Часть I. Славяне Восточной Европы в v—vii ВВ. Лежности рассматриваемых кладов и случайных на­ходок славянам-антам (спицын а

лежности рассматриваемых кладов и случайных на­ходок славянам-антам (Спицын А. А., 1928, с. 492 — 495). Серьезная аргументация этого предположения приведена Б. А. Рыбаковым (Рыбаков Б. А., 1948, с. 57-71; 1953а, с. 23-104). Позднее И. Вернер еще раз убедительно показал, что одиночные пальчатые фибулы были частью славянской женской одежды, и составил карту распространения этих украшений (Werner /., 1950, S. 150-170; 1960, S. 114-120).

В последние годы пальчатые фибулы были найде­ны на достоверно славянских памятниках, в том числе в жилищах и захоронениях, что не оставляет никаких сомнений в этнической атрибуции этих украшений. Их картография (карта 5) свидетельствует, что паль­чатые фибулы были характерны не для всех славян, а в основном для их племенной группировки, которой принадлежат памятники пражско-пеньковского типа.

На поселениях пеньковского типа встречены и дру­гие предметы, сопоставимые с находками в кладах. Так, на селище Скибинцы (Остров Мытковский) в Винницком Побужье найдена литая фигурка льва (рис. 6; табл. IV, 7). На поселении Требужены в Мол­давии обнаружена подвеска в виде фигуры человека с согнутыми ногами и упирающимися в бедра руками (Рафалович И. А., 1972, рис. 4). Стилистически она близка накладкам из Мартыновского клада. Инте­ресна бронзовая фигурка лошади, найденная па по­селении Самчинцы (рис. 7; табл. IV, 9). Из поселе­ния Семейки происходят серьги пастырского типа и фигурка медного конька с причудливо узорчатой го­ловой. В одной из полуземлянок селища Селиште найден фрагмент двупластинчатой фибулы. Наконец, выявлена непосредственная связь поселения праж­ско-пеньковского типа у с. Вильховчик с кладом мар­тыновского типа. Бляшки от поясного набора марты­новского облика встречены здесь в округлобоком глиняном сосуде пражско-пеньковских традиций (Приходнюк О. М., 1979а, с. 90, 91).

Впрочем, нельзя, конечно, утверждать, что все кла­
ды с находками пастырского и мартыновского типов
оставлены славянами. Многие предметы в этих кла­
дах представлены фрагментарно. На этом основании
в археологической литературе высказано предполо­
жение, что вещи и их обломки в кладах были метал­
лическим сырьем ремесленников-ювелиров. Некото­
рые из кладов могли быть зарыты и неславянским
населением Юго-Восточной Европы.

Некоторые венгерские исследователи связывают
поясные наборы мартыновского типа с аварами.
Прорезные поясные накладки с антропоморфными
чертами действительно известны среди аварских ком­
плексов Среднего Подунавья (Ldslo G., 1955). Одна­
ко такие пояса распространены довольно широко и
безусловно не являются отражением одного опреде­
ленного этноса. Можно полагать, что в этих поясных
наборах проявляется общая евроазиатская мода. Та­
кие пояса носили дружинники, принадлежавшие к
самым различным этноплеменным группировкам.
А. К. Амброз связывает появление этих поясных на­
боров с полуварварской средой византийских городов
и крепостей Нижнего Подунавья. Отсюда они доволь­
но быстро и широко распространились на значитель­
ных пространствах Евразии (Амброз А. К.. 1971а
с. 118).

Очевидно, к культовым предметам принадлежат

небольшие фигурки животных из обожженной глины. Все они вылеплены из одного комка глины, изображе­ние схематичное и стилизованное. Намечен лишь об­щий контур животного, поэтому определить вид его не представляется возможным. Лишь одна фигурка с поселения Ханска II выполнена в реалистической манере и не оставляет сомнений в том, что изображен конь.

На поселении VI—VII вв. в Старых Малаештах найдена глиняная фигурка человека с широко раздви­нутыми ногами и поднятыми до уровня плеч руками. Изображение стилизовано и несколько условно.

