Родерик Нэш и идея дикой природы 8 страница

Очень нелегко было убедить американцев в том, что "прогресс" на их последних диких территориях повлечет за собой больше минусов, чем плюсов. Используя взгляды Фредерика Джексона в качестве основы, Леопольд начал изложение своего аргумента с того утверждения, что "многие наиболее отличительные особенности Америки и американцев образовались в результате воздействия дикой природы". Дальше он объяснял: "Если мы и имеем такую вещь, как американская культура (а я думаю, мы имеем), то ее отличительными особенностями являются определенный сильный индивидуализм, сочетаемый с организаторской способностью, пытливость ума, склонная к практическим целям, неподчинение жестким социальным формам, и нетерпимость к бездельничанью. Все это является характерной особенностью успешных пионеров. Они (если вообще какие либо) присущи нашему американизму; эти качества сделали нас совершенно новым явлением в истории цивилизации, непохожим на что-либо имевшееся". И, наконец, Леопольд сделал вывод о том, что Тэрнер только подразумевал: "Разве не будет несколько несогласующимся то, что мы так хотим сохранить американские институты и не задумываемся в такой же степени над сбережением окружающей среды, создавшей их, и которая, возможно, сейчас является одним из наших эффективных средств поддержания их на плаву?". Охраняемые территории дикой природы созданы не для забавы. Они продолжают сохранять возможность для будущих поколений американцев обретать черты пионеров и знакомиться воочию с теми "факторами", которые формировали их культуру. Про себя лично Леопольд сказал: "Я рад тому, что я уже не буду молодым без дикой природы. Чего стоят сорок свобод без единого белого пятна на карте?"

Комментируя в 1920-е гг. тенденции американцев воспринимать дикую природу как нечто само собой разумеющееся, Леопольд указал на то, что "лишь когда что-то оказывается на грани исчезновения, мы начинаем обнаруживать в нем ценность". Но уже тогда общественность была настроена все-таки "проприродно", считая дикую природу панацеей от разных бед. Многие поддержали Леопольда в превознесении достоинств отдыха под открытым небом. "Без парков и жизни под открытым небом, - утверждал Инос Миллс, колорадский гид и сторонник национальных парков, - все лучшее в цивилизации оказалось бы блеклым". Он хотел видеть в наших национальных парках "империи дикой природы", способные "воссоздать прошлое", и добавлял, что они помогут "сохранить стране молодость". Популярный природный писатель и эстет Джон Ван Дайк говорил, что недавняя война совсем не коснулась американского Запада и спрашивал: "Было ли в истории когда-либо такое время, когда возвращение к природе являлось настолько же необходимым? Можно ли воссоздать нацию, возродить надежду и веру, оживить род людской, не прибегая к помощи "Великой матери", от которой мы отказались".

Бентон МакКей, один из первых региональных планировщиков, часто ссылался на статьи Леопольда и выражал свое собственное убеждение в необходимости создания природных зон, которые помогли бы положить конец "нашествию метрополии и распространению ее механизированной среды". В подтверждение своих слов в 1921 г. МакКей начал свою успешную кампанию за сохранение Аппалачского пути, идущего вдоль горной гряды от Мэна до Джорджии и представлявшего многим американцам шанс побывать на лоне дикой природы так близко от дома.

