая модификация инстинкта прогрессировала дальше, и благодаря этому развитию действия рядового члена племени направляются в русло укрепления группового союза. Благодаря своему более высокому психологическому развитию и ясному сознанию такие люди становятся лидерами.

Согласованное действие отмщения за причиненное зло, особенно в Ситуации, не требующей немедленного внимания всей группы, подразумевает зарождение дружбы и преданности группе. Таким образом, вражда становится стимулом для формирования дружеских отношений. Дружба, развивающаяся в общине, которой угрожает общий враг, будь то голод или агрессивный сосед, основывается на идентификации членов группы с группой в целом. Группа реагирует как организационная единица: отдельный ее член уже больше не является обособленной сущностью, а слит с другими, и ценности группы становятся его ценностями. Одна овца в отаре очень похожа на всех остальных, как внешне, так и по своему поведению. Точно так же примитивное племя, гражданский клуб, религиозная секта и политическая партия состоят из ряда личностей, значение которых определяется группой, а не их индивидуальными специфическими качествами.

Там, где солидарность племени существенно необходима для выживания, для идентификации индивида с группой используются специальные приемы. По своему значению это прежде всего инициации в период наступления половой зрелости, во время которых, парней и юношей посвящают в секреты племени, после чего они становятся полноправными его членами. Испытания, через которые они должны пройти, также имеют своей целью разорвать их детскую зависимость от своих семей, предлагая взамен привязанность к группе как стоящую выше родства. Обряды, исполняемые в тяжелые времена, когда поселение находится в

Источник психической энергии

опасности, укрепляют узы членства и чувство племенной солидарности.

Идентификация с группой имеет вполне очевидные достоинства, но она несет с собой и некоторые недостатки. Так, единственные в своем роде качества индивида в группе неизбежно игнорируются или строго подавляются. Неминуемым результатом этого является торможение внутренней способности индивида проявлять инициативу и полная зависимость от группы в отношении поддержки, защиты и, еще в большей мере, морального руководства.

Естественно, идентификация индивида с группой и ее членами редко, если вообще когда-либо, бьшает полной. Даже среди овец в отаре существуют индивидуальные различия; некоторые из них чем-то выделяются на фоне своих собратьев, и такие отличия обычно порождают конфликт. Мы даже называем бунтовщика «паршивой овцой». Те, кто жаждет конформизма, пытаются навязать его индивидуалистам, а последние, в свою очередь, борются за собственную независимость. Вследствие этой борьбы (возможно, не меж овец, а среди людей — наверняка) происходит дальнейшее обособление индивида от группы. Если один такой бунтарь объединится с другими, придерживающимися тех же убеждений, образуется вторичная группа. Этот процесс имеет склонность повторяться до тех пор. пока некоторые, не находя понимания у остальных, не отваживаются выступить в одиночку.

В ходе этого процесса более четко выступают индивидуальные отличия. Человек обнаруживает, что начинает отдаляться от других, даже от тех, кто во многих отношениях похож на него. Обособление может даже стать самоцелью, хотя часто и бессознательной. Такой мотив обычно стоит за бунтарством юности и склонностью спорить у взрослых, многие из которых вступают в дискуссию просто для того, чтобы высказать собственную, отличную точку зрения, а не для того, чтобы убедить своих оппонентов или чему-либо научиться у них. Сходная потребность в разъяснении может мотивировать индивида, вступающего в спор не по поводу идей, а по поводу действия или позиции, затрагивающих его эмоционально, хотя он может совершенно не осознавать природы своего бессознательного мотива — а именно, побуждения обособиться от кого-то, кто слишком близок к нему или оказывает на него слишком сильное влияние. Цель — найти себя, собственную уникальность.

М.Э. Хардинг

В современные времена акцент на эго и его обособленность привел к индивидуализму, ошибочно принимаемому за индивидуальность и повлекшему за собой значительное ослабление уз, связывающих человека с соплеменниками. Этой ложной обособленности всегда бросается вызов, когда группа или нация вступает в войну: тогда она отметается и индивиды снова должны слиться в коллективное единое целое, воссозданное для достижения общей цели. Каждый человек сближается с другими благодаря общим переживаниям, страданиям и жертвам. Результатом является глубокое, доставляющее удовлетворение ощущение единства. В своей преданности группе и делу, выходящему за рамки личных амбиций, даже ничтожный человек может пренебречь заботой о собственной безопасности и комфорте. В этом случае бескорыстность, отвага и героизм занимают место себялюбия и эгоизма.