Погребальными памятниками славян, оставивших пражско-пеньковскую керамику, были бескурганные могильники с захоронениям по обряду трупосожже-ния. Обнаружены и исследованы они пока в очень немногих пунктах. Остатки трех таких могильников были раскопаны в районе с. Великая Андрусовка в бассейне Тясмина (Верезовецъ Д. Т., 1969, с. 58—70). Два из них сохранились частично, - третий — относи­тельно хорошо. Площадь последнего около 1,5 га. Раскопками охвачено 1000 кв.м и выявлено 29 захо­ронений. Во всех случаях остатки кремации, совер­шенной на стороне, были помещены в очень неболь­шие неглубокие ямки. Погребения — урновые и без-урновые, все безынвентарные.

Единичные погребения того же типа известны в Прутско-Днестровском междуречье.

По металлическим находкам памятники типа Пень-ковки в целом датируются VI—VII вв. Однако име­ются некоторые основания предполагать, что начало пеньковской культуры восходит к V в. Так, на селище Куня в Побужье обнаружена железная двучленная фибула позднего арбалетного типа, характерная, по мнению исследователя памятника, для IV—V вв. (Хавлюк П. И., 1974, с. 188). С поселения Жовнин происходит костяная ложечка, датируемая по северо­кавказским аналогиям второй половиной IV—V в. н. э. (Рутковсъка Л. М., 1972, с. 224). В пользу этого гово­рят и находки черняховской керамики на некоторых пеньковских поселениях.

Два важнейших признака пражско-пеньковской культуры — керамика и домостроительство — позволя­ют искать истоки ее в черняховских древностях. Ни в одной из синхронных культур на соседних территори­ях нет керамического комплекса, подобного пеньков-скому. На отдельных селищах пеньковского типа встречены единичные слабопрофилированные ци-линдро-конические и тюльпановидные горшки, сбли­жающиеся с глиняными сосудами, распространенны­ми в третьей четверти I тысячелетия н. э. в Верхнем Поднепровье (древности типа Колочина и Тушемли— Банцеровщины). П. Н. Третьяков высказал догадку о сложении пеньковской культуры в результате миг­рации населения из верхнеднепровских областей в междуречье Днестра и Днепра (Третьяков П. Я., 1965, с. 63—77). Однако керамические комплексы в целом, домостроительство и другие элементы этих культур настолько различны, что не может быть речи о происхождении пеньковских древностей из области Верхнего Поднепровья.

Округлобокие сосуды с максимальным расшире­нием в средней части их высоты, очень близкие к ве­дущему типу пражско-пеньковских горшков, широко представлены на памятниках черняховской культуры.

ГЛАВА 1. КУЛЬТУРЫ ЮЖНОГО РЕГИОНА

Рис. 6. Бронзовая пластина с изображением льва с поселе­ния на острове Мытковский

Лепные сосуды этого типа считаются одной из самых распространенных форм черняховекой керамики и из­вестны почти во всех ее регионах—в Поднепровье (Сымонович Э. А., 1957, с. 15, рис. 5, 1, 2, 4, 6, 7), Приднестровье (Баран В. Д., 1961, с. 77—87), на Юж­ном Буге (Кравченко Н. М., 1967, с. 105-106) и л Молдавии (Федоров Г. В., 1960, с. 119-122; Рик* ман Э. А., 1975, с. 181—186). Встречены на черняхов-ских памятниках и лепные сосуды биконической формы (Сымонович Э. А., 1957, с. 15, рис. 5, 8; Крав­ченко Н. Л/., 1967, табл. VI, 2). Аналогичные по фор­мам и пропорциям сосуды имеются и в коллекции черняховекой гончарной керамики.

Жилища-полуземлянки, характерные для пеньков-ских поселений, своими корнями восходят к черняхов-скому домостроительству. Углубленные постройки черняховекой культуры несколько разнотипны по устройству. Наиболее часто встречаются четырех­угольные полуземлянки. Обычны также овальные и трапециевидные в плане постройки. Площадь их ко­леблется от 9 до 38 кв. м, глубина — 0,35—2 м. Стены полуземлянок или землянок сооружались из горизон­тальных плах, зажатых угловыми стояками, или из хвороста, обмазанного глиной. Кровля держалась на угловых столбах, иногда ставился столб посредине жилища. Отапливались жилища очагами (яма, обма­занная глиной) или печами, сделанными из глины и камней. Какая-либо закономерность в расположении отопительных устройств не выявляется. Разнохарак­терность Черняховских полуземлянок говорит скорее всего о начальной стадии бытования этих построек, об их зарождении.