14 апреля 1924 г. Президент Кальвин Кулич призвал собрать национальную конференцию по оздоровлению под открытым небом, придав тем самым энтузиазму природолюбов организованную форму. Кулич заявил, что "физическая выдержка, моральная сила и логическая простота мышления американцев могут быть значительно усилены развитыми должным образом возможностями времяпрепровождения среди природы. Во многом, благодаря именно такой жизни и возник американский дух". Свыше 100 организаций послали своих делегатов на эту встречу. Дух собрания символизировался обложкой программы, на которой была изображена группа туристов на фоне природы. Под ней имелась подпись: "Это - американское наследие". В своем обращении полковник Теодор Рузвельт, сын президента и один из организаторов конференции, заявил, что пионерские качества "образуют костяк нашего национального величия". Но никто конкретно не высказался о необходимости защиты дикой природы и Олдо Леопольд посчитал это очень серьезным упущением. На следующей сессии конференции в 1926 г. он встал и сказал, что" дикая природа является фундаментальным источником отдыха и туризма". Жизнь в палатках, скалолазание, рыбная ловля и другая подобная деятельность "является всего лишь приправой, придающей ей вкус и разнообразие". Леопольд указывал на необходимость немедленного введения бережного планирования, если Америка желает иметь достаточно диких территорий для удовлетворения своих нужд и призвал к созданию национальной полититки бережного отношения к природе. С начала 20-х гг. Леопольд старался убедить страну и Лесную службу, в частности, в важности дела защиты дикой природы. Среди работников Службы многие по-прежнему относились с открытой неприязнью к его "чокнутым" идеям, но общественное мнение к Леопольду было благосклонным, и это не могло не сказаться на работе Леопольда. В конце 1926 г. Главный Лесничий Уильям Грили высказал свое одобрение в отношении резервата Джила и выразил уверенность в том, что много других областей последуют тому же примеру. Год спустя, вторя Леопольду, он спрашивал: "Насколько полным должно быть завоевание природы?" Сам Грили считал, что это завоевание зашло слишком далеко. Дикая природа оказала на американскую историю слишком благоприятное воздействие, чтобы мы ею могли пожертвовать полностью. Он говорил: "Граница давно перестала быть барьером для цивилизации. Вопрос сейчас заключается в том, насколько много мы ее должны иметь для сбережения нашей цивилизации". Природоохранное движение набрало силу в 1928 г., когда национальная конференция по туризму и отдыху выступила спонсором исследования природных ресурсов федеральных земель. Первые две страницы доклада "содержали "леопольдовский материал", после чего перечислялась и описывалась остающаяся дикая природа США. В 1929 г. специалист Лесной службы Л.Ф. Кнойпп, также вдохновленный Леопольдом, выпустил постановление "L-20", устанавливающее официальную политику сохранения национальных лесов.

В конце десятилетия Франк А. Иог сделал обозрение быстрого роста природоохранного движения и сказал, что причиной его во многом был один единственный человек. "Первый настоящий протест, о котором я знаю, - заявил он, - последовал от Леопольда... Когда трубный зов Леопольда прозвучал по лесам, эхо вернулось буквально отовсюду. Тысячи лесничих и обычных любителей природы почувствовали то же самое". Под конец своей жизни Леопольд описал, как его интерес к охране природы постепенно превратился в философию ответственности человека перед остальными жизненными формами. Он вспоминал о том, как вернувшись в Айову студентом колледжа он увидел, что его любимое утиное болото было высушено и на нем были посажены зерновые. Хотя экономические выгоды этого были налицо, Леопольд не мог избавиться от ощущения того, что в таком "подавлении земли волей человека" было нечто в корне неправильное. Позже, на Юго-Западе он участвовал (и даже поощрял) в компании по истреблению хищных зверей и опять почувствовал "некую неубедительность этики своих действий". Будучи в Лаборатории лесных продуктов, он инстинктивно пугался утилитаризма. Но лишь в начале 1930-х гг., когда он стал специалистом по управлению дикой жизнью в Висконсинском университете, эти чувства обрели четкость и ясность. Непосредственной причиной этого была серия охотничьих рейдов в северной Мексике. "Именно там, - вспоминал Леопольд, - я впервые четко понял, что земля - это организм, и что всю свою жизнь я видел лишь больную землю, тогда как здесь была биота в ее аборигенном, превосходном здравии".

Благодаря экологии он понял взаимозависимость всех живых существ, населяющих единую общую среду. Она придала смысл всем тем отрывочным свидетельствам, собранным им, которые касались последствий злоупотребления человеком природного мира. Знакомство с экологией также заставило его осознать необходимость нового подхода, основанного на этике, благодаря которому люди могли бы почувствовать то, что их среда является сообщностью, которой они принадлежат, а не их собственностью. "Экологическая совесть", как ее назвал Леопольд, создала бы подлинное уважение ко всем жизненным формам. Результатом этого могло бы стать расширение природоохранных мотиваций от строго экономических до этических и эстетических.