Таким образом, примитивный инстинкт самосохранения, приводящий к враждебности и конфликту, может стать движущей силой, позволяющей индивиду порвать детские узы, связывающие его с семьей, и разорвать традиционную связь с группой, в которой он родился. Он может даже помочь ему освободиться от влияния референтной группы, обособиться от нее. Сделав это, человек должен самостоятельно встать перед лицом мира. Эта задача настолько трудна, что совсем неудивительно, когда при встрече с первой же трудностью он стремится назад, к безопасности группы. Если бы вследствие выпустившего его на волю конфликта дверь обратно не оказалась бы закрытой, то его триумф мог стать всего лишь пирровой победой. Но, отделившись в результате конфликта от группы, он не может вернуться, не отказавшись от притязания на собственную индивидуальную точку зрения и не подчинившись закону большинства. Он вынужден нести свой крест дальше.

Можно было бы ожидать, что, оставив всех оппонентов позади, он обретет покой. Ибо рядом уже нет противоречащих ему семьи или группы. Однако он слабо осознает реальную суть проблемы. Верно, что он завоевал право следовать своей собственной дорогой. Но как только между ним и теми, чей контроль он отверг, окажется приличное расстояние, он обнаружит, что в действительности не одинок. В нем просыпается «второе Я». Что-то внутри него начинает озвучивать групповую позицию, которой он так усиленно противостоял. Возникает необходимость снова раз-

Источник психической энергии

решать конфликт, но уже не как внешнее противостояние, а как внутреннее противоречие. Групповой дух присутствует в нем в той же мере, что и в других членах общины, и для того чтобы он смог обрести свою индивидуальность, ему необходимо бороться с этим внутренним коллективным импульсом.

Антуан де Сент-Экзюпери в своем произведении «Ночной полет» описывает внутренние переживания молодого французского летчика во время последних страшных дней Французской кампании. Лишенная иллюзий и несколько пресыщенная позиция студента университета 30-х годов отдаляла того от окружающих. Он был довольно одиноким молодым человеком, ощущавшим себя выше среднего гражданина. Когда основная часть армии отступила, а его эскадрон остался позади для выполнения никому не нужных разведывательных полетов, все ценности знакомой жизни исчезли. Эмоциональный горизонт сузился до существования горстки товарищей, которые были отрезаны от остального мира, как если бы находились на другой планете. И в таких условиях герой наконец почувствовал эмоциональное единство с группой.

Эта идентификация заглушила неловкий эгоизм молодого интеллектуала. Впервые в своей жизни он был неотъемлемой частью целого, чего-то большего и более значительного, чем он сам. Его цинизм рассеялся. Он обнаружил, что любит этих людей и к своему немалому удивлению понял, что его, как никогда ранее, принимают за своего, и не только друзья, но и семья простого фермера, у которого он жил. Во время последнего полета он сделал еще один шаг вперед в собственном духовном развитии, так как в эти памятные часы над облаками, наедине с самим собой он увидел, что дух группы лишь служит примером ценностей человечества. В действительности их следует искать не в группе, а в самой сущности каждого человека: именно они делают его человечным. Это качество представляет собой надличную величину, присущую каждому, но тем не менее не являющуюся ни личностью, ни эго. Скорее, это — искра жизни в человеке, нечто божественное и вместе с тем в высшей степени человеческое. В своем уединенном размышлении, в своем ощущении полного одиночества, которые Сент-Экзюпери передает таким простым и убедительным языком, молодой пилот коснулся восприятия того, что Юнг называет Самостью, центром сознания, выходящего за пределы эго.

М.Э. Хардинг

Таким образом, оппозиция и мотив самозащиты могут обеспечить импульс, необходимый для осуществления обособления от группы, и привести к открытию уникальности индивида. Тем самым инстинкт самосохранения с его семенами войны и потенциальной возможностью уничтожения всего рода человеческого демонстрирует способность функционирования в новой области, и теперь его сила переключается на поиск высшей ценности в человеческой психике. В результате такого поиска могут быть трансформированы примитивные, первобытные силы, до сих спор спящие тревожным сном за цивилизованной маской современного человека.