К середине I тысячелетия н. э. из разнотипных уг­лубленных построек вырабатывается единый тип — прямоугольная полуземлянка с печью в углу. Такие жилища исследованы, в частности, в Ракобутах И. И. Ляпушкиным (Варан В. Д., 1964, с. 250), в Черепипе, Демьяново, Рипневе и Бовшеве В. Д. Ба­раном (Baran V. D., 1973, S. 30—40, Abb. 3-9), в Соколе и Бакоте на среднем Днестре. Особое место среди этих поселений принадлежит селищу около с. Теремцы Каменец-Подольского р-на Хмельницкой обл. Здесь раскопками 1979 г. открыто и исследовано 15 квадратных полуземляночных жилищ с печами-каменками. По облику и интерьеру они ничем не от­личаются от полуземлянок, составляющих этногра­фическую особенность раннесредневековой культуры пражско-пеньковского типа. Однако во всех этих по­стройках поселения Теремцы встречена лепная и гончарная посуда Черняховского типа. Эта керамика, а также найденная здесь бронзовая трехпальчатая фибула позволяют датировать полуземляночные жи­лища концом IV — первой половиной V в. (Ба­ран В. Д., 1980, с. 54, 55). Таким образом, вывод, что типичная для южной зоны славянской культуры раннего средневековья полуземлянка формировалась в римское время, получил надежнейшее обоснование. Анализ археологических и в некоторой степени антропологических материалов черняховекой куль­туры позволил выделить в ней Подольско-Днепров-ский регион, где в III — начале V в. преобладало сла­вянское население (Седое В. В., 1972, с. 116—129-19746, с. 16-31; 1979, с. 92-98). Полуземлянки полу­чают распространение именно в этом регионе и лишь в виде исключения встречаются за его пределами.

Рис. 7. Изображение лошадки (бронза) с поселения Самчинцы

На основе сравнительного анализа керамики и жи­лых построек можно утверждать, что славянская племенная группировка V—VII вв., представленная пражско-пенъковской культурой, ведет свое проис­хождение от славян Подольско-Днепровского региона черняховекой культуры (Седое В. В., 1979, с. 122— 124).

Некоторые исследователи склонны преувеличивать роль древностей киевского типа в формировании пражско-пеньковской культуры. Отмечается, что бли­зость керамики пражско-пеньковской и глиняной по­суды киевского типа позволяет предполагать наличие генетических связей между ними (Приходнюк О. М., 19786, с. 110,111). Иногда прямо утверждается, что пеньковские древности сформировались на основе па­мятников киевского типа при воздействии черняхов­екой культуры (Приходнюк О. М., 19806, с. 75, 76).

Такой вывод нельзя считать оправданным. Памят­никам киевского типа, как и поселениям пражско-пеньковской культуры, действительно, свойственны полуземляночные жилища. Однако полуземлянки се­лищ киевского типа по своим конструктивным осо-

ЧАСТЬ I. СЛАВЯНЕ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ В V—VII ВВ.

бенностям и интерьеру коренным образом отличны от раннесредневековых полуземляночных жилищ, служащих одним из основных энтнографических признаков славянской культуры. Поэтому не может быть речи об эволюции раннесредневековой славян­ской полуземлянки из жилищ киевского типа. В це­лом отлична и керамика пеньковско-пражского типа от посуды киевского типа. Отдельные элементы сход­ства здесь безусловно имеются, но они свидетельству­ют лишь об участии племен, оставивших древности киевского типа, в этногенезе славянского населения, представленного пражско-пеньковской культурой. Об этом же говорят и единичные жилища с опорным столбом в центре, зафиксированные на пеньковских поселениях.

Известно и этническое имя пражско-пеньковской группировки. Согласно сведениям Иордана террито­рия «от Данастра до Данапра, там, где Понтийское море образует излучину» (Иордан, с. 72), была засе­лена антами. Очевидно, эти данные относятся к ран­ней поре расселения антов, так как, судя по изыска­ниям Р. Хахманна (Hachmann R., 1970), Иордан по­заимствовал эти сведения у Кассиодора, автора конца V — начала VI в., а территория от Днестра до Днепра в общих чертах соответствует Подольско-Днепровско-му региону черняховской культуры.

Византийский историк середины VI в. Прокопий Кесарийский сообщает уже о более широком расселе­нии антов. Их юго-западным пределом был Дунай, на востоке они соседили с утигурами, жившими по побе­режью Меотийского озера — Азовского моря (Проко­пий из Кесарии, с. 384). Эта территория как раз пол­ностью соответствует ареалу пражско-пеньковской культуры V—VII вв.