Идеи Леопольда зиждились на интеллектуальной основе "с долгим послужным списком". Древние восточные культуры были источниками уважения и религиозного почитания природного мира. Еще в 8-ом веке до н.э. индийская философия джайнизма содержала идею воздержания от убийства любого живого существа или причинения ему вреда. Тогда как джайны в большой степени были нацелены на абсолютное отрешение от мира, древние буддисты и индусы провозглашали чувство сострадания и кодекс этического отношения ко всему живому. Китай и Тибет также создали философии, почитающие жизнь не только человека, и в этих странах были разработаны всевозможные диеты, подразумевающие защиту животных. Но на Западе иудео-христианское мышление, подчеркивающее высший смысл человека в силу его подобия с Богом, подобные идеи отвергало. Заповедь (Генезис 1:28), дававшая человеку господство над окружающей средой, способствовала развитию не уважения, а надменности. Согласно схоластической логике, если человек был создан для служения Богу, то мир был создан для служения человеку. Более того, древне-христианская вера в неизбежность конца света делала усилия по защите природы совершенно излишними.

Однако, частью западного мышления были и иные идеи, например, зародившаяся в Греции концепция "великой цепи бытия". Согласно ей, творец создал огромное количество жизненных форм и разместил их вдоль шкалы или цепи от низшей к высшей. Человек находился между простейшими существами и божественными. Идея "цепи бытия" подразумевает то, что любой конкретный вид существует ради всеобщей гармонии осуществления божьей задумки, а не ради его полезности для любого другого вида. Отсюда следовало, что все живые существа имеют одинаковое право на существование. Понятие о том, что природа подчинена человеку, согласно этой концепции, выглядит натянутым и абсурдным, но лишь немногие пришли к таким выводам до XIX века.

"Двумя самыми великими научными открытиями прошлого столетия, - считал Леопольд, - были теория Дарвина и прогресс в области геологии". Оба эти открытия помогли разрушить стену, которую христианское мышление так тщательно воздвигало между человеком и другими жизненными формами. Концепция эволюции из общего источника происхождения ярко выявляет членство человека в сообщности живых существ, а не его статус господина.

До Леопольда и экологов источник американского уважения к природе носил не научный, а сентиментальный и чувственный характер. Романтики и трансценденталисты XIX века ощущали единство с природным миром и связывали это с присутствием или преломлением божественности. Привлекая внимание к более высшему типу пользования средой, чем применение в материальном аспекте, они высказывали веру в святость всей жизни. Например Торо заявил, что его современники не имеют понятия о том, "насколько много мы можем улучшить наши отношения с одушевленной природой" и мечтал о том, "когда могут проявиться доброта и участливость". Джон Мюир также возмущался по поводу равнодушия человека к другим живым существам. "Почему человек ценит себя больше, чем нужно и не видит в себе всего лишь небольшую часть одного общего целого?" - спрашивал он в 1867 г. Несколькими годами позже он утверждал, что ему еще никогда не удавалось "встретиться со свидетельством того, что какое-либо существо было создано для какого-либо другого существа". Поэтому Мюир считал, что мнение о том, что "мир был создан специально для пользования человеком", является "продуктом огромной самонадеянности". Джордж Перкинс Марш также присоединился к резкой критике деятельности человека по отношению к природе, и среди своих современников выделялся тем, что применял научный анализ к отношениям человека с землей. Марш видел, что дикой природе присуща гармония, отсутствующая на территории развитой земли.

Своими идеями Олдо Леопольд во многом обязан Либерти Хойд Бэйли и Альберту Швейцеру. Будучи преподавателем Корнельского университета, Бэйли в начале 20-х гг. стал призывать к признанию полезного воздействия контактов с природой. В 1915 г. он опубликовал "Святую Землю", где говорилось о том, что природный мир был божественным в силу своего происхождения. Исходя из этого, Бэйли утверждал, что злоупотребление человеком землей является не только экономически "нездоровым", но и морально неправильным. "Необходимо, - писал он, - преодолеть космический эгоизм и развить чувство "земной праведности", способное перевести помыслы человека с области торговли в область морали".

