Часть III. Общие Вопросы восточнославянской археологии. Производственных комплексов (рафалович и, А. , 1972,0. 229-231)

I!

производственных комплексов (Рафалович И, А., 1972,0.229-231).

В целом третью четверть I тысячелетия н. э. нуж­но считать переходным этапом от семейной общины к территориальной.

И. И. Ляпушкин, обобщая результаты исследова­ний памятников роменской культуры, пришел к за­ключению, что в жилищах на этих поселениях жило по четыре—шесть человек, т. е. малая семья. Быто­вой и хозяйственный инвентарь и запасы продоволь­ствия, обнаруженные в этих жилищах, свидетельст­вуют о том, что этот небольшой коллектив вел инди­видуальную хозяйственную деятельность. Следы коллективного хозяйствования, что могло бы гово­рить о существовании патриархальной общины, сре­ди материалов роменской культуры не наблюдают­ся (Ляпушкин И. И., 1958а, с. 224-226).

Если обратиться к материалам других восточносла­вянских поселений, синхронных роменским, то нигде каких-либо следов большой патриархальной общины мы уже не обнаружим. Исследование жилищ и нахо­док в них как в южной, так и в северной частях во­сточнославянской территории свидетельствует о том, что главной социальной организацией славян была малая семья и территориальная община.

Материалы могильников подтверждают этот тезис. В VIII—IX вв. на смену коллективным погребальным усыпальницам всюду приходят небольшие по разме­рам курганы с индивидуальными (семейными) захо­ронениями.

Трудно ответить на вопрос, когда и как происходил у славян распад болынесемейной общины. Возникно­вение в VI—VII вв. таких поселений, как городища Зимно, Пастырское, или ремесленных центров, подоб­ных Григоровскому, показывает, что патриархальная семья в ряде мест восточнославянского ареала начала распадаться уже в третьей четверти I тысячеле­тия н. э.

Однако погребальные памятники неоспоримо сви­детельствуют о переживании болынесемейной общи­ны в восточнославянской среде вплоть до VIII—IX вв. Очевидно, нужно допустить, что накануне форми­рования классового общества у восточных славян сложилось несколько форм общественных организа­ций. Наряду с малыми семьями, входившими в терри­ториальную общину, в ряде мест существовали боль­шие семейные коллективы, ведущие хозяйственную деятельность общими усилиями. В северной полосе Восточной Европы распад таких коллективов был за­держан условиями жизни, связанными с переселе­ниями, необходимостью осваивать лес. под пашню и т. п.

Повесть временных лет сообщает о родовых груп­пировках у восточных славян в VIII—IX вв. и назы­вает их термином «род»: «Полем [полянам] же жив-шемъ особе и володеющемъ роды своими, иже и до сее братье бяху поляне, и живяху кождо съ своимъ родомъ и на своихъ местехъ, владеюще кождо родомъ своимъ» (ПВЛ, I, с. 12). Эта социальная организация у восточных славян упоминается летописью и в дру­гих рассказах о событиях VIII—IX вв., в частности об усобице «родов» у словен новгородских, «роде кня­зя Вятка», «роде» Кия и его братьев, плативших дань хазарам, и т. п. Однако анализ этого термина показы­вает, что за ним скрывается не хозяйственная, произ-

водственная единица, а общественная форма, связан­ная родством и браком и выполняющая в основном административные функции (Щапов Я. II., 1972, с. 181—186). Таким образом, это были общественные единицы, выполняющие те же функции, что и сосед­ские (территориальные) общины.

Сельская община постепенно становилась основной социальной организацией восточнославянского обще­ства. Она объединяла людей не на основе родственных отношений, а по территориально-хозяйственному принципу, хотя в ее состав, очевидно, входили преж­де всего близкие родственники.

Значительную роль в жизни л деятельности чле­нов территориальной общины играет развивающаяся частная собственность на землю, орудия производства и бытовой инвентарь и продукты потребления. Раз­витие частной собственности, естественно, способство­вало возникновению экономического неравенства.

Долгое время в общине сохраняется еще коллек­тивная собственность на землю. На первых норах па­хотная земля подвергалась периодическим переде­лам, а со временем была поделена навсегда. В общин­ном пользовании остались сенокосы, луга и лесные угодья.

Возникновение экономического неравенства на ма­териалах исследованных археологами поселений выя­вить невозможно. Кажется, нет отчетливых следов имущественной дифференциации славянского обще­ства и в могильных памятниках VI—VIII вв. Однако это обусловлено прежде всего славянским погребаль­ным ритуалом (у славян-язычников не принято было класть в могилу вещевой инвентарь), а не отсутстви­ем неравенства в славянском обществе.

Византийские авторы вполне определенно говорят о рабах в составе славянского общества. Об этом пи­шут Маврикий, Менандр, Прокопий и другие. В VI— IX вв. рабство у славян имело источником преиму­щественно захват пленных и носило патриархальный характер. Прокопий Кесарийский, в частности, сооб­щает, что сначала славяне уничтожали жителей в земле врагов, а «теперь же они... стали некоторых из попадавшихся им брать в плен, и поэтому все уходи­ли домой, уводя с собой многие десятки тысяч плен­ных» (Прокопий из Кесарии, с. 366). В то же время «находящихся у них в плену они не держат в рабст­ве, как прочие племена, в течение неограниченного времени,— пишет Маврикий,—но ограничивая (срок рабства) определенным временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвра­титься восвояси или остаться там (где они находят­ся) на положении свободных и друзей» (Мишу­лин А. В., 1941, с. 253).

Сведения о применении рабов немногочисленны. Очевидно, в земледельческом труде у восточных сла­вян рабы не использовались. В основном это были слуги, иногда рабыни-наложницы.

Таким образом, рабовладельческой формации у восточных славян не было. В эпоху разложения пер­вобытнообщинного строя существовал лишь рабовла-

Дата добавления: 2015-06-28