Согласно Прокопию Кесарийскому анты и славяне пользовались одним языком, у них был одинаковый быт, общие обычаи и верования, а «некогда даже имя у славян и антов было одно и то же» (Мишулин А. В., 1941, с. 237). Вместе с тем из сведений, сообщаемых византийскими историками VI—VII вв., видно, что различия между славянами и антами не сводятся к чисто территориальным. Анты неоднократно назы­ваются наряду с такими этническими группировками того времени, как гунны, утигуры, мидяне и др. Ви­зантийцы отличали анта от славянина даже среди наемников империи (например, «Дабрагаст, родом ант»). Очевидно, анты и славяне были отдельными племенами, имевшими собственных вождей, свое войско и ведущими самостоятельную политическую деятельность. Различия между ними, по-видимому, носили этнографический характер, а в языковом от­ношении не выходили за рамки диалектной диф­ференциации.

Попытки ответить на вопрос, какую часть славян­ства составляли анты и какова роль их в славянском этногенезе, предпринимались неоднократно. Были высказаны по этому поводу различные догадки. Мно­гие исследователи, в том числе А. Л. Погодин, А. А. Шахматов, Ю. В. Готье, склонны были видеть в антах восточных славян середины I тысячелетия

н. э. Так, А. А. Шахматов исходил из предположения, что анты — первый этап в истории русского племени, в результате членения которых возникли древнерус­ские племена Повести временных лет (Шахма­тов А. А., 1919а, с. 6—14). Л. Нидерле, А. А. Спицын и многие другие историки считали, что анты составля­ли только южную группу восточных славян (Грушев-съкий М., 1898, с. 1—16; Спицын А. А., 1917, с. 18; Нидерле Л., 1956, с. 139-141; Третьяков П. Я., 1947, с. 71— 83). В западноевропейской научной литерату­ре высказывалось мнение, что славяне и анты соот­ветствуют членению праславянского языка на запад­ную и восточную ветви (Zeuss К., 1837, S. 602—604).

В настоящее время эти предположения представ­ляют чисто историографический интерес, поскольку археология определенно свидетельствует, что в V— VII вв. анты были отдельной этноплеменной группи­ровкой славянства, сформировавшейся в III—IV вв. в составе черняховской культуры в условиях взаимо­действия славян с ираноязычным населением (Седов В. В., 1976в, с. 93-105; 1978а, с. 164-173). Этноним анты скорее всего имеет иранское проис­хождение. Антами, по-видимому, были названы ира­ноязычным населением Северного Причерноморья славяне, расселившиеся на юго-восточной окраине славянского мира и находившиеся в самом тесном контакте с ним.

Анты — племенная группировка праславянского периода. Они вместе с иными праславянскими груп­пировками приняли участие в этногенезе будущих восточных, южных и западных славян. Как уже отме­чалось, диалектно-племенное членение праславян-ской поры и существующее ныне трехчастное деление славян, являющееся продуктом более позднего исто­рического процесса, не имеют прямой зависимости.

В последний раз этноним анты встречается у визан­тийского автора Феофилакта Симокатты. Он сообща­ет, что в 602 г. во время одного из походов византий­ского войска в Подунавье аварский каган послал про­тив антов, бывших в эти годы союзниками Византии, военачальника Апсиха с поручением истребить это племя (Феофилакт Симокатта, с. 180). Источник не отмечает, удалось ли аварскому карательному отряду Апсиха выполнить поручение кагана. После этого ни один письменный документ не упоминает имени ан­тов, что и послужило основанием для предположения об истреблении антского племени аварами. Однако все многочисленные материалы археологии решитель­но отвергают эту догадку. Поселения антов и их по­томков в междуречье Дуная и Днепра существовали в течение всего VII в. и в последующих столетиях. В культурных напластованиях пеньковских поселе­ний нет никаких следов аварского погрома. Потомки антов в VII—VIII вв. расселились на обширнейших пространствах Юго-Восточной Европы, от среднеду-найских земель на западе до Дона на востоке. Нужно полагать, что прочной политической организации у антов не было. В результате имя анты было постепен­но забыто, подобно тому как позднее исчезли пле­менные этнонимы кривичи, вятичи, радимичи и т. п.

Глава вторая

Дата добавления: 2015-06-28