Швейцер был эльзасским немцем, который к проблеме отношений человека с живым миром относился с точки зрения философии и теологии. В 1905 г., после углубленного изучения этих дисциплин, он внезапно решил стать врачом и работать в экваториальной Африке. Десять лет спустя, путешествуя по реке вглубь материка, ему пришла в голову мысль о том, что основой всех этических систем должно быть "почитание жизни". Прежние философы, по его мнению, придерживались очень узкой точки зрения. "Крупнейшим недостатком всех этик было то, что они касались лишь отношения человека с человеком". Согласно Швейцеру, "человек является этичным лишь когда жизнь, как таковая, является для него святой, т.е. жизнь не только человека, но и животных и растений. Все существа великой цепи заслуживают в равной степени уважения и даже почитания просто потому, что они являются живыми".

Наука экология созрела во время жизни Леопольда. Ряд открытий продемонстрировал, каким образом земля и жизнь на ней составляют комплексный организм, функционирующий благодаря своим компонентам. В глазах Леопольда это было "выдающимся открытием XX в., сравнимым по значимости лишь с дарвинизмом. Благодаря экологии, он увидел в природе тесную структуру взаимозависимых частей, мириады деталей, каждая из которых очень важна для здорового функционирования целого. Люди являются лишь частью большой картины развития жизни. "Мы, - говорил Леопольд, - всего лишь спутники других существ, пребывающих на едином пути эволюции". И все же, между нами есть одно существенное различие: технология дала человеку власть над природой, способность совершать значительные перемены в окружающей среде. Эту власть человек не всегда использовал разумно: он опустошал землю, загрязнял воду и уничтожал целые виды. Уже будучи экологом, Леопольд сожалел о своем участии в молодые годы в кампании против хищников. Уничтожение хищников не только было чревато нарушением природного баланса в конкретном регионе, но и совершенно пагубным с "идейной" точки зрения. "Нежелательных видов" быть не может. В Висконсинском университете Леопольд говорил, что "когда мы заявляем о том, что животное является "полезным" или "вредным", или "безобразным", мы не замечаем того, что оно является частью земли. Мы не называем карбюратор "жадным". Мы видим в нем часть функционирующего мотора". Прочувствовать то же самое и в отношении земного механизма большинству людей очень трудно. Леопольд понимал, что если перемены в отношении к природному миру не станут реальностью, дисгармония и болезнь будут продолжать характеризовать те части земли, которые человек сделал цивилизованными. Для начала следует развить "экологическую совесть", благодаря которой человек смог бы понять свою зависимость от биосообщности. Она поощрила бы в людях "видение земли как нечто целого..., мыслить в контексте блага сообщности, а не группы, и не только о настоящем, но и о будущем". Леопольд надеялся, что благодаря этому пониманию может возникнуть чувство вины за прежнее отношение к природе как к своему рабу. Как и Швейцер, он думал о расширении этики на другие сферы.

Изучая эту проблему, Леопольд проследил историю этики, которую он определял как самоналагаемые ограничения на борьбу за существование. Сперва этический смысл придавался только отношениям человека с его семьей, но со временем он расширился и стал включать также представителей всего человечества. Однако, другие существа по прежнему в сферу воздействия не входили. Этика касалась только людей. Леопольд же хотел, чтобы она распространялась еще дальше - на природный мир. "Этика земли, - говорил он, - просто расширяет границы сообщности, включая в себя почву, воду, растения и животных, или вобщем, всю землю". Каждый вопрос отношения человека со своей средой должен изучаться "в контексте того, что является этически и эстетически правильным, а также того, что является экономически целесообразным". И, согласно этики земли, "объект или существо является правильным, если он способствует сохранению целостности, стабильности и красоты биосообщности. И он будет неправильным, если он этому способствовать не будет".