Историческая эволюция этого инстинкта проходила через ряд довольно ясно очерченных этапов. Кое-где некоторые индивиды, также как и небольшие группы людей, обретали способность к самоконтролю и разумному действию и тем самым поднимались над общим уровнем почти рефлекторной реакции на опасность или повреждение. Аналогично, большие группы постепенно учились управлять своими реакциями, и постепенно даже целые народы согласились признать некоторую дисциплину и контроль.

Особенно трудной представляется трансформация инстинкта агрессии, возможно, потому, что, в отличие от голода, он неизбежно использует примитивные средства для своего удовлетворения. Во время еды один индивид не обязательно попирает права другого, тогда как борьба, даже в целях самозащиты, включает механизмы как защиты, так и агрессии. Несмотря на это, данный инстинкт претерпел существенную модификацию.

В модификации инстинкта самосохранения участвовали те же самые факторы, что сыграли столь важную роль в укрощении человеческой жадности, а именно: социальная необходимость и религиозные влияния. По мере того, как давление этих двух сил оказывало свое характерное действие, инициирующее и облегчающее психическую модификацию, инстинкт все больше и больше подпадал под контроль сознания. Он стал, или как будто бы стал, менее произвольным и навязчивым. Продвижение вперед было неуверенным и часто замедлялось вспышками примитивных реакций, регрессивная направленность которых снова и снова угрожала уничтожить все, что цивилизация ценой больших усилий отвоевала у неосвоенных пространств бессознательной психики.

Повсюду, где люди живут группами, примитивная вспыльчивость и воинственность всегда будет представлять опасность для

Источник психической энергии

жизни группы. Чтобы община не была истреблена междоусобным насилием, необходимо изыскать определенные меры. В этом и состояло главное предназначение постепенно развивающихся социальных ограничений и запретов. В ходе столетий они набирали силу и адаптировались. По мере возрастания численности и усложнения организации группы эти инструменты укреплялись и приобретали престиж. Хотя эти меры привели к тому, что агрессивность в определенной степени действительно была обуздана, инстинкт самосохранения оказался в исключительной степени устойчивым. Развитие взаимной терпимости в группе создало подобие культуры и благоразумия, которые зачастую оказывались в высшей степени обманчивыми. Ибо члены группы, сдерживаемые страхом наказания и неодобрения со стороны своих собратьев, на людях могли соблюдать действующие законы и установившиеся обычаи, тогда как в глубине души или даже в поступках наедине с самим собой продолжали руководствоваться старым примитивным инстинктом. Большинство членов группы в психологическом отношении находятся ниже уровня развития, представляемого групповым идеалом и законом, хотя некоторые из них могут стоять и выше коллективного стандарта. Таким образом, нередко существует значительное расхождение между видимым уровнем цивилизации в общине и степенью действительной трансформации инстинкта.

Это расхождение между общепринятым поведением и реальностью, скрывающейся за фасадом цивилизации, помимо прочего, маскируется существенным различием в правилах поведения, затрагивающих отношения индивида в собственной общине, с одной стороны, и, регулирующих отношения между различными группами, — с другой. Сдержанность индивида в своей общине обычно развивалась более быстро, и правила, регулирующие его поведение, были более строгими, чем соответствующие законы, определяющие поведение одной группы по отношению к другой. Человек научился уважать права своего брата задолго до того, как признал, что и чужак также обладает какими-то ни было правами.

Например, индейцы кроу ранее считали, что воровство лошадей у соседнего племени — это всего лишь развлечение, предаваться которому можно при каждом удобном случае, даже несмотря на то, что в своих деловых отношениях друг с другом они научились быть безупречно честными. Во многих общинах воинственный дух считается высоким моральным достоинством

М.Э. Хардинг

группы еще долгое время после того, как он отвергается в качестве идеала для индивида.