Суммируя свои идеи, Леопольд указывал на то, что экологическая совесть делает возможными этическое отношение к природе. Это, в свою очередь, меняет роль Homo sapiens, превращающегося из покорителя земли-сообщности в ее простого члена. Тем самым подразумевается уважение к его "спутникам", а также уважение ко всей сообщности. Леопольд знал, что для упрочения этих идей необходима как интеллектуальная, так и эмоциональная революция. "Развитие туризма или подлинного отдыха на лоне природы, - говорил он в 1938 г., - это не подведение дорог к красивой местности, это создание восприятия во все еще некрасивых человеческих мыслях". Леопольд не мог представить себе того, что этика земли могла существовать "без любви, уважения и восхищения по отношению к земле". Он не питал иллюзий относительно сроков наступления "гармонии между человеком и землей". "Девятнадцать веков, - говорил Леопольд, - ушло на определение приличных отношений между людьми и процесс этот еще не завершен; столько же времени может уйти на развитие кодекса приличия в отношениях человека с землей". И все же он хотел начать этот процесс, и быть пророком нового порядка.

В этике земли Олдо Леопольда дикая природа играла важную роль, как модель экологического совершенства. Цивилизация настолько изменила окружающую среду, что неизменная дикая местность обрела значимость "показателя нормального состояния, демонстрации того, как здоровая земля поддерживает себя в качестве организма". "Дикие места, - говорил в 1934 г. Леопольд, - демонстрируют то, чем была земля, чем она является и чем она должна быть". Эволюция функционирует здесь без препятствий со стороны человека, предоставляя "стандарт, с помощью которого можно измерить воздействие и последствия насилия".

Во второй и третьей декадах XX в. профессиональные экологи, такие как В. Шелфорд, Г.А. Пирсонс, Бэррингтон Мур, В.В. Эш, Ф.Б. Самнер и Чарльз К. Адамс опубликовали статьи, в которых они призывали к сохранению дикой природы. Экологическое общество Америки, основанное в 1915 г., стало реальной силой в борьбе за сбережение природы. Действуя через свой Комитет по сбережению природных условий, Олдо Леопольд стал президентом Общества и расширил свои аргументы в пользу системы диких территорий, обосновывая это не только их необходимостью для туризма и отдыха, но и для нации. "Каждая биотическая сфера, - заявил он, - нуждается в своей собственной дикой природе с тем, чтобы она могла на ее основе делать сравнительное изучение использованной и неиспользованной земли". В 1941 г. он заявил, что "все дикие территории обладают большой ценностью для... науки... Туризм и отдых являются не единственными или даже не главными способами их использования".

Позже Леопольд также утверждал, что дикая природа ценна еще и тем, что она напоминает современному человеку о его связи с природой. "Цивилизация настолько обременила эти первичные отношения человека с землей различными приспособлениями и посредниками, - отмечал он в 1941 г., - что мы почти о них забыли. Мы считаем, что нашей опорой является промышленность, забывая о том, что является опорой промышленности". Контакт с дикой природой необходим в силу того, что он подчеркивает зависимость человека от его среды и устраняет иллюзию о его обособленности от целого. Кроме того, присутствие природы способствует развитию этического отношения к земле. Леопольд считал, что сбережение дикой природы должно стать "актом национального примирения" со стороны тех, кто был таким бездушным к природе в прошлом. Заповедник, являясь напоминанием стабильной, здоровой земли с ее "полным набором" жизненных форм, представляет из себя "символ того, с чем мы связываем надежды". В этом смысле, движение за сохранение природы является "отречением от биотической надменности "Homo americanicus". Эта разумная скромность относительно места человека в природе становится одним из важнейших моментов нового отношения". В силу этого Леопольд считал, что "наибольшие ценности дикой природы "присущи" не прошлым временам, даже не настоящему, а будущему". И наконец, природа была важна для Леопольда как источник всего сущего, исходный пункт для человека и его цивилизации. "Поверхностный современный человек... бредящий политическими и экономическими империями" не обладает скромностью, необходимой для понимания этой истины". "Лишь ученый, - говорит Леопольд, - ценит то, что вся история состоит из последовательных "вылазок" из единой исходной точки, и к которой человек постоянно возвращается для того, чтобы организовать еще один поиск надежной шкалы ценностей". Этой первичной основой является "дикая природа". Ее наличие, считал он, но в первую очередь, ее экологическое и эстетическое видение, лежит в основе здоровья как земли, так и цивилизации. Леопольд настолько убедительно и красноречиво отстаивал эти идеи, что они быстро стали евангелием природоохранников и неотъемлемой частью аргументации в пользу существования дикой природы.

Глава X
Создание государственной системы территорий дикой природы

В борьбе с титанической амбицией цивилизации относительно
покорения природы на всей земле у нас осталась лишь одна надежда.
Этой надеждой является организация одухотворенных людей,
сражающихся за свободу дикой природы.
Роберт Маршалл, 1930

После неудачи с Хетч Хетчи в 1913 г. (когда несмотря на массовый протест американских природоохранников во главе с Д. Мюиром, Президент США и Конгресс США разрешили строить дамбу в каньоне Хетч Хетчи в Йосемитском национальном парке) и после смерти Д. Мюира годом позже, природоохранное движение силы духа отнюдь не лишилось. Новые лидеры, такие как Олдо Леопольд, Роберт Маршалл, Сигурд Олсон, Говард Занисер и Дэвид Броуэр и новые организации, в первую очередь Общество дикой природы, повели борьбу за проведение в жизнь природоохранных идей с новой силой. Они вооружились новыми объяснениями возможности существования природы в условиях современной цивилизации, а также техникой воздействия на политический процесс. Но их усилия были бы бесплодными, если бы они не вызвали симпатию в американском обществе. По мере забывания о "пионерском" прошлом, росло признание общественностью дикой природы, и мечты природоохранников стали сбываться в виде успешных исходов борьбы за определенные природные участки. К наиболее важным из них следует отнести строительства плотины в Эхо-парке в национальном памятнике Динозавр. Сразу после победы в Эхо-парке природоохранники повели кампанию за создание национальной политики защиты дикой природы. Ее появление в виде Закона о дикой природе (3 сентября 1964) не положило конец конфликту между ценностями дикой природы и ценностями цивилизации, о чем свидетельствовала ожесточенная борьба против плотины в Гранд-Каньоне. Но система дикой природы впервые продемонстрировала то, что природа является незаменимым компонентом американского "пейзажа".

"Будучи мальчиком, - вспоминает Роберт Маршалл, - я провел много часов в мечтах о Льюисе и Кларке, и их славной экспедиции в тех местах, где не ступала нога человека. Иногда мои мечтания выливались в горькое разочарование по поводу того, что я родился слишком поздно для получения настоящего восторга". Отчасти он, разумеется, был прав. Природа Льюиса и Кларка исчезла задолго до его рождения в 1901 г. Но Маршалл недооценил силу своего собственного духа. Хотя он и умер в возрасте 38 лет, он не только испытал настоящий "искомый" восторг, но и стал участником борьбы за сохранение природы в условиях расширяющейся американской цивилизации.

Маршалл является типичным представителем энтузиаста дикой природы, выросшего в городе и уставшего от его рутины. Его семья жила в Нью-Йорке, где благодаря практике отца Маршалла, как конституционного законодателя, Роберт быстро занял почетное место в ряду известных и влиятельных людей своего времени. Маршаллу также принадлежал участок природы на озере Саранак (север Адирондакского района) и все свои летние месяцы в первые 21 год жизни Боб провел именно там. С его точки зрения дикая природа означала удовольствие, а не труд и страхи. Он с радостью ухватился за возможность исследовать горы, и со своим братом и проводником взобрался на все имеющиеся неподалеку горы выше 4 тыс. футов, общая их высота равнялась 46 тыс. футов. И это стало типичным для Маршалла, никогда не отступавшего перед трудностями.