В условиях стресса даже цивилизованные индивиды, как уже отмечалось, часто регрессируют к первобытной манере поведения. Существует множество примеров, иллюстрирующих возврат к насилию и убийству отрезанных от цивилизации и поэтому оказавшихся вне сдерживающего влияния закона и общественного мнения людей. Следует лишь вспомнить хорошо известную историю о команде корабля, высадившейся на необитаемом острове Питкэрн. Ссоры едва не привели к гибели всех его членов, несмотря на очевидный для всех факт, что большая группа имеет больший шанс выжить. В качестве противопоставления этому служит в равной мере убедительная иллюстрация подлинного внутреннего развития Адамса, человека, который в конечном итоге сплотил и образумил остатки этой несчастливой группы. Даже сегодня обитатели Питкэрна славятся высоким уровнем социальной культуры и поведения, поддерживаемых исключительно их собственной честностью, а не силами полиции. Немалое психологическое значение имеет тот факт, что единственной имевшейся у Адамса книгой, на которой основывалось воспитание как детей, так и взрослых, оказалась Библия, ибо религиозный фактор играет весьма существенную роль в укрощении и модификации инстинкта самосохранения.

На заре человечества, так же как и у младенцев в наше время, реакцией на повреждение является чисто инстинктивный рефлекс; это реакция тела, а не разума или сознательного намерения. Если судить по наблюдениям за животными и детьми, то поначалу эта реакция не сопровождается тем психологическим явлением, которое мы называем ощущением. Но когда инстигист начинает модифицироваться, рефлекторная реакция меняется на эмоциональную; то есть теперь это физическая реакция с оттенком ощущения.

Ощущение признается как присущее в некоторой степени самому человеку. Физиологическая реакция протекает в человеке, но не воспринимается как «принадлежащая ему самому». Физиологические реакции, имеющие явно эмоциональный характер, могут протекать без какого-либо сопровождающего сознательного ощущения. Когда человека «тошнит от чего-то», или он «выходит из себя», или «чувствует, что у него засосало под ложеч-

Источник психической энергии

кой», — что указывает на отвращение, гнев или страх — иногда возникает впечатление, что все это происходит с кем-то другим. Затем, когда реакции достигают определенной силы, цитадель сознания оказывается покоренной, человека охватывает эмоция, и он вынужден подчиниться ей, хочет того или нет.

У некоторых людей эта одержимость эмоцией может возникать без осознания того, что происходит с ними. В одно мгновение индивид выглядит внешне спокойным и хладнокровным, а в следующее — уже не контролирует себя: в нем говорит и действует эмоция, которую едва ли можно признать как свою собственную. Однако другие осознают вздымающуюся внутреннюю волну эмоции и, хотя полностью контролировать ее не способны, по крайней мере, могут удержаться от совершения непоправимого поступка для поспешного выхода из этой ситуации. В особенности дети, у которых сдерживающие нормы цивилизации еще слабо развиты, почувствовав смятение, бросаются бежать из комнаты, чтобы разобраться во всем в одиночку. В этих случаях эго, сознательное Я, пытается удержать контроль над «вторым Я», той психической силой, что угрожает захватить сознание.

Человек примитивной культуры принимал «второе Я» за бога или демона, вселившегося в него, и мы до сих пор употребляем аналогичные выражения для объяснения этого. Мы говорим: «Он действовал как одержимый», или «Я не знаю, что на него нашло». Мы склонны снисходительно относиться к одержимостям подобного рода, как если бы это были естественные явления, — возможно, неприятные, но неизбежные. Конечно, когда человек сам оказывается жертвой наплыва примитивного либидо, он не считает себя полностью ответственным за свои действия. Именно потеря самоконтроля представляется извинением эмоциональной вспышки. Насильственное действие оправдывают такими словами, как: «Я был не совсем в себе», или «Когда он мне это сказал, я обезумел», или «Когда я ударил его, то едва ли понимал, что делаю».

Но вместе с тем, когда сознательное эго обретает способность контролировать или подавлять эти инстинктивные реакции, его влияние становится преобладающим в психике, и человеку приходится брать на себя все большую ответственность за собственные эмоции: индивид вынужден признавать, что это его собственный гнев или страх вызвали взрыв. Если, несмотря на все старания преодолеть эмоции, он остается подвержен приступам, не контролируемым эго, то признается, что при определенных обстоятелъс-

Дата добавления: 2015-06-27