С защитой дикой природы Маршалл также был знаком с самой юности: его отец часто проявлял свои адвокатские таланты, защищая Нью Йоркский национальный парк. В 1915 г., когда Бобу было 14 лет, его отец выиграл процесс, позволявший сохранить парку статус участка неприкосновенной природы. Позже, когда Маршалл получил в Гарварде диплом лесничего, его отцу удалось убедить его продолжить "миссионерскую деятельность" в пользу дикой природы. Роберта, правда, долго уговаривать не пришлось. Еще в самом начале своего студенчества он объявил: "Я люблю леса и уединение. Я бы не смог провести большую часть моей жизни в душном оффисе или перенаселенном городе". Дальше он объяснял это свое влечение и обобщил свои эмоции в философию ценности природы для современного человека. Главное значение дикой природы, говорил Маршалл, заключалось в том, что она может удовлетворить те потребности человека, которые не может удовлетворить цивилизация. В 1925 г. он писал: "В наши дни избытка цивилизации девственный лес становится объектом настоящего восторга не только в силу обычной сентиментальности". "На самом простом уровне, - объяснял Маршалл, - дикая местность благоприятствует здоровью. Физические нагрузки, сопровождающие поход по природным местам, способствуют появлению "здоровья, выносливости и воодушевления, неведомых в обычных условиях". Кроме того, пребывание на природе совершенно не похоже на "цивилизованный комфорт для неженок"; люди должны полагаться лишь на самих себя, и в стране, стремящейся к "индивидуальности", такая тренировка будет совсем нелишней.

Для Маршалла наибольшая ценность дикой природы связана с ментальностью, в чем его полностью поддерживали представители новой науки - психологии. Когда Мюир писал об отрицательном воздействии городской жизни на дух человека, научное понимание этого явления в Европе было на стадии зарождения, а в США почти неизвестно. Но во времена Маршалла работы Зигмунда Фрейда, Уильяма Джеймса и их коллег уже смогли придать вес той идее, что гнетущая цивилизация во многом ответственна за напряженность и несчастность современного человека. Маршалл считал, что "одним из наиболее глубоких открытий психологии является демонстрирование ужасной пагубности подавления желаний". И так как главной подавляющей силой является цивилизация, то природа, естественно, оказывалась необходимым ей противовесом. Маршалл своим личным примером доказывал справедливость своих слов о том, что некоторые люди испытывают "психологическую тягу" к преодолению трудностей, к приключениям и, в первую очередь, к "природной свободе". Такие люди оплакивают "ужасную банальность и скуку цивилизованного существования"; само их здоровье зависит от их периодического "ухода из общества" и походов в те места, которые на картах еще совсем недавно обозначали белыми пятнами. "Если природа исчезнет, - говорил Маршалл, - такие "неудовлетворенные люди" могут прибегнуть к преступлениям".

Другая "психологическая потребность в уходе в природу" касается человеческого желания спокойствия. Маршалл был уверен в том, что "комплексное механизированное существование" приводит к появлению почти невыносимого давления. Природу можно сравнить с убежищем, ее тишина и спокойствие снимает напряжение и способствует "созерцательности". Эта идея не нова, но психология и большее понимание ментального здоровья усилили и расширили ее.

Ну и наконец, Маршалл подчеркивал "эстетическое значение природы". По его мнению, природные пейзажи можно сравнить с великими произведениями искусства. Когда его спросили, сколько природных территорий нужно для Америки, он задал встречный вопрос: "сколько симфоний Брамса нам нужно?" И действительно, в некоторых отношениях природная красота "гораздо более значительна", чем ее искусственные производные. Маршалл говорил, что "в присутствии природы" задействованными оказываются все чувства. Человека охватывает глубокое чувство, он пребывает в гуще своего эстетического мира. "Никакое произведение искусства не может претендовать на произведение такого впечатления, не говоря уже про масштабы и величие природных пейзажей". Иначе говоря, "с природой связана, вероятно, наилучшая возможность чисто эстетического восхищения".

Дата добавления: 2015-